Часть 1
25 сентября 2022 г. в 10:53
Ты и я, мы не схожи, я грешник, ты святой. Когда мы приблизимся к жемчужным вратам, тебе загорится зелёный свет, я же встречусь со старой дверью лицом.
Будь он человеком, его глаза покрылись бы едкими слезами, таким ярким был свет в большом помещении. Но он был аниматроником, у которых в принципе нет человеческих слабостей, вроде ломоты по утрам или же аллергии на апельсины. Просто груда железа, так про него говорили за спиной. Что же, он не знал особо смысл этих слов, а если бы и знал, то не расстроился особо. Он же светлая сторона, Солнце, ему нельзя злиться перед детьми. Просто надо быть хорошей нянькой. Но перед этим он должен был пройти тест на заботу об детях. Опять же, никто не смог бы рискнуть ребёнком, поэтому и сделали тестового робота.
Вот только аниматроник казался смутно знакомым. Солнце в недоверчивой манере прокрался к новому другу, от любопытства дергались лучики на голове. «Ребёнок» был похож на него, только в расцветке сгоревшего светила, оттенки были более тёмными, и если на него ненароком падала тень от приборов защиты, то встроенные в лицо лучики и сам он начинал светится. И ростом намного меньше его. Маленький и миленький. Малыш в свою очередь потянулся к нему, всё намереваясь схватить того за руку. Игра, как будто он котёнок.
Было ли это частью программы или же знаком воли, но более старший аниматроник схватил неугомонного озорника и осторожно обхватил руками. То, что было в его руках, не было живым, из плоти и мяса, но он знал — надо быть с ним осторожным. Нет только потому, что люди вокруг могут расстроиться. Он и сам может расстроиться будь здоров. Ребёнок с надеждой пропищал:
— Ты мой папа?
Этого не было в обшивке микросхем, вся эта радость и нежность, желание защитить. Это было что-то своё, только его, и никто не смог бы предугадать это. Снова обнял и также весело ответил:
— Да, мой лучик... Затмение. Ты прелесть, светило моего лица.
Я нашел любовь в самом странном месте. Связанный и опозоренный, запертый в клетке. Я сказал: «Я собираюсь устроить великий побег, выпустить любовь, сдерживаемую и болезненно-неуместную».
Когда детский сад был официально открыт, Солнце первое время пребывал в тихом замешательстве. Детей было много, намного больше, и все они отличались от его любимого малыша. Люди оставили аниматроника в целях балансирования между энергичным Солнцем и тихой Луной. Да и детям нравилось играть с тем, кто считал их своими сверстниками. Тем не менее, он не понимал некоторых вещей. Если его малыш похож на этих детей, то почему он любит его больше, чем их? Разве не должно означать, что он должен любить всех одинаково из-за маленького роста и уязвимости? Или дело всё же в связи с ним? Он не был приучен к мыслительному процессу на отчасти философские темы, зато ловко скрывал их шуточками.
Не всё это было обманом. Ему весело и рядом с ним также интересно. Приличная сумма для сделки.
Он любил бегать с ними наперегонки, до башенки или же до стола с охранником. Они будут были в восторге от его странной походки, похожей на пружинку от игрушки. Прыг-скок, прыг-скок, и вот он чуть-чуть позади победителей. Такое дело не грех отпраздновать стандартным обедом вперемешку с конфетами. Дети смеялись, когда он кривлялся перед ними, весь испачканный в вишнёвом варенье — охранникам же было не до смеха, ведь они же отвечают за имущество детсада. А потом... послеобеденный сон. Ему не нравилось это время. Эта утрата контроля над телом... и беспокойство за детей, в особенности над ним.
Затмение мог бодрствовать днём и ночью, светиться в темноте, и следить за всеми ними. Но он всё ещё оставался ребёнком из-за программы и наполнения, вызванного первым словом, оно же и вопросом. Не было удивительным, что его считали частью некрепкой дружной семьи.
Вопросы возникали, когда инстинкт отца, невесть откуда взявшийся, брал верх над светлой стороной Воспитателя.
Маленькому аниматронику хотелось игрушку, но стеснялся взять? Солнце дарил от всей души (?), невзирая на обиженного ребёнка, который считал, что это его игрушка. Лекции по поводу общих игрушек не всегда помогали, они, в общем-то, оканчивались слезами и истерикой. Никто не любил слезы, Воспитатель не любил слезы, и потому как-то успокаивал ребёнка. И ведь получалось, но осадочек оставался. Охранники и некоторые дети видели, что это было... ненормально. Думать, что маленький аниматроник ребёнок, и заботиться, несмотря на работу, это совершенно разные вещи. Но конфузы быстро проходили, а он оставался любимцем публики. Если уж это нужно для безопасности дитя... то ладно.
У меня проблемы, не только те, что незначительны, но также проблемы с людьми, что следует учитывать, когда приходишь ко мне на ужин.
Будь он человеком, его кожа покрылась бы ожогами, отвратительными волдырями, и пахла бы паленым мясом. Но он был всего лишь аниматроником, напоследок пришедшим в разрушенный детский сад. Он почти ничего не помнил из того долгого вечера и ночи. Зато хорошо знал — этот ребёнок был непослушным, нехорошим, ведь хорошие дети не выключают свет. Что-то послужило спичкой огня для лужи с бензином — что-то, что совершило этот отвратительный поджог. Он ничего не понимал. Его маленький мир горел, всё, что было хоть чуточку дорого ему, превращалось в кучку пепла и остатки железа. Страх, смешанный с отчаянием, работал на опережение. Дом разрушен, растоптан, как муравейник из книжки. Это плохо. Он бегал из одного угла в другой, ища своё сокровище. Они же могли бы славно провести время. Где же он, а, куда он подевался, он же не мог?.. Напрочь сломанная система светила ошибками кода. Он должен уйти через запасную дверь для соблюдения протокола безопасности. Уйти!
Но это же было бы так плохо, безответственно. Это как если бы он проигнорировал сломанные башенки из кубиков — вот настолько плохо.
Движение позади него заставило сжаться от предвкушения. И вправду, безумно дорогой ему малыш прыгнул на него сзади и крепко обхватил руками, словно коала. Говорят, эти мишки так сильно боятся пожара, что не могут разомкнуть объятия, так вот и погибают в языках пожара. Но они то не погибнут. Даже не потому, что они аниматроники из пластмассы и металла, с одинаковой внутренностью. Просто это было бы чересчур нечестно. Солнце кое-как отцепил его от себя и правильно обнял, дабы тот мог видеть его лицо. Его лучик был напуган, светился и потухал как новогодняя гирлянда, весь светясь оттенками сгоревшего солнца. Затмение не боится темноты, как он, он боится окончания. Что такое конец для них? Никто не знал. Настройки были сбиты. В помещении царила полутьма, но Солнце был всё ещё здесь. Хоть что-то радовало.
Светить во тьме — прямая обязанность светила.
— Не бойся, лучик, всё будет хорошо.
Некоторые говорят, странно быть чужим развлечением, некоторые ходят на бейсбол, некоторые унижают того, кого, кажется, не в силах спасти, они не могут, видимо, признать.