Сны

Обычно Карлу не снились сны. Нет, снились, конечно, но это было в далеком детстве, навеки застрявшем в нормальном мире. Ему снилось, как он переносится в комикс «Неуязвимый», как вместе с остальными сражается против злодеев и героически одерживает победу. Как лицом к лицу встречается с псом учёным, и сражается с ним. А ещё он помнит, как мама будила его по утрам в школу, тонкими пальцами гладя по растрёпанными волосам. Он помнит запах крепкого кофе, который пил папа на кухне, попутно растирая сонные глаза. Помнит, как Лори в очередной раз допрашивала Рика. — Снова остался в ночную смену? — в ее голосе плещутся нотки раздражения, но внешне она кажется самой спокойной женщиной на земле. Рик мычит что-то нечленораздельное в ответ. Спустя пару секунд исправляется: — Да. Да, остался, — речь его дерганная, а голос скрипит, как несмазанная калитка соседнего дома. — Мы с Шейном… Патрулировали улицы, больше некому было, ребята из отдела взяли отпускные. Лори насыпает в тарелку кукурузные хлопья и заливает их молоком. — Понятно, — говорит, как отрезала. — А сегодня? — Я не знаю. Лори хочет что-то спросить, возразить или разозлится на мужа, но когда Карл садится за стол, притихает. Она ставит завтрак перед сыном, снова разворачивается к кухонному столу и начинает загружать посудомойку. Остальное утро проходит в молчании.

***

Карлу снились сны. Хорошие и не очень. Хотя кошмары мучали сильнее. Ему снилось то, как отец лежит совсем один в больнице и не знает, где их искать. Частичка его самого надеялась, что папа еще жив и обязательно вернётся, что ему просто нужно выздороветь, ведь бандиты стреляли в него. Но когда Карл смотрит на маму и Шейна в немом вопросе, то понимает: Папа навряд ли вернется. Лагерь под Атлантой, который они разбили пару дней назад вместе с другими людьми, напоминал Карлу летний лагерь, в который он ездил каждый год. Только в место детей и вожатых — кучка перепуганных произошедшим людей. Зато Карл познакомился с Софией. Милая светловолосая девочка, вечно таскающая за собой свою тряпичную куклу, которую ей сшила мама. Карлу нравилась София: с ней можно было поиграть в догонялки или полепить из земли. Карлу не нравился отец Софии. Неповоротливый мужчина с широким лицом, мясистым носом и глазами, точно похожими на свинячьи. Он часто кричал на маму Софии — кажется, ее зовут Кэрол — рвал глотку каждый раз, когда она делала что-то не так по его мнению. Иной раз поднимал руку и хлесткий звук удара рассекал воздух. Кэрол — такая маленькая на фоне своего мужа со впалыми глазами, дрожащими, тонкими губами и поедеными сединой волосами вызывала сочувствие. Когда она теряет равновесие от удара, падает на землю, то Карл вжимает голову в плечи: его мама и папа часто ругались в последнее время, били посуду и кричали друг на друга, но Рик никогда не бил Лори. Рик был зол, просто кипел от ярости, и обычно Карл видел это, выглядывая из-за угла, наблюдая за ссорой родителей. Потом к Кэрол подбегали другие женщины в лагере и, падая рядом, силились успокоить бедняжку. Лори была в числе тех, кто успокаивал — она обнимала, гладила по голове и утирала чужие слезы. Когда такое случалось — точнее, повторялось раз за разом — Шейн брал Карла под руку и уводил в другой конец лагеря, попутно что-то расспрашивая. Он отвечал с неохотой.

***

Карлу снились сны. Ему снилось, как он укачивал малыша на своих руках под взглядами счастливых родителей. Которые обнимаются и улыбаются. Которые любят друг друга, даже крепче, чем раньше. Во сне можно быть таким счастливым. Оказывается. А потом счастливый миг обрывается и кошмар настигает его опять: ходячие заполоняют тюрьму, Лори и Мэгги отстреливаются, Карл — помогает. Они прячутся в бойлерной, у Лори отходят воды, Лори принимает роковое решение — умереть ради ребенка. Последние слова матери эхом раздаются у него в голове, а ее наставления Карл не забудет никогда. Мэгги держит в руках маленькую жизнь, а Карл видит перед собой самую страшную смерть. Когда он наставляет на нее дуло пистолета, то не думает ни о чем. Он просто плачет.

***

Карлу снились сны. Ужасные, мерзкие, кошмарные, после которых не хотелось жить вовсе. Хотелось содрать кожу целиком, перемолоть себя в кучу, чтобы не чувствовать фантомных прикосновений. В голове отпечатался образ мародера — ясный и точный, как при свете дня. Ему снилось, как мародер наваливается на него всем телом, заламывает руки и звонко хохочет; прижимает щекой к отсыревшей земле, хватает за отросшие волосы. До заветного ножа рядом — один миг, мгновение, когда он сможет вонзить лезвие в горло ублюдку, и Карл тянется дрожащей рукой к ножу. Все заканчивается стремительно: его ладонь перехватывает чужая, наверное, раза в два больше его, а за спиной лязгает ремень. Все повторяется вновь. Адова колесница.

***

Карл лежит у себя в кровати. У себя? В кровати? Ему не верится, что спустя столько времени они нашли свое спасение — Александрию, общину хороших людей. Карл ворочается с бока на бок, прислушивается к шуму за окном. Тихо. Слишком тихо. Ни рычания ходячих, ни хруста листвы — ничего. Карл поочередно вспоминает места, где была их группа: лагерь под Атлантой, ферма Хершела, тюрьма, Терминус, церковь отца Габриэля… Карл мотает головой. Закрывает глаза. На этот раз ему не снились люди, пытающиеся причинить ему вред; не снилась мама с простреленной головой или захлёбывающийся кровью Дейл; не снилась укушенная София. Не снился дядя Шейн. Ему снился дом с белым штакетником, собака во дворе, отец, катающий Джудит на ее первом двухколесном велосипеде, и он, сидящий в саду и помогающий Мишонн сажать цветы. Ему снилось, что они — семья, далекая от всего, что может причинить им боль. Он мечтал, что им больше никогда не придется бежать.