control

Чжун ли сжимает ладонями металлические скулы монстра, вкрадчиво говоря: - Аякс. Огромный монстр рычит откуда-то изнутри, пытается клацнуть огромными воострыми зубами, сомкнув между тяжёлыми челюстями руку шеститысячелетнего бога. Шеститысячелетний бог смотрит на монстра с застаревшей усталостью, взглядом, который видел, как разрушаются одни цивилизации и как возводятся новые, взглядом, который видел, как рождаются люди и как они ниспадают, обращаясь к холодную плоть, поддающуюся языкам пламени. Повторяет вновь: - Аякс. Огромный монстр воет, пытается дернуться из рук божества, метавшего мощные скалы подобно легким копьям на войне. Тварь из бездны не сравнится с теми, кого приходилось уничтожать когда-то раньше. Тварь из бездны это Аякс. с аяксом что-то не так. Огромные конечности запечатаны янтарем, не позволяющим дернуться лишний раз и разрушить целостность человеческого тела чужого бога. Из нутра монстра раздаются неразборчивые звуки, взвывает голос бездны. Неестественный голубой глаз пустынно взирает на Чжун ли, словно смотрит сквозь, проходя взглядом через пространство и разбирая его на части. - Аякс, всё хорошо, - повторяет шеститысячелетний бог, держа черные руки на металлических скулах Чайльда и заставляя смотреть на себя, смотреть на Чжун ли, а не Моракса, чей гнозис теплился подобно человеческому сердцу в грудной клетке искусной имитацией. Монстр скулит, высовывает язык, подобно жалкой собаке, испытывающей боль от покатых колес возницы, проехавшихся по ее крохотному телу. Аякса ломало изнутри. Неестественное тело изменяется, деформируется, оставляя после себя уродливые следы на человеческом облике. Глаза у Тартальи красные, воспаленные, он чувствует горячие ладони Чжун ли на собственных щеках, и солёные слезы жгут опаленную кожу, покрытую поцелуями солнца. Десятки крапинок-веснушек на скулах и переносице. Шеститысячелетний бог смотрит на израненное тело перед собой, горячими черными пальцами гладит неровную кожу плеча в мелких рубцах. Янтарь трескается и превращается в пыль. Аяксу кажется, что он тоже трескается где-то изнутри. Аякс должен был принести гнозис Царице, но в глотке застревает несоизмеримая собачья любовь к чужому господу. И он не может ничего сделать с этим чувством, разрастающимся подобно черной дыре, поглощавшей одну метавселенную за другой. Аякс уже попал. - Жалко и дерьмово, сяньшень, - сглатывает накопившуюся слюну вперемешку с кровью Аякс. - Ха-ха, - иронизирующе и надломленно. В ванной комнате темно. Тарталья не стесняется наготы. Тарталья застрял в прострации между концептом четырнадцатилетнего себя за секунду падения в червоточину бездны и сутью бесконтрольного происходящего. Он кладет шершавую ладонь на грудину. Саднит. Внутри ворочается тошнотворная боль, поражающая внутренности подобно язве. Но это было хуже язвы. Это был монстр из бездны. Это был сам Аякс. - Чайлд, ты слышишь меня? Голос Чжун ли вырывает из прострации. В голубых глазах Тартальи помутнение и потерянность. Взгляд у него и без того дурной, но сейчас кажется таким тошнотворным и неестественным. Внутри что-то трещало по швам и ломалось. Горячая вода обжигала кожу, но Аякс ныряет с головой, ощущая как закладывает уши. Красные разводы обезображивают гладь. пять. десять. пятнадцать. аякс выныривает лишь на второй минуте. ему нужно переключиться на естественную боль. а не след монстра. - Люблю нырять с детства, знаешь. Однажды нырнул на два месяца. вынырнул ли действительно? Иногда Аяксу кажется, что это дурная иллюзия, затянувшийся сон, неудачная летаргия, предсмертное марево. Но Чжун ли касается его порочного тела черными руками с золотыми прожилками, смывает кровь, мерно водя по коже ладонями. Чжун ли заставляет его вернуться в суть реальности, вот они: предвестник и архонт, монстр и господь, дерьмо и золото. Тарталья сплевывает кровь в ванную, неровно поднимается. - Это уже закончилось, тебе нужно принять действительность, - спокойно, выдержанно. Всего лишь факт. Действительность - убогий кошмар, в котором монстр из бездны начал поглощать Аякса. Внутри него иллюзия войны из снежнийского мальчишки и чудовища. что из них было в действительности первее и первостепеннее в своей сути. - Однажды что-то пойдет не так. Еще хуже, сяньшень. Ты понимаешь, о чем я. Он просто не хотел проснуться однажды и понять, что собственными руками уничтожил своего господа. Было бы куда лучше, если бы все оказалось наоборот. - Даже если и так, тебе не о чем беспокоиться. Тяжелое полотенце водружается на тело, покрытое гуськом. Ткань пачкается в следах выступившей крови. Чжун ли безмерно спокоен. Словно это нормально подлатывать неизлечимо бешеную псину и позволять ей дальше нести бедствие. Чужой господь выхаживает чужого ребенка. Знала ли Царица, что возможен такой исход? Было ли это частью её громоздко-великого плана, выполнение которого - обязанность, выскобленная в основании мозга. Аякс глупо улыбается, думая об этом. Он должен был забрать сердце Моракса, он должен был принести разруху и бедствие в жаркие земли. Он не должен был оказаться во власти бога контрактов. И что же сейчас?- - Я не могу не бояться, Чжун ли. Этот монстр… Ты не понимаешь, что такое животная жажда лишить кого-то жизни и сотворить вокруг себя преисподнюю, пока не оказываешься под его влиянием. Лечебные мази пахнут мягкой горечью, оседающей на небе и корне языка. Слишком заботливо. Несоразмерно поглощающе. Таково принадлежать господу? Чжун ли выразительно смотрит, приподняв голову. Перед кем еще бог мог оказаться на коленях в такой иронично-дурацкой ситуации? Лекарства щиплют края ссадин, быстро срастется, останутся новые бугристые шрамы, которые однажды сотрет время. Если Аякс сможет дожить хотя бы до тридцати. - Поклянись, что убьешь меня, если я больше не смогу контролировать его? - тихо произносит Тарталья, уставше смотря на ухаживающего за ним Моракса. Господь-сиделка, не иначе, многим ли давалась такая честь? - Я не шучу. Внутри что-то тошнотворно взвывает. Словно монстр чувствует противность к себе. Чужеродная дрянь, уничтожающая человеческое тело. Мягкие движения сяньшеня успокаивают. Запах медикаментов перестает раздражать. Боль от бинтов и обеззараживания кажется приятным возвращением в реальность. Что-то смягчается. Хочется верить, что всё будет нормально, что монстр из бездны уснет и перестанет истязать жалкое человеческое тело, что так легко ломалось. Чжун ли целомудренно целует Аякса в колено. Бледные полосочки шрамов с детства, след неуемной бойкости и сумасшествия, часть звездной карты его оболочки. - Не говори глупостей. Руки у сяньшеня горячие, сжимают холодные кисти Тартальи. Шершавые подушечки темных пальцев водят по возвышениям ладоней. Мучительное ощущение изнутри постепенно отпускает. Сухими губами Моракс касается сбитых костяшек и от этого Аяксу впервые хочется взвыть. Он был монстром, жаждущим битв, он хранил в себе чудовище из бездны, разрушающее Тейват, он был немного сумасшедшим и успел предать свою богиню во имя нового господа. Отвратительная комбинация русской рулетки. - Пообещай. Поклянись мне, - в голосе звучит что-то надломленное. Самое сумасшедшее, что можно сказать богу. Излишнее требование. Монстр внутри скребется, требует свободы. Монстр внутри уничтожает что-то важное, превращая постепенно Аякса в живой труп. - Пообещаю приручить тебя и ту тварь, что кроется в тебе, - переиначивает Чжун ли, крепко сжимая руки Тартальи в своих. Слова этого бога тверды подобно камню. Аяксу хочется фыркнуть, заливисто рассмеяться от чего-то безумного, неестественного, неправильного. Пространство ванной комнаты сжимается до двух существующих тел. Аякс уставше утыкается горячим лбом в чужую крепкую грудь. Хочется что-то сказать, но слова застревают в горле. Монстр невнятно урчит внутри, создавая обман того, что засыпает. Самому Аяксу же заснуть сейчас безбожно страшно: кажется, что закрой глаза и контроль над своим телом вернуть станет невозможно. Но Чжун ли успокаивающе гладит его по спине, проходясь по выпирающим остистым отросткам, но Чжун ли целует его в висок сухими губами, но Чжун ли позволяет быть ему слабым, принимая несовершенства человеческого тела. Шеститысячелетний господь позволяет человеку оказаться в своей постели, укрывает его мягкой тканью одеяла, говорит закрыть глаза и с предвкушением ждать грядущий день. Шеститысячелетний господь действительно хочет вспороть брюхо монстру из бездны, ползающему по его землям подобно паразитическому червю, оставляющему за собой след из черни и крови. Шеститысячелетний господь шепчет, что сейчас - нужный момент, отточенная секунда, ослабленная бдительность жертвы, что сейчас можно раздробить тело, что было обласкано и любимо самим же Чжун ли, что сейчас можно сделать нечто важное. Чжун ли закусывает внутреннюю нежную сторону щеки до крови. Ложится рядом с изранено-жалким Аяксом. ему нужно победить своего господа прежде чем его черная рука сомкнется на шее ещё мальчишки. ему тоже нужно. Аякс нежно ластится к нему во сне. Аякс не знает, что творится в чужой черепной коробке. Аякс видит сладкие сахарные сны и пытается верить своему господу. господь кладет свою горячую ладонь на ломкое человеческое тело, ведет по шрамам, останавливается по линией челюсти, чувствуя яркое биение сонных артерий. Пахнет травяными лекарствами. Голубой глаз бога блекло сияет на столе Чжун ли. Монстр из бездны сворачивается внутри уродливым эмбрионом, успокаиваясь. Аякс беззащитен и открыт. Аякс и человеком перегрызет чужую глотку. господь смотрит в чужие глаза. сонные, но дурные. жаждущие его. ему остается лишь подчиниться мальчишке из снежной. господь преклоняется. и монстр отступает.