Шахматный этюд

      Я рисовал шахматный этюд на линолеуме маленькой кухни где-то в маленькой квартире. Я рисовал, и со мной рисовало все - спертый воздух, ножки стульев, она. О, только она могла рисовать улыбкой; пока я стоял в неудобной позе, она вошла и села на открытое окно, выставив ноги наружу, болтая ими, будто хотела взлететь. Она смеялась, и холодная ночь отвечала ей. В маленькой квартире сильно пахло старыми красками, в широко открытое окно влетали гнилые листья вперемешку с мокрым снегом, грязным цветом разбавляя строгую черно-белую гамму, смазывая четкие границы. Она сидела, голые ноги перемешивали запахи - холодная, гнилая вонь улицы и жаркий, терпкий, неприятный запах маленькой кухни. Уже просто сидя на полу, весь в краске, в своем этюде из шахмат, я смотрел на нее - полуголая, смеющаяся, она сидела ко мне спиной; пальцы - мои - подрагивали от желания затащить ее обратно в четкий черно-белый мир; ее - от несбыточной мечты вырваться туда, где тебе размазывают границы, где запах гнили и запах свободы - одно и тоже. Но она тоже была в этом шахматном этюде, вся в краске, хоть к ним и не прикасалась, все ее мысли были о рисунке, хоть и не видела его. Вся голова только и забита шахматами, листьями и колкими иголками холода.       Я был уверен, она спрыгнет и полетит, как черно-белая птица. Как строгая черно-белая птица, которую я нарисовал в шахматном этюде на линолеуме маленькой кухни. Полетит, чтобы завтра на рассвете я снова увидел ее в этой маленькой кухне, весело болтающей ногами на окне, а на полу были размазанные краски, гнилые листья и перья несуществующих птиц.       Вернется, чтобы мои краски, мои пальцы снова дрожали от желания ее любить. Любить только так, как я способен любить, точно так же, как только она способна рисовать этюды из шахмат улыбкой. Так же, как гнилью размазываются четкие границы рисунка на линолеуме. Как больше никогда не будет.

4.10.13-6.10.13