***
Юноша часто проходил мимо этого маленького, но очень уютного даже внешне здания. Обрамленные белым кирпичом клумбы, утопающие в самых разных цветах, среди которых выделяются розовые бутоны тюльпанов. Они дорожками уходят вдоль тропинки с двух сторон от входа. Зеленая лужайка с гамаком, висящим меж двух персиковых деревьев. Дом Ли может видел и часто, но вот владельца его — ни разу. Интересно, как он выглядит? Толстый бородатый дядька или молодой утончённый юноша? Какой-нибудь бизнесмен или кондитер, чьи пальцы умело создают наивкуснейшие десерты? В голове было множество образов возможного хозяина. Только вот… Почему это он думает лишь о мужском поле? Ведь владельцем участка с таким же успехом и с большей долей вероятности может являться прекрасная девушка с нежными чертами лица и теплотой, поселившейся в глазах, что любит ухаживать за растениями и получать от них благодарность в виде распустившихся бутонов с чарующим запахом, привлекающим в сад пёстрых и пятнистых бабочек, прилетающих отведать сладкого нектара. Путь его пролегал рядом с этим домом, однако, не просто так и по его личному желанию проходить мимо, а потому что только по этой тропинке можно было добраться до пологого склона над обрывом. Место опасное и даже зловещее, по краям усыпанное острыми невысокими скалами с точёными верхушками, направленными не в сторону моря, а к наруже, словно предупреждая не приближаться. Но было там одно место, где не покрывали доступ к краю камни, в этом месте земля была ровна, усыпана лишь их осколками. Место истинно было мистическим, но очень притягательным: с моря дул сильнейший ветер, что благо тянул не к себе, а от. Но кого останавливала мнимая опасность? Ёнбока точно нет. Идеальное место, чтобы поразмышлять о жизни там, где твоих мыслей не слышит никто, и они остаются преданы синеве, доходящей до горизонта и продолжающейся далее. Но прежде чем пойти туда, Ли остановился прямо напротив дома. Что-то заставило его замедлить шаг и замереть на месте. Возможно, это было продиктовано желанием хоть ненадолго полюбоваться красотой вокруг. Забора у дома как такого, можно сказать, не было. Лишь невысокая решетка Ёнбоку по середину бедра. Взглядом гуляет по цветам и с удивлением отмечает, что не видит ни одного увядшего и засохшего цветочка на кустах и самой земле, словно за ними очень тщательно ухаживали каждый божий день. Тут его взор привлекает нечто поистине прекрасное. Ёнбок смотрит на цветок, стоящий в центре клумбы. Белизна его лепестков — совершенная непорочность, и Ли думает, что красиво было бы его ажурным краям придать цвета крови, такой, как у него: темной и вишнёвой. Роза такая же невинная как и он, но в отличие от неё, парню успели запятнать душу, втоптать её в грязь одной лишь фразой: «Что с него возьмёшь, он же сирота», и Ли хочется испачкать этот цветок так, как это сделали с ним: жестоко и безжалостно. Прикованный к ней, Ёнбок перестает обращать внимание на всё, что происходит вокруг, как завороженный, перепрыгивает через невысокую ограду, немного зацепившись одеждой за изогнутые края проволоки, торчащие вверх. Слышится треск ткани, но он лишь дергает край толстовки, оставляя кусочек висеть на металлических прутьях. И чёрт с ним, уже не жалко. Перешагивает осторожно через ряды растений, чтобы не растоптать, пока не проходит в самый центр сада — ещё пару шагов и он стоял бы впритык к дому. Почему-то его не пугала возможность быть застуканным, поэтому он протягивает руку к точеному стеблю цветка. — Я много раз видел тебя, проходящего мимо моего дома, но ни один раз ты не замедлял шаг и никогда не останавливался, особенно внутри, — окликает его голос с лёгкой хрипотцой, но такой мелодичный, заставляющий ощутимо вздрогнуть не то от испуга, не то неожиданности. Прислушивается к себе: нет, это точно не страх и не испуг, сегодня он забыл, что это такое, и надеется уже больше не испытать этих чувств никогда — надоело. Ёнбок, несмотря на объявившегося хозяина, никак не отменяет своих планов и уже стоит с сорванным цветком в руках. Роза. На неё пал его взор, ей была уготована судьба быть в руках Ли, и всё-таки он сорвал её, не смея противиться своему искушению. Парень хочет убежать со своим сокровищем, чтобы не слышать в свой адрес слов обвинений и ни перед кем не объясняться, ведь всё равно его никто не поймет. Никто никогда не понимал, что он чувствует, не заботился о том, что происходит в его душе. Перемещает вес с носочка на полную стопу, чтобы развернуться и броситься прочь, но… — Постой, не убегай, — останавливают его, голос мягкий и нежный, но Ёнбоку кажется, что всё это притворное, однако он не двигается с места. Он ни разу ещё не глянул на человека рядом, всё также стоя к нему в профиль, и не сделает этого, боясь в глазах увидеть злость, на него направленную, на дне зрачков, — Бить за это не буду. Мне просто интересно, что заставило тебя остановиться здесь, да ещё и сорвать мой цветок. Мой самый любимый цветок. Самый дорогой сорт, — последними словами он припечатывает Ли, резко понижая голос. Слышатся злые нотки: что же, Ёнбок был прав, никакой доброты по отношению к нему, и он начинает паниковать: ему что, теперь придётся платить? У него нет денег. Даже если и так. Парень сжимает ладонь с цветком: нет, он не отдаст его ни под каким предлогом и не выбросит. Он теперь его. Разве не может хотя бы один цветок, понравившийся, принадлежать ему? Нет, он ни за что не отпустит стебель, и лишь крепчает хватка. Толстые и острые шипы вонзаются вплоть, но он и не пискнет. Эта боль не сравнится с тем, что творится у него на душе. Молчит. Но парень и не ждёт ответа, продолжает свои нравоучения, которые Ёнбок предпочёл бы не слышать. — Цветы. Нельзя. Рвать, — рвано произносит каждое слова. Он не хочет обижать этого парня, что стоит немного ссутулившись, словно на плечах его огромный груз, придавливающий к земле. Но этот груз никто не видит, — Они такие же живые, как и мы. Это большой труд — вырастить каждый цветок: нужно подготовить подходящую для него почву, поливать по плану, подкармливать при необходимости, рыхлить почву, чтобы влага проникала легче; обрабатывать от вредителей и, конечно, дарить свою любовь. Так что да, у него была причина злиться. Однако, он держался как мог, чтобы не накричать — злоба ещё никому не помогала в этом мире. И её и так слишком много вокруг, не нужно подпитывать её и своими негативными эмоциями. С мужеством и терпением, ему не присущим, Ёнбок ждёт окончания речи: может хоть в конце он услышит какое-никакое ласковое слово. Хоть и от незнакомца. Потому что таких добрых слов можно пересчитать в его жизни по пальцам: воспитательница назвала его хорошим, когда он всю неделю беспрекословно слушался старших; «а ты оказывается не такой уж и плохой» — услышал от девочки, за которую заступился, когда её обижали, хотя и сам любил иногда помахать кулаками просто так, так как не знал как ещё выразить то, что он чувствует. Но он не мог не защитить эту девочку: уж очень необычные глаза у неё были — голубые, каковых было на весь Сеул раз и обчёлся. Потому слóва доброго очень хотелось услышать. Он не хотел уходить, не услышав хотя бы напоследок чего-нибудь хорошего. — Они тоже хотят расти и как можно дольше сохранять свою красоту, прежде чем увянуть. Прямо как люди, верно? — склоняет голову хозяин дома, пытаясь заглянуть под капюшон и найти ответ в глазах, пригвождённых к цветку в руке. Однако Ёнбок сильно опустил голову, он всё ещё ни разу не глянул на своего судью, и пряди волос его скрывают взор. — В чём смысл? — хрипит от того, что долго не разговаривал, приходится неловко прочистить горло, прежде чем продолжить глухо, — Зачем им это нужно? Зачем нам всем нужно жить? Если в конце концов всё что останется от нас — это пепел? — замолкает на пару секунд, — И что с того, если жизнь будет короткой, как у этого цветка? Суть от этого не изменится. Ёнбок все ещё не поднял глаз на хозяина чýдного дома, и когда он разворачивает к нему туловище, исправляя этот недочёт, поражённо застывает. Парень напротив прекрасен, он краше всех этих цветов вместе взятых. Повседневные объемные одежды вовсе не портят его вида, а напротив делают его присутствие очень комфортным, чтобы находиться поблизости. Но вот глаза, они ему не нравятся. Слишком прямо они смотрят на него, слишком много любопытства в них и попыток его изучить, понять мотивы. Неприятное чувство скользит по позвонкам, подбираясь к шее и сжимая её сзади, так что ему приходится поднять ладонь к горлу и потереть его, избавляясь от фантомного ощущения удушья. — Почему же? Разве не хочет каждый человек любить и быть любимым? «Хочет, ой как хочет…» — думает Ли, но рта не открывает. — Именно это и заставляет нас хотеть жить дальше. Ведь кто знает, что ждет нас там, после смерти? Да? Не стоит ли жизнь тогда того, чтобы как можно дольше оттягивать это самое неизбежное, посвящая себя прекрасной любви? «А что если кому-то просто не суждено встретить свою любовь? Что если этот кто-то — Я?» — хочется крикнуть и спросить, но не только у этого парня, а у самого неба, что равнодушно взирает на них сверху, для него они не более чем песчинки, коих множество. Он завидует облакам, что спокойно проплывают сверху, он бы тоже хотел так. Быть гонимым ветром, ни о чём не думать и лишь чувствовать солнечное тепло и иногда низвергать на землю дожди и ливни в память о своей людской жизни. На словах о любви Ли грустно хмыкает, горечь поднимает вверх по горлу, оседая на языке, и ему приходится сглотнуть, кадык нервно поднимается. — Я не верю в любовь. Мы говорим об одном и том же, о жизни, но ты слишком оптимистичен. Чем больше надеешься, тем больнее падать. Твой ход мыслей мне непонятен, — тон максимально нейтральный, он равнодушно смотрит на свою ладонь, по которой тонкими струйками начинает течь кровь, окропляя землю багровыми каплями, попадая и на белые кроссовки Ликса. Человечество пришло из земли и в неё же ляжет. Хенджин замечает капающую густую кровь, кажется, что даже слышно, как каждая из них с лёгким звоном, словно капельки серебряной ртути, приземляется на землю, и ему становится плохо, хотя всё это и не с ним происходит. Он болезненно кусает нижнюю губу. — Твоя рука… — взволнованно выдыхает он и приближается к парню, чтобы повести его с собой в дом и оказать помощь, — Нужно перевязать, кровь идет. Пойдём, у меня дома аптечка. — Не нужно, — отдергивает свою руку Ёнбок, когда между ним и пальцами Хвана остаётся жалкий сантиметр. Парень боится обжечься о чужие прикосновения и также боится, что розу заберут из его рук и больше уже не отдадут. Делает пару шагов назад, не терпя вмешательства в своё личное пространство, пока правая нога не упирается в небольшой валун. Знак не убегать пока. Ёнбок вздыхает, смотря на парня, что стоит в замешательстве, вероятно он думает: какой дурак откажется от помощи в такой момент, как минимум должен сработать инстинкт самосохранения. Но Ёнбок не даёт инстинктам брать над собой верх, его сознание уже давно всё за него решило. А тело, оно лишь то, что удерживает его душу в этом мире, но она, душа, давно уже хочет вырваться из плена и взмыть в небеса, где по облакам пони радужные скачут и ангелы устраивают хор, с крылышек осыпая землю благодатью. — Это приятно видеть, как жизнь выходит из тела. А её во мне осталось очень мало. Так легко на душе становится. В груди щекочет, — прижимает свободную ладонь туда, где сердце бьётся. — Как это мало жизни? Ты сумасшедший, — качает головой, руки, протянутые до сих пор, раздражённо засовывает в карманы хлопковых штанов. — Возможно, не отрицаю, видимо, потому я хочу умереть. Я давно разочаровался в любви, — голос низкий, и сквозят в нём до боли грустные нотки, словно у парня не осталось никакой надежды. «Но он же так юн! В чём причина?» — думает Хёнджин: — Сколько же тебе лет? — Семнадцать. Восемнадцать мне будет через час. И свой день рождения я бы очень хотел встретить на том обрыве, — голову поворачивает и глядит вдаль, где виднеется синева моря. Енбок сам не понимает, почему сейчас стоит и ведёт с этим парнем разговоры. Пытается оправдаться перед ним, объясниться, но… это всё же было похоже на то, что он говорит сам с собой, и оправдывает он задуманное самим тоже перед собой. А может и этот парень лишь плод его больного сознания? Слишком уж он ослепительно прекрасен. А может и ангелы на небе такие же красивые? Тогда он не против скорее оказаться рядом с ними. Когда Ёнбоку стукнет восемнадцать, его со всеми скромными пожитками, выбросят едва ли не на улицу, дав одну маленькую комнатушку в каком-нибудь захолустье на окраине города. А что его там ждёт? Улица, полная алкашей и преступников с развязанными руками, не боящихся попасться в руки закона. В таких условиях он и сам станет одним из них. Хочет ли он этого? Нет. Лучше он предпочтёт смерть такому убожеству. — Обрыве самоубийц? — вскидывает бровь недоверчиво Хёнджие, — День рождения обычно справляют в кругу друзей. — У меня их нет! — Неужели ты… сегодня… хочешь… сброситься… оттуда? — осторожно едва ли не шёпотом спрашивает, трогательно заламывая брови, — Я… я не позволю! Не в мою смену, нет! — Как ты догадался, я решил лично пойти к Богу и поблагодарить его за жизнь, что он мне «даровал». Только ты не сможешь меня остановить. Всё уже решено. И очень давно. Ли часто размышлял о Боге. Как же этого не делать? Каждое воскресенье им читали отрывки из Библии, Ветхого Завета, Пятикнижия. Хотели, наверное, вбить в их маленькие и наивные головы, что всё это временно, что дальше у них будет прекрасное светлое будущее, что каждому даны испытания только в тех количествах, с которыми они могут справиться, что они не должны падать духом, потому что подобное притягивает подобное: испытания нужно принимать достойно и с радостью их проходить, и тогда ждут их дальше счастье и удача. А если всё время мир воспринимать только негативно, вечно стенать и жаловаться на свою жизнь, то и ничего хорошего в этой жизни и не будет. Им говорили, что Бог всегда рядом, он незрим, но каждую секунду нашей жизни присутствует в мире, следит, чтобы люди были счастливы и не предавались грехам. Однако… Ёнбок не находил подтверждения этих слов на примере своей жизни. Он пытался, искренне пытался находить радости в своей жизни, обращал внимания на красоту вокруг: на маленьких букашек, деревья, солнце, растения, милых животных, но он не мог победить внутри обиду, зависть и злость, уж слишком сильны они были и не представлялось возможным избавиться от них лишь с помощью силы прощения. «Я прощаю вас» — вместо пожелания и молитв говорил по ночам, но на деле не прощал, нет. Каждый день напоминал ему о том, что он был предан. Каждую неделю, когда других детей забирали в семьи, он всё больше разочаровывался в себе — недостойный даже приёмной семьи. Он как был несчастен, таковым и оставался. А значит всё, что сказано в этих книгах — это ложь. На такой почве не построить свою новую идеальную жизнь. Только не в одиночку. Нет, он верил, что Бог или что-то наподобие точно есть: Вселенная, Высший Разум, Космос, Всемирное энергетическое поле или как его ещё можно назвать? Но, видимо, оно уже покинуло мир людей, отвернулось от них, и потому везде была такая несправедливость. С ней Ли живёт уже семнадцать лет и 364 дня с половиной. Каждый раз, когда он видел семьи, гуляющие вместе с детьми на детских площадках, как отец покупал своим сыновьям и дочерям мороженое или другие сладкие десерты, Ёнбок глотал ком обиды в горле — «Несправедливо: почему кому-то всё, а мне ничего?». Но сейчас ему уже всё равно, он ненадолго задержится здесь и закончит начатое. Уговор есть уговор. Ёнбок дал себе последний шанс год назад. Равнодушие отражается на его лице, но Хёнджин не сможет в неё поверить, он желает думать, что всё это лишь маска, за которой скрывается маленький напуганный мальчик, которого помотали и время и люди. Хёнджин поражённо проматывал последнюю фразу парня раз за разом. Тот хочет умереть… прямо сейчас? Он должен его остановить, во что бы то ни стало. — А теперь прости, — продолжает Ли, — у меня назначена встреча. Я не могу на неё опоздать. Парень идёт, сжимая в руке окровавленную белую розу, а Хёнджин не смеет с места двинуться. Его пригвоздило к земле. Что же это? Страх за незнакомого человека начал оплетать грудь. Парнишка казался таким мудрым, но потухшим, взгляд не выражал никаких эмоций. Хван остаётся на месте и думает, размышляет, как помочь, не сделав только хуже? Славно, конечно, слушать, когда тебе рассказывает о жизни, всех его трудностях, о всем том, чем мир был каждому человеку чужд, о том, с чем никто бы не хотел сталкиваться, какой-нибудь мудрый старик. Но слышать такие слова от совсем ещё юноши? С таким Хёнджин сталкивался впервые.***
Солнце ещё светит на небосводе, но уже скоро оно закатится за горизонт, погружая мир в мрак, такой же тёмный и густой как тот, что поселился в его душе навязчивой тенью, рвущей когтями с изнутри и причиняя страшную мучительную боль. Боль душевную, которую едва ли можно перекрыть физической. Да, и правда, он любил то место, куда шёл. Однако в этот раз ноги несли его туда отнюдь не для того, чтобы полюбоваться розовым закатом, на миг украшающим мир, прежде чем сдаться тьме, также разбавляемой молочным сиянием лунного шара. У него были совершенно другие планы. В далеком детстве, ещё будучи среди несмышленых детей, он на удивление был довольно меланхоличен и флегматичен, и казался старше своего возраста. Но была причина, заставившая его так рано повзрослеть — отсутствие родительской любви, отсутствие самого понятия родителей в его маленькой жизни. Да, у других детей ситуация тоже была ничем не лучше, но на них этот тяжкий груз осознания не давил так сильно, как на него. Они, казалось, не слишком обращали внимания на свое положение в этом обществе — брошеные, никому не нужные, кроме государства, что выделяет пособия на их содержание. Ему не было дела до всех игр, что затевали воспитатели, чтобы развлечь детишек, потому что он чувствовал себя преданным. И был до глубины души оскорблен и уничтожен этим фактом. Неужели его, только родившегося маленького комочка, бросили? Неужели он не был хотя бы немного милым и заслуживающим сострадания, не вызывал по отношению к себе трепетные чувства? Конечно, он не знал своих биологических родителей, и единственное, что они ему оставили — это дату рождения и время рождения. Даже имени не осталось и фамилии нет. И кто придумал их ему, одному богу известно. Ли — довольно распространенная фамилия в Корее. Но вот имя его не нравится ему совершенно — Ёнбок— что это такое? Его можно было обыграть и назвать Хэнбок — счастье, он был бы не против: приятно, когда тебя зовут, окликая «счастьем», пусть ему и не довелось вкусить этого чувства, но хотя бы так оно присутствовало бы в его жизни. Но и такого скромного подарка ему не досталось. Ёнбок сидит прямо на жесткой гальке, совсем не гладкой и не обтесанной волнами. Они впиваются в кожу даже через плотные джинсы. Боится ли он их замарать, нет? «Ничего. Скоро постираются» — усмехается грустно про себя. Хотел ли он умереть? Да. Хотел ли он сделать это прямо сейчас? Наверное. Ли и сам толком не знает, что творится в его голове, он знает только одно, что внутри у него каша из мыслей и два противника, что вечно сталкиваются в борьбе. Один из них шепчет ему мысли, злые и отчаянные, отравляющие сердце злобой на весь мир, недородителей, самого себя, а вторая нашептывает ему слова надежды, простой и светлой, говорит, что это всё надо лишь пережить, а дальше всё образумится и жить будет гораздо веселее и счастливее. Чаша весов склонялась то в одну, то другую сторону. Колебалась не день, и не два, пока Ли не выбрал, чьи слова ему ближе. Тёмная сторона заставляла его жечь глотку от всхлипов, и глаза щипали от горьких слёз. Но она знала, что говорила, потому что всё, что было сказано ей — сущая правда, реальность, в которой он живет. А будущее что? Оно такое расплывчатое и эфемерное, даже в мыслях не способное оставаться надолго, изменчивое и непостоянное. А вот реальность — она одна, и всегда стабильна. Стабильно делает ему больно. Может ли Ёнбок доверять этому будущему? Нет. Вот он думает: «завтра я обязательно найду человека, что меня полюбит». Завтра происходит, но желание не сбывается. Увеличивает срок до недели. Но ничего не меняется. Будущее прогоняется настоящим. Будущее становится настоящим. А значит оно — это и есть реальное. И так будет всегда. Ёнбок всегда будет чувствовать свою ненужность. Сидит так, отсчитывая минуты, ветер развевает русые волосы, нестриженые давно, и потому бросаемые порывами прямо в лицо. Слышит сзади хруст камней под твёрдой подошвой обуви. Не оборачивается: и так знает, кто там стоит. — Зачем ты пришел? — Ты серьезно думал, что я со спокойной душой отправлю тебя умирать без единой попытки остановить? — Хёнджин сзади глядит на сгорбленную спину парня: что же такого тому пришлось пережить, раз мысли его так спутались и он не мог увидеть в жизни ничего хорошего? — Остановишь эту, я всегда могу сделать это в другом месте. Хёнджин устало вздыхает и присаживается рядом, обняв колени руками. Смотрит на парня, что сидит также поджав к себе ноги, а взгляд совершенно пустой, зафиксирован в одной точке на горизонте и не двинется. Даже слёз нет. Хвану не по себе, кажется словно мальчишка уже давно отдалился от всего мира и совсем ему не принадлежит. На задворках сознания даже пробегает мысль, что коснись Хёнджин руки парня, то она пройдёт сквозь неё, как если бы тот был призраком. Но это всё было вызвано бледным цветом лица и глубокими фиолетовыми синяками под глазами, отчего россыпи веснушек, которые только сейчас Хёнджин увидел на его бледных щеках, словно кто-то кисточкой брызнул краской, ярче всего горели на коже. Они были везде: на висках, щеках, вéках. Хван отворачивает голову, чтобы не смущать парня таким откровенным разглядыванием и решает, наконец, заговорить вновь, сказать ту мысль, озвучить которую хотел уже в саду. — Знаешь, что бы ты там ни думал, ты заслуживаешь того, чтобы тебя любили. Младший усмехается, не поворачивая головы. Странно слышать свои же мысли, озвученные кем-то другим. Казалось бы, вот оно — подтверждение того, что это истина в последней инстанции. Но истина эта слишком уж избирательна, чтобы быть таковой: почему она кого-то выбирает, а кого-то, такого же как Ёнбок, оставляет в стороне, не одаривая своим вниманием? — Верно, все заслуживают. Но не всем удается на деле это испытать. Мне вот не довелось, — разводит руками в пространстве, — Потому что я уже не заслуживаю её. — Почему ты так думаешь? — нет, Хёнджину и правда интересно. — Я опоздал. И уже слишком поздно. — Это так не работает. Если ты не встретил свою любовь до этого, не значит, что ты опоздал и уже никогда её не найдешь. Ты знаешь, что любовь приходит к нам неожиданно? Тогда, когда ее не ждешь. Перестанешь надеяться и вот она, прямо перед твоим носом, стучится в сердце. — Ты так думаешь? — в глазах Ёнбока зажигается крохотный огонёк надежды. Но он трясёт головой, пытаясь не дать ей взрасти в его сердце. Смотрит на Хёнджина долгую минуту, а тот глядит в ответ так же молчаливо, но кивая. — Плохо верится, потому что ты просто пришел отговорить меня это делать и можешь говорить всё что угодно, — констатирует Ли, берёт в нераненую руку камешек и кидает его в пропасть, провожая взглядом его падение, — А я этого не хочу, поэтому тебе следует уйти. Хёнджин хмыкает, пытается собрать свои длинные волосы, чтобы они не лезли в глаза. Держит руку на затылке и смотрит на парня. — Я не могу тебя так оставить. Почему ты так хочешь умереть? — Можешь. Я уже заключил сделку и не могу её разорвать, — глухо говорит. — Что за ещё сделка? — Я дал себе год жизни, отсрочил свою смерть, чтобы найти любовь. Год прошёл, а условие выполнить я так и не смог. Я не нашел любви. У меня не было семьи, и я не знаю, что это такое. Но все только о них говорят и мне больно, что этого никогда не испытывал, понимаешь? Нет смысла, да и желания жить дальше. — Ты не можешь ставить себе условия, следствием которых является твоя же смерть! — Хёнджин возмущённо и в шоке вытаращился на парня. — Почему же, могу. Я же сижу уже здесь. — Тогда тем более я никогда тебя тут одного не оставлю. — Тебе придётся, я бы хотел сделать всё без свидетелей. Придёшь потом, когда всё кончится. — Ты настолько равнодушно говоришь о своей же смерти, — качает головой Хёнджин, не веря. Он просто не может в это поверить. Такие мысли… они противоречат природе человека, они никогда не должны посещать его мыслей, — Я никуда не уйду! — Ты начинаешь меня раздражать! — кричит Ёнбок. Затем глубоко вдыхает, успокаивая нервы. — Хорошо, — бурчит, — тогда посиди со мной, только без всех этих дурацких разговоров, ладно? Меня от них уже тошнит. Молчать так молчать. Хёнджин не будет пока ничего говорить, лишь бы его не оттолкнули — это самое худшее, что сейчас может случиться. Если он не сможет помочь этому парню, чего он тогда стоит? Хёнджин мысленно тянется к руке парня, которую тот держит на весу, всё позволяя каплям стекать на камни рядом. И главное, о чём он думает сейчас, так это остановить кровь — губы Ёнбока уже начали синеть. Всё-таки он косвенный виновник произошедшего. В ладони нет таких вен, задень которые шипами пошла бы, а не выступила кровь, однако Ли (не)удачнейшим образом ими же разрезал кожу на запястье, прямо там, где такие вены есть. Хван смотрит то на расслабленное лицо парня, медленно моргающего и изучающего горизонт вдоль и поперёк, то на его конечность. И природа берёт своё: он робко, но молниеносно тянется к нему и все-таки хватает его руку, которую тот хочет вырвать, но Хёнджин держит крепко. Хван аккуратно вытаскивает из кожи оставшиеся внутри шипы и оборачивает запястье завёрнутым в трубочку носовым платком, слегка стягивает, не останавливая кровоток полностью, но чтобы хоть как-то остановить кровь, — Зажми ладонь в кулак и подними руку повыше, на колено. Ёнбок кивает и послушно зажимает пальцы в кулак, после чего кладёт руку поверх колен. — Нет, не так, — Хёнджин сам поднимает его руку, ставя локтём на бёдро выше колена, — Вот так, молодец. Хёнджин одобрительно гладит его по волосам, и в этот момент у парня такой вид потерянный. Самое время. Возможно сейчас на него можно будет повлиять? Ли же в прострации от того, что кто-то невинно, вот так вот просто и невзначай позаботился о здоровье его тела. Так непривычно. Они сидят дальше так в молчании, не тяготящем, но и не располагающем к беседе, словно они рядом, но при этом находятся вдалеке друг от друга, думая о чём-то своём. Пока Хёнджин заматывал Ёнбоку руку, то ему пришлось закатать рукав толстовки, тогда он успел заметить кое-что, что сильно его встревожило. Вся рука, начиная с запястья была исполосована бесчисленными рваными шрамами, отличающимися друг от друга длиной и глубиной поражения. Он был в ужасе, просто представив, сколько раз Ёнбок проводил лезвием по своему телу. Только сейчас он действительно осознал — младший испытывал сильнейшую боль, нет, не физическую, душевную, которую и старался заглушить таким жестоким образом по отношению к себе. Только тогда он решил не заострять на этом внимание, заставляя Ёнбока вспомнить про это, но понял, что лучше им поговрить и об этом. — Это больно? — Что? Шипы? Нет. — Я про твои шрамы, — тихо поправляет его, — Мне очень жаль, что тебе пришлось пройти через это, — он готов повторять эту фразу на каждое слово, сказанное Ёнбоком. Ему очень больно от того, через что пришлось пройти этому ангелу во плоти, себя не любящем, хотя как никто другой заслуживал любви не только от себя самого, но и окружающих. Почему никто, кто находился рядом с ним, в одном помещении, так и не смог разгадать какого важного элемента было недостаточно, чтобы парень, наконец, обрёл своё счастье? — Мне не жаль, они уже часть меня. И нет, это не больно, по крайней мере не так сильно, как я бы желал. — Можно? — протягивает ладонь. — Что? — Твою руку? Ещё раз. — Зачем? — вопрос скорее риторический. Ёнбок протягивает руку, но он сидит достаточно далеко для этого, да и рука слева, когда Хёнджин сидит справа, поэтому он придвигается ближе, чтобы вложить свое запястье в ладонь. Чувствует, как их бедра соприкасаются и тела делятся теплом друг с другом. Очень неловко, но он не отодвигается, так приятно. Пальцы Хёнджина осторожно обхватывают его запястье, а сам он тянет его руку вверх к своему лицу. Ли с расширяющимися с каждым сантиметром глазами смотрит на сие действие и резко вдыхает, когда на чувствительной коже запястья остаётся обжигающий поцелуй. — Что ты делаешь? — шипит сквозь зубы, как брошеный котенок, что не знает как реагировать на ласку и мягкие поглаживания между ушек, потому что никогда их не получал и теперь реагировал надыбившейся шёрсткой. Хочет руку рефлекторно вырвать из кольца пальцев, но в последний момент передумывает. Хван прокладывает дорожку поцелуев, не оставляя без внимания ни один шрам. Вблизи различает, которые из них старые, а которые нанесены совсем недавно, им от силы неделя. В перерывах между прикосновениями губ к коже, просто опаляет её горячим дыханием, также втягивая нежный аромат парня. Почему-то от него пахло пионами с пушистыми объемными листочками. Иногда взгляд поднимал, чтобы проследить за реакцией младшего — тот казалось вовсе и не дышал, задержав дыхание как под водой. Когда не остается ни одного обделенного его вниманием участка, отпускает руку, кладя её обратно на колени Ёнбока. — Теперь заживёт быстрее. А может через год и вовсе пройдут. Ёнбок, наконец, отмирает, пробудившись от своего сна наяву, на щеках расцветает легкий румянец, хотя по выражению лица и не скажешь, что он смутился. Только этот нежный образ совсем не соответствует словам, далее последовавшим: — С чего ты решил, что я буду жив в это время? Думаешь, уйду отсюда с тобой?.. — пару раз мотает головой, медленно и неотвратно указывая Хёнджину на свою непоколебимую позицию. До чего же упрям. Или просто сильно разочарован и не ждёт больше ничего хорошего? — Ты не понимаешь: всё исправимо. Как я и говорил, жизнь длинная, у тебя обязательно будет человек, на которого ты сможешь положиться, — видит, как Ёнбок моментально вспыхивает как спичка. Ну он просил же! — Это ты не понимаешь! Что если ничего не изменится?! Где твоя гарантия? 18 лет — это 25 процентов от среднестатистической продолжительности жизни. И я одинок всё это время. Я не готов быть одиноким ещё лет 60 и сдохнуть потом, чувствуя свою никчемность! — под конец уже кричит, и слёзы на глазах выступают. Ли их зло смахивает, жалея, что поддался этому срыву и дал увидеть свою слабость. Устало прикрывает глаза, вдыхая чистый морской воздух полной грудью. Хенджину физически больно было слушать всё это. Взгляд его случайно падает на предмет рядом с Ёнбоком. — Зачем тебе моя роза? — кивает на цветок, что лежит рядом на расстоянии вытянутой руки. На серой поверхности роза выглядит чуждо. Это и понятно, она принадлежала прекрасному саду, а сейчас брошена на холодную поверхность и всё, что ей остаётся, так это тихо умирать без воды и доступа к почве. Ёнбок ощущал себя этим цветком, он также чувствовал, что не принадлежит этому месту, что не вписывается в общую картину. Младший протягивает её Хвану. — Держи, — хочет вручить Хёнджину, но тот руку не протягивает. Вскидывает бровь, — Что? Противно испачкаться? — Вовсе нет, — аккуратно берет за бутон. Нежно проводит пальцами по испачканным лепесткам, словно извиняется перед ней за то, что жизнь её было так грубо и резко оборвана. Хотя она могла радовать его взор почти до конца лета. — Кинешь её вслед за мной? — просит Ли. Огонёк в глазах тускнеет и вновь потухает, — В море. Как на могилку. Очень символично, — к нему обратно возвращается холодность, возводит между ними стену. — Что… — потерянно слетает с губ Хвана, — Ты вообще не слышишь, о чём я тебе говорю? Я не буду этого делать. — Жаль, — рот кривится в разочарованной улыбке, — Значит и после смерти я буду никому не нужен. И несчастный цветок никто не подарит. — А знаешь что?.. — как-то резко начинает Хёнджин и вскакивает на ноги. У Ёнбока сердце чуть не останавливается, понимает, что никто не хочет выслушивать его нытья. Скорее всего и этот парень сейчас бросит его здесь. Но он жутко боится, что его вновь оставят наедине со своими мыслями, что твердят только об одном: «Прыгай! Ты никому не нужен!» Они успели ему изрядно надоесть за эти годы, и, к сожалению, Ёнбок знал только один способ, как от них избавиться раз и навсегда. — «Стой! Не бросай меня!» — хочется крикнуть, но дальнейшее действие Хвана вводит его в ступор. Хёнджин кидает цветок на землю и топчет, топчет, топчет, зло и остервенело, пока тот не превращается в непонятное грязное месиво. Ли смотрит на это, и на лице его отражается ужас, словно это его сердце только что так бездушно растоптали. — Стой, зачем ты это сделал? Тебе же нравился этот цветок! Я бы забрал с собой! Что ты наделал?! — Хёнджин видит, как злость берёт над парнем вверх. Ёнбок встаёт на ноги и приближается к нему, снизу вверх глядя, но при этом не чувствуя себя придавленным аурой парня. Слёзы застилают Ли глаза, может ему уже и всё равно на себя, но он не потерпит, чтобы рядом с ним губили прекрасное, несмотря на то, что он сам его сорвал. — Твоё загаданное время уже прошло. Встреча не состоялась и не состоится, пока я здесь, — стальной тон. Пытается хоть как-то повлиять на парня, но ни один метод так и не работает. — Нет-нет-нет… — трясёт головой потерянно Ёнбок, он не успел осуществить задуманное вовремя, — Как ты мог? Заболтал меня. Хочет подбежать к обрыву, чтобы встать у самого края. Но за шаг до него, сзади руки обнимают за талию, припечатывая к своему телу, не давая идти вперед. Начинает вырываться, и они опасно близко приближаются к краю. Ёнбок хочет избавиться от кольца рук, но в ухо ему шипят: — Не дёргайся! Прыгнешь ты, полечу с тобой и я, — когда это Хван успел стать настолько безрассудным. Но отчего-то он не хотел отдавать этого парня в объятия морской пучины. Он был словно еще нужен на этом свете, — Хочешь взять на себя ответственность за чью-то смерть? Но боюсь тогда ты не сможешь уже предстать перед Богом, как мученик. А Сатана вряд ли будет выслушивать твои благодарности, и кипеть тебе в аду до бесконечности, — бьет жесткими словами, но так действеннее. Ли не хочет смерти этого парня, но он не оставляет ему другого выбора… — Я не хочу в ад, — в голосе страх, — я хочу туда, где хорошо. — Не могу тебе этого обещать. Просто позволь мне тебя вытащить. Прыгнуть легко: а что если ты передумаешь в полёте? Время уже вспять не повернуть. … кроме как отступить… и сдаться. Ли расслабляется в его руках, и Хёнджин тащит его назад, как можно дальше от пропасти и камней внизу, о которые рьяно разбиваются волны. Страшно думать, что бы случилось с одним маленьким телом. Боится он, смерть такая была бы страшна. Потерянной кучкой Ёнбок падает на землю. — И что ты мне предлагаешь делать. Дальше влачить свое жалкое существование? Работать на какой-нибудь дрянной работе потому что нет денег, чтобы даже оплатить учебу? Такой жизни ты для меня хочешь? Правильно, сдохну где-нибудь, но уже жалкой смертью, и судьба мне будет такова! — Посмотри на меня, — у Хёнджина в душе кошки скребут: почему он, будучи старше на четыре года, не может совладать с одним подростком? Хотя тот уже не подросток. — Посмотри, пожалуйста, — подходит и наклоняется к нему, беря его за подбородок, пытается заглянуть в глаза, сильно зажмуренные, — Ты не можешь умереть, потому что нужен на этом свете. — Это не более чем попытки меня успокоить! Никому я не нужен! Почему вдруг ты не можешь оставить меня в покое?! — рыдания начинают вырываться из глотки. Ёнбок чувствует, что задыхается, грудь сжимает словно в тисках, — Еще раз спрошу: почему ты не можешь от меня отстать? Назови хоть одну причину, по которой я должен жить?! — Да что же это такое, а? — чуть ли за голову не хватается Хёнджин: ему очень страшно от того, вдруг он будет не слишком убедителен, и эта звёздочка померкнет вновь, как только он уйдет или сдатся, но уже навсегда. — Не хочешь говорить, ну и не надо! Уйди, не хочу тебя видеть! Почему ты не можешь дать мне закончить начатое? — кидает в него всё, что попадается под руки: ветки, камни, песок. Но Хёнджину словно всё нипочём, всё так же недвижим и от этого Ли ещё хуже, он чувствует себя абсолютно беспомощным. Хёнджин отряхивает свои одежды от грязи и, наконец, вновь заговаривает. Говорит уже правду, только её, терять нечего. — Да понравился ты мне потому что! Хотел познакомиться ближе! А ты в это время решил уйти в свет иной, и по-твоему я не должен был тебя останавливать? И жить потом с этой болью в сердце? Ты нужен мне! Мне будет больно, если тебя не станет! — повышает на Ли голос, может хоть так до него дойдёт. Ли Ёнбок пораженно застывает, начинает приподниматься, неверяще округляя глаза и смотря на Хвана с детской растерянностью и жуткой неуверенностью. — Когда я тебе понравился? — не мог не спросить. — Тогда как увидел тебя первый раз, проходящего мимо. Я тогда лежал в гамаке, а ты меня и не заметил. А я тебя очень даже. Ты проходил мимо, но я знал, что есть только одна дорога и она ведёт к обрыву. Вспомнил про это только тогда, когда ты уже скрылся из виду. Я уже думал, что всё потеряно. Но ты вернулся. И возвращался каждый раз. Но в этот… в этот раз ты остановился. И я понял: ты прощаешься с миром, это было написано на твоём лице. Я знал, что это мой последний шанс, иначе я тебя потеряю. Ли мотает головой: значит всё это время он кому-то нравился? И сделка его теперь аннулирована? — А сейчас ты обвиняешь меня в том, что не дал спрыгнуть? Потому что ты этого не хочешь. Хотел бы всей душой сдохнуть, давно бы прыгнул и без этих нелепых ожиданий точного времени рождения. Ты не хочешь умирать, я знаю, что другая половина твоего сознания не то, что против, а в ужасе от этой идеи, потому ты колебался всё это время. Но ты же понимаешь, что не сможешь наложить на себя руки? Правда бьет больно. Очень больно. Но Ёнбок думает только о том, что он, оказывается, всё это время был кому-то интересен и может хоть и ненадолго посещал чьи-то мысли. Опускает взгляд на землю и начинает нервно пятиться назад, забыв что за спиной пустота, в которую легко сорваться, но из которой уже не выбраться. Хёнджин скорее подбегает к нему, опасаясь того, что тот сейчас упадёт, испугавшись признания. Ли закрывает веки, когда чувствует прикосновение к своим рукам, что вскоре превращаются в железную хватку, даже если он захочет — не вырвется. — Посмотри на меня. Что я должен сделать, чтобы ты перестал думать об этом? Ёнбок очень хотел, чтобы его поцеловали. Хотел вкусить это чувство, о котором бредил. — Поцелуй меня. Если я и правда тебе нравлюсь. Хёнджин приближает лицо к Ёнбоку. Приподнимает его за подбородок и слегка наклоняет голову в сторону. Неожиданно быстро впивается в его губы, пресекает любую попытку оттолкнуть, даже если такая не предпринимается, но при этом делает всё очень нежно, пытается заставить его почувствовать любовь. Губы Ёнбока покрыты корочкой и сильно обветрены, но Хёнджину всё равно — он не просто целует парня, он уговаривает его остаться и справиться со всеми трудностями, но только уже вместе. Ёнбок сначала не понимает, что с ним происходит: сердце в груди делает кульбит. Прикосновения старшего к нему ощущаются до боли правильно и нужно, он пьянеет от поцелуя и напора, с которым в его рот начинает вторгаться чужой горячий язык. Поцелуй из целомудренного превращается в яростный, пропитанный горечью и надеждой, которые можно было ощутить на корне языка. Старается отвечать, но тело плохо слушается мозга, потому он вяло встречает движения губ, но в душе надеется, что эта сладкая пытка никогда не закончится. Ёнбок и не знал, каким оказывается может быть поцелуй. Это… умопомрачительно хорошо, от этого легко можно сойти с ума, как наркоман без дозы. Любовь опасна, однако очень притягательна. — Теперь ты не оставишь меня? — шепчет ему в губы Хёнджин, слегка отстранившись. — Не оставлю, — срывается с губ удивительно легко, ответно скрепляет руки за спиной старшего, руки того уже давно покоятся на его талии, поглаживая, — Теперь у меня есть смысл. — Я рад, не представляешь, как сильно… — облегчение растекается по венам, — Как тебя зовут-то, глупый ты мой? — Ёнбок, но мне не нравится это имя, я его ненавижу. — Тогда я буду звать тебя по-другому. Дай-ка подумаю. Что-нибудь экзотическое… О! Феликс. Как тебе? Похоже на «счастье» с испанского. Тебе подходит. — Нравится, — невероятно чувство разрастается внутри, и мертвые бабочки в животе оживают, — А как твоё имя? — Хёнджин. — Хёнджин, — оно растекается медовой патокой во рту, — Красиво. И что теперь дальше? У Феликса не было никаких планов на дальнейшие годы, и теперь перед ним расстилалась полная неизвестность и неопределенность. — Будешь моим веснушчатым счастьем? — протягивает ладонь Хёнджин, чтобы вместе уйти из этого места и больше никогда не возвращаться. Ли стоит в нерешительности посматривая то на протянутую ладонь, то на Хёнджина, на лице которого болезненное ожидание. — Пожалуйста… Пошли со мной? Расскажешь мне свою историю, а я тебе свою. А затем мы продолжим её, но только вместе. Хочешь? Феликс вкладывает свою ладошку в руку и в тот же момент оказывается в крепких объятиях. Хёнджин дрожит: Ли не поймёт, то ли старший плачет, то ли смеётся, делая это бесшумно. Ему уже это неважно, он глаза закрывает и вдыхает аромат, окружающий Хвана. «Так пахнет дом. Так пахнет родной мне человек» — проносится в сознании и слеза течёт по щеке, впитываясь в одежду на плече Хвана. Ёнбок давно сгинул в этой синей пучине, что позади них. Но Феликс остался. Возродился из пепла, как Феникс. И он не хочет больше умирать, пока не узнает, сколько счастья может принести любовь в его жизнь.The beginning of the story...