Самые тяжелые слова

      Небожителям не нужны еда и вода, он может пережить и отсутствие сна, и даже расчленение. Если вера в него сильна и в храмах горят благовония, то тело это лишь тело, связь с материальным миром, не больше.       Даже если Ши Уду уже забыл, что такое голодать или чувствовать жажду. Повторение про себя, что это ерунда, держало самообладание.       Даже если прошли сотни лет с тех пор, как он чувствовал на себе грязь и смрад, и что куда хуже для гордости — так отчётливо ощущал свое бессилие.       Надвигающаяся небесная кара отнимала силы, но огни в его храмах все ещё горели, их стены стояли, потому что верующие не знали, как на колени их бога унизительно давил холодный камень, а короткая цепь в полу не позволяла поднять голову выше уровня колен.       Помимо веры смертных, у Ши Уду была его собственная вера в себя, и она строилась на преодолении, на пути к вершине, где он не делал ни шага назад, никогда не оглядывался, даже не думал, что оступится. Он контролировал всю свою жизнь, имел власть и получал всё, что хотел. Вера в превосходство делала его божеством не меньше, чем силы.       И его веру Черновод растаптывал в первую очередь.       Не забывал о нем и на день, не позволяя зрелищу склоненного к ногам Повелителя Вод остаться без зрителей.       Ши Уду не пытается поймать чужой взгляд, только стискивая кулаки, потому что из его положения невозможно держать спину прямой. Ему не видно, с чем в чашке приходит Черновод, но он чувствует запах — не затхлой воды и гнили. Это что-то, на что раньше Ши Уду в смешении мерзких запахов бы только скривился, но на что сейчас реагирует как смертный. Жалко. Забыв, как тяжела может быть жизнь в лишениях.       Нечто похожее на проклятую кангу на шее оставляет его почти без божественных сил, и Ши Уду знает, что сможет её сломать, позже, этот демон ещё поплатится и пожалеет обо всем содеянном, его не оправдает ничего, ничего не вызовет в Ши Уду жалости и не усмирит ярость и гнев.       Но сейчас своевольность и вспыльчивость только делают хуже, хочется утоления сиюминутных желаний. Так же сильно, как чужой смерти, Ши Уду хочется есть и пить.       — Умоляй.       Черновод неразговорчив. За исключением их первой встречи без масок, демон больше не ведет бесед, высказав всё, что хотел. Нет, он кажется хочет слушать, но никто не собирается доставлять тому такого удовольствия.       Черновод тяжело опирается ногой на плечо склонившегося небожителя, не повторяясь, но требуя ответить.       Ши Уду с рыком скидывает с себя ногу, его запального гнева хоть и уже недостаточно для громких потоков брани, но как раз хватает, чтобы держаться за чувство собственного достоинства.       — Отлично, — довольно тянет Черновод.       Этот его голос не похож на прежний, который принадлежал чудному богу с лопатой. Пропитанный ядовитой ненавистью до хрипоты, негромкий, но все равно с напряжением как от натянутой струны. Иногда демон обращался к другим, и тогда звучал ровно и пусто, гулко, то как из-под толщи воды, то будто в самой голове.       Но к Ши Уду он всегда обращался иначе.       — Потому что мне ещё не надоело.       Он выливает воду на голову Ши Уду, и отодвинуться у того не выходит.       — Это было бы слишком быстро и просто. ***       Ши Уду совершенно нет дела до чужих переживаний и первопричин, до того, что вообще демону от него надо. Ши Уду предпочел бы смерть более благородную, но он не привык сдаваться и все ещё верил, что переживёт этот плен и выйдет победителем. Проигрыш наступит тогда, когда он в него поверит.       — Теперь ты и выглядишь, как то ничтожество, которым являешься, — дергая его за волосы вверх, Черновод кривит лицо, как не кривил ни на одного из своих мерзких пленников с гнилыми душами. — И я просто не выношу, что ты видишь себя иначе.       Спутанные волосы, испорченная одежда, кожа везде покрыта или кровью или грязью, ни в одном храме бы уже не узнали Бога Богатства, возможно его не признали бы сразу даже на Небесах.       Черновод открепляет цепь от пола, и Ши Уду, выпрямляясь, так же как и раньше твёрдо держит чужой взгляд. Давит своим — потому что лицом к лицу, на своих ногах, даже без оружия и магии, Ши Уду не чувствует перед демоном ни трепета, ни страха.       Все пытки и ухищрения заставить Ши Уду страдать, это лишь попытки демона сделать что-то с собственной обидой, до которой ему все ещё нет дела.       Да, Ши Уду поступил плохо когда-то, но это не значит, что он раскаивается или не сделал бы так снова.       — Я по лицу вижу, о чем ты думаешь, — выплевывает Черновод.       Его глаза — два чёрных провала, но Ши Уду все равно видит, как они становятся темнее и темнее от ненависти.       — Я знаю, что твоё самомнение справится и не с таким, но к счастью, за эти годы я узнал, что волнует даже такого как ты.       Он дёргает за цепь, ведя за собой, и Ши Уду спотыкается после долгой неудобной позы, но даже не смущается этого. Было бы перед кем.       — Если тебе так нравилось строить из себя небожителя, то стоило просто остаться, а не устраивать всё это.       От рывка Ши Уду прикладывается виском о стену, едва успев подставить плечо. Черновод хочет слушать, но не это.       — А что, разве это не то, что ты хотел? Только никакой ты не небожитель, ты отродье...       — Заткнись.       Черновод неожиданно говорит спокойно, так глубоко, что почти мягко. Он оборачивается, ловя взгляд Ши Уду.       Чёрные провалы, собирающие в себе все тени. В его лице нет ничего светлого, но Ши Уду мерещится мрачное довольство.       — Помнишь я говорил, что отпущу твоего брата взамен на тебя?       Нет.       Черновод — это божок-пустослов, он лжет как трикстер, роется в страхах и грешках, но эти игры не того уровня, Ши Уду на них не поведётся.       Он прикрывает глаза.       — Ты отпустил его.       — Правда?       Черновод медленно накручивает цепь на кулак.       — Ты отдал ему мою судьбу, вручил мне его проклятие. Пока все, кто мне был дорог гибли в грязи и позоре, твоя семья получила бесстыдное посмертие на небесах. И я должен был просто отпустить его?!       Они заключили сделку. Он видел, как Цинсюань ушел, это все не могло быть напрасно.       Черновод открывает дверь, за которую Ши Уду не хочет заглядывать, и вталкивает его внутрь.       Ши Уду примерзает к месту, замирает, переставая дышать. Не потому, что ему страшно от крови или невообразимого зрелища зверского убийства.       Голова Цинсюаня воздвигается на столике с открытыми глазами без всякого выражения на бледно-синем лице — все остальное же, куски одежды и части тела сваленные в груду, нельзя опознать.       Обман — или то, что Ши Уду видел раньше, когда поверил, что условия сделки были исполнены, или то, что он видит сейчас, правда лишь в том, что демону нельзя верить.       Ши Уду не падает к телу брата в рыданиях и не бросается с криками на демона, будто вообще не может выбрать реакцию, застыв на месте и просто не отрывая взгляда перед собой.       — Я знаю, он этого не заслужил. Ты заслужил, — произносит Черновод, обходя его со стороны.       Ши Уду все делал для Цинсюаня. Все его успехи имели значение, пока рядом был он. Сам Ши Уду имел значение, пока защищал его, вёл его, разделял жизнь. Лишиться божественных сил не было и в тысячной мере так же мучительно, как лишиться части души.       Цинсюань был его душой. Нет, этого не могло случиться.       — Не смей отрицать. _Ты_ в этом виноват. И мы даже не сравняли счет, это лишь одна смерть, тогда как я потерял троих.       — Что ты хочешь? — разлепляет губы Ши Уду. — Что ещё?       Ему кажется, что от него вмиг остается лишь оболочка, он может воздвигать алтари своей уверенности в себе, но Цинсюань всегда был таким хрупким, Ши Уду не может не верить в его смерть. И одно это осознание уничтожает его.       — Смотри, слушай. Ты должен знать, чему стал причиной. Ты знаешь, как он звал тебя?       — Нет, — приказывает, а не отвечает Ши Уду.       Он все ещё не видит Черновода стоящего где-то впереди, но не может не смотреть на Цинсюаня.       — Брат! Помоги! — лицо головы вдруг приходит в движение и искажается в страхе и ужасе. - Пожалуйста, брат, спаси меня! Спаси, прошу!       Дрожат ресницы, искривляется рот, взгляд мертвых глаз находит его и зовет.       У Ши Уду кружится голова.       — Прекрати, — выдавливает он.       — Мы только начали.       Цинсюань заходится надрывным криком, мольбами, пока у Ши Уду все не размывается перед глазами. К сожалению, он не теряет сознание.       Меняется антураж, и вместо привычных стен замка Черновода они оказываются в каком-то полуразрушенном сарае, где Цинсюань уже не расчленен, но одет в лохмотья, покрыт язвами и нарывами. Его вид, настолько больной, что вызывает отвращение больше, чем жалость, и это то, что снова бьёт по бессилию.       — Брат, я не хочу умирать. Неужели так? Почему? Помоги мне...       — Цинсюань…       Он не выдерживает, переставая держать лицо перед Черноводом.       — Я же сказал, одной смерти мало. Мои родители умерли в нищете от горя, никто им и руки не подал. Но небожителям плевать, сколько судеб они разрушают.       — Хватит.       Ши Уду шагает к Цинсюаню, не знает зачем — облегчить его страдания хотя бы самым страшным способом или посмотреть в глаза ещё немного и коснуться, пусть даже иллюзии, но та снова сменяется.       — Мою невесту опорочили. К ней отнеслись как к скоту.       Черновод не мог ничего сделать, и сейчас Ши Уду не может. Он смотрит на ужасные вещи и осознание того, что Цинсюань при этом правда уже мёртв ломает и крошит его изнутри.       Ши Уду мог бы сказать, что никогда не допустил такого надругательства и насилия над братом, но он допустил его _смерть_.       — Всё считали _меня_ предателем до самой смерти.       Ши Уду смотрит одну за другой смерти Цинсюаня, которые становятся итогом ненависти Черновода к Ши Уду. Нет — Хэ Сюаня.       Ши Уду даже мысленно не вспоминал это имя, судьбоносно схожее с именем брата.       Он так и не сберег его.       — Цинсюань, — Ши Уду не замечает, как во всем этом мареве безумия все-таки дотягивается до чужих волос, — прости.       Их души и судьбы действительно были по-особому связаны, и то, что сейчас болит, все ещё живо, и тянется куда-то.       Иллюзия Черновода такая же реалистичная, как и размытая.       Ши Уду чувствует его, ещё тёплого в руках, ещё живого. Не помнит себя, не помнит, где находится, забывает кажется обо всех пьедесталах, снова чувствуя себя двадцатилетним смертным, у которого был один самый важный человек, без которого Небеса не имели смысла. Это было не только для брата, возвышение Цинсюаня было нужно _ему_.       — Прости меня...       — Что ты говоришь? — спрашивает Цинсюань непонимающе, но Ши Уду ему не объясняет.       Все сдерживаемое и нервное прорывается отчаянием, Ши Уду обхватывает брата так, будто удержав его в руках, ещё сможет что-то изменить.       — Это я во всем виноват. Прости меня, прости, умоляю.       Все слова, которые Ши Уду никогда не произносил, и думал, что скорее руки на себя наложит, чем опустится до них. Какое значение имеет его гордыня теперь?       — Ты сошёл с ума, — Цинсюань хмурится. Так, как ему никогда не было свойственно, он не обнимает Ши Уду в ответ и его лицо размывается, его голос звучит не так, но это неважно.       Он может злиться на него, может винить, главное ещё немного будет рядом. Самое родное, что у Ши Уду было — ему нужно почувствовать это снова.       — Прости. Я должен был найти другой выход. Мне так жаль.       Цинсюань коченеет в его руках и с силой отталкивает, заставляя спиной встретиться с полом. Холодный гнев на лице способен убить без оружия, но он тянется и за ним.       — Ненавижу. Даже добившись от тебя того, что хотел, я ненавижу тебя ещё больше.       Иллюзия или помутнение рассудка все-таки рассеиваются от такого несовпадения, но Ши Уду уже все равно, и он закрывает глаза, когда лицо брата окончательно исчезает, сменяясь иным.       — Как ты смеешь меня с ним путать, когда ты должен эти слова _мне_?       Ши Уду не открывает глаза, даже когда чувствует давление острия меча у основания шеи.       — Всё только хуже, — как-то неровно, сбито произносит Черновод.       Говорит кажется что-то ещё, _ненавидит его_, когда наносит удар мечом и отсекает ему голову. ***       Это странная смена картин и ощущений, когда Ши Уду снова приходит в сознание. Он помнит всё, что происходило до.       Кое-что кажется размытым из-за чужой магии, что-то неправдоподобным, но когда он пальцами находит у себя на шее неисцеляющийся шрам, то понимает, что не преувеличивает.       Хэ Сюань убил его.       Не смог избавиться от всей своей зависимости, так и не оказался удовлетворён страданиями, и решил разорвать связь, что вредила и ему самому, но видимо не смог до конца. Передумал или посчитал, что смерть может послужить прощением или забвением?       Навряд ли, Хэ Сюань бы не остановился на одной его смерти.       Но Ши Уду надеялся, что это не станет постоянной практикой.       Условия его смерти были непростые, небожителя сложно убить, но Хэ Сюань сделал все для этого возможное. И поэтому, и возвращение к жизни тоже было делом нелегким. На самом деле, Ши Уду даже не знает, как именно тому это удалось.       Хэ Сюань долго не приходит к нему, а когда появляется, то смотрит давяще, молча, кажется сам не решаясь, что с ним делать.       И если сперва Ши Уду просто отрешенно смотрит в ответ, пользуясь тем, что цепей больше нет, то в какой-то момент он понимает.       Моргнув, и сконцентрировавшись на чувствах и интуиции, Ши Уду вдруг догадывается, как все получилось.       — Что ты сделал... — пораженно и неверяще выдыхает Ши Уду.       — _Ты_ сделал, - шипит Хэ Сюань, вновь загораясь гневом. — Ты связал наши судьбы, когда подменил мою с Цинсюанем.       — Это... Невозможно.       — Невозможно?!       Цепей нет, но лишь потому, что сейчас Ши Уду просто нечего противопоставить даже сильному смертному, не то что Непревзойденному. Хэ Сюань хватает его за горло.       — Смотри. И слушай.       В этот раз это не совсем иллюзии, Ши уду просто накрывает переживаниями, ему тошно, в него одновременно вливаются чужие силы и они же тут же тратятся на использование магии.       И да, теперь Ши Уду чувствует их связь. Судьбоносная, такая же, как у него с Цинсюанем, и при этом иная.       Ещё одним куском души, но будто инородным, поддельным, и при этом сидящим так глубоко, что не избавишься. Ши Уду сам привязал их друг к другу.       Хэ Сюань хотел его убить и почти убил. Но все равно не смог это перебороть и вернул Ши Уду.       — Убирайся, не хочу больше слышать твоем существовании.       Ши Уду отнял у него возможность мести, но Хэ Сюань действительно отпустил его.       Ши Уду потерян, у него почти нет сил из-за сорванной небесной кары, он не спешит связываться с Небесами, но время идёт и те находят его сами.       После Пэй Мина мчится Цинсюань, и некоторое время Ши Уду снова не понимает, что происходит. Та иллюзия так подкосила его, что он не сомневался в её правдивости. Он был уверен, что так или иначе Цинсюань мёртв, тогда как оказалось, что ублюдок просто не переубеждал его в обратном.       Клокочущая ярость пробуждает Ши Уду лучше, чем радость от встречи с братом. Хочется крушить все, что под руку попадётся, найти этого демона и лично расчленить своими руками, но... У него есть план лучше.       Ши Уду правда невообразимо рад снова видеть Цинсюаня. Он знает, что постепенно сможет вернуться к жизни бога, продолжить о чем-то врать и защищать брата, однако сейчас не возвращается на Небеса.       — Я понимаю, что тебе неймётся всё решить самому, — вздыхает Пэй Мин. — Но возьми время восстановить силы, придумать план...       Пэй Мин не сдаётся сразу, но проигрывает как голос рассудка безоговорочно.       Хэ Сюань сам совершил огромную ошибку, показав так много из их связи и своих воспоминаний в иллюзиях.       Ши Уду тоже знает, как его убить.       Смерть Непревзойденного кажется чем-то не менее невероятным, как и небожителя. И Ши Уду бы сказал, что провернуть её даже тяжелее, но он собирался немедленно воспользоваться тем преимуществом, что имел. И уж его рука не дрогнет.       Ши Уду находит прах Хэ Сюаня в том городке, где все случилось. Он хорошо спрятан, и все же — Хэ Сюань слишком зациклен на прошлом.       Ши Уду же переполняет не столько желание мести, сколько эмоции, ему нужна расправа за то, как его вывернули наизнанку и сломали, он почти превозносит собственный эгоизм, который позволит ему получить удовольствие от такого самодурства и жестокости.       И держа в руках прах Хэ Сюаня вдруг _понимает его_.       И то, как тот не смог убить его и дойти до конца. И то, как был предан, обижен, оскорблен.       Ши Уду не уверен, что дело только в судьбе, но что-то определённо не так. По крайней мере не так, как раньше. Он мог так сильно ненавидеть и презирать, но равнодушным больше быть не может. Держа так близко возможность избавиться от Хэ Сюаня, Ши Уду снова чувствует связь под горлом и впервые ставит себя на чужое место. ***       На то, чтобы вернуться в Чёрные воды демона уходит больше времени, и сделать это удаётся только перед происшествием на горе Тунлу, когда сила демонов приходит в упадок.       Все царство Хэ Сюаня безмолвно и безжизненно, скелеты водяных драконов зависают в воде без движения, прочих прихвостней не видно.       Артефакты позволяют Ши Уду пройти до самого замка, где он находит Хэ Сюаня спящим. Он не уверен, что демоны спят.       — Что ты здесь делаешь?       Самое темное дно в чужих зрачках.       Ненависть Хэ Сюаня все ещё живая, но сейчас слишком медленная.       Ши Уду высыпает ему из ладони прах на грудь. Теперь тот дёргается, резко садясь, вскидывает руку, но Ши Уду просто отдаёт ему урну. Садится рядом на кровать и утыкается головой в чужой живот. Хэ Сюань вцепляется в прах, он растерян, застигнут врасплох, но понимает сперва, как Ши Уду нашел его слабость, а потом, почему все не закончил. Он взбешен, потому что понимает слишком хорошо.       — Что с тобой не так? Отпусти. Убирайся.       Ши Уду крепче сжимает его бок, не слыша сердцебиения или дыхания.       — Прости.       — Что?       — Прости меня.       Непозволительные, тяжёлые слова, которые сейчас звучат честно, но все равно корыстно для "не прогоняй меня".