***
Все вернулось в привычное русло, и Минсок не без удовольствия отметил для себя, что передышка в Дании была не только необходимостью, но и глотком свежего воздуха. Минсок вернулся к путешествиям с новыми силами и с еще большим желанием увидеть еще больше мест, насладиться каждым городом сполна. Из Дании он уплыл в Польшу, наслаждаясь национальной кухней сполна, прогулялся по узким улочкам чешской Праги и с удивлением обнаружил себя в компании Чанеля и Чондэ в одном из баров Москвы. Ребята уехали из Торстеда через неделю после Минсока и были рады видеть знакомое лицо. Вечер прошел в уютном обсуждении плюсов и минусов путешествий автостопом, мест, обмене опытом и рассказами о местах, где им уже удалось побывать и куда только предстоит окунуться с головой. Минсок смутно помнил окончание вечера, кажется, он перебрал с алкоголем, но ощущение тепла и уюта, правильности всего происходящего не покидали его еще долгое время. В Финляндии он познакомился с Чонином, который перебрался в столицу пару лет назад по работе; в Швеции Минсок выпивал с Чунменом, таким же внезапным путешественником, как и он сам; в Англии ненадолго обосновался у давней подруги, с которой еще учился в младших классах. Сыльги провела ему настоящую экскурсию по Лондону, показала такие места, которые никогда не встретишь ни в одном путеводителе, и сводила на футбол, познакомив с настоящим безумством фанатов. Минсок преисполнился Англией, пропитался ее духом и в очередной раз убедился, что не зря в тот день, два с половиной месяца назад, все оставил и сорвался в навстречу неизвестности с одним лишь рюкзаком на плечах. В один из пятничных вечеров, когда жители Лондона суетливо возвращались домой с работы, открывались первые бары, в которые совсем скоро хлынет масса народа, а в пустующих темных поемах окон загорался свет, Минсок и Сыльги устроились на небольшом балкончике к квартире Сыльги, наблюдая, как солнце отражается в окнах высоток. Оба молчали, боясь потревожить уютную идиллию, воцарившуюся между ними. Минсок пил пиво и наблюдал за компанией детишек, играющих во дворе. — И куда ты теперь? — Сыльги первая нарушила тишину, мягким голосом выдергивая Минсока из мыслей. Сто дней подходили к концу, у Минсока оставалось чуть больше десяти дней, а потом нужно будет возвращаться в Корею к семье и вновь искать работу, перебиваться от зарплаты до зарплаты и вливаться в вечно спешащий человейник. Десять дней, которые должны стать самыми незабываемыми в его жизни. — В Данию, — Минсок улыбнулся, щурясь из-за последних ярких лучей солнца.***
В конце августа Торстед радовал солнцем, ведущие новостей с разных каналов обещали засушливую и жаркую погоду до середины сентября и давали советы о том, как не перегреться на солнце и защитить кожу от вредного воздействия ультрафиолетовых лучей. Минсоку было все равно и на погоду, и на вредные ультрафиолетовые лучи, и на советы ведущих новостей. У него в кармане всего десять дней, пусть хоть тропический тайфун и все снега Арктики обрушатся на небольшой городок на берегу Северного моря одновременно, Минсок и глазом не поведет. Предвкушение чего-то волнительного улеглось в груди мягким комком мурчащей шести, время от времени впиваясь острыми когтями в кожу, напоминая о необходимости что-то сделать. Он еще пока не знал, чего так взбудоражено ждет глупое сердце, но уверен, что дождавшись, сам нырнет в омут с головой. Минсоку посчастливилось снять тот же домик, что и месяц назад: все те же несколько квадратных метров под ветхой крышей на берегу Северного моря. Но им Минсок был несказанно рад, всегда приятно возвращаться туда, где сердце чувствовало себя как дома. Клитмеллер больше не пугал, под ярким светом солнца пляж больше не казался пугающим краем земли, вода искрилась на солнце, волны ласкали слух неспешностью, с которой омывали белые пески. Барханы не казались лабиринтом, и лодки не пугали темными впадинами, напоминая скелеты. В свете солнца все казалось совершенно другим, и Минсок не мог сказать точно, что ему нравилось больше — мрачное небо с проливным дождем или смех резвящихся в воде детей. Он просыпался и засыпал в крохотном домишке и чувствовал себя на своем месте. На третий день посчастливилось встретиться с Бэкхеном. Минсок не сказал ему, что вернулся в Данию, не хотелось быть навязчивым, да и не то что бы за одну короткую игру они успели стать друзьями не разлей вода, чтобы Минсок рассчитывал на теплый прием и компанию, но Бэкхен, кажется, был немного задет, по крайней мере, Минсок посчитал так, увидев как удивление от встречи сменили коротко нахмуренные брови и прищур глаз. Но улыбка, яркая и ослепительная, вскоре вновь расцвела на его лице, делая Бэкхена таким красивым. Минсок на мгновение даже задохнулся и не смог сдержать ответной улыбки — широкой и яркой. — Не знал, что ты вернулся, — в словах Бэкхена звучал едва заметный укор, — давно? Минсок отрицательно покачал головой, прежде чем ответить: — Три дня назад. Бэкхен, кажется, насупился еще больше, но было совершенно непонятно, что его расстраивает больше: то, что Минсок не написал ему или то, что он уже целых три дня как приехал в Торстед, а встретиться удалось только сейчас. Не то что бы Бэкхену было совершенно нечем заняться, у него были друзья и работа, неспокойный золотистый ретривер и еще миллион мелких забот, которыми при желании можно было занять день. Но, если честно, Бэкхен скучал по родному дому и семье, скучал по корейскому колориту и еде, а Минсок просто воплощение всего корейского — начиная от торопливости и заканчивая вежливостью и идеальным поклоном в девяносто градусов при встрече. Да и если уж быть до конца честным, Минсок Бэкхену понравился, сначала только внешне — он мог поклясться, что раскосые глаза с лисьим прищуром снились ему еще несколько ночей подряд — а после игры, когда Минсок задорно смеялся или победно вскидывал руки после забитого очка, понравился еще больше. Бэкхен думал, что мимолетная симпатия исчезнет так же быстро, как и появилась, но все же сунул зачем-то Минсоку бумажку с собственным наспех накарябанным ручкой номером и адресом, мол, если будешь в Дании еще когда-нибудь, обязательно напиши. Но между строк читалось абсолютно ясно — возвращайся, пожалуйста, ко мне обязательно. А потом Чанель скинул селфи с явно перебравшим Минсоком из какого-то бара в Москве, где они пересеклись совершенно случайно. Бэкхен решил, что таких совпадений просто не бывает и вынудил Чанеля выпросить у Минсока номер. К концу того вечера у Бена был и номер, и электронная почта Минсока, адрес в Сеуле и еще неосознанное желание вернуться домой, хотя бы на пару недель. Желание еще неловкое и робкое постепенно превращалось в цель, а после того, как Бэкхен, листая ленту в Инстаграме, увидел яркую улыбку Минсока на фотографии вместе с Чунменом, с которым был знаком с самого детства, он окончательно убедился, что сделать визит в Корею нужно обязательно. И с семьей повидаться, и Минсока увидеть снова. И сейчас, встретившись с Минсоком снова, он понимал, что не может упустить шанс. Просто не имеет права, потому что знал — второго не будет. — А чего не сказал? Я каждый день прихожу сюда серфить, — Бэкхен взглядом указал на яркую доску для серфинга, которую все это время держал в руках. Минсок с облегчением осознал, что, кажется, Бэкхен больше не злится. — Не знаю, — он и правда не знал, по долгу вечерами вертел в руках бумажку с заветным номером, набирал и стирал, и каждый раз убирал и номер и телефон обратно в рюкзак, — ты не обязан со мной возиться, у тебя и своих дел должно быть достаточно. — Ой да брось, — Бэкхен закатил глаза, и Минсок в этом жесте помимо раздражения уловил что-то еще, что-то, что пока не мог понять и расшифровать, но очень хотел, — я всегда рад друзьям из Кореи. Услышать родную речь среди этого тарабарского языка, обсудить дорамы, приготовить что-то вкусное, тут я, знаешь ли, лишен такого удовольствия. Кроме пива и футбола с местными даже поговорить не о чем. Ты надолго? Где остановился? — На неделю, — Минсок улыбнулся и указал на дом позади себя. Вообще-то он только вышел из дома и почти сразу наткнулся на Бена, не отойдя дальше двадцати метров от двери. — Жуть, я думал это рыбацкий сарай, — Бэкхен поежился, оценив перспективы жизни в скошенном временем доме, который на самом деле больше напоминал док, чем пригодное для жизни место, — у меня есть свободная комната, поживешь там. Но об этом позже, сейчас предлагаю искупаться и словить пару волн. Вода просто кайф. — Но Бэкхен, — только и успел воскликнуть Минсок, когда тонкие пальцы крепко сжались вокруг запястья, — я не умею кататься на доске! Но Бэкхена, который что-то для себя решил, было уже не остановить. Первый час они плавали, соревнуясь на скорость, кто быстрее доплывет до буйка, а кто глубже нырнет. Вели себя как любые уважающие туристы — плескались в воде до тех пор, пока губы не посинели и ноги не кусали судороги. После короткой передышки на берегу, во время которой неугомонный Бэкхен умудрился построить кривое нечто из песка, которое и замком язык не поворачивался назвать даже с натяжкой, начался маленький персональный Ад Ким Минсока — Бэкхен со свойственной ему упертостью и неумением останавливаться учил Минсока стоять на доске. Успешными попытки назвать нельзя было, но под конец вечера, когда солнце уже медленно катилось за горизонт и соленый бриз трепал волосы, Минсок уже мог уверенно стоять. Правда на этом вся уверенность заканчивалась, потому что стоило Бэкхену чуть потянуть доску вперед, как Минсок под громкий хохот повалился в воду. Уже ночью, лежа в комфортной и теплой постели в гостевой комнате Бэкхена, Минсок прокручивал события уходящего дня. Если он что-то и понял сегодня, так это то, что Бэкхен неугомонный и настырный, но Минсоку это даже нравилось. Утро следующего дня началось раньше, чем обычно. Солнце едва показалось над горами, когда в кровать Минсока залетело пушистое нечто. Минсок, перепуганный и сонный, подскочил на кровати, с ужасом смотря на щенка, радостно виляющего хвостом и принюхивающегося к незнакомцу. Псу хватило лишь пары секунд, чтобы растратить всю настороженность и броситься вылизывать гостю сначала руки, а потом, придавив все еще не соображающего Минсока к кровати своим весом, вылизывать слюнявым языком лоб и щеки. — Бэмби, вот ты где паршивец, — Бэкхен забрал щенка, и Минсок смог вздохнуть свободно, вытирая лицо от слюней, — извини, я по привычке выпустил его из вольера перед прогулкой, а он как рванул наверх. В голосе Бэкхена не было и капли сожаления или вины, но выглядел он при этом таким строгим, отчитывая нашкодившего щенка. — Ему всего четыре месяца, еще дурной. — Прямо как ты, — Минсок фыркнул, прогоняя остатки сна, и сел на кровати, от испуга не осталось и следа. — Эй! — Эй, — Ким передразнил Бена, довольно улыбаясь, — врываетесь в жизнь как ураган, снося все на своем пути. Бэкхен довольно улыбнулся и вышел из комнаты, крикнув уже у порога, что через пять минут ждет Минсока на улице. Не смотря на ранее пробуждение, день выдался хорошим. После часовой прогулки с собакой, парни позавтракали, Бэкхен предложил съездить к обрыву, и у Минсока не было причин отказаться. Ему хотелось увидеть каждый уголок Дании, прочувствовать вместе с сильными ветрами эту страну, изучить ее и понять, показать друзьям и близким такой, какой он усел запомнить и полюбить. Узнать, почему Бэкхен все бросил и обосновался в небольшом городке на берегу Северного моря за тысячу километров от родного дома. Совершенно непохожую на Корею, холодную и свободную. Они ехали недолго, всего сорок минут в небольшом внедорожнике Бена, и все эти сорок минут Минсок не мог оторвать взгляд от окна, за которым сменялись маленькие деревушки зеленой листвой и лугами с пасущимися на них стадами овец и коров. — Мы на границе Клитмеллера и Ханстольма, — сказал Бэкхен, когда они выбрались из машины и подошли к обрыву. Под ногами крутился Бэмби, а впереди расстилалось непроглядное полотно темных вод моря, — через два километра на север море впадает в океан, из-за разной плотности воды волны сталкиваются друг с другом и видна граница. Отсюда невидно, но я отвезу тебя позже. Минсок, плененный красотой вида, не мог выдавить из себя и слова. Лишь смотрел, жадно впитывал каждую частичку, желая запомнить как можно больше всего. Руки сами потянулись к исписанному на половину блокноту и карандашу, он переносил увиденное на бумагу бездумно, полностью погрузившись в мысли. Остался один на один с бушующей стихией, незначительный перед ее величием, необузданной силой. Минсок был восхищен до глубины души и хотел поделиться своими эмоциями с каждым. Бэкхен понимающе молчал рядом. — Это просто невероятно, Бэк, — только убрав блокнот обратно в рюкзак, Минсок обрел дар речи. Он оторвал взгляд от моря и посмотрел в глаза Бэкхена, мягкие и понимающие, подсвеченные ранним солнцем, они искрились, лучились изнутри, Минсок второй раз за полчаса почувствовал, что теряет возможность говорить. — У меня была похожая реакция, когда я впервые приехал сюда, — Бэкхен мягко улыбнулся теплым воспоминаниям, — тогда и решил, что хочу здесь жить. Дания удивительна и совершенно не похожа на Корею. Здесь даже солнце другое. — Почему ты решил уехать из Кореи? — Хотел вырваться из вечного Дня Сурка, — Бэкхен надолго замолчал, подбирая нужные слова, Минсок не торопил его, — каждое утро я вставал в одно время, ходил на учебу, ел в одно время, ездил в метро ровно час, шел от станции до дома десять минут, играл в игры и ложился спать в десять. Потом устроился на работу, просыпался в одно время, ел, шел десять минут до станции, ехал час, семь минут до офиса шел, работал до шести, семь минут до станции, час в метро, десять минут от станции, ужин, компьютерные игры, в десять спать. Каждый день был похож на предыдущий, как две капли воды, одни действия, одна работа, одна рутина. В один момент просто осознал, что не могу так жить дальше, я сходил с ума. А потом молча собрал вещи, купил билет до первой попавшейся страны и уехал. Я не знал языка, у меня не было денег, но я еще никогда не чувствовал себя таким свободным, таким живым. Сначала было сложно, я хотел вернуться обратно в понятный мне мир, но спустя год нашел удаленную работу в Корее, сносно выучил язык и решил окончательно обосноваться здесь. Даже дом прикупил, машину и завел собаку. — Ты безумец, — Минсок рассмеялся, — и ты чертовски крут! — Ага, — Бэкхен рассмеялся в ответ, — я умею удивлять. Ким, посмеиваясь, несильно толкнул Бена кулаком в плечо, и ветер разнес громкий хохот над Северным морем На обратном пути парни заехали в городской супермаркет, надо было пополнить запасы продуктов. Минсок настоял на том, чтобы оплатить счет, он собирался остаться у Бэкхена до конца путешествия, пользоваться его электричеством и водой, есть его еду, так что купить продукты — то малое, чем он мог отплатить за доброту. Бэкхен сначала отнекивался, но Минсок был непреклонен, и показательно шлепнул парня по руке, когда он потянулся к бумажнику.***
Дни с Бэкхеном пролетали незаметно, он был приятным собеседником и многое рассказывал про Данию, учил кататься на доске по волнам, хоть это и выходило крайне плохо, Минсок не сдавался, и они много путешествовали вместе, ездили по окрестностям Северной Ютландии. Каждая поездка была особенной, Минсок старательно зарисовывал луга и скалы, моря и стада овец, желая поделиться теплыми воспоминаниями с родными. К концу пятого дня ему пришлось покупать еще один ежедневник, потому что предыдущий был полностью исписан и изрисован, а память на телефоне стремительно кончалась, потому что когда Минсок не мог зарисовать, он фотографировал все вокруг, включая Бэкхена и неугомонного Бэмби, так и норовящего сунуть нос куда не следует. Пес лишь несколько часов относился настороженно к новому обитателю дома, но быстро принял за своего и таскал игрушки в кровать по утрам. Минсок был очарован всем происходящим, очарован непосредственным жизнерадостным щенком, видами, ярким солнцем и Бэкхеном. Чувства, еще не ясные и совсем робкие, теплились в его сердце и с каждым проведенным вместе днем становились все прозрачнее и понятнее. Так благодарность переросла в симпатию, а заинтересованность в крепкий интерес, хотелось знать Бэкхена, его привычки, недостатки, мысли, хотелось полностью понять Бэкхена, его мотивы, узнать, что двигало им, когда он предложил Минсоку остаться у себя. Ким мог оказаться кем угодно, мошенником, вором, беглым убийцей, он мог навредить, но Бэкхена, кажется, это нисколько не волновало. Он постоянно крутился рядом, ненавязчиво касался, мимолетно, словно приучал к его присутствию рядом, заставлял привыкнуть к себе. Словно собирался в скором времени заявить на Минсока права, мол, смотрите, этот парень мой, найдите себе другого. И даже Бэмби в конечном итоге в конце дня забирался в минсокову кровать и сгонял на край, разваливаясь бессовестно в центе. Словно намекая, что неплохо было бы тебе, человек, спать с другим человеком в одной кровати, а эту оставь мне, жадина. Минсок не знал, как относиться ко всему, что происходило между ними, но одно он знал точно — ему нравится. Нравится видеть растрепанного по утрам Бена, просыпаться на краю кровати и чувствовать тепло щенка за спиной, нравилось гулять с Бэмби по утрам и забирать у него палку. Ему нравились безуспешные попытки научиться серфингу, нравился смех Бэкхена, когда Минсок, в очередной раз не устояв на ногах, валился в воду, нравились их поездки и вылазки к обрыву, вечерние посиделки у огня с парой баночек пива. Минсоку нравился Бэкхен и нравилось жить с ним, но он гнал мысли прочь, и чем ближе становилась дата рейса, тем активнее он прогонял непрошенные мысли. Он должен вернуться к семье, закончить свое стодневное путешествие по Европе и окунуться в суетливую жизнь Сеула. В последний день с самого утра дождь лил стеной, свинцовое небо давило на крыши домов, и молния изредка вспышками отражалась в окнах. Минсоку это напомнило те дни, когда он впервые приехал в Торстед и провел пять дней в ветхом домишке на побережье Клитмеллера, прячась от дождя и наслаждаясь одиночеством. — По прогнозу не должно было быть дождя, — Бэкхен раздасованно пробурчал, падая в глубокое кресло. Рядом в ногах Бэбми грыз новую кость и, кажется, был единственным, кого совершенно не волновала погода. Им пришлось отменить долгожданную поездку к океану, дорогу размыло дождем, да и соваться в такую погоду в горы — самоубийство. Оба это понимали, но ощущения потери чего-то очень важного, не отпускало их. — Будет повод когда-нибудь вернуться сюда, — Ким опустился в кресло напротив и натянул рукава толстовки на замерзшие пальцы. Он никак не мог привыкнуть к резким перепадам температуры и каждый раз удивлялся тому, как ветер свистит над крышей. Пожалуй, в том ветхом домишке он бы совсем замерз и окоченел от холода. — Во сколько самолет? — В пять вечера, — неохотно ответил Минсок, они еще не обсуждали его отъезд, и он, честно говоря, не очень хотел. Рюкзак со вчерашнего вечера собран, оставалось уложить всякую мелочь первой необходимости. Ким смотрел на рюкзак и желал разбросать вещи по всей комнате, избавиться от порядка, создать видимость того, что у него есть еще несколько дней в запасе. Уезжать не хотелось, но Ким знал, что должен. Он затеял всю эту поездку по Европе автостопом, чтобы набраться сил и вдохновения для работы, перезагрузить себя и начать все сначала. Он должен вернуться домой, чтобы рассказать семье о радостях и горестях путешествия, но сознание подкидывало мысли о том, что он уже дома. И это было хуже всего. — Тогда предлагаю выпить, — Бэкхен скрылся в дверном проеме кухни и вскоре вернулся с бокалами и непочатой бутылкой вины. — На дорожку? — Ким криво усмехнулся, прогоняя навязчивые мысли прочь. Он совсем не против выпить, если это поможет заглушить голос разума, напоминающий ему об ошибке. — Типа того, — Бэкхен отзеркалил его усмешку и разлил напиток по бокалам, — я рад, что ты вернулся. — Я тоже, — Минсок тепло улыбнулся и подхватил тонкую изящную ножку бокала. Вечер прошел в уютной тишине, лишь изредка разрываемой грозой и негромкими разговорами. Им было о чем помолчать, и было, что обсудить, у каждого на языке вертелось миллион слов и миллион причин, чтобы Минсок остался, но никто не спешил озвучивать ни одну из них. Лишь ближе к полуночи, когда выпитое перевалило за третью бутылку, а несказанное давило на горло, они решили разойтись по спальням, завтра тяжелый день, стоило немного поспать. Неловко толкаясь на лестнице и сбивчиво извиняясь, они добрались до спален, и Минсоку неловко пожелал хороших снов и почти закрыл дверь, когда тонкие пальцы Бэкхена поймали его запястье и затянули в хозяйскую спальню. Эту ночь они провели вместе, отдаваясь невысказанной страсти и щемящей сердце тоски, молча через прикосновения и поцелуи они делились чувствами, их нежность переливалась за края, стремясь заполнить собой все. Они были одним целым, два глупых мотылька стремились в огненные объятия, зная, что сгорят, но тянулись как безумцы, сталкиваясь носами и зубами, срывали поцелуи с губ и касались везде, куда могли дотянуться руки, а куда не могли — дотягивались сердца, обнимая везде и сразу. Они не проронили и слова. Слова были излишни, их сердца говорили за них.***
— Пообещай, что будешь звонить мне и писать, — Бэкхен цеплялся за рукав минсоковой рубашки, словно боялся потерять его в огромном здании аэропорта. Было шумно, ему приходилось наклоняться к уху Минсока и громко говорить, чтобы хоть как-то перекричать толпу. А говорить не хотелось совершенно. Проснувшись утром в одной кровати, сплетаясь руками и ногами, совершенно обнаженные и телом и душой, каждый из них мысленно решил не обсуждать произошедшее. Словно все шло так, как должно был идти, и эта ночь — не первая и далеко не последняя. Бэкхену хотелось в это верить, он все утро крутился рядом с Минсоком, терся, выпрашивая короткие ласки, дразнил и язвил в два раза больше обычного. Бэкхену казалось, что если он замолчит хотя бы на секунду, время пролетит на первой космической, он лишь моргнет, а стрелка на часах неумолимо пробьет час отъезда. Сорок минут до аэропорта, двадцать минут регистрации и пятнадцать ожидания. Всего жалких полтора часа с Минсоком катастрофически мало, чтобы заполнить дыру, постепенно разраставшуюся в груди, поэтому Бен был слишком жаден до внимания, хотел получить все и сразу. Смазанных поцелуев у плиты было слишком мало, сцепленные пальцы слишком некрепко удерживали Минсока, каждая прошедшая минута ощущалась мгновением, Бэкхен почти был уверен, что разобьет все часы в доме, выключит телефоны и заставит весь мир встать на паузу лишь бы урвать с Минсоком побольше времени. Бэкхен был безрассудно и бесповоротно влюблен. Минсок отвечал ему тем же. — Бэк, — Минсок накрыл щеку Бэкхена своей ладонью, едва касаясь уголка губ подушечкой пальца, и посмотрел в глаза прямо и уверенно, — я позвоню. И напишу. И буду звонить и писать каждый чертов день до тех пор пока ты не занесешь меня в черный список везде, где только можно. И даже тогда я найду возможность написать тебе. — Обещаешь? — Бэкхен улыбнулся, немного успокаиваясь. — Если ты мне соврал, я достану тебе из-под земли, Ким Минсок! — Звучит угрожающе, — Минсок усмехнулся по-доброму, — мне пора. Они крепко обнялись на прощание, и каждый мысленно пообещал встретиться вновь.***
Минсоку двадцать семь, когда он решил взять билет в один конец до Дании. У него за спиной хорошо оплачиваемая работа, полтора года языковых курсов и вид на жительство. У него впереди — двухлетний неугомонный золотистый ретривер, двадцати пятилетний бесстыжий Бен Бэкхен на побережье Клитмеллера и миллион забот на троих. Минсок осознал свое место в жизни, разобрался с переменным и важным и нашел то, что заставляет его двигаться вперед. Однажды Минсок отправился в сто дневное путешествие по Европе, наслаждался национальной кухней Польши, прогуливался по узким улочкам чешской Праги и с удивлением обнаружил себя в компании Чанеля и Чондэ в одном из баров Москвы. В Финляндии он познакомился с Чонином, который перебрался в столицу пару лет назад по работе; в Швеции Минсок выпивал с Чунменом, таким же внезапным путешественником, как и он сам; в Англии ненадолго обосновался у давней подруги, с которой еще учился в младших классах. А в Дании Минсок решил остаться навсегда.