i know it's a lie

На дворе стояла середина весны, столь ненавистная студентами за наличие экзаменов, зачётов и сессий, но в то же время обожаемый многими период за своё согревающее тепло, чарующую красоту распустившихся цветов и будто бы помолодевших листьев деревьев. Ко всему прочему, именно в это время особенно обостряется некогда практически невесомая атмосфера романтики, в которой утопаешь прямо под лучами солнца, что приятно ласкают твоё лицо на пару с лёгким ветерком, игриво переплетающим твои и без того непослушные пряди. Во всём этом хочется раствориться с ног до головы и забыться о существовании всех тревог и насущных проблем, коих бывало с лихвой; хочется стоять здесь, на нетронутом человеком уголке природы, полной грудью вдыхая свежий воздух и чувствуя под ногами уже отмёрзшую землю с ярко-зелёной травой. В такие моменты ощущаешь себя как никогда свободным и всемогущим, словно вместе с этим ненавязчивым дуновением твоё тело пронизывают силы и уверенность. На лице невольно расцветает улыбка, а веки закрываются под тяжестью этого фантомного удовольствия — ты стоишь, совершенно не двигаясь и прислушиваясь к каждому шороху вокруг. — Эй, Генри, ты долго там стоять будешь? — прозвучал чуть возмущённый голос брюнета. — Давай, иначе я уйду без тебя. Эмили слабо усмехнулся и мгновенно открыл глаза, устремляя их перед собой. Его глаза чуть прищурились, когда он попытался всмотреться в даль перед собой: в метрах двадцати от него стоял Уильям со скрещенными на груди руками и снисходительным выражением лица, что довольно-таки тяжело было разглядеть с этого расстояния, но парень уже на интуитивном уровне понимал, какую именно эмоцию выражал его однокурсник. Они дружат уже слишком долго, чтобы Генри с позорным трудом пытался определять настроение парня. Рыжеволосому понадобилось ещё несколько секунд, чтобы понять, что конкретно от него хотят, после чего он чуть растерянно встряхнул головой, как бы окончательно намереваясь вернуть своему чуть потерянному сознанию остатки умения здраво мыслить и радикально воспринимать вещи, а затем немного ускорил шаг, пытаясь поскорее нагнать парня. Афтон дёрнул уголком губ в подобии ухмылки, и, к небольшому удивлению Генри, в этот раз не удосужился дождаться его там: брюнет решился на излюбленную им шалость, а потому тоже заметно ускорил шаг, периодически с лукавостью оглядываясь на парня позади него. Не нужно быть гением, чтобы понять плутовского замысла Уильяма, а уж тем более, когда ты знаешь этого человека даже лучше, чем себя самого. Улыбка парня растянулась чуть шире, а в карих глазах блеснул такой же игривый огонёк, смешанный с совсем уж детской радостью — техник перешёл на бег, стремительно сокращая расстояние между ними. На чужую реакцию брюнет отозвался сдержанным смехом, но сдавать собственных позиций вовсе не собирался, и по этой же причине побежал так быстро, как только мог. Странно, но в голове совершенно случайно всплыла картина, как в детстве он с тем же усердием бежал за улетевшим воздушным змеем, верёвку с привязанной к ней дощечкой у него из рук выбил злосчастный ветер. Тогда Генри было очень жаль упустить его, ведь это была весьма ценная вещь, сделанная его отцом. Впрочем, даже мило, что в этой ситуации Эмили провёл такую параллель между этой погоней за Афтоном и обрывчатым воспоминанием из прошлого. — Ты ведь знаешь, что я догоню тебя? — крикнул тому вслед Генри, ни на мгновение не сбавляя темпа. — Попробуй! Эта фраза стала для Эмили неким рывком к тому, чтобы окончательно нагнать явно довольного содеянным Афтона, несмотря на свои порой путающиеся в траве ноги и лезущие в глаза светлые волосы. Почему-то до жути не хотелось, чтобы он вот так просто потерял его, глупо упустил своего вдохновителя и верного товарища, своего напарника и объект повсеместного обожания, с которым Генри готов был самозабвенно проводить каждую секунду своего существования. Он не хотел упустить из жизни человека, в котором нашёл свою любовную отраду с самой первой их встречи, и которой пытается уповаться до сих пор. Это его маленькая тайна, о которой рыжеволосый всё никак не решится сказать самому Афтону в силу своего страха осуждения и осознания, что эта любовь невзаимная. В этом он убедился ещё давным-давно, когда предпринял первую попытку сблизиться с брюнетом, на что получил весьма отрешённую и скорее даже раздражённую реакцию, отчего теперь в его груди каждый раз болезненными ударами бьётся всё ещё крепко влюблённое юношеское сердце, толком не знающее, что с этим делать. Парень находит мучительным это неловкое состояние молчания, от которого ты не можешь никуда спрятаться и которое пожирает тебя целиком изнутри каждый раз, когда ты видишь перед собой эту темную макушку с островатыми чертами лица и фарфоровой кожей, что вечно холодна в мимолётных прикосновениях. И поэтому парень не хочет терять своего Уильяма, от томного взгляда которого его чуть веснушчатые щёки покрываются румянцем. Генри возвращается в реальность лишь тогда, когда брюнет оказывается впереди лишь на вытянутую ладонь, и тогда же парень осторожно хватает его за ткань накрахмаленной рубашки и рывком притягивает к себе, тут же перемещая свои горячие руки тому на живот и вплотную прижимая к себе. Через секунду ноги Афтона оказываются беспомощно болтаться в невесомости, а голова беспорядочно вертеться по сторонам. — Отпусти меня! — и хотя его голос звучал утвердительно, он то и дело прерывался негромким смехом. — И ты опять убежишь от меня? Не думай, что я настолько глуп, Афтон, — техник быстро поставил Уильяма на ноги и, так же быстро развернувшись к нему спиной, взял того за бёдра, подсаживая к себе на поясницу. — Держись за меня, Уилли, иначе свалишься, а тебе ведь ещё место показывать. Парень от такой неожиданности издал удивлённое «ах», но в самый последний момент, прежде чем благополучно упасть спиной на твёрдую землю, послушно схватился руками за чужую шею, крепче обвивая ту и скрещивая собственные запястья. Чужие ладони плотнее сжались на худых бедрах Уильяма, таким образом пытаясь сделать свою хватку надёжнее, что вызвало у брюнета табун неконтролируемых мурашек по всему телу и заставило чуть неловко отвести взгляд в сторону, ведь эти разгорячённые прикосновения даже через одежду заставляли его ледяное сердце пропустить неровный удар. Техник, не смея больше выжидать ни секунды, сделал несколько пробных шагов вперёд, которые впоследствии перешли на размеренный шаг. — Ты… Тебе точно не тяжело? — с лёгким опасением спросил он у Генри, наклонившись чуть ближе к его лицу. — В конце концов, мои ноги были придуманы для того, чтобы ходить. — Ох, Бога ради, прекрати препираться. Ты совершенно лёгкий, я практически не напрягаюсь, пока несу тебя. Да и вообще, ты сам виноват: не надо было убегать. Эмили ощутил, как ему в затылок ударило тёплое дыхание, означающее недовольный фырк парня, и на его губах заиграла очередная непринуждённая улыбка. Честно сказать, ему многого стоило позволить себе подобное действие по отношению к не особо любящему не только тактильность, но и прочие проявления излишнего внимания Афтону, и потому сердце в неком волнении забилось чаще, а дыхание стало чуть более сбивчивым: рыжеволосый искренне боялся разозлить или того хуже причинить другу дискомфорт, за что его наверняка разорвал на части если не он сам, то как минимум совесть и вспыхнувшие жаром этой мимолётной близости чувства. Но совсем скоро чужие руки уже куда более расслабленно лежали на груди у парня, как и подбородок, опустившийся к нему на рыжую макушку. Уильям спокойно указывал Генри направление, внимательно блуждая своими серыми глазами по краю горизонта, выискивая на нём некоторые приметы, которые и должны привести их к нужному месту. Это тоже заставило Эмили немного успокоиться и внушить себе, что ничего плохого не происходит, да и сам однокурсник не выражает совершенно никакого негодования, а потому он может просто наслаждаться этим моментом столько, сколько сможет. Через какое-то время они вышли на уходящую вдаль дорогу, по противоположную сторону которой рос внушающих размеров крепкий дуб, что уже успел обновить свой крону листьев совсем свежими, а рядом с ним была довольно гладкая площадка, напоминающая небольшую, но ровную лужайку. Уильям произнёс оживлённое: «туда» и для пущей точности указал на это укромное местечко пальцем, на что рыжеволосый беспрекословно сделал ещё несколько спешных шагов к этому месту, и в конечном счёте оказался стоять прямо напротив толстого ствола дерева, с непониманием и одновременным восхищением глядя на него же. Брюнет всё ещё сидел у него на спине, и Генри даже не сразу понял, что ему следовало бы опустить того на ноги, потому как всё-таки они пришли в то самое место, о котором так часто зарекался его друг. Ему нравилось ощущение нахождения Афтона рядом; так близко, что парень способен был чувствовать его размеренное дыхание вздымающейся груди и совсем уж хрупкие руки у себя на ключицах, на этот раз едва подрагивающих от других движений Эмили. Но всё же брюнет дал ему понять, что более не изъявляет желанием быть в плену у техника, и Генри, вновь не смея противиться, аккуратно поставил его на ноги. — Тебе ведь не нравятся такие места. Почему ты привёл меня сюда? Уилл, будучи чистюлей, спешно стряхнул с себя остатки невидимой пыли и грязи от всех этих манипуляций, попутно с этим поправляя свой галстук и манжеты рукавов. После он вызывающе взглянул на рядом стоящего парня и, замечая в его глазах заинтересованный огонёк, стал вновь нейтральным. — Ты прав, не нравятся, — брюнет заложил одну свою руку в карман брюк, в то время как глаза его снисходительно осматривали площадку перед собой, — но здесь будет идеальное место для ресторана. — П-погоди, что? — брови Генри поднялись вверх в изумлении, пока улыбка окончательно сошла на нет. — Мы ведь это уже обсуждали, разве нет? Ты сказал, что согласен иметь со мной общий бизнес, не так ли? По правде говоря, Эмили ни разу не задумывался о подобном развитии своего будущего, ведь считал собственное дело муторным, требующим основательного подхода и хороших вложений и следующих из этого дальнейших развития и поддержания успеха своей фирмы, а потому никогда бы в жизни не согласился на подобное добровольно. Не согласился, если бы только это ему не предложил Уильям. Тогда в нём сыграли чувства, от избытка которых он едва ли не захлёбывался, полностью забирая контроль и здравое мышление разума. Генри отчётливо понимал, что совершает огромную и, что самое главное, невероятно глупую ошибку, с которой, возможно, останется жить до конца своих дней. Он знал и помнил — хотя, конечно, желал бы навсегда забыть об этом, — о исключительно дружеских чувствах Афтона, но даже это не остановило его, когда он подносил собственную ладонь для рукопожатия с Уиллом. Но было слишком поздно отказаться. Генри так сильно полюбил брюнета, всю его не самую лучшую душу и внешность, отчего совершенно позабыл о том, что разум должен довлеть над чувствами, а не наоборот. Парень позволил себе дать слабину, и потому теперь тревога в сердце его никак не хотела уходить. Техник, подобно сумасшедшему, бездумно шёл по пятам за другом, за каждой его неординарной идеей и действием, во всём давал своё молчаливое согласие, лишь бы в очередной раз не упустить эту слепую надежду провести с ним чуточку больше своего времени, иметь возможность прикоснуться, сказать хоть слово — всё, что угодно, лишь бы Уильям не бросал его. Вот только, к огромному несчастью Эмили, именно этим брюнет и воспользовался. Он практически раскусил истинные чувства друга, которые он так старательно пытался похоронить где-то внутри себя, но безуспешно. Именно эта чужая влюблённость окрыляла огромные амбиции Афтона, придавая им весомость и веру в их скорую реализацию, а, следовательно, позволяла парню безгранично пользоваться и играть чувствами Генри в угоду исключительно собственного эгоизма. Все предельно просто: он никогда никого не любил, и его однокурсник явно не станет исключением. Единственной сложностью для Уильяма было не дать тому догадаться о своих истинных намерениях и весьма корыстных действиях, поэтому приходилось отвечать на попытки рыжеволосого с присущим безразличием, хоть и в меру. Парень видел, что это не слишком сильно отпугивает Эмили, но так или иначе позволяет держать того на безопасном расстоянии, как бы не позволяя перейти черту, за которой ему будет всё дозволено. Уильям чувствовал себя гением и вместе с этим последним ублюдком, потому как позволял себе подобное по отношению к своему хорошему товарищу, человеку, который не менее важен для него не только как тот, за счёт которого можно хорошо устроиться в жизни, но и тот, к кому всегда можно обратиться за помощью, всегда услышать слова поддержи и ощутить ту заботу, с которой он вечно относится к нему. Отчасти Афтону даже было жаль, что он не влюблён в Генри так же сильно, как тот в него, но совершенно не хотел жаждать этого. Парень окинул взглядом теперь уже и рядом стоящего Генри, который с какой-то потерянностью смотрел куда-то перед собой. Он поверить не мог, что всё это взаправду, что Уильям действительно жаждет обзавестись собственным делом на пару именно с ним, ничего в этом не смыслящим Эмили. Рыжеволосый до сих пор не мог осознать, на что именно успел обречь свою дальнейшую жизнь, поступая исключительно из собственных потуг к любви, на которую ему никогда не ответят взаимностью. Или всё-таки… — Ну? — вновь послышался раздражённый голос уже чуть ближе, и парень суетливо перевёл свой проницательный взгляд на брюнета. Тот выглядел абсолютно спокойным, но складывалось впечатление, что он также чем-то взволнован — об этом свидетельствовала его нога, носок которой коротко постукивал по земле. Афтон молча выжидал заветного согласия, вместе с этим пристально наблюдая за чужой реакцией, которая в определённый момент могла отобразить столь нежеланную неуверенность. Как только нечто подобное проскочило на лице рыжеволосого, он понял, что медлить нельзя, ведь в ином случае он рискует потерять то, что так долго выстраивал всё это время. Уильям сделал несколько шагов на встречу к Эмили, после чего, мило улыбнувшись, взял его руку между двух своих. Он слабо погладил розоватую и мягкую руку с чуть шершавыми кончиками пальцев своими тонкими бледными пальцами, в то время как его стеклянные глаза всё ещё были устремлены на слегка покрасневшего друга. У парня перехватило дыхание от столь внезапной нежности со стороны друга, и он будто бы ещё сильнее растерялся, однако своей руки из чужих выпускать не хотел. Его губы разомкнулись, чуть оголяя ровный ряд белых зубов и позволяя выпустить сдавленный вздох удивления, а вместе с тем его глаза заблестели, словно от слёз. Генри сам не до конца понимал, почему так бурно реагирует на столь незначительное проявление внимания со стороны Афтона, краснея и робея перед ним, подобно мальчишке на первом свидании. Но нельзя утверждать и того, что он уже совсем зрелый и взрослый — только с виду, на деле же они оба ещё совсем юны и неопытны во многих аспектах жизни, не исключая и любовь. Ощущение этого контраста чужих прохладных ладоней и его вечно горячей руки как никогда будоражило сознание, медленно разливаясь тягучей усладой по всему организму до самых кончиков пальцев. Чем-то это напоминало погружение в ванную, заполненную горячей водой после длительного нахождения в прохладной комнате: так же расслабляюще и спокойно. Это просто не могло не тронуть его и без того трепещущую душу, и рука Генри чуть дрогнула меж чужих кистей, крепче прижимаясь к их тонкой коже. — Всё… именно так, Уилл. Я согласен, что это отличное место для нашего ресторана, — Генри позволил себе лишь мягко улыбнуться, несмотря на то, что в душе у него сейчас бесновал целый океан эмоций, от которых хотелось закричать так, чтобы позволить выместить всё свое отчаяние. В серых глазах Афтона сверкнуло что-то недоброе, и в то же мгновение уголки его губ дрогнули в лукавой ухмылке: его манипуляция сработала именно так, как нужно было ему. — Рад, что ты уже воспринимаешь это как наше общее детище, Хен-Хен, — парень моментально приобрёл нейтральное варжение лица, высвободил свои руки из хватки Эмили и отошёл от него в сторону. Эмоции рыжеволосого вновь сменились, и он уже чуть расстроено проследил за действиями однокурсника, чьи призрачные прикосновения до сих пор остались на его разгорячённой коже. Уильям спешно подошёл к дубу и вновь потянулся рукой в карман собственных брюк. Генри внимательно проследил, как тот достал оттуда какой-то свёрнутый в несколько раз чертёжный лист, который спустя уже секунды оказался в развёрнутом виде раскидисто лежать на зелёной траве, а вскоре рядом с чертежом, прижавшись спиной к стволу дерева, сидел и сам Уилл. Брюнет взглянул на всё ещё стоявшего недалеко от него парня и похлопывающим по земле жестом как бы подозвал подсесть рядом. — У тебя случайно нет карандаша с собой? — с досадой спросил он уже у рядом сидящего Эмили. Тот вдруг спохватился и, процедив что-то из разряда: «погоди», начал спешно хлопать ладонями по карманам, пока наконец не нащупал нечто, похожее на карандаш — он частенько носил в карманах маленькие строительные рулетки, карандаши с ручками, а порой и вовсе железные гвозди или гайки, потому как прекрасно знал, что в один момент что-то из всего этого набора обязательно понадобиться как в университете, так и вне его стен. Он протянул вещицу прямо в тонкие пальцы Афтона, в ответ на что получил сдержанную улыбку и благодарный кивок. Далее Генри не до конца помнит, что конкретно тот старательно чертил и с энтузиазмом рассказывал именно ему, а не дубу, растущим за ним; он с трепетом смотрел на его сосредоточенное лицо, на котором изредка играли нотки чего-то весёлого и возбуждённого, но вскоре мышцы чужого лица вновь расслаблялись, придавая ему куда больший шарм. Техник нагло соврёт, если скажет, что не любит исподтишка наблюдать за усердным и серьёзным Уильямом. На самом деле он готов вечно наблюдать за озадаченным чем-либо брюнетом, мысленно подчёркивая его красоту и очаровательность в такие моменты. Как ни странно, ему очень шёл этот статный вид, который в иных людях Генри просто терпеть не мог, считая это излишней надменностью и цинизмом. Но на Афтона рыжеволосый готов был неотрывно, почти зачарованно глядеть целыми часами, чувствуя, как сердце его плавиться от накатывающих чувств. Эмили и правда мог бы попытаться вслушаться в то, о чём сейчас толковал его однокурсник, но спустя несколько минут это вновь сводилось к глупому разглядыванию острых черт лица Уильяма, его серых глаз и объёмных смоляных волос, что слабо колыхались перед глазами от очередного дуновения весеннего ветра. Как же хорошо, что тот не задаёт ему лишних вопросов, на которые Генри вряд ли ответил, не упомянув того факта, что был занят разглядыванием друга. Парень, сам того не осознавая, в осторожной попытке придвинуться ближе к брюнету, дабы всё-таки разглядеть на чертеже его почеркушки и прочие записи — словесную форму которых Генри, само собой, благополучно пропустил мимо ушей, — кладёт свою руку поверх его. Он даже не сразу понимает это, ведь недавно отошедшая от зимы земля всё ещё была такой же холодной, как и ладони Афтона, но осознание содеянного приходит в тот момент, когда Уильям с вопросом поворачивается к нему в пол-оборота. Они молча смотрят друг другу в глаза, и Эмили каждой клеточкой своего тела ощущает это возникающее между ними напряжение, которое вот-вот выльется во что-то нехорошее, но у него просто не хватало сил, чтобы убрать свою руку. Он заметил легкий румянец на щеках брюнета, и от этого умилительного факта коротко хихикнул, хотя сам не исключал того, что покрылся краской не меньше. — Ты слушал меня, Генри? — первым решил прервать это неловкое молчание Уильям, состроив такое серьёзное лицо, от которого Генри захотелось смеяться ещё больше. Но парень молчал, влюблённо глядя на сидящего перед собой друга и, кажется, не собираясь проронить ни слова. Послышался тяжёлый вздох Афтона, предзнаменующий некую недовольную тираду с его стороны, к которым Генри уже давно привык, но дальнейших слов негодования не послышалось. Брюнет понимал, что ему необходимо как-то привлечь внимание однокурсника, иначе тот так и будет клевать носом и едва ли не прожигать в нём дыру своими глубокими карими глазами. В то же время ему в голову пришла довольно опрометчивая, но в то же время заманчивая идея попытки в очередной раз поиграться чужими чувствами. В конце концов, он может позволить себе подобную шалость, пока Генри всецело находится под его властью. Уильям резко расслабил руку, в которой некогда находился карандаш, заставляя тот с глухим звуком упасть на траву. Он резко распахнул свои сомкнутые до этого веки и устремил свой томный взгляд на напротив сидящего парня, пока на щеках его продолжал гореть румянец. Пальцы брюнета, некогда крепко держащие карандаш, стали плавно подниматься по свободной руке Генри, пока в конечном счёте не достигли надплечья, а сам Афтон немного склонился к, вероятно, не менее смущённому и растерянному Эмили. Их губы разделяли какие-то жалкие пару сантиметров, и Уильям ощущал тепло чужого глубокого дыхания, что заставляло голову кружиться, а кровь вскипать от напряжения. Парень бросил на Генри осторожный взгляд, ненадолго оторвавшись от разглядывания его мягких и розоватых губ, что разнились с обкусанными губами брюнета своей красотой и ухоженностью, после чего вновь прикрыл глаза и окончательно разорвал то минимальное расстояние между ними, утягивая их в этот робкий, почти девственный поцелуй. Как и предполагал Уилл, губы Генри оказались нежными и мягкими, а само мгновение поцелуя — чем-то новым и странным. Удивительно, но мужские губы теплее, чем женские — этот вывод для себя сделал брюнет на основе того, сколько раз ему приходилось целоваться с девушками, и почему-то это даже позабавило его. Он коснулся их легко, практически невесомо, и продолжал обдавать их своим разгорячённым дыханием, ощущая, как стучит сердце от страха. Брюнет не пытался сделать его более страстным или настойчивым, нет; он просто подолгу, поочерёдно прилавливал каждую губу Генри, всё ещё удерживая глаза прикрытыми, словно пытался заново изучить столь знакомые чувства. В это же мгновение к щекам Генри неожиданно прилила кровь, заставляя их слегка порозоветь — Афтон вряд ли бы заметил это в таком положении. Такие простые, но до безумие интимные прикосновения, а какой же всплеск эмоций и чувств они вызывали у измученного парня, находившегося в такой близости со своим объектом обожания и любви. Это невозможно описать словами, но достаточно выразить языком тела, чтобы окончательно донести до партнёра всё, что заперто внутри твоего стройного тела. Первое время рыжеволосый так сильно растерялся из-за столь неожиданного поступка Уильяма, отчего далеко не сразу начал отвечать на этот лёгкий, но нежный поцелуй. Его свободная рука осторожно переместилась на талию друга, начиная ласково поглаживать ту так, как этого сейчас жаждал сам Эмили всё это время, пока брюнет с невероятной мягкостью прилавливал то нижнюю, то верхнюю губу парня, параллельно ощущая безумный трепет бабочек в животе. Однако парень не остался беспомощно сидеть здесь, рядом с Уильямом, и начал с тем же напором отвечать на подаренный ему поцелуй. Парень буквально боялся не то, что двинуться, а даже издать приглушённый вздох. Генри далеко не самый пугливый человек, но, к собственному удивлению, он как никогда ощущал внутри себя пожирающий тело страх, пока в голове роились самые разные мысли: он поступил глупо и необдуманно? Вероятнее всего, но почему же тогда Афтон не отреагировал на это должным образом? Почему не оттолкнул или хотя бы не сказал, что сейчас его напарник поступил как самый настоящий сумасшедший, раз согласился целоваться с парнем? Почему он так спокойно принял этот робкий поцелуй, от которого сам Генри едва ли в обморок не свалился если не от страха, то как минимум от собственной влюблённости? Этого рыжеволосый искренне не понимал и, наверное, даже не хотел понимать. Факт того, что его не отвергли на самом деле, как никогда успокаивал и вселял в его одинокую душу эту хрупкую надежду на то, что Афтон также небезразличен к его чувствам и эмоциям. Но всё-таки было бы куда проще, если бы парень мог залезть к Уиллу в его тёмную голову и наконец понять, что он сделал не так, а что — именно так, как от него и требовали, ведь до этого Генри скорее мог скрыто жаждать чего-либо, но смиренно не проронить об этом ни слова своему другу. И всё-таки технику захотелось взять инициативу на себя, но не переходить границы до тех пор, пока его высокой волной не захлестнёт ярое чувство собственничества, желания в любой момент свой жизни прикоснуться к этому худому телу и лицу, что принадлежали исключительно ему. Рука начала чуть более активно блуждать по чужой талии, едва ли не в надежде проникнуть своими тёплыми пальцами под неё, жадно оглаживать тонкую бледную кожу и аккуратно сжимать её в своих сильных рабочих руках. В это время губы Генри начали с той же периодичностью, что и у Уильяма, впиваться в чужие, подолгу задерживаясь на каждой и прижимаясь ещё теснее. Афтон издал какой-то сдавленных выдох, когда однокурсник попытался шире раздвинуть его сомкнутые губы, и его тонкая рука чуть сжалась на надплечье Эмили, а глаза мгновенно распахнулись. Ему явно не нравился исход, к которому ведёт этот странный для брюнета поцелуй, в коем он не нашёл чего-то особенного, кроме согревающего тепла и ласки. Парень быстро переместил свою руку Генри на грудь, чуть надавливая и этим показывая, что продолжение данного банкета ему вовсе не нравится. Рыжеволосый, ощутив это, с мольбой промычал в чужие губы: он, без преувеличений, мечтал об этом последний год, если не больше, и вот оно случилось так быстро и внезапно, отчего оба парня наверняка не успели понять, что конкретно произошло, но Уильям оказался непреклонен. Как бы сильно студент не хотел этого делать, ему всё-таки пришлось оторваться от чужих губ, а вместе с тем на неопределённый срок потерять это тягучее и согревающее чувство любви и нежности, исходящей от Афтона. Генри смотрел на него одновременно счастливыми и испуганными глазами, а его рука, всё ещё находившаяся на его талии, слабо задрожала. Эмили сгорал от стыда, хоть и совершенно не жалел о тех чувствах, которые он успел испытать за этот короткий промежуток поцелуя. Подсознательно он хотел большего, вовсе не хотел отстраняться так рано, но иначе рисковал столкнуться с самой непредсказуемой реакцией со стороны брюнета, а этого ему хотелось меньше всего. Уильям чуть брезгливо стёр со своих порозовевших от всех этих ласк тонких губ остатки чужой слюны, после чего с совершенно спокойным лицом и стеклянными глазами посмотрел на друга. — Теперь, надеюсь, ты будешь слушать меня? — спросил он, вскинув бровью и слабо ухмыльнувшись. Генри пристально смотрел в серые глаза напротив и буквально готов был утонуть в их пепле, пока по его телу пробегал новый табун приятных мурашек. Он не мог оторваться от человека напротив, ведь в нём привлекало и очаровывало абсолютно всё, начиная от каждой впадинки на лице и заканчивая строгостью и холодом его души, которую Эмили хотел прочувствовать чуть детальнее, а в лучшем случае ощущать рядом с собой на постоянной основе, потому как безумно в ней нуждался. Ему хотелось молча уповаться этой близостью прикосновений, слушать размеренное дыхание и осторожное биение сердца Уильяма, талию которого он всё ещё нежно оглаживал своей ладонью. Но как только прозвучал очередной неожиданный вопрос, техник растерянно взглянул на парня напротив своими блестящими карими глазами, после чего, поджав губы, решительно обхватил оба его запястья пальцами и навалился всем телом, заставляя тело Афтона наклониться назад. Уильям не успел издать даже звука, прежде чем оказался лежать на мягкой траве под давлением рыжеволосого, что сейчас нависал над ним. Парню не нравилось, что над ним опять берут верх и властвуют, отчего его лицо отобразило нотки недовольства, но Генри это в который раз только позабавило и умилило. — Я теперь вообще ничего не хочу слышать про твою затею, — в той же игривой манере проговорил парень, пока его руки продолжали удерживать запястья друга, расставленные по бокам от его лица. — Теперь я хочу только тебя. Сердце забилось так часто и сильно, из-за чего Уильям испугался, что это услышит парень напротив, а руки задрожали так, что их едва ли могли удержать худые ладони Генри. Кровь застучала в висках, а глаза запеленила лёгкая дымка очередного волнительного напряжения, повисшего между ними. Брюнет поёрзал на месте от очередного волнения, табуном мурашек пробежавшего по всему телу, и уже было приоткрыл рот в надежде сказать какую-нибудь очередную язвительность, но ощущение чужих рук, стискивающих в своих пальцах его хрупкое тело, заставило его встрепенуться и буквально застыть в одном положении. Серые глаза выжидающе заблестели, а дыхание участилось до невозможности, как только Генри осторожно поцеловал его куда-то в щёку. В нос тут же ударил приятный аромат какого-то мягкого и едва сладкого одеколона, смешанного с каким-то миндалём — Уилл сам не знал, почему этот аромат вечно преследует его, когда он находится рядом с другом, но почему-то никогда не отталкивал. Из его уст успел вырваться рваный, разгорячённый вздох перед тем, как Уильям коротко вздрогнул на очередное нежное прикосновение к его потресканным и чуть израненным губам, металлический привкус на которых снова отдавался в очередной томный поцелуй. Тело брюнета расслабилось и чуть обмякло, а ощущение такой интимной близости их губ и томного, почти тяжёлого дыхания будоражило всё, будто в первый раз. И несмотря на то, что первые несколько секунд он всё ещё был невероятно удивлён ответному желанию Эмили, все те мысли, оккупировавшие его разум, исчезли так же быстро, как и появились — теперь его голова была абсолютно пуста, он забыл даже о собственной затеи с рестораном. Под этим напором осторожных поцелуев, изредка переходящих грань нежности, Афтон позволил себе лишь сдавленно промычать в чужие мягкие губы и на секунду оторваться, чтобы сделать короткий глоток воздуха, а может и вовсе для того, чтобы перевести дух. Но Генри совершенно не хотел, чтобы сейчас им что-то помешало. Он вновь с жадностью примкнул к Афтону за поцелуем, решаясь показать немного своей настойчивости и страсти, а потому стал слабо покусывать тонкую кожу губ парня напротив или изредка проводил по ним своим языком. Тем самым он делал этот момент более развязным и страстным, да и самому парню это помогало слизывать остатки крови с чужих губ. В тот же миг в техника ударило это странное, но до боли в груди пленяющее и дурманящее ощущение тепла и нежности, будто к шарику, целиком наполненному краской, поднесли острую иголку, и тот красочно взорвался, выпуская всю свою яркость наружу. Ему хотелось окунуться в этот омут ещё глубже, по самую голову, попросту утонуть в наслаждении и собственной любви к этому человеку, что сейчас лежал под ним, уже послушно принимая все его ласки. Когда они вновь сидели рядом, облокотившись спиной на плотный ствол дуба, Генри молча смотрел вдаль горизонта, уложив свою голову к Уильяму на остороватое плечо. Его светлые пряди пшеничных волос изредка маячили перед его всё ещё блестящими от чувств глазами, а свободная рука приобнимала брюнета за туловище, тем самым прижимая максимально близко к себе. Последний же так же молча всё ещё что-то помечал на обратной стороне чертежной бумаги, что была относительно чистой. Он никак не реагировал на прикосновения Эмили, но и отстраняться от них не желал. А Генри думал. Думал о себе и своих чувствах, о том, как теперь будет жить с ними дальше после всего произошедшего, об однокурснике, эмоции которого имели в его жизни двойственный характер и смысл. Рыжеволосый шумно сглотнул, произнося эту формулировку в своей голове: «кто он теперь для Уильяма?». Неужто мимолётное увлечение на один жалкий вечер, после которого парень будет чувствовать на седьмом небе от счастья, в то время как его однокурссник не испытает совершенно ничего? Или всё тот же верный друг и товарищ в самом прямом понятии этих слов, за границы которых Афтон даже и не думал переступать, а поцелуй его — исключительно вежливость? Хотя, это было больше в стиле некой очередной игры от брюнета, в которые Генри уже сыграл с лихвой и в которых ещё ни разу не одержал победу. — Уильям, — чуть сипло начал вдруг он, — кажется, я люблю тебя. Между ними повисло новое длительное молчание, за время которого Генри успел ощутить на себе скептический взгляд чужих глаз. Через несколько секунд Уилл осторожно положил свою руку на макушку друга, практически сразу зарываясь в её сильную копну волос своими длинными пальцами, слабо перебирая или поочерёдно накручивая те на каждую из своих фаланг. — Это обязательно пройдёт, Хен-Хен. Эмили в который раз за последующее неловкое молчание между ними мысленно успел подписать себе приговор, в котором Афтон отныне считал его ненормальным или даже помешанным, но принял чужой поцелуй исключительно из попытки в жалость и угоду самому технику. Как жаль, что Уильям его всё-таки не любит.