Я вспомнила... себя

Во всём была виновата Гробыня. Ну, и может совсем чуточку — сама Таня. Всё-таки, это она взялась её будить. А в остальном — вина только неуравновешенной тёмной. Таня в тот день проспала и, опаздывая на защиту от духов и справедливо опасаясь сглаза в воспитательных целях, решила растолкать такую же неорганизованную Гробыню. Которая до трёх ночи — зачем только? — строчила что-то в своём дневнике, поэтому её действиям, мягко говоря, были не рады. Спросонья Склепова, ни в чём не разобравшись, выкрикнула первое пришедшее на ум заклинание: — Ноуменус кантус выпулялис! Почему именно это и как она вообще его до сих пор помнила, было непонятно. В первую секунду Таня испугалась — а вдруг? Ей не хотелось превратиться в какой-нибудь мяч для драконобола или кусок янтаря. Но тогда ничего не произошло. То, что что-то всё же не так, девушка начала понимать лишь спустя время, когда ей начали видеться странные сны. Сперва, проснувшись, она вспоминала их довольно смутно, только разрозненные образы, но потом, однажды открыв глаза утром, перед ней стояла чёткая картина. «Тихий песчаный берег, усыпанный ракушками. За спиной, чуть в стороне, колыхались на тёплом ветру дикие белые орхидеи. Было уютно и спокойно. Таня лежала, опустив голову на чужие колени, и длинные ласковые пальцы перебирали ей волосы, и от удовольствия хотелось заурчать. Таня знала, что эта девушка, которая сейчас что-то тихо рассказывала, была ей очень дорога, была ближе и нужнее, чем кто-либо другой. С ней она всегда чувствовала себя хорошо и защищённо. Только с ней…» После пробуждения Таня ещё несколько секунд словно слышала тот голос, размеренный и звучный, и, казалось, знакомый. И дальше — больше. Почти каждую ночь Таня видела необычные, но такие приятные картины. То она с загадочной девушкой бродила за руку по вроде бы обычному южному рынку: те же торговцы, разномастные товары, гомон массы людей. Во сне ей всё было правильным, но утром она понимала, что должно быть иначе. То они читали вместе какие-то уже немного пожелтевшие, но очень ценные свитки. То сидели — опять вдвоём, всегда вдвоём — в тенистой роще под деревом и шептались о самых разных вещах: о море, о семье, о магии… Это было очень странно. Нет, Таню не пугали эти видения, но всё-таки она не первый год училась в Тибидохсе и понимала — если она много дней подряд видит сны с одними и теми же местом и человеком, то это что-то значит. И тогда она отправилась за ответами в библиотеку. Сначала она прочитала всё, что нашла про то заклинание (сразу было ясно, что запустило это оно). Но книги мало что толкового смогли рассказать. Заклинание высвобождения истинной сущности это, собственно, и делало, то есть, предмет становился тем, чем являлся на самом деле. Но Таня ведь ничем не обернулась — как была рыжей девчонкой, надеждой магического мира, так и осталась. Тогда она решила изучить книги по географии, чтобы понять, что за местность ей представала во снах. Несколько часов сидения за пыльными фолиантами принесли результат — Таня выяснила, что ночами гуляла по Афинам и окрестностям. Вот только загвоздка — не сегодняшним, а античным, потому что хоть сейчас и сохранилось множество старинных зданий, она могла отличить недавно построенные от тех, которым несколько десятков веков. И всё стало только запутанней. Почему она это видела? Почему, читая о Греции тех дней, она её узнавала, словно когда-то жила там? Почему случайно наткнувшись на страницу текста на древнегреческом, она без труда её прочитала, даже ничего не заметив? И главное — кто та девушка? Всё это было просто уму непостижимо. Больше всего Тане хотела узнать ответ на последний вопрос, потому что она ни разу — ни разу — не сумела разглядеть её лица. И вскоре она его получила. В тот вечер всё было, как обычно: она закончила с домашним заданием, умылась, поболтала немного с Гробыней (которой она ничего не говорила, сама не зная почему) и легла спать. И, опять же, как обычно, увидела очередной сон. Вот только содержание оказалось далеко не таким невинным, каким было раннее. «В затемнённой комнате пахло солью, орхидеями и растаявшим воском от свечей, которые уже прогорели и затухли. И Таня, лежавшая на широкой постели, плавилась, что тот воск, от движений умелых рук и касаний жадных губ. В висках гулко стучала кровь; и прогибаясь от какого-то сумасшедшего удовольствия, сквозь этот мерный шум девушка слышала хриплый голос, который что-то несвязно шептал. Пальцы стали двигаться быстрее, глубже, а поцелуи — подниматься выше, и вот Таня смогла различить в темноте лицо склонившейся над ней девушки…» И мгновенно проснулась, хватая воздух ртом. Дышать было тяжело, щёки отчаянно покраснели, а тело горело в тех местах, где до него дотронулась Медузия. Более молодое лицо, совсем другой взгляд, но это точно была она, доцент Горгонова, гроза всех лентяев и двоечников обоих отделений. Но… что это тогда вообще всё значило? Таня уже не понимала абсолютно ничего. И на следующих нескольких уроках нежитеведения вместо того, чтобы записывать новый материал, она большую часть времени «украдкой» бросала взгляды на преподавательницу, стараясь не выдавать своего смущения. Наконец, Медузии это надоело, и она поймала её после занятия. — Гроттер, что с Вами происходит? Таня исподлобья покосилась на грозно возвышавшуюся над ней женщину и не придумала ничего лучше, чем выпалить: — Вы мне снитесь каждую ночь, и мне кажется, что мы были знакомы раньше. Несколько мгновений Медузия молчала, потом, словно что-то для себя решив, произнесла: — Зайдите после уроков ко мне в кабинет, — и вышла из класса, ставя на данный момент точку в разговоре. Через три часа Таня нерешительно (что вообще было для неё несвойственно) мялась перед закрытой дверью из тёмного дерева. Которая вдруг распахнулась, показывая, что хозяйке кабинета наскучило ждать, когда её душевные метания закончатся. Медузия стояла спиной к окну, скрестив руки на груди, и слегка хмурилась, отчего между тонких бровей появилась вертикальная морщинка. Её явно что-то беспокоило. Таня заволновалась ещё сильнее. — Когда это началось? — женщина не была настроена на пустую болтовню и сразу перешла к делу. Таня прикинула в уме даты. — Три недели назад. Как раз после того, как Гробыня случайно применила ко мне одно заклинание. Высвобождения сущности, — добавила она на немой вопрос Медузии. — Скажите, что это может значить? Я же не сошла с ума? Ведь я, вроде бы, всё та же, но будто другая. И эти сны… Медузия поджала губы и повернулась к девушке спиной, глядя теперь в окно. Такое поведение заставляло Таню ощущать себя неуютно. Когда она заговорила, то её голос звучал отстранённо, словно женщина сейчас находилась не здесь, а где-то далеко. — Когда-то очень давно, ещё задолго до Тибидохса, бессмертия и даже Персея, у меня была спокойная жизнь обычной молодой девушки. Почти никаких серьёзных тревог и проблем. Это было отличное время, можно сказать, лучшее. Тогда у меня было всё: дом, долгие прогулки на природе, магия и любимая девушка. Таня вздрогнула, а Медузия полностью погрузилась в воспоминания. Перед её глазами стоял образ смуглой рыжеволосой девушки, такой же, как та, что замерла у неё за спиной. Зеленоглазой, всегда с хитрым прищуром, бесстыдно громким смехом, наглой и смелой. Она продолжила. — Да, Гроттер, девушка. Её звали Мина, и она была дочерью рыбака, что обладала редким даром. Мы так и познакомились, когда я увидела, как она упражнялась на берегу в магии. Не буду вдаваться в подробности, да и вы их, вероятно, знаете, но мы полюбили друг друга. Мина была мне всех родней, даже ближе сестёр. Мы были вместе три чудесных года. А потом в очередной раз наступил день, когда Афины должны были платить дань Криту. Вы, наверное, догадались, что произошло. Мы хотели сбежать, но не успели, и даже магия не помогла. Моя Мина стала ужином для Минотавра. Конец сказки. Гроттер, — Медузия наконец-то повернулась к девушке. — Когда я впервые вас встретила, то решила, что вы просто похожи, может быть, дальние родственники, ведь у Мины были старшие братья. Ещё тогда, столетия назад, я хотела забыть, нет, не забыть, отпустить. Но вот вы вновь разбередили мне память. Таня стояла, окаменев от шока. Вся эта история, такая фантастическая, невероятная, ей уже известная, буквально выбивала почву из-под ног. Мир опасно покачнулся, словно намереваясь перевернуться на все сто восемьдесят. Как?.. Таня нашла в себе силы это озвучить. Медузия неожиданно усмехнулась. — Ноуменус кантус выпулялис — довольно забавное заклинание. Оно не столько высвобождает первоначальную сущность, сколько помогает вспомнить чем или — иногда, крайне редко — кем были тот или иной предмет и человек. Вот вы были Таней Гроттер, талантливой дракоболисткой, с абсолютно отсутствующими пунктуальностью и инстинктом самосохранения, и одновременно с этим — Миной, бесшабашной девчонкой, магом-самоучкой, которая пыталась играть на свирели и любила воровать персики в чужих садах. Вы вспомнили, кем когда-то были… Медузия замолчала, и Таня тоже притихла. Она не знала, что говорить. Да разве хоть какое-то слово сейчас было бы правильным? Её преподавательница когда-то любила девушку, которая погибла самой жестокой смертью, которую только можно представить. И Таня была ей. Это было трудно осмыслить. Но она всё-таки решилась подать голос. — И что теперь? Женщина неопределённо повела плечом. Весь этот разговор, если и не выбил её из равновесия, то точно оное пошатнул. — Ничего. Это было очень давно. Я теперь другая да и вы уже не моя Мина. Я рассказала всё это потому, что вы имеете право знать, так как это была и ваша жизнь. — Значит, вы больше меня, то есть, Мину не любите? Отличный вопрос, Таня, совсем не бестактный. У тебя не было никакого право его задавать. Медузия не ответила. А Таня хотелось узнать — то, что она чувствовала к ней, и не только сейчас, но и раньше, до начала этой истории, было это её собственным или лишь отголосками того, что она чувствовала много веков назад? Мда уж. Жизнь в один момент запуталась, как клубок в шаловливых лапах котёнка. Спасибо, Гробыня…