The only command I have not failed to keep.

Дин привык вставать по будильнику так же часто, как и просыпаться от резкого чувства тревожности или приближения опасности. Конечно, раньше это имело огромное значение и всегда выручало его, однако теперь в этом всём нет необходимости. Привычки, к сожалению, не исчезают так быстро, как хотелось бы. Сегодняшнее утро ничем не отличается от предыдущих, по крайней мере, длящихся последние несколько месяцев. И это... радует. Легко было за всю свою жизнь отвыкнуть от понятия стабильности, только если она не включает в себя убийство монстров, Сэма под боком и охоту в целом. Теперь стабильность в жизни Дина — вставать в восемь утра выспавшимся, настолько, насколько могут позволить его ночные кошмары, посещающие его с ненавистной регулярностью, а также с ощущением жара, прижимающегося к его спине. Губы сами по себе растягиваются в улыбку, а грудь поднимается и опускается в глубоком вздохе. Дин до сих пор не может поверить, что это — его реальность, а не выдуманная недостижимая мечта. Это не то, чего он ожидал от своей жизни ещё несколько месяцев назад, когда мир оказался в полной заднице, а особого плана исправить всё случившееся не было. Когда ему с Сэмом пришлось идти против Бога, а также иметь дело с Джеком, решившим покинуть их, и смертью... Дин смаргивает пелену с глаз и сглатывает, заставляя себя снова не идти по накрученной. Он хотел бы больше никогда не думать об этом и не вспоминать, потому что искренне хочется жить здесь и сейчас, после обдуманных и тяжело принятых решений, приводящих к тому, что Дин имеет сейчас: максимально приближенные к нормальности будни. В том смысле, в каком вообще она может быть в жизни Дина. Тело позади шевелится, отвлекая, а после хватка вокруг талии усиливается, и Дина притягивают ещё ближе, хотя это невозможно с физической точки зрения. Закатывая глаза, Дин издаёт хриплый смешок и оборачивается, натыкаясь на картину, заставляющую его сердце биться быстрее. Это всё ещё сюрреалистично, подсказывает его мозг. Как будто он спит или уже находится в собственном выдуманном Раю, только вот Дин прекрасно знает, что вполне себе жив и лежит в своей кровати, в бункере, на Земле. — Ты много думаешь, — если когда-то Дин задавался вопросом, может ли голос Каса быть ещё ниже, чем обычно, то теперь он может ответить на свой же вопрос. Сонный Кас вызывает в груди чувства, почти не поддающиеся описанию, но Дин и не особо нуждается в этом: пока это что-то хорошее, он может смириться. Кас выглядит слегка недовольным фактом, что приходится прерывать свой сон, однако он всегда каким-то образом чувствовал, когда Дин по утрам начинает теряться в своей голове. Может быть, спустя почти тринадцать лет у ангела выработался собственный внутренний будильник, звенящий для того, чтобы помочь охотнику вернуться обратно. Дин мычит, не в силах отрицать сказанное, и секундой позже встречается с пронзительным взглядом синих глаз, заглядывающих в самую душу. Возможно, это даже не метафора. По крайней мере, Дин так не думает, не после всех тех слов, которые он услышал от Каса о своей «чистой, самой яркой душе, которую ангел когда-либо видел на тысячи лет своего существования». Чушь, хотел тогда сказать Дин, но промолчал, увидев всю серьёзность на лице напротив. Нет, Касу не было смысла лгать о чём-то подобном, особенно Дину. Он никогда не сможет в действительности понять, что такого нашёл ангел в душе, которую пытали в Аду, но Дин... верит. Не всегда и всё ещё с большими сомнениями, жужжащими в его черепной коробке, но верит. — Извини, — бормочет Дин, не зная, что сказать в своё оправдание. Оно особо и не нужно, потому что Кас всегда всё понимает и никогда не осуждает. Они просто продолжают смотреть друга на друга в течение ещё нескольких секунд, пока у Дина не затекает шея от такого положения, и ему приходится развернуться лицом к лицу. Это всё ещё странно. Всё это. Сон больше четырёх часов, тёплая кровать, отсутствие постоянной тревоги и мыслей, что надо бороться против целого мира, голубые глаза, скользящие по его лицу с необъяснимыми эмоциями, но с чётко прослеживающимся чувством любви. Любви, направленной на Дина, когда он выглядит опухшим, с сальными волосами, щетиной и с отвратным утренним дыханием. Каса, впрочем, это не сильно заботит, его никогда не волновали такие детали, в каком бы виде Дин не был: в крови, грязи или любых других жидкостях и веществах, которые никогда не должны были касаться кожи и материала одежды. Кас вздыхает, мотая головой и потираясь щекой об подушку, а после перемещает свою ладонь с талии Дина на его щёку, касаясь щетины. Мягкий взгляд, влюблённый и искренний, напоминающий Дину, что всё это реально, даже если ему сложно в это поверить. Никто никогда не прикасался к нему с такой нежностью, по крайней мере, не последние несколько лет. Это всегда был Сэм, хотя тактильность между ними не была особо распространена, и уж тем более не хочется вспоминать о временах, когда Дин пытался забыться в чужой постели с незнакомыми людьми. Кас, впрочем... Дин до сих пор испытывает трепет, когда чувствует его прикосновения. Раньше это были объятия и редкие моменты, когда он нуждался в исцелении, и чужая благодать текла по телу, как прохладная родниковая вода. Теперь всё совсем по-другому — им не нужно быть на грани смерти, чтобы обняться, и Дину необязательно получать ранения, чтобы Кас прикоснулся к нему нежно и с любовью. Сейчас это просто... есть. Дин привыкает к этому, всё ещё, даже несмотря на разговор, который у них состоялся в самом начале их отношений, где границы каждого из них подверглись обсуждению. Дин не совсем был удивлён, узнав, что испытывает некую форму тактильного голода, и Кас, как и всегда, был рядом, чтобы помочь. Дин не жаловался, не после того, как ему пришлось сдерживать свои желания и порывы на протяжении нескольких лет. Разве он не заслужил этого? — Как давно ты проснулся? — спрашивает тихо Кас, поглаживая подушечкой большого пальца скулу Дина. Охотник тихо вздыхает на приятное чувство, рождающееся в груди, и облизывает губы, прежде чем сказать: — Совсем недавно, ты ничего не пропустил, — он дерзко улыбается, поддразнивая, на что Кас реагирует закатыванием глаз — боже, он действительно провёл очень много времени с людьми, — и опускает ладонь обратно на талию Дина. Его ладонь широкая и горячая, тяжесть приятна и даже в какой-то степени привычна, настолько, насколько вообще может быть привычно присутствие кого-то второго в постели Дина. Им пришлось танцевать вокруг этого вопроса несколько недель, пока в конце концов Сэм не вышел из себя и не сказал, что Касу необязательно в шесть утра ходить на цыпочках и делать вид, что не он только что выходил из чужой комнаты. Бункер — их дом, и нет нужды скрываться и притворяться. Спать с кем-то сначала было непривычно и для Каса, и для Дина. В целом, это не означало, что им не нравилось или они не хотели этого. Наоборот, каждый из них настолько жаждал этого, что боялся перейти какую-то невидимую черту: подвинуться слишком близко, прикасаться больше, чем это будет комфортным, нарушить личное пространство (как будто оно вообще существовало, стоило им лечь в постель). И Дин понимал, знал, что Кас никогда не сделает шаг первым, поэтому ему пришлось брать «яйца в руки» и пытаться избавляться от всей неловкости, висящей между ними тучей. Теперь Кас никогда не отказывается побыть большой ложкой, а Дин признаётся лишь самому себе, как приятно засыпать и просыпаться с прижимающейся к его лопаткам широкой грудью. Ещё год назад он сошёл бы с ума от мысли, что будет делить кровать с мужчиной — с Касом, своим лучшим другом, — но теперь это просто есть. В первые разы приходилось лежать, не двигаясь, минут десять, пока до мозга доходила вся ситуация, в которой Дин находился. Конечно, Кас был рядом и помогал решить внутренние проблемы с осознанием происходящего. Кризис сексуальной ориентации в сорок лет — не то, с чем Дин готов был столкнуться. Раньше это задвигалось куда-то далеко, в дальние уголки разума, но теперь в этом нет необходимости. — Тогда с добрым утром, — хрипит Кас, пододвигаясь на подушке чуть ближе с явным намерением, но останавливается на полпути. Дин слабо улыбается, раздумывая около трёх секунд, прежде чем сократить между их лицами расстояние и оставить мягкий поцелуй на кораллово-розовых губах. Кас любит видеть инициативу со стороны охотника. Их первые разы — держание за руки, поцелуй, любые другие интимные прикосновения, — произошли, конечно, благодаря Касу (с согласием со стороны Дина, словесного), но позже стало понятно, что так будет не всегда. И если Дин захочет чего-то, то не должен ждать, когда ангел волшебным образом прочитает его мысли или язык тела; у Дина был зелёный свет, и чего бы ему не было нужно, он мог это получить, даже не спрашивая. Это было сложно первое время, смущение и неуверенность преобладали над Дином, пока не были раскрошены в прах заверениями Каса, что всё в порядке. Они наконец-то могли делать то, чего хотели столько лет, и в их желаниях нет ничего постыдного. Улыбка на лице Каса нежная и довольная, как у кота, и Дин тихо смеётся, прижимаясь ближе. Грубая ладонь поглаживает его бок и поясницу с нежностью и трепетом, как будто впервые добралась до обнажённой веснушчатой кожи, и это расслабляет. Тишина, интимность момента, наполненные чувствами, которые не нуждаются в озвучивании, и тепло тел. — Доброе утро, Кастиэль, — отвечает Дин, обнимая ангела за талию, отзеркаливая позу, и протискивая своё бедро между чужими ногами. Кас открыто смотрит в ответ, настолько пристально, что раньше это всегда смущало, но теперь даже немного привычно. Лицо Каса превращается в хмурое, вызывая у Дина ещё один смешок и последующий вопрос: — Что? — спрашивает он, улыбаясь. Некоторые вещи до сих пор вызывают у ангела недоумение, и раньше сведённые брови к переносице были обычным делом: это вызывает укол странной ностальгии. — В последнее время ты продолжаешь звать меня полным именем, — Кас жалуется? — Тебе не нравится собственное имя? — удивлённо спрашивает Дин, впиваясь подушечками пальцев в мягкую кожу на чужой талии. Это не оставит следов, как, к примеру, засосы, которые заживают небольшой россыпью на шее Каса, и Дин отрицает мысль, что он просто немного собственник. В конце концов, он никогда особо им и не был, но после возвращения Каса из Пустоты справляется с глупым наваждением оставить какой-то след на его теле. Не заявить права, нет, но удостовериться, что это не иллюзия, и Кас живой, во плоти, и он не разобьётся, как хрусталь, если к нему прикоснуться с силой. Кас молча подаётся вперёд и целует Дина, который охотно отвечает, хоть и сбитый немного с толку. Поцелуй медленный и сладкий, нет никакого намерения превратить его во что-то большее, просто приятное тепло и напоминание, что они имеют возможность это сделать. — Не в этом дело, — отвечает ангел, отстраняясь и перемещая руку в короткие волосы на затылке Дина. Мужчина тут же откидывает чуть голову, по-странному ластясь, и прижимается щекой в подушке сильнее с тихим довольным вздохом. — Мне нравится, как оно звучит из твоих уст, — признаётся Кас, улыбаясь, и Дин понимающе мычит. — Это просто напоминает мне о временах, когда я ещё не знал тебя и Сэма, и на Небесах все всегда называли меня Кастиэлем. У нас не было такого понятия, как прозвища или сокращение имён. Кас проводит большим пальцем по ушной раковине Дина, повторяя её форму. — Я привык думать, что появление прозвища сделало нас... ближе, — чуть тише добавляет ангел, ловя взгляд зелёных глаз, наполненных нежностью. — Ты и Сэм были первыми, и это сделало нас друзьями. Что-то особенное, только между нами... тобой и мной, в частности. — О, приятель, а ты довольно сентиментальный, да? — подшучивает Дин, легонько ударяя Каса в грудь, на что тот только пожимает плечами со всей серьёзностью на лице. Кажется, для него это и правда что-то особенное, хотя Дин никогда не задумывался об этом. Может быть, будучи на месте Каса, он смог бы понять, что для него это значит, но среди людей эти вещи — прозвища — довольно распространены. «Кастиэль» в то время звучало на языке слишком странно, длинно и непривычно. И только сейчас до Дина доходит, что это, своего рода, действительно было что-то только между Касом и Винчестерами. Конечно, пока и другие не подхватили это прозвище, но ангелы, впрочем, так и использовали только лишь полное имя, как у них и было принято. — Полагаю, это самое подходящее слово, чтобы охарактеризовать мои чувства, — слишком чопорно отвечает Кас для раннего утра, и Дин закатывает глаза. — Я сентиментален из-за многих вещей, когда дело касается нас или тебя. И я думаю, что тебе тоже свойственно быть «довольно сентиментальным», — добавляет он, приподнимая бровь на сморщенное лицо Дина. — Ты меня с кем-то путаешь, чувак, — со смешком отрицает очевидное охотник, потому что он не такой. Он взрослый мужчина за сорок, у него уже нет времени на всё это дерьмо с чувствами, не так ли? И нет, он не собирается терпеть это самодовольное лицо Каса напротив. Он игнорирует тепло во всём теле, когда Кастиэль обхватывает его тело руками и заставляет прижаться ближе: Дин прячет лицо в широкой груди и расслабляется, чувствуя вес на своём плече и талии. В голове мелькает глупая мысль, что зимой спать с Касом будет похоже на личный обогреватель в постели, и только глупый будет против этого: провести несколько часов в объятиях. Дин не глупый, ко всему прочему, и ему давно пора забить огромный хер на голос Джона в своей голове и другую гомофобную чушь, потому что это не имеет значения. Не сейчас. Не когда он и Сэм спасли мир в очередной раз, убили Бога, отдали бразды правления своему сыну и вернули Каса из Пустоты, когда надежды почти не было: Джек, может быть, и Бог, но даже ему пришлось сильно постараться, чтобы унять эту чёрную космическую жижу. Уже несколько недель они ведут спокойный образ жизни, если это так можно назвать: домашняя рутина, которая иногда разбавляется охотой, семейные ужины и посиделки с Джоди, Кайей и Клэр по выходным, если планы совпадают. Жизнь, о которой Дин мог только мечтать в самые стабильные минуты их существования, затерявшиеся в войне с нечистью, а после и самим Богом. И Дин... конечно, он никогда не допускал и мысли о такой жизни вместе с Касом. Иметь его в качестве лучшего друга было уже маленьким счастьем и огромной победой, хоть иногда и приходилось задаваться вопросом заслуживает ли этого Дин. Он привык к Сэму, своему брату, готовому пойти ради него на многое, потому что он всегда был и будет семьёй по крови, но Кас? Падший ангел, решивший защищать и присматривать за Дином потому, что когда-то Дин смог показать ему, что Небеса и другие пернатые задницы не являются эталоном правильных убеждений и решений. То, что было и есть между Дином и Касом — построенные ими же самими семейные узы, и даже если сейчас всё приняло другой оттенок, это не меняет очевидного: Кас является его семьёй и лучшим другом, с такой глупой одержимостью жертвовать собой ради спасения Дина каждый чёртов раз, когда выпадает такая возможность. Дин жмётся к Касу и почти сдавливает его в объятиях, желая слиться с его телом. Иррациональный страх всё ещё присутствует: отвернись он на минуту, Каса уже что-нибудь убьёт или заберёт обратно в Пустоту, потому что она не могла просто отдать ангела, которого так желала у себя в объятиях. И Джек... Джек просто вырвал его у неё, отставив с ничем. — Дин? — тихо спрашивает ангел, замечая усилившуюся хватку и повисшее молчание. Дин мотает головой, смущаясь признаться даже самому себе, что плохие мысли могут вот-вот довести его до слёз, а сердце как будто кто-то сжимает в тисках. Он не может... — Я просто не могу потерять тебя снова, — шепчет он, хоть в какой-то момент своей жизни желая быть честным с человеком, которого любит. Ему чуждо вот так в открытую признаваться в своих страхах или переживаниях, но знает, что Кас никогда не стал бы его судить. Какими бы глупыми не были попытки накрутить себя, это то, как работает мозг Дина. Постоянная боязнь, что что-то снова пойдёт не так, и их милый, спокойный Рай является лишь короткой передышкой перед очередной битвой. И кто знает, что настигнет их в следующий раз? Хотя вряд ли Дина уже удивит что-то после Чака. — О, Дин, — шепчет Кас, обнимая мужчину в ответ и утыкаясь носом в его волосы, оставляя на макушке поцелуй. Это успокаивает. Кас всегда так нежен с Дином, так аккуратен и заботлив... Как будто Дин самое ценное, что ангел когда-либо держал в своих руках. В шёпоте слышны переживание и сострадание, потому что Кас как никто другой понимает, откуда идут подобные мысли. Это он оставил Дина. Снова и снова. Жертвуя собой, спасая Винчестеров, в конце концов, Дин — тот, кому всегда приходилось справляться с болью утраты. И никогда не было никакой гарантии, что Кас вернётся, как возвращался всегда. Рано или поздно это должно было закончиться, не так ли? — Снова видеть... — бормочет Дин, жмурясь и стискивая зубы. — Видеть тебя, умирающего... из-за чёртовой сделки или спасения меня, вся эта твоя жертвенность, — говорит он со сквозящей ненавистью в голосе. У него есть право злиться, в конце концов, это то, что он привык испытывать в глубине души. Постоянную злость на мир, на Бога, на саму судьбу и... на себя. — Почему ты всегда считал, что это лучший из всех вариантов? — выплёвывает он, чувствуя ещё одно прикосновение чужих губ к своей голове. Кас пытается подобрать слова, поэтому молчит некоторое время, пока не находит единственный правильный по его мнению ответ: — Потому что я никогда не смог бы пережить твою смерть, Дин, — признаётся ангел, уставившись в стену комнаты напротив. Охотник в объятиях замирает и, кажется, даже не дышит, не зная, что ответить. Ожидал ли он подобных слов? — Но я всегда знал, что ты найдёшь в себе силы идти дальше. У тебя есть Сэм... он был, есть и будет твоей опорой в самое тяжёлое для тебя время, несмотря ни на что. Ты невероятно сильный человек... — Ты ведь знаешь, что это брехня, Кас, — резко прерывает ангела Дин, поднимая голову и заглядывая в голубые глаза, очарованные тем, что видят перед собой. — Я знаю, что ты веришь в меня и прочая чушь, — брови ангела сводятся к переносице, выдавая его недовольство услышанным. — Но в прошлый раз, когда мне пришлось сжигать твоё чёртово тело, — Дин вздрагивает и до боли прикусывает губу в паузе. — Это чуть не сломило меня окончательно. И даже если его слова сейчас звучат жалко и на грани слёз, как будто он решил прочитать в такую рань целую исповедь и признаться во всех грехах, Дину плевать. Кас должен знать, как обстояли дела после его ухода, и вся эта вера в Дина, надежда, что Дин сможет выбраться из любой передряги... в том то и дело, что не из любой. Кас поджимает губы, и в его взгляде можно увидеть глубокое сожаление. Признание Дина задело его, потому что тот впервые говорит о чём-то подобном. После возвращения ангела из Пустоты любые разговоры про смерть, про случившееся просто упускались, потому что рана была ещё слишком свежа и болезненна. Кажется, что всё это копилось в Дине, пока не вырвалось наружу. — Мне жаль это слышать, Дин, — говорит своим глубоким голосом Кас, настолько искренне, насколько вообще возможно. У Дина болит сердце при виде его выражения лица. Кас обхватывает щёку охотника и поглаживает её нежными, повторяющимися движениями. — Я никогда не хотел причинить тебе боль, но я сделал это слишком много раз... — Нет, Кастиэль, это не... — пытается возразить Дин, но его прерывает настойчивый голос, продолжающий: — Это так, и ты не можешь оправдать меня, — Дин тушуется под серьёзным взглядом голубых очей. — Так же, как и ты причинил мне боль, намеренно или нет. Но сейчас, как бы сильно я не ценил наше прошлое, это всё привело нас к тому, кто мы есть сейчас, — Дин слабо улыбается, предаваясь секундам воспоминаний, как и Кас. — Я хочу сосредоточиться на настоящем и будущем, потому что у нас наконец-то есть эта возможность. Дин поджимает губы, слабо мотая головой. Может быть Кас прав, и им стоит двигаться дальше. Исправить что-то уже не является возможным, но вот попытаться создать новые воспоминания — да. И Дин искренне хочет этого, правда, вместе со своей семьёй. Он накрывает ладонь Каса на своей щеке своей, переплетая пальцы, а после подносит к губам и оставляет нежный поцелуй на раскрытой ладони. Он стал таким мягкотелым, мелькает в голове. Но это стоит того, когда Кас одаривает Дина улыбкой и удовлетворённо вздыхает. Они так влюблены. — Я тоже, — шепчет охотник после секунд тишины. — Я тоже хочу всего этого, Кастиэль, с тобой, — и в этом даже не стыдно признаться. Больше особо и нечего стыдиться, честно говоря. На губах Каса не спадает улыбка. — Я рад это слышать, Дин, и польщён, что ты дал нам шанс, — больно думать, что на протяжении больше десяти лет ангел не мог о таком даже думать. Тогда всё было по-другому. Кас был занозой в заднице, а Дин бросал вызов чёртовой судьбе и Небесам в том числе, решившим завербовать его сосудом Михаила, и когда дружба начала укрепляться, перерастая во что-то новое и неизведанное... Был ли Кас напуган? Насколько больно было ему осознавать, что его единственный вариант — быть рядом с Винчестерами в качестве друга, даже если сердце и душа стремилась к чему-то большему, особенно касаемо Дина? Как давно это было? Был ли какой-то конкретный момент, после которого Кас влюбился в охотника? Дин хочет спросить. Хочет получить ответы на все свои вопросы, как будто ищет какое-то глупое доказательство того, что чувства ангела реальны, хотя никто из них двоих в этом не нуждается. Дин знает и видит всё без слов, без каких-либо ответов и объяснений. — Ты можешь поспать ещё несколько часов, сегодня нет никаких важных дел, — говорит Кас мягким голосом, видя, как глаза Дина закрываются по мере их разговора. Да, что ж, может быть, он всё ещё немного вымотан. — Я присмотрю за тобой, — добавляет следом, и Дин тихо смеётся. Он оставляет поцелуй на розовых губах Каса, устраиваясь у него под боком и прячась в тёплой шее, усеянной небольшими следами укусов и засосов. — Несмотря ни на что, ангел, — тихо бормочет охотник в чужих объятиях. Двенадцать лет назад Кастиэлю было поручено присматривать за Дином Винчестером, и на сегодняшний день это остаётся единственным приказом, который он так и не нарушил.