Гнилой мир

Мысли о произошедшем отказывались укладываться в голове. На улице уже была ночь, яркая луна била в окна своим светом, создавая полумрак, к которому глаза адаптировались еще два часа назад. Где-то справа слышалось похрапывание ворочавшегося Оливера, иногда отвлекающего от размышлений. Поверить в то, что произошедшее реально, я не мог. За это небольшое время, проведенное со специальным отрядом, я видел, и старался видеть, положительные качества ребят. Они все были уникальными и необычными. Дорис со своим креативным настроем отлично разбавляла серость команды, Элиас был лучиком ясности среди нас, с Гансом же всегда интересно поговорить на самые различные темы. Я перевернулся на спину, потирая глаза ладонями. Сон отказывался приходить и вынуждал изнеможденный мозг переваривать информацию. По поводу Хельги мог сказать, что девушка, несмотря на всю холодность и отчужденность, довольно много чувствует и не является безразличной, что не расстраивало, а только давало желания больше с ней общаться. Руф со своим взрывным характером была… Так, стоп. Я резко сел и попытался настроиться на реальность. Все эти мысли я гонял по третьему, а то и четвертому кругу и толку от них не было. Тихо и вымученно выдохнув, свесил ноги и поднялся, стараясь не издавать лишнего шума. Однако зловредная половица противно скрипнула, издавая не самый приятный звук. Огляделся, надеясь, что никого не разбудил. Никакого шороха, шума или вопроса ниоткуда не последовало. Хорошо. Я тихо вышел из комнаты, предварительно прихватив ключ от архива. Завтра мне нужно будет идти с докладом о уже раскрытом деле, где убийцами оказались те, с кем я жил половину недели. Жил под одной крышей. Общался, обедал, завтракал, тренировался, и все это рядом с преступниками, которых я разыскивал. Да еще один из них помогал мне поймать их. Должно быть ему было интересно за этим наблюдать и водить меня за нос. Зашел в архив и включил настольную старенькую лампу желтого цвета. В нос сразу попал запах старой бумаги, книг и, кажется, плесени. Видимо, здесь процветала не только пыль. Опустился в хлипкое кресло, которое оказалось жестким, а его ткань была шершавой и приносила дискомфорт. Однако сейчас я жаловаться на это не мог. Приоткрыл окно, чтобы вынести хоть небольшую часть затхлости из комнаты. По полу побежал прохладный воздух, а тихая трель сверчков, перебиваемая редким шелестом листьев, доносилась до ушей. Мысли путались. Тяжесть на душе давила любые логичные мысли. Проблема была не в том, что те люди, которым я доверял, оказались убийцами. Вовсе нет. Она в том, что они единственные, кто у меня был в моем положении. Амнезия не проходила, поэтому все, что у меня было, пара дней со спецотрядом. Я тяжело выдохнул, откинулся на спинку и вдохнул свежий и морозящий воздух, летящий со свободы. Оттуда, куда я не мог попасть. Сейчас я находился в клетке и в физической, и в умственной одновременно. И самое главное, мне некуда идти. Достал документы по делу Бернарда Шульца и начал перебирать. Искать в них уже было нечего, и я сам не знал, чего ищу. Может состыковывал факты, может хотел поверить. Фотография убитого уже не ужасала. Я знал, что это была месть за убийство Дорис, за пытки, за желание власти и могущества. Да, он заслуживал мести, но такой ли? Разве это нормально? По коже пробежался холодок, вызывая мурашки. Ну да, это нормально. Это война. Никто не знает, чем бы закончилась эта ситуация, не произойди это убийство. Могло бы быть так, что я не знал бы специальный отряд. Они были бы мертвы. Руки взяли документ о наблюдении над подопытными. Даже мысль об этом вызывала неприятную дрожь. Перелистывал, цепляясь глазами за каждый пунктик. Первый подопытный А-001. Яков. 04.06.1913. Подопытный чувствует себя хорошо, никаких побочных эффектов от ядов, хороший аппетит сохраняется. 13.07.1913. У подопытного поднялась температура, появились резкие боли в желудке, тошнота, рвота, он отказывается от пищи. 26.07.1913. Симптомы отравления усилились, подопытный не встает с кровати. Решено временно прервать упражнения. 28.08.1913. Состояние стабильно, доза яда с первого дня эксперимента увеличена вдвое. 14.10.1913. Боли в желудке, головокружения. 28.11.1913. Боли в желудке сохраняются, подопытный начинает страдать от галлюцинаций, эксперимент решено продолжить. В горле вставал ком, а ладони покалывало тонкими иголками. Предстающая перед глазами картина заставляла сердце биться в неровном темпе. Рассудок же советовал откинуть изучение данного документа, но остановиться я не мог. 13.12.1913. Подопытный чувствует себя плохо, под глазами черные круги. Он просит прервать упражнения. Дышать становилось сложнее, будто что-то перекрывало поступление кислорода в легкие. Пальцы слегка подрагивали и не хотели слушаться. 01.01.1914. Подопытный ведет себя агрессивно, отказывается следовать инструкции, применено наказание. 15.01.1914. Агрессия усиливается, подопытный набросился на обслуживающий персонал; Решено было его связать, упражнения продолжены в принудительном порядке. 31.01.1914. Подопытный страдает галлюцинациями, постоянно бормочет, упражнения продолжены под присмотром врача. Тетрадка отлетела на добрые два метра и издала негромкий стук, приводящий в себя. Я не мог продолжать читать. При мысли об этом наступал тихий ужас, который окутывал своими лапами, утягивая в представляемую реальность. Тяжело дышал и смотрел на этот жалкий блокнотик, хранящий столько боли других. — Соглашусь, не самая лучшая книжка. — Я вздрогнул и поднял взгляд на нарушителя тишины. Серые блеклые волосы и мертвенная кожа ярко контрастировали с пустыми непроглядными глазами и синяками под ними. Яков оперся плечом на деревянные ящики и смотрел вначале на брошенную тетрадь, а следом на меня. Он выглядел безразличным, но сосредоточенным. Ни намека на усталость или сонность. — Ты для чего пришел? — Я подавил свою неловкость из-за поимки на копании в чужом белье и бросил серьезный взгляд на парня. Недавно нарисовавшиеся картинки не покидали голову, но и воспоминание о манипулировании мной не уходило. Яков вернулся взглядом к блокноту и ничего не говорил. Вероятно, он размышлял. Но не думаю, что над моим вопросом. — А почему я не могу прийти, мистер шпион? — Негромко и спокойно проговорил Яков. Он не выглядел нападающим или пришедшим позлорадствовать. Однако это пока. Никто не знает, что ему взбредет через минуту. Галлюцинации. Слово проскользнуло в голове, вызывая тошноту. Я никогда не узнаю, что у него в голове, и не хочу узнавать. — Ты пришел обговорить наш договор о взаимопомощи? — Выдвинул теорию я, чем заставил бесстрастные глаза подняться на меня. — Нет, Немо. — Ответил Яков и вытащил револьвер. Он ловко крутил его на пальце, соблюдая недолгую тишину. — Что ты планируешь делать? — С чем? — Непонимающе спросил я, не уловив мысль. — С разоблачением злодеев, конечно. — Яков сжал оружие, а долгий и затяжной взор колючих глаз опустился на меня. Я замолчал. И нет, не потому что скрывал правду, а потому что сам не знал. Мне нужно было рассказать это Вагнеру. Нужно. Так правильно. Это верное решение. Но почему все нутро говорит об обратном. Яков не отрывал от меня взгляда, пока я потерянно смотрел на него. Кажется, начался дождь. Капли стучали по окну и подоконнику, создавая тихий шум среди полуночной тишины. Сверчков уже не было слышно. Ветер бродил по полу и обдавал ноги прохладой, а теплый слабый свет давала только рядом стоящая лампа, благодаря которой, хоть и немного, но мог видеть своего собеседника. На душе же было душно. Душно от происходящего. Не хотелось принимать никаких решений, не хотелось быть в эпицентре этих событий, не хотелось быть причастным к этой ситуации. Тишина и тьма успокаивали, но в голове продолжал существовать бардак из мыслей и чувств. Яков поднял валяющуюся книжку и начал листать. — Ты ее когда-нибудь читал? — Поинтересовался я и ожидал реакции парня от написанного. Могло ли что-то там являться ложью? Или все действительно было так? Тусклые волосы перенимали цвет лампы и отдавали желтизной, выглядя еще хуже. Лицо Якова не выражало ничего и не давало ответов на мои вопросы. — Хочешь набрать про нас информацию, шпион? — Сменил тему парень, не отрываясь от изучения. Револьвер оставался в руке, что, вероятно, затрудняло чтение, но Якову было все равно. — Нет, хотел разобраться. — Неловко промолвил я и пожалел о сказанном. Зоркий взор обратился в мою сторону. — А ты что-то не понял? Ты же сам все рассказал. Да и доказательства привел. — Парень махнул рукой с блокнотом, намекая на «занимательную» информацию. Я негромко выдохнул и откинулся на спинку, пытаясь привести свои мысли в порядок. — Как…? — Кротко произнес я, рассматривая потолок. Смотреть на Якова не хотел, это бы только ухудшило способность размышлять. — Как это могло произойти? Почему? — Немо, ты бредишь. — В голосе послышалась усмешка, но мне было не до этого. — Почему это произошло с вами? — Я вернулся взглядом к Якову и искал ответ в черных глазах, в которых слабо горел теплый свет от лампы. Волосы парня были слегка взлохмачены. А синяки под глазами казались темней и болезненней. Мысли, как он выглядел во время эксперимента, скользили в голове задним фоном. — Почему мир так жесток? На кой черт эта война, если она приносит столько боли невинным людям и заставляет их совершать дикие поступки? — Яков смотрел на меня нечитабельным взглядом, а его лицо было серьезным. Я сглотнул и начал жалеть о высказанной точке зрения. Парень оттолкнулся от деревянных шкафчиков и сделал пару шагов в мою сторону. Яков сел на мои бедра и положил ладони, одетые в перчатки, на щеки. На коже почувствовался холодный металл. Я замер. Растерянность начала сковывать тело. Взгляд темных глаз пронзал. Там не было поддержки, заботы или агрессии и насмешки. Там было что-то другое. Жестокое и беспощадное. — Немо, он не изменится. Этот мир никогда не изменится. Люди будут страдать и умирать всегда. И на войне, и в мире. — Хриплый и строгий голос заставлял слушать. Беспрерывные капли дождя будто дополняли диалог и делали его более серьезным и интимным. — Сколько ты не жалей об этом, не моли о том, чтобы все было хорошо, эта жизнь никогда не станет лучше. Мир гнилой, Немо, и этого не изменить. Я задержал дыхание и не мог оторвать взгляда от бездонных пропитанных мраком глаз. В архиве уже было много свежего воздуха, но в легкие он не поступал. Прохлада от ветерка сменилась теплотой от близости чужого тела, но металл на щеке все еще морозил кожу. Кажется, губы опаляло слабое дыхание. Слова въелись в мозг и устраивали бунт. Они ломали представления о мире и конфликтовали с привычными убеждениями. В чем-то я мог согласиться с Яковом, но в паре вещей был не согласен. Медленно положил ладони на шею, что вызвало настороженность, которая отразилась распахнутыми глазами, и притянул парня к себе. Яков просто замер, шокировано глядя на меня, пока я аккуратно коснулся бесцветных очерченных губ. Склонил голову, трясь носом о чужой. Принялся ласкать нижнюю губу. В душе, в голове было пусто и спокойно. Яков не отвечал, но и не отталкивал. Он продолжал находиться в трансе, пока я нежно касался его губ и передавал свой посыл. Да, мир гнилой, но и в нем найдется причина жить. Сейчас существовали только Яков, я, теплый свет лампы, аромат свежести и прохладный архив, таящий свои секреты.