9:45 p.m.

      Дождь и темень. Чёрная шаль, с изредка появляющимися капельками молочного цвета, покрыла всё небо. Глубь ночи почти полностью погрузила в царство Морфея этот мелкий городок. Один лишь сувенирный магазинчик продолжал светиться. Говорят, что его владелец еле-еле получает с этого местечка хоть какую-то чистую прибыль, но, несмотря на это, продолжает время от времени тиранить двух сотрудников. Ушедший домой в шесть дня, он пригрозил им трудиться не покладая рук. Ведь только тогда был бы обеспечен завтра выходной. Эдгар решил, что неплохо бы убраться тут. Заниматься трудным сразу не хотелось, а убираться проще и дольше. Соответственно, можно будет после уборки пораньше уйти, сославшись на усталость и перекинуть всё самое трудное на душу коллеги. Всегда срабатывало, хоть что-то полезное та могла для него сделать. Она понимала, что этот тип вовсе не уставал — Эдгар в край обленился и не хочет выполнять свою работу, беловолосая была в этом уверена. Однако, у неё не хватало смелости что-либо возразить. Он, закончив вытирать пыль, просто напросто уходил, оставляя Колетт одну на едине со своими мыслями. «А ведь мог попрощаться хоть.» — вздыхала та. Однако сегодня его коварным планам сбыться не суждено! наверное… Надо дать должное: Эдгар мастерски справлялся с уборкой пыли двумя тряпками, вручив одну его разумному шарфу, а другую оставив себе. Вытер стойку, вытер пустующие полки, вытер товары, которые никто не берет уже годами, отчего они пылиться и начали — вытер всё и даже сверхплана! Вот это он молодец, теперь может спокойно прогуляться по кварталу, а затем домой. — Нет. — словно из ниоткуда взялся ну уж очень знакомый ему звонкий голос. Он был сейчас как никогда серьёзен, хотя обычно вовсе раздражал своей задорностью. Эдгар несколько секунд стоял в полном недоумении, пока его коллега смотрела на него еще более, чем голос, серьезными глазами. Ему даже стало несколько… страшно? неудобно, непонятно? — Чего? С каких пор я повинуюсь тебе? — С-с таких п-пор! — выдавливала из себя всю серьёзность Колетт, однако её заикивания предательски выдавали, — я нажалуюсь Г-Гриффу, что ты не выполняешь свою р-работу! Даже не представляю, что он с тобой сделает! — картавя, надула щеки та. — Пфф, да ты про эту ходячую кассу? Плевать. Пусть делает, что хочет. — он уже было открыл дверцу, звоночек уже издал свой звучок, как вдруг услышал еле сдержанный вздох. А затем всхипы. Повернувшись к ней, он видит её недовольное, обиженное лицо, готовое не то материть, не то расплакаться. — Если ты готов снова свалить, при этом о-оставив всю эту работу снова на м-мне, то с-скатертью дорожка… — то, что должно было звучать гневно, звучало скорее как просьба, тихий крик души не уходить, остаться и доделать то, что было дано ему. Маленькая слезинка потекла с ее правого глаза, но та быстро её отмахнула. Колетт считала, что должна хотя бы раз проявить жёсткость, однако снова проявила больше свою эмоциональность. Она дрожала, была обижена, руки застыли, ставя какую-то побрякушку на нижнюю полку, а глаза тупо глядели в пустоту. Черт, не хватало ему ещё и того, чтобы она тут нюни пускала. Что-то в нём внутри слабо брянкнуло. а шарф дал о себе знать, стукнув того по руке, держащей дверь. Неужто ему стало. жалко её? Нет, чушь. Ерунда какая-то. — Ладно, мне нужно есть на что-то, — с силой закрыл тот дверь, из-за чего колокольчики звенели громче, а Колетт невольно вздрогнула, — что делать? В ответ она показала пальцем на открытую дверь склада, в котором лежали ещё свежие, не раскрытые коробки с новыми сувенирами. Эдгар, тяжко вздохнув, направился туда. «…эти ш-штуки надо раз-з-зложить на те… верхние полочки, вон туда» — доносилось до его ушей. Он не видел, куда она показывала пальцем, зато прекрасно понимал, что она имела в виду. Они работают вместе уже довольно давно. Получив среднее образование, Эдгару нужно было срочно подзаработать. Самым быстрым решением стала подработка в сувенирном магазине, который держал всем известный на том квартале алчный Грифф, выплачивающий копейки. Но подработка превратилась в работу: ничего более серьезного город предложить не мог, так как все рабочие места были заняты. Там-то, на первом рабочем дне, Эдгар и познакомился с амбициозной и крайне раздражающей своей оптимистичностью коллегой. Вдобавок, она постоянно занималась то ли черчением, то ли рисованием в ее книжке с замочком, полной закладок и. клея. Часто та отлынивала от работы, сев в углу и усиллено рисуя там что-то с огненными глазами. Рядом с ней Эдгару всегда было неуютно, странно, потому он и мечтал, поскорее сменить работу и больше не встречаться с ней лицом к лицу. Уж очень Колетт странная, непонятная и замкнутая. Но, пока мест нет, приходится прятать жалобы в долгий ящик. На поесть хватает — уже хорошо. Грифф не против шарфа — вообще отлично. Закончив возиться со скотчем и ножницами, Эдгар вскрыл коробки и начал уже раскладывать товар. До чего же тупые и одинаковые были эти сувениры. Магнитики, стеклянные шары со снегом, пластиковые модельки кого-то из Суперсити — всё выглядело до боли знакомым, обычным и бесящим. Вон, ухмыляющая без повода СуперМакс. А вот пластиковый Вольт, одерживающий победу над злой Джекки и Мегамухой Беа. Всё было беспричинно радостно, мило, ярко и по-детски. Отличалась вся эта масса пластика друг от друг лишь цветами и формами. Его руки и шарф работали, коробки пустели, а полки наполнялись дешёвым инвентарем, создавая свой «сувенирный» уют внутри этого магазина. Пока он занимался полками на правой стороне магазинчика, Колетт должна была ставить манекены у витрины и до блеска ее вычищать. Должна была, ключевое слово. «Как у белобрысой дела там?» Вынув наушники, из которых сочилась разного рода меланхоличная и удручающая музыка, подстать этому вечеру, он услышал этот раздражающий шелест бумаги и движения карандаша по нему. Часто открывались и закрывались фломастеры, стиралось то, что было нарисовано карандашом, ручкой что зачёркивалось и раскрашивалось. Постепенно шум нагнетал и бесил Эдгара, и тот решил узнать, что это за источник шума. Шаг в сторону и. О, боги, он знал. Черт возьми знал. Опять она сидит в углу комнаты. Опять эта чертовка, будто в первый раз, своими глазками невинно глядит на него, словно не понимает, в чём дело. Однако с течением времени, его грозный взгляд довел до её ума то, что пока он трудился, она сидела там себе и спокойно рисовала, хотя минут двадцать назад обижалась и чуть ли не ругала за то, что он бездельничает и ленится. — Колетт! — вскрикнул тот. Его глаза были полны ярости, он готов был хоть растерзать её. Она вдрогнула, отбросила в сторону канцелярию, спешно, словно на автомате, закрыла книжку ключиком и принялась словно защищаться ею. «Колетт!» — более грозно вторил он. — Ч-что? — дрожала она. — Дура, ты мне надоела, ты меня достала! Секунду назад ты распускала нюни, типо я ленивый и то сё, а сейчас, ты, грёбанная ты дура, сидишь тут и рисуешь? Да я же вижу, что ты даже и не начинала собирать эти чёртовы манекены! ты сама и работать даже не начала! — рукой он бросил на пол стоящий рядом манекен. Тот упал, вместе с одеждой на нем, и разобрлся по частям, заставляя Колетт начинать плакать и ещё сильнее вздрогнуться. Он всё приближался, а она всё сильнее прижималась спиной к стене. — Ты, ты. тупоголовая! На тебя даже слов не нахожу! Ты, ты, ты!.. — глаза, осматривающие жалкое личико Колетт, остановились на этой треклятой книжке. Вот он, этот чёртов предмет, что делает ее такой бесячей. Эта книга, которую она с собой берёт везде, эта книга, которую она так раздражающе спешно всегда закрывает ключиком, словно это сейф с драгоценностями, эта тупая, грёбанная книжка! — Отдай это дерьмо! — его руки потянулись отбирать её. — Не надо, прошу, Э-эдгарчик, не надо! — взвывала та, обливаясь слезами, — не забирай, нет! Она в-важна мне, не надо, я потратила с-столько сил и времени! Эти слова разгневали Эдгар сильнее: — Какой Эдгарчик, ты…?! — говорил он сквозь зубы, — ты могла бы потратить силы и время на работу, убить тебя мало!       А шарф словно понимал её и отказывался помогать хозяину отбирать ценную для неё вещь. Он наоборот, препятствовал Эдгару, развигая его руки в стороны. Но он снял его с себя, яростно кинул куда-то у стойки, и, приложив больше усилий, отобрал книжку и с яростью бросил в сторону. Завизжав, заплакав ещё сильнее, еле вытирая слёзы своим уже подавно мокрым длинным воротником, она вышла из магазина, даже не забрав книгу обратно, так как думал, что агрессивный Эдгар в самом деле способен придушить её. Колокольчики зазвенеши, дверь с силой была заперта, а Эдгар остался один. Думая, как бы от неё уже наконец избавится, он предпринял решение всё-таки доделать ее работу, выпить чаю, благо у Гриффа в кабинете был и чай и сахар, а позже уйти уже наконец домой. Ему уже было плевать на все. Нажалуется она ему или нет — всяко будет лучше. Колетт его окончательно выбесила, в мыслях возникало даже насилие. Как он может стать спокойнее и менее токсичным, если таких людей, как Колетт, земля ещё держит? Кто ещё вразумит ей, что книжка только портит что ее, что тех, с кем она знакома? Кто ей ещё скажет, что это бесит? Никто, кроме него. Закончив с делами, он сварил себе чай, кинул туда как можно больше сахара и принялся думать. Куда можно устроиться? Может, вообще лучше переехать? Или уйти в горы и стать отшельником вовсе? Горы отпадают, так как гор в этом районе нету. Да и не круто, не весело быть отшельником, питаясь крошками и постоянно медитируя. А вот паркур. Подумав о паркуре, он вспомнил про шарф, который он снял с себя. Даже неловко и не привычно было как-то без него, ведь шарф, считай, часть Эдгара, как обычным людям очки, трость или вовсе рука или нога. Подобрав его, шарф было придушил его. «Хватит!» — ударил тот по «рукам» шарфа, и тот перестал. Встретившись глазами с проклятой книжкой, он взял её и думал уже выкинуть или сжечь, но, когда он её поднимал, из неё вылетел листочек и упал рисунком вниз. Эдгар интереса ради решил взлянуть на то, что эта бедненькая тратила «так много времени и сил». Он увидел себя. Прекрасный рисунок на слегка пожелтевшем листке, в своём, оригинальном стиле, нарисованный старательно сначала карандашом, а позже разлинованный и разукрашенный фломастерами, маркерами и ручками разных мрачных цветов. Рядом с ним были простенькие сердечки, нарисованные одной линией черной ручкой, и неправильно написанное слово «краш». Было видно, как линии карандаша стирались, а потом снова рисовались, ошибки, исправленнные замазкой. Он вспонил этот звук открывающихся колпачков, стирающегося карандаша, что он слышал сегодня и раньше. Этот звук теперь не раздражал, он скорее. умилял? И ошибка в слове «краш», где последнюю букву она заменила буквой 'ж', тоже умиляла. Стоп, она его. любит? Все эмоции смешались, гнев с брезгливостью, он не понимал, что за черт сейчас творится, он думал, что это все мираж, иллюзия, сон, но сколько бы он не щипал себя — он всё не просыпался. А потом понесся вихрь воспоминаний. То, как они постоянно подшучивали на Гриффом, то, как она утром почти всегда-всегда приносила горячую выпечку, пусть и несколько нелепо, но сделанную своими руками, то, как в канун рождества им пришлось на ночь остаться в магазинчике, так как Грифф случайно запер их там и ушёл домой, то, как мило она посапывала на его неудобном плече, когда случайно тогда заснула, то, как пахли ее волосы дешёвеньким шампунем, то, как она бросала мимолётные изучающие взгляды на него, а потом что-то быстро-быстро чиркала в книжонке, то, как она постирала без его ведома шарф, когда он случайно его оставил на стойке, то, как она постоянно давала ему мелочь, если иногда ему на что-то не хватало, а сама потом ничего купить сладенького не могла, и её звонкий, оптимистичный, заряженный голос… Всё это его бесило и раздражало, но Эдгар совсем не знал, что глубоко, в подсознании, постоянно, когда она рядом, в нём что блестело. Он умилялся, прикрывая это тысячами маскамм раздражения и токсичности. И сейчас, то, что сейчас произошло, это всё была ошибка! Он понял, он совершил самый ужасный грех, его сердце разрывалось от своих же слов, сказанных в адрес Колетт. Колетт. красивое, звучное имя, что он обесчестил своими оскорблениями. Накинув на себя ветровку, он поспешил выйти на улицу. Он обегал кварталы, раз за разом, залезал на крыши, пока не увидел, как в сонном переулке она сидит под проливным дождём, уткнувшись спиной к стене, и плачет. Тихие посапывания, стоны, тяжёлые неравномерные вздохи, и повторяющиеся слова: «Я не понимаю, не понимаю, тупая, я дура, дурочка я…». Эдгар прочувствовал то, насколько омерзительным он был на тот момент. Да и не только в тот момент, он постоянно грубил ей, а она терпела. потому что любила. Она нашла в нем то, что другие не нашли. В этом черством куске плоти Колетт нашла алмаз, то, что делает Эдгара хоть чуть-чуть человечным и неравнодушным к миру. Эдгар тихо спустился с крыши дома, и, скрытно подойдя к ней, накинул на неё свою куртку. От неожиданности, Колетт снова сильно вздрогнула, обернулась, и увидела крайне редкую, кроткую улыбку Эдгара. Бам! Пощёчина. Она, укрывшись его курткой, отвернулась и ещё сильнее заревела. Гроза стала сильнее, а дождь стал сильнее бить. Никто никогда не осмеливался давать пощёчину Эдгару. И тут он получил её от девушки, которая недавно заикалась и боялась его. «Щека болит. тяжёлая же у неё рука.» — Идиот. — сказала вдруг та и продолжила всхипывать. Он понял, что он это заслужил. И даже ещё больше пощёчин! но он решил не торопить события, и подождать под дождём, пока она соберётся с мыслями и перестанет плакать. Эдгар через минуту взглянул на неё. Плачет. От стыда, он решил спрятать взгляд на небо. Тысяча звёзд. Возникшая где-то далеко молния, отголоски грома, доносящиеся до ушей. Прекрасное небо. Он никогда этого не запечал, но небо каждой ночи всегда уникально и прекрасно. Как и тысяча звёзд, каждая из них уникальна и светит при том очень ярким, красивым, белым с лёгким оттенком синего, пурпурного цвета. Вдруг от его созерцания неба отвлекла… Колетт. Она дёргала рукав его худи, и, подождав, пока он повернётся к ней, взглядом прожигала глаза Эдгара. — Отдай… — закончив всхлипывать, кивала она куда-то в другую сторону. Дождь начал кончаться, словно природа тоже заканчивала плакать вместе с Колетт. Не сразу поняв, о чём речь, он отдал ей её книжку. Совсем и не промокла. А следом за книжкой, он, с лёгкой, даже с хитрой улыбкой, отдал ей тот самый листочек. Посмотрев на рисунок и узнав его, она покраснела. Её бледные щёки быстро покрылись пунцовыми красками. Колетт поспешила спрятать свой взглял куда-то вниз, словно не признавала, что рисунок её. — Классно рисуешь. — улыбнулся Эдгар. Ответа не последовало. Посмотрев на небо, он задумался, а позже и признался: — Знаешь, я не то, чтобы опытен в отношениях, но… ты как. звезда. Да, как, казалось бы, невзрачная звезда. Но вот эта ночь показала мне: каждая звезда уникально и красива, и т-ты… — он не мог поверить, что заикается, краснеет и стесняется, -… ты в том числе. Прости, меня пожа- Чмок.       Внезапный поцелуй в щёку. Эдгар снова прерывает свое созерцание неба и видит картину маслом: Колетт прижимается к его руке. Голову ставит на плечо, как в тот канун рождества. А волосы её всё так же пахнут дешёвым шампунем и сыростью. Опустив руку на её голову, волосы оказались шёлковыми. от неожиданности она снова вздрогнула. Гладя её по голове, Эдгар ощущает, как она прямо сейчас согревает теплом своим. Он роняет слезу. Спустя время, он слышит тихое, но искренее: — Прощаю. Я люблю тебя. — Я. я тебя тоже. — пронеслось тихим эхом по всей улице.              Бам!              Снова пощёчина. — За что? — смутился Эдгар. — З-за то, что рисунки без-з спроса смотришь. — снова покраснела та и потупила взгляд в землю.