танец

Он любит осень. Он любит красное от умирающего солнца небо, красную от опадающих листьев землю, красные от крови руки. Осень промозглая, сырая и никого не любит, а еще она совсем чуть-чуть самонадеянная и капельку больная. По капельке тоски, по капельке облака, по капельке слезы - собирает в кувшинчик и проливает на землю, осень-лисица. Осень страшно холодная и страшно одинокая, оттого страшная ревнивица и почти страшная любовница. Я маюсь от скуки и потому осень тоже люблю. Осень-лисица лукавит и пускает солнечные лучи сквозь облака, объятья посылает сгорающей листвой, и становится чуть теплее, чуть легче. Проблемы разлетаются замерзшими птицами, пеной бушующих черноводных рек, грустными плачущими тучами. Я тоже лукавый, и строю красивые глазки, и говорю красивые замысловатые речи, как каллиграфией пишу; лисица-осень - огненный полушубок и грязь забытых дней - смеется глазами и бегает, хнычет и гавкает, под каждым шагом красавицы букеты сушеных цветов распускаются и горят, горят, горят под ветром. А я пою и плачу, танцую, и грущу от тоски, тоскую от грусти и скучаю по Нему. Он наверняка катается по городам, хмурится до тяжелых складок между бровей и отряхивает ботинки от прилипших листочков и влаги. А я люблю каждый листочек, и танцую с озорницей-осенью, танцую так, что почти не больно, но на самом деле больно так, что даже забываюсь в боли, и осень-лисица - горящие огоньком глаза - хихикает и мяучет. Дни долгие и тянущиеся, как карамель студеная, и идут со скоростью медлительной и никуда не торопящейся морской черепашки. Солнце не греет, только дразнит лучом-зайчиком и прячется за облаком; где-то вдалеке зреет золото умирающих листьев, и небо льет слезы с каждым днем все чаще. А я сижу и пинаю пяткой отсыревшее бревно, на котором сижу, и пою грустные, как мои одинаковые дни, песни. Петь их тошно и даже как-то скучно, но, будучи выгнанным из дома, хмурому подростку делать больше особо нечего. Телефон в кармане потрепанных черных джинсов не пищит и не вибрирует от поступающих сообщений - сообщения писать больше некому. Он, наверное, ходит по своему далекому городу, глухому и мрачному, и думает, какое бы оправдание придумать, что он слинял с пар. А я тоскую одной одинокой холодной осенью, уставши веселиться и болеть, пинаю камни и бессмысленно ворошу кучи листьев застуженной рукой. Я и сам стуженый-простуженный, и иногда кашляю, громко и мокро, захлебываясь, и чихаю, когда игривая пыльная пушинка щекочет мне холодный нос. Осень-лисичка скалится, смотря на меня глазами каждого листика, каждой мертвой веточки и пучка травы. Веселится. Весело ей, забавно, смешно на меня смотреть, на забитого погодой и бедами лисенка с забитым хлюпающим носом. Мне тоже иногда весело. Осень мягко шелестит ветром и проходит мимо, а я сижу в пыльном и душном классе, где на избитом полу от шагов остаются грязные слезы. Вокруг шум и галдеж моих строптивых одноклассников, полных энергии и сил даже ближе к концу учебного дня - им лишь бы бегать, смеяться и ни о чем не думать. А я сижу здесь и пишу какой-то рассказ про осень. Наверное, если бы осень-лисичка была книгой, это была бы такая книга, где автор пугает и лукаво хихикает над испуганным очередным сюжетным поворотом читателем. В такой книге и не поймешь, кто главный герой: персонажи, ползающие по страницам из строчки в строчку, или ты сам. Я бы тоже хотел быть такой книгой - жаль только, что я совсем не похож ни на добротную твердую обложку с лаконичным названием и рисунком скалящейся в улыбке лисицы, ни на потрепанные странички, приятно пахнущие старостью, сандалом и временем, ни на черные-пречерные чернила, которые манят любопытных читателей своими узорами-буквами. А быть может, я на самом деле книга? Зачем же тогда автор сделал меня таким глупым, таким смешным, таким доверчиво-прилипчивым и преданным, словно щенок? Он, наверное, сейчас сидит в своей маленькой однокомнатной квартире на старом диванчике с пыльной обивкой и смотрит какое-нибудь кинцо, до смерти скучное, но забивающее глухую пустоту. А я скучаю по нему так, что пишу рассказ про него, притворяясь, что на самом деле все про осень. А здесь, наверное, и слова про осень нет. Только про меня - лукавую лисичку-меня, смеющуюся в своем уединении, как старая безумная старушка. Опадающие листья пляшут и кружатся, им в такт поет ветер в трубах и шелестит жухлая трава. Это осень исполняет единственной ей знакомый танец. Ее заменит до костей промерзающая зима-ворчунья, радости ребенок-весна и драчун-лето с расписными веерами. Но лисичка вернется, как каждый раз ко мне возвращаются воспоминания о Нем. И так каждый год. И так каждый раз. Все было так. Он, наверное, одинок и влюблен в свое уединение. А я смеюсь и плачу, думая только о том, как бы пережить последний вальс. Вальс с расписной осенью-лисичкой. Я перед осенью кланяюсь, и она посмеивается, кокетливо подавая бледно-золоченую нежную руку, словно смущенная приглашением барышня. На балу умирающих листьев мы - главные артисты. И я буду танцевать, пока все не забуду.