Василёчек

Грубые руки, до того буквально волокущие, наконец небрежно отпускают ее, и колени, уже разбитые и саднящие, встречаются с холодным, каменным полом. «Дурно дело», — сглотнув, думает девушка, ощущая как воздух колышет стук каблуков. Еще минута и ее раскроют. — Ты посмотри, — раздается насмешливый, холодный, с легкой хрипотцой голос сверху, когда ее шапку резко стягивают, — Да это же девица! Иванка, не дрогнув, поднимает подбородок вверх, сталкиваясь с хищным взором лиловых глаз. Царевна уже собирается было открыть рот, как буквально замирает на месте- худое, острое лицо обрамляют длинные, вороного крыла волосы, изящная шея, опоясанная большим, витиеватым золотым украшением переходит в бюст. — Что, не то ожидала увидеть? — хмыкает женщина, обходя девушку кругом. — А где… Князь Тьмы, Кощей Бессмертный? — удивленно произносит Иванка, теперь куда более обескураженная, нежели напуганная. — Хах! — звонкий смешок отлетает от каменных сводов тронного зала, улетая ввысь, под потолок, — Стоит перед тобой в своей мертвой плоти и крови, — губы женщины растягиваются в тонкой усмешке, — Вашим князьям, из тех кто выжил и дополз до дома, невыносимо признавать, что их войска и их самих повергла женщина… Вот и говорят обо мне как о Князе, мужчине. Морана Бессмертная я. Несущая смерть, зиму, и холод, — тонкие, холодные пальцы, увенчанные когтями, берут девушку за подбородок, — А ты кто такая будешь, а, пигалица? И что забыла в землях моих, смерти верной ищешь? Так много других способов есть, попроще и полегче. — Иванка я, царёва дочь, — дернув лицом, гордо возвещает девица. — Иванка, что за имя такое, холопское? — хмыкает Морана, — Хотя лицом пригожа, ничего не сказать, смазливенькая, — царевна отчетливо чувствует холодок, который пробегает по позвоночнику от брошенного на нее сощуренного взгляда. — Отпусти мою сестру! — игнорируя реплику, произносит Иванка. — Значит, за сестренкой пришла, ну-ну…- заложив руки за спину, женщина движется вокруг пленницы, и стук каблуков отдается в сердце девушки учащенным сердцебиением, — А что, царевичи все померли на земле русской, некому вступиться? Тебя как вообще из терема выпустили, в молодца переоделась, верно? Волосы состригла, грудь утянула… Хотя, судя по всему, там нечего особо утягивать. Морана с удовлетворением замечает зардевшиеся щеки девушки. Но голову держит высоко взгляд не отводит, и страх, даже если чувствует, то старается не высказывать. Иванка сглатывает — братья есть, да за Милой не вызвались идти, сказав, что дружины будет достаточно. Ее же план был не продуманным, а во многом импульсивным действием. Она давно искала повода сбежать с терема, но не хватало храбрости решиться на последний шаг. А как Милу похитили и повод, дающий силы появился, и смысл. «Ее верну обратно, а сама ни ногой потом», — думала Иванка, прокрадываясь в ночи по княжескому двору, умыкая юношеское одеяние братьев и оружие. Да только вот на границе их отряд разбили в щепки, а ее чудом что взяли в плен, а не снесли голову топором. — Отпусти ее! Ты не имеешь права держать ее в неволе! — тем не менее, Иванка пасовать не собиралась. — А то что? — хищно усмехнувшись, произносит Морана, резко запустив руку в волосы девушки и притянув ее лицо к себе. Мягкие, пшеничные, светлые, на ощупь приятные, как легкий шелк. Пока были длинные, так вообще сокровище. — Что ты мне сделаешь, маленькая глупая пташка? Твои люди мертвы, ты стоишь передо мной на коленях, и вместо того чтобы молить о пощаде, лопочешь что-то невразумительное…- Иванка ощущает холод, опаляющий ее кожу, — Но у меня хорошее настроение, тебе повезло…- острый коготь скользит вдоль ее щеки, касаясь губ и надавливая на них, — Отпущу твою сестрицу, если ты останешься здесь…сама понимаешь в каком качестве, — с ухмылкой роняет женщина, глубже надавливая когтем, рассекая тонкую кожу. Иванка вздрагивает, отпрянув: «В каком качестве? Что ей надо вообще?..» — О, так я и думала, — Морана отпускает лицо девушки, — Что ж, в таком случае… — Я согласна! — почти что вскрикивает Иванка, чувствуя, как часто бьется сердце, — Но обещай, что она уйдет живой и здоровой с твоих земель! «Ох, какая храбрая пташка… Столь же глупая и безрассудная, сколь смазливая…», — лиловые глаза пристально скользят по лицу девушки, спускаясь вниз, хищно прикасаясь взором к тонкой девичьей шее, ключицам, неприкрытым сейчас порванной рубахой, часто вздымающееся груди, — «С тобой будет интересно поиграть, и кроме того… Тебя он небось ценит поболе твоей старшей сестры». — Уговор такой- ты остаешься здесь, она уходит. — Остаюсь, пока ты сможешь удерживать! — вздернув лицо к верху, храбро перебивает Иванка. — Пусть так. Слово Бессмертной, — вернувшись к трону, женщина кивает страже, — Уведите ее. — Но…как…стойте! Дайте мне увидеться с ней! Пожалуйста! Морана лишь пренебрежительным жестом руки отмахивается, ясно демонстрируя что разговор окончен. Пленницу уводят, и напоследок они сталкиваются глазами- тревожно блестящее топазовое море и холодная, непроницаемая и темная лиловая глубина. «Дурочка такая, сил нет», — хмыкает женщина, откидываясь на спинку трона, — «Даже не понимает, в чьи руки себя отдала». Иванку, вопреки ее ожиданиям, протащив через длинные запутанные коридоры замка, бросают не в подземелье, в большую, богато обставленную комнату, где золотом покрыта любая подходящая под это поверхность. «Ох, ну и дела…», — девушка падает на неприлично большого размера кровать, устеленную алым бархатом, — «Не Князь, Княгиня…людям расскажу, не поверят», — с улыбкой думает Иванка. Задерживаться здесь она точно не собирается — выберется, эта темная повелительница нави не удержит ее. Отец в тереме не удержал в девичьих покоях, и она не удержит. Оптимизм немного уменьшается, когда Морана с легкой усмешкой в один щелчок опоясывает ее тонкую лодыжку цепью, но едва ли это вводит девушку в отчаяние. «Такая она…», — думает Иванка, злым, исподлобья взглядом всматриваясь в пленительницу, — «Ее сердце только коварству радуется». Княгиня Тьмы вызывает в ней тревогу, но в ней есть и что-то завораживающее. Острые черты лица, высокие скулы, узкий разрез глаз, тонкий нос с горбинкой, словно хищная, дикая орлица. Статная, высокая, но при этом фигуристая, с плечами широкими, сразу видно, руки мощные, меч не раз державшие. Грудь пышная, всегда подчеркнутая узкой утяжкой на талии, бедра покатистые, переходящие в длинные, сильные ноги. И платья Княгиня не носит, и сарафанов — как муж надевает штаны, порой сшитые вместе с рубахой, порой нет, иной раз вообще что-то незнакомое иванкиному глазу, более похожее на халаты, с восточными мотивами. Серьги золотые, но не свисающие из мочек, а острые, торчащие прямо из уха. И вообще, золото Морана любила. От того и ее обвешивает украшениями — мавки-служанки не скупясь вплетают в короткие волосы заколки, с почтенным поклоном протягивают ожерелья и серьги. «И зачем все это…лучше бы бросила как полагается, в темницу, на хлеб и на воду», — думает Иванка, с неудовлетворением облачаясь в предложенное. Но если украшения ей не любы по природе, с ними неудобно, неловко, но хотя бы привычно, то одежда, предложенная Мораной, вызывает у нее смущение и стыд. — Я не буду это носить! — категорично заявляет Иванка, держа в руках полупрозрачное платье из золотого шелка, с глубоким вырезом на груди, и такими же, до пола разрезами на боках, призванных обнажать девичьи бедра и ноги. — Значит, можешь ходить голой, — равнодушно бросает княгиня с холодной, липкой усмешкой, — Ты моя рабыня, василёчек, будешь делать все, что я скажу. Иванка в ответ передергивается — это прозвище ей совсем не нравится, казалось бы, ласковое и нежное, но из этих уст выходящее насмешливо, холодно и снисходительно. Но обращаются в этом холодном замке с ней едва ли как с пленницей: у нее есть служанки, яства тут подают даже изысканнее, чем в родном тереме, и пыток, о которых говорили дома тут и там наполненным страхом шепотом, тоже нет. По крайней мере пока. Развлечений ей предлагают тоже хоть отбавляй. Мавки приносят в ее комнату и веретено, и вышивание, и музыкальные инструменты, занимай руки, забавляйся -не хочу. Но Иванка это и в тереме отцовском не жаловала, а тут и подавно. Однако она вежливо благодарит, иной раз протягивая руки от скуки к лютне, порой клюя иголкой вышивание, но тоска от этого берет, и дольше получаса она этим себя не занимает. — Что, не по душе подарочки? — сощурив взор интересуется Морана спустя какое-то время, когда пройдя по комнате пленницы обнаруживает подношения едва тронутыми. — Не мое это, — коротко роняет девушка, ощущая дискомфорт и неловкость, — Но вещи красивые, спасибо. — А что твое в таком случае, а, царевна? — нараспев протягивает Бессмертная, окидывая пленницу хищным взглядом. Иванка, смутившись, делает несколько шагов назад, желая увеличить расстояние между собой и собеседницей. — Из лука люблю стрелять, — роняет она спустя паузу, — В седле быть. — Не девичьи все это занятия, — Морана делает шаг навстречу, накручивая на коготь прядь коротких кудрявых волос. Пленница в ответ пожимает плечами, желая поскорее закончить этот диалог. Бессмертная смотрит на нее пристально, девушке кажется, что эти лиловые глаза буквально забираются под кожу. «Интересная пташка…», — думает женщина, покидая покои Иванки. И спустя несколько дней Моране хочется проверить, далеки ли слова царевны от дел. Иванку приводят в тронный зал, в котором она не была с самого того дня, когда впервые увидела Княгиню Тьмы. И та сейчас снова восседает на троне, в высокой, зубчатой короне, в черном плаще, обитом мехом. В ушах — серьги, на шее золотое колье, и каким-то неясным для Иванки образом Морана все равно во всем этом не кажется ей выряженной вороной. Себя в таком обилии украшений девушка бы чувствовала нелепо и вычурно, но на княгине это смотрелось как влитое. — Говоришь, умеешь управляться с луком? — протягивает Бессмертная. — Умею, — утвердительно произносит Иванка, не робея и не отводя взгляда от пристального и сощуренного взора Мораны. Научилась украдкой, бегая на задний двор, пока не видели, порой ночью или ранним утром — меч утянуть было почти невозможно, да и тяжело держать в тонких девичьих руках, а вот лук, легкий и гибкий, забранный от дружинников украдкой, почти сворованный, подходил Иванке отлично. — Что ж… Продемонстрируй, — с глубокой усмешкой на устах произносит Бессмертная, подзывая слугу, что вручает девушке лук. Оружие просто загляденье, отлично натянутая тетива, сплетенная, кажется, из самого золота, но на удивление гибкого. Ручка из резного дубового дерева, расписанная узорами. Иванка осторожно и трепетно берет подношение в руки, и Морана не удерживается от смешка при виде того, как загораются девичьи глаза. — Смотри, — Бессмертная кивает в сторону противоположной стены, у которой покорно опустив голову стоит мавка. Та самая, что прислуживает Иванке, и с которой девушка порой буквально на языке жестов пытается общаться, заливисто смеясь от того, как курьезно и забавно это выходит. Морана однажды увидела со стороны — и кольнуло неприятно, а служанка, завидев сощуренный, нехороший господский взгляд быстро потупив глаза доплела Иванкины косы и покинула покои пленницы. Негоже девичью радость на служанок разменивать. Или негоже царевне ею служанок одаривать, обделяя хозяйку замка? — У нее в руках яблоко. Попадешь — лук будет твой. И стрелы к нему, и разрешу забавляться с ним столько, сколько желаешь. — Так ежели я… Стрела грудь проткнет, — в недоумении протягивает девушка, переводя взгляд с Мораны на алеющую цель в тридцати шагах от себя. — Именно, василечек. Но если ты так хороша, как о себе думаешь, то сможешь рассчитать силу так, чтобы стрела долетела и просто вонзилась в яблоко. Слабо натянешь - не долетит, сильно- проткнет твою бедную служанку. Но за то не переживай, у меня их много. Иванка хмурится, вновь обращая взор на мавку. Та стоит покорно, молча, прижимая яблоко в руках к груди, опустив голову вниз. «В принципе… Можно попробовать», — девушка осторожно дергает тетиву, проверяя натяжение, — «Но если что…я же убью ее, и ради чего? Княгине на потеху?». Морана, закинув ногу на ногу и откинувшись на спинку трона, терпеливо ждет. На лице же пленницы отчетливо написаны все метания, и женщина невольно жадно облизывает губы в предвкушении. Иванка становится в позицию, оттягивая тетиву прицеливается, сощурив один глаз. Стоит так буквально несколько мгновений, а затем, опустив оружие поворачивается к трону и твердым голосом произносит: — Не буду. — Хах! — злорадный смешок ударяется о высокие своды, прокалывая пленницу тревожным чувством, — Так и знала, что все это бравада, не владеешь ты луком. — Владею, — вздернув подбородок вверх так же твердо, как и ранее произносит Иванка, — Но не буду тебе на потеху невинную пугать. Не стоит этот лук того. — О, вот значит как…- с усмешкой Бессмертная поднимается с трона и подходит к девушке, окидывая сверху-вниз снисходительным взглядом, — Оправдания придумывать ты точно умеешь, чай у папеньки обучилась? — Это не оправдание, думай как хочешь, — пальцы Иванки сжимаются добела на ручке лука. — Маленькая хвастливая птичка, — продолжает Морана, обходя девушку кругом, словно хищная рыба кружит около добычи, — Но ничего, за твою очаровательную мордашку можно простить такой недостаток. Иванка ощущает, как внутри закипает злость. Хвастливой она себя считала в последнюю очередь, и насмешливый, снисходительный взгляд и тон пленительницы заставляли ощущать болезненное чувство уязвлённости. — Думаю, тебе стоит все же вернуться к рукоделию, — хмыкает Морана, покровительственно ущипнув девичью щеку. Пленница, дернув головой, вырывается из-под касания, наблюдая за тем, как Бессмертная, развернувшись на каблуках с довольным видом направляется прочь. «К рукоделию, ага…», — и девичьи руки вновь поднимают лук, и выждав должное время, чтобы цель отошла на почтительное расстояние, выпускают стрелу. Она пролетает аккурат над головой княгини, ровно между зубьев короны, и вонзается в дверь тронного зала. Иванка, опустив лук, довольно улыбается. Что ж, хвастунишкой ее действительно нельзя было назвать. Морана, с секундным недоумением всматривавшаяся в стрелу, определенно могла бы назвать свою пленницу сумасшедшей. Усмехнувшись, Бессмертная, вновь развернувшись, молча подходит к Иванке. Та, не отводя взгляда всматривается в острое, надменное лицо, невольно ощущая исходящий от женщины холодок. «Какая она…столь же дурна, сколько красива», — думает Морана, в которой толика восхищения дерзостью девушки смешивается с раздражением от ее спокойного и даже немного лукавого выражения лица, — «Видано ли дело, пускать в спину Княгини Тьмы стрелу». И спустя мгновение воздух пронзает резко поднявшаяся ладонь, сильно и безжалостно ударяя сначала по одной девичьей щеке, а затем по другой. Царевна, не ожидавшая подобного, отшатывается назад, теряя равновесие и оседая на пол, хватаясь за алеющие и горящие щеки. — Это за твою дерзость, — ровным тоном произносит Морана, — А это, — носом сапога она подталкивает лук ближе к пленнице, — Останется у тебя за твое мастерство. Иванка, поморщившись от все еще растекающейся по лицу боли опускает взгляд на лук, а затем поднимает глаза на Бессмертную. — Обойдусь без твоих подачек, — произносит девушка, исподлобья окидывая пленительницу мрачным взором. В ответ Морана хмыкает, наклоняясь к лицу девушки, подцепляя когтем подбородок и заставляя смотреть прямо на нее. — Мое терпение не бесконечно, василёчек. Твоя гордость может тебя погубить. Ты же не хочешь, чтобы я сделала тебе больно, верно? Иванка молчит, и яркий блеск голубых глаз без слов передает Бессмертной все мысли этой дерзкой и непокорной души. «И все же, хорошая дурочка», — думает Морана, покидая-таки тронный зал и оставляя свою пленницу в состоянии смятения, — «Давно меня так никто не удивлял». Иванка лук действительно не забирает, хотя с горьким вздохом и проводит напоследок по гибкой тетиве кончиком пальца. Больно хорош, и как славно было бы тренироваться в стрельбе не украдкой, не боясь быть пойманной и отчитанной, но все же… Уступать навьей княжне не хочется, и потакать ее снисходительному покровительству тоже. Несколько недель проходят в растянутой скуке, и Иванке начинает казаться, что хозяйка замка уже и забыла о ней, но в один день мавка (уже другая, и с этой общение совсем не ладится) склонив голову сообщает, что ей велено сопроводить пленницу. Служанка провожает ее до купели — и не куда приводили ее саму ранее, в гораздо более роскошную и большую, хотя Иванка была весьма впечатлена и той, что снисходительно отдали в ее пользование. А уж эта — не купальня, целый зал с озером. И причудливо в чан вода стекает прямо по стене — девушка такого раньше не видела, но читала, что такое бывает в землях южных и странах заморских. А вокруг — диковинные растения, что вьются лозами с цветами. И конечно, золото, и дорогой малахит, зеленый, чтобы оттенять растения, и черный обсидиан — чтобы подчеркивать золотой блеск. «Красиво…», — думает Иванка, склонив голову, рассматривая бурлящие переливы воды, в отблесках которых отражаются драгоценные металлы и камни. — Что замерла, василёчек? — раздается протяжный, бархатный голос. Девушка вздрагивает — что ж, сразу можно было понять, чья именно это купальня. А навью княгиню она не увидела, от того, что волосы ее, разметавшись по темному камню, почти слились с ним. — Иди сюда, — нотки голоса становятся жестче, но сохраняют тягучую напевность. Морана, развернувшись лицом к пленнице укладывает локти на обсидиановый край купели, окидывая Иванку сощуренным взглядом. И та подходит — послушно, без робости, но и без особого почтения во взгляде. — Будешь мыть мои волосы сегодня, — Бессмертная кивает на столик, на котором стоят причудливые склянки. «Что я тебе, служанка что ли, голову мыть?!», — с недоумением думает Иванка, но пристальный, змеиный взгляд Мораны помогает удержать возражения. В конце концов, не такое уж страшное дело, да и не столь унизительное. — Что, не делала никогда такого, белоручка? — хмыкает женщина, вновь опускаясь спиной в купель, — Поди только твои космы мылили. — Разберусь как, — Иванка подходит к столику, всматриваясь в череду банок. Зачем-то они нужны? Дома, в бане мылись либо овсяной водой, либо щелоком, иной раз отцу передавали гостинцы с дальних земель, порошочки всякие. Крапивой и ромашкой волосы ополаскивали — она ромашкой, а сестра крапивой. А в этой веренице пойди разберись- что для чего? А Морана тем временем молчит, и скосив глаза на Иванку, видит, что девушка в растерянности замирает. — А какой…какой взять? — решает она наконец спросить, рассудив, что взяв наобум и совершив ошибку, может нарваться на гнев. — Бери зеленый и желтый, — хмыкает Бессмертная, — И начинай со второго. Подобрав нужные пузырьки, девушка подходит к купели. «Ладно… это не самое страшное, что она может принудить меня сделать», — размышляет Иванка, опускаясь на колени на краю емкости с водой. «А волосы-то…хороши у нее, прям грива вороного коня», — она осторожно касается темных, тяжелых от воды прядей. Густые, волос толстый, совсем не вьется- не то что ее легкие и мягкие кудри. Пальцы с непривычки путаются, и Иванка не понимает, как ей расположиться — в конечном итоге она чуть разводит колени, подаваясь вперед. Выливает из пузырька приятно пахнущую, вязкую массу, похожую на мед, только изумрудного цвета и медленно начинает распределять между копной волос Мораны. — Это большая честь, вообще-то, — с усмешкой прерывает тишину женщина спустя несколько минут, — Омывать мои волосы. «И мне что, благодарить, за то, что мне ее оказывают?», — фыркает Иванка, но дело свое продолжает. Как- никак, она пленница, хотя и обращаются с ней здесь весьма странным образом. Если абстрагироваться, это даже в чем-то приятно- влажные пряди, напитанные диковинной массой, приятно скользят меж пальцев, вода журчит, и пока все выглядит весьма спокойно и мирно. Не в этом ли подвох? «Старается, посмотрите-ка», — думает Бессмертная, прикрывая глаза и позволяя себе наслаждаться осторожными движениями девичьих пальцев. — Смывай, — приказывает она спустя несколько минут, когда сама Иванка уже снова испытывает смятение по поводу того, сколько же надо мять пряди. Оглядевшись, девушка видит рядом с собой ковшик, и осторожно, стараясь не сильно замочить свое платье, омывает водой волосы. — Теперь второй, — хмыкает Морана: «Да, с ней каши не сваришь- всяко перемывать придется». Иванка проделывает все те же действия с вторым пузырьком, который пахнет уже не так сладко- скорее хвоей, и содержимое его больше похоже на воду. — А я думала, у тебя самой по себе волосы такие красивые, а это все магия, да? — брякает девушка, нарываясь на громкий смешок. — Это, василёчек, не что иное как грамотный уход за природными дарами, — женщина резко, неожиданно для собеседницы опускается под воду, выныривая через мгновение и зачесывая волосы назад. Ждать, пока пленница их промоет не хочется — так и уснуть можно. Хотя отдать честь Иванке- она явно пыталась справиться с тем, чтобы промыть эту тяжелую и густую копну. Когда Морана выныривает, девушка невольно проскальзывает глазами по ее торсу- грудь, налитая, с темными, под стать коже сосками. С одной стороны, смущаться нечего, чай не мужчина, но все же, царевна испытывает желание отвернуться. Останавливает ее длинный шрам, что идет вдоль левой груди от ключицы. «Интересно…это она в бою его получила?», — думает Иванка, спустя пару мгновений отводя таки глаза, — «Прямо рядом с сердцем, больно, наверное, было». Бессмертная взгляд ловит- и только тонко усмехается в ответ. А дальше молча поднимается из купели, ничуть не стесняясь своей наготы, отжимает волосы и взяв в руки халат, небрежно накидывает на тело, едва запахивая. Девушка тем временем ловит себя на том, что все больше ощущает себя не в своей тарелке. Морану хочется рассмотреть в деталях и не смотреть на нее вообще. Мускулистый живот, бедра, не мягкие и налитые, а словно точеные из камня, но вместе с тем с красивой линией изгиба от талии. — Все? Могу идти? — спрашивает Иванка, поднимаясь на ноги. «Наивная, сил нет никаких», — оскаливается Морана, и подхватив со столика бокал с вином, делает глоток. — Нет, — обернувшись к Иванке, она легким движением когтистой ладони толкает девушку в грудь, и та, пошатнувшись, падает в купель прямо в платье. О малахитовые своды стен ударяется удивленный девичий вскрик- тонкий, звонкий, как хрусталь. Раздражающий и приятен одновременно для слуха Бессмертной. — Утопить меня хочешь? — Иванка с возмущением выныривает, всматриваясь в свою пленительницу снизу-вверх взглядом недовольным и отчасти растерянным. — О, василёчек, если бы я тебя топила, ты бы уже была русалкой, — хмыкает женщина, и осушив бокал до дна, опускается на край купели, — Выглядишь как мокрая курица, смешная. «Да, все смешно тебе», — думает царевна, поджимая губы, — « Завела себе игрушку на потеху и радуешься». Не вполне ясно что делать- вылезать из купели? Так если Морана того не хочет, то толкнет обратно, и Иванка большей дурой будет выглядеть. — Платье можешь снять, — протягивает женщина, пристально наблюдая за копошением своей пленницы в воде. — А если не хочу? — вздернув подбородок возвещает она. — Значит, сниму его с тебя сама, — недобро улыбается в ответ Морана. Раздеваться, будучи мокрой- не самое приятное действие. И все же, Иванка, под пристальный взгляд аметистовых глаз подчиняется, стягивая намокший тонкий шелк и отбрасывая его в сторону. — Руки, — звучит властный приказ, когда она прикрывает грудь ладонями. — А если сама не уберу, то ты уберешь, да? — нахмурившись и насупившись, протягивает девушка. — Догадливая. Выдохнув, Иванка руки от груди отнимает — ощущая себя неловко под этим тяжелым и пристальным взглядом. И опять-таки- да что такого, чего там Морана не видела? Но все равно неприятно, словно липким чем-то обмазывают. «Маленькая такая, ладная», — думает женщина, скользя взглядом по узким плечам, переходящим в аккуратную, небольшую грудь и стройную талию. — Ложись. — Чего? — растерянно переспрашивает Иванка. — Спиной ко мне ложись, головой вперед, — приказывает Морана, с удовольствием наблюдая смесь замешательства и смущения на лице пленницы, — Давай, василёчек, не стоит испытывать мое терпение. Сглотнув, Иванка таки подчиняется- не вполне понимая, зачем это и что последует дальше. И то, что происходит в следующие минуты ее обескураживает — когтистые ладони касаются волос, поцарапывая скальп, скользят меж прядей. Морана так же втирает в ее кудри содержимое пузырька, холодные пальцы словно паучьи лапки забираются глубоко, скользя по коже, надавливая когтями, не до боли, но весьма ощутимо. Иванка, замерев, поднимает глаза — и взгляд Бессмертной словно темная, густая смола, растекается по всему ее растерянному лицу. — Мыть царевне голову тоже большая честь, — улыбается она, и в уголках алого рта залегает мягкая хитрость. Морана в ответ, запрокинув голову, смеется — ну что за забавная пичужка, она такая храбрая или скорее такая глупая? — А много ли чести когда жертвенную лань омывают перед алтарем? — протягивает она, бархатно-темным тоном, опуская свое лицо ниже, замирая почти напротив лица Иванки. Длинные губы изогнуты в глубокой усмешке, фиолетовые глаза блестят ярко, словно два огонька. — Я не твоя жертва, — нахмурив брови, произносит Иванка. От ладоней, держащих ее лицо отчетливо исходит холод, и девушке хочется поежиться, но она сдерживает этот порыв, не желая уступать под тяжелым взглядом княгини. — А кто же ты тогда? — Морана наклоняется еще ниже, и расстояние меж их лицами становится совсем малым, в несколько пальцев. — Пленница, но не жертва. Врагиня, — твердо произносит девушка. — Ты слишком ничтожна, чтобы мнить себя той, кого я могу записать в свои враги, — усмехается Бессмертная, и когти вновь начинают массировать голову, скользить меж прядей, — Я могу свернуть твою тонкую шейку прямо сейчас, — ладони оставляют голову, спускаясь на шею и смыкаясь на ней, но пока еще не передавливая дыхания. — А что ж не свернешь? — сглотнув, тем же тоном отвечает Иванка. — Есть на тебя планы, — протягивает Морана, и девушка замирает, ожидая что когти сомкнутся плотнее, перекрывая воздух. Холодные руки идут дальше- и спускаются к ключицам. — А сердечко-то быстро бьется, — с притворной мягкостью произносит Бессмертная, надавливая на тонкую кожу. Иванка отчетливо ощущает странное волнение, тревогу, смешанную с желанием замереть, словно этот лиловый взгляд гипнотизирует. Когти скользят ниже, почти накрывая грудь, и девушка вздрагивает, сбрасывая оцепенение, и быстро ныряет под воду, скрываясь от ощупывающих ее ладоней. «Странная она», — думает Иванка, выныривая на другой стороне купели. Морана смотрит на нее спокойно, сощурив взор- взгляд сытого хищника, что готов загонять свою жертву долго и совсем никуда не торопится. — Разве я разрешала тебе дергаться куда-то? — склонив голову, произносит Бессмертная. «А мне что, на каждый свой вздох теперь твое разрешение нужно?!», — думает девушка, нахмуривая брови. Усмехнувшись, Морана опускает ладонь в воду — и Иванка, не вполне понимая, что происходит, следит за этим движением. Кажется, ничего не меняется, но девушка внезапно и интуитивно ощущает опасность, и внимательней всмотревшись в воду, замечает, как она стремительно темнеет. Царевна, оперившись на край купели, юрко выбирается, и как раз вовремя — вся вода в ней уже почти что черная. — Испугалась? — хмыкает бархатный голос почти над самым ухом — и Морана словно по щелчку пальца оказывается рядом, нависая над девушкой, распластавшейся на камне. — Это что такое…мертвая вода? — Мертвая вода, василёчек, такого же цвета, как и самая обычная. Хочешь узнать, что это — нырни обратно. И Морана с удовлетворением наблюдает, как Иванка косит глаза на купель — опасливо, но любопытно. Глупая, маленькая пташка. Все ей интересно, все любопытно. — Пожалуй, воздержусь, — тихо произносит девушка, поджимая губы. «К лешему, не ясно что будет… Вдруг обратит меня во что-то, мало ли что в ее голове темной», -думает она, и тем не менее, ощущая весомую долю интереса внутри. Переведя взгляд на женщину, Иванка вспоминает, что вообще-то, выскочила из купели в чем матушка родила, и сейчас Морана пристальным сощуренным взглядом скользит по ее телу. Поднявшись на ноги, она торопливо обходит купель, неловко поскальзываясь, почти падает обратно в темную, словно мрак колодца воду, спиной ощущая взгляд лиловых глаз и слыша насмешливый голос княгини. — Как ты пошла в поход ратный? Такая неловкая, чудо, что вообще до границы с навью дошла, — усмехается Морана, наблюдая за тем, как Иванка торопливо натягивает на себя платье. Эффект, конечно, едва ли удовлетворяющий девушку — мокрая ткань прилипает к влажному телу, очерчивая каждый контур и каждый изгиб, ощущение прохладное, зябкое, и Бессмертная все так же неотрывно смотрит. — Могу я идти? — не выдерживает Иванка, оборачиваясь на пленительницу. — Иди уже, — хмыкает Морана, вновь припадая к бокалу с вином. «Жертвенная лань…скажет тоже», — с тревожным смятеньем думает царевна, покидая купель, желая побыстрее пройти длинную вереницу коридоров и наконец оказаться в покоях. Морана же, оставшись наедине с собой, располагается на кушетке, растягиваясь руками по спинке, откидывая голову назад и прикрывая глаза. …Играешь с ней, ходишь вокруг да около… Зачем? …Возьми свое… «Кыш», — думает Бессмертная, отгоняя рукой стелящийся по стенам замка мрак, — «Сама решу, что и когда брать». Морана хочет подобраться к ней осторожно, медленно. И от того в какой-то момент зовет отобедать с собой — честь не меньшая, чем омывать ее княжеские волосы. Иванка, конечно же является — точнее ее приводят, куда деваться. И девушка с удивлением оглядывает стол, накрытый скатертью самобранкой. «Чудно так…», — размышляет она, и искреннее удивленное восхищение в васильковых глазах отзывается в Моране усмешкой, где снисходительность смешена с легким недоверием. Больно искренняя, больно неискушенная Иванка, как она вообще выживала на княжеском дворе, полном интриг? Даже преимущества внешности своей и то, кажется, не осознает. — Мне вот интересно, василёчек, — протягивает женщина, устраиваясь за столом, — А ты на что надеялась, когда юнцом прикидывалась? — Были у этого свои причины, — уклончиво отвечает Иванка, разглядывая обилие яств на столе. Рука осторожно тянется к миске с ягодами — так чудно, зима почти, а малина и земляника словно только-только с куста, свежие. — И какие же? — подняв брови уточняет Бессмертная, и эта интонация явно намекает на то, что женщина ожидает конкретного ответа. — Искала повод покинуть княжеский двор, — помедлив мгновенье, отвечает таки Иванка со вздохом, — Под шумок пропажи сестры удачно вышло, и посчитала, что меня тоже сочтут похищенной. — Это не ответ на мой вопрос, — продолжает давить Морана, постукивая длинными когтями по столу. — Хотелось чего-то новенького, — хмыкает девушка, — Это сочтешь за ответ? «Языкастая какая, погляди на нее», — думает Бессмертная, наблюдая за тем, как аккуратные девичьи пальцы отправляют в пухлый рот очередную ягоду. — Новенького — это умереть в бою, быть раскрытой дружинниками и опозоренной или еще какие-то варианты у тебя имелись? — Быть может, отбить сестру у нежити, а дальше… Дальше были планы. Рада, что хотя бы первая часть осуществилась. «Эх, если бы у отряда получилось пройти и забрать силой Милу…я бы отправила ее домой, уговорив убедить всех, что я пропала в нави, и бежала бы далеко-далеко от дома, и от отца, и начала наконец бы новую жизнь», — с тоской размышляет Иванка, перекатывая землянику между пальцами, — «А теперь застряла здесь бог знает на сколько… И не знаю что хуже, если в терем вернусь или тут сгину». — Что, печалил грустный царевний удел? — хмыкает Морана, подмечая в нежных васильковых глазах тоску, — Замуж поди не хотела? Волокли силой за того, кто был не мил? С твоим личиком за тебя многое можно было бы выторговать… Девушка резко поднимает голову, выдавая опытному глазу Бессмертной то, что ее реплика попала в яблочко. «Ага, многое…еще бы была действительно царевна, а не так, с боку-припеку», — продолжает размышлять Иванка. — В нави все иначе, — произносит Бессмертная, отставляя кубок с вином в сторону, — Ведьмы, русалки, полудницы — во всех них есть сила, и навь не забыла, какую власть может иметь женщина. А ваши бабы, — по губам Мораны пробегает злобная усмешка, — только и рождаются, чтобы плодить сыновей, что мрут на войнах по приказу князей да тянуть на себе дом и скот. Это те, что победнее…- длинный когтистый палец скользит по каемке кубка, — А тем, что побогаче, таким как ты, судьба уготована ненамного лучше — разменная монета для амбиций отцов. Иванка вспыхивает, ощущая как слова Бессмертной бьют в болезненную и горькую суть. — Что ж, я не выбирала кем и где рождаться, — роняет девушка, ощущая, как от остатков былого аппетита не осталось и следа. «Я… я не выбирала быть такой слабой и хрупкой, такой, что все видят только мою красоту», — поджав губы, думает Иванка, — «Но хоть речи твои по свой воле слушаю, никто не волок силком, сама пленилась…» — девичьи уста расходятся в горькой улыбке. Морана усмехнувшись, всматривается в потяжелевший взгляд пленницы. Голубой блеск- словно два сапфира, и если слезами скатятся, хоть добавляй к сокровищам глубоко в подземелье. Губки алые, пухлые, тревожно поджаты. «Да, то верно…», — думает женщина, поднимаясь со своего места и подходя к пленнице со спины, — «Но со мной у тебя все может быть иначе». — Присягни мне на верность, — льется бархатный шепот в уши, холодные ладони опускаются на ее плечи, — И станет не страшен ни отцовский гнев, ни нежеланный брак. Иванка замирает, чувствуя, как голос подкрадывается совсем близко, и губы Бессмертной скользят в опасной близости возле ее шеи. — И если будешь…хорошей девочкой, — ладони скользят по плечам вперед, накрывая ключицы и вздымающуюся в неровном, нервном дыхании грудь, — То обучу тебя колдовству. Сможешь управлять силами, перестанешь быть слабым цветочком, что от любого ветерка гнется, — кончик носа Мораны проходится по замершей шее, поднимаясь и уже откровенно зарываясь в кудри. — На верность тебе? — тихо переспрашивает Иванка, вздрагивая всем телом, по которому холодом разливаются касания неживой плоти. — Да, василёчек. Только и всего. Будешь моей, и тебе откроются такие вещи…о которых ты и мечтать не могла. Девушка прикрывает глаза, ощущая, как внутри перекатывается волнение, смешанное со смущением, замешательством и печалью. С одной стороны — предложение весьма заманчивое, а с другой… — А в чем разница-то? — произносит она спустя паузу, обернувшись лицом к Моране, и всматриваясь в острые черты лица взглядом пронзительным и грустным, — Менять хозяина на хозяйку? — Действительно не понимаешь в чем? — зло сощурив глаза шипит женщина, с силой сжимая ладони на хрупких плечах. — Все неволя… — Иванка отводит взгляд в сторону, — Дары твои, а что толку? Лишь перестану быть послушной, отберешь их. Какая разница, чьей быть игрушкой? И чем твоя власть от власти отца отличается? Морана выпрямляется, окидывая девушку раздраженным взглядом. — Ты не понимаешь от чего отказываешься, — бросает она холодно. — Быть может, — Иванка зябко ежится, ощущая прилив прохлады на физическом уровне, — Но я не вещь, которую можно купить. По крайней мере я не хочу ей быть — и продаваться по своей воле немногим лучше, чем быть проданной. И предавать дом — бесчестно. — Ох, моя милочка, — усмехается Бессмертная, хватая девушку за подбородок и разворачивая лицом к себе, — Ты уже вещь, и вопрос лишь в том, хватит ли тебе ума сделаться вещью ценной. Но, судя по всему, нет. Иванка, нахмурившись смотрит в холодные лиловые глаза прямо и бесстрашно, превозмогая горечь и тоску, отчаянной птицей бьющиеся в груди. Еще несколько мгновений Морана буквально пронзает ее взглядом, а затем отпускает лицо, мазнув по нежной коже когтями до крови. «Она…ей все равно, чего я на самом деле жажду, ничто кроме ее желаний ее не интересует, и свобода и силы от нее — лишь иллюзия», — думает Иванка, отворачивая голову и сжимая нежный шелк платья на коленях в кулаки. Бессмертная более не одаривает ее ни словом, ни взглядом, выходя прочь из обеденной залы. «Идиотка… Как будто у нее вообще есть другой выход, кроме как сдаться в мою милость», — мрачно размышляет женщина, отстукивая каблуками по каменным коридорам, — «Из замка ей не выбраться, никто ее не спасет, так на что она надеется? Было бы больше ума, уже бы сама ластилась кошкой, так нет, спесь и глупость лезут изо всех щелей…». Морана ощущает, как внутри перекатывается неудовлетворённая тьма. Почто терпишь ее капризы? Возьми свое Жалко тебе ее что ли? А тебя разве кто пожалел? Женщина морщится, отмахиваясь рукой от стелящегося по полу темного морока, стремящегося обвить ее ноги. Дни в замке идут, и Иванка находит для себя неожиданное развлечение: блуждая по длинным коридорам она натыкается на птичник Бессмертной, где большой стаей живут ее вороны. Впервые обнаружив эту комнату, царевна испытала нечто похожее на страх — вороны были большие, с перевернутыми коронами во лбу, мрачные и грозные, как и их хозяйка. Обсидиановые глаза смотрели на нее без всякого дружелюбия, но все же, когда она таки решилась войти, на нее вопреки ожиданиям не накинулись, терзая. Было у царевны и другое опасение: что Моране доложат об этом, и ей запретят, а это вносило какое-никакое разнообразие в однотонные дни в плену. Бессмертной действительно донесли, но та, усмехнувшись, не сделала ничего. И Иванка завела привычку наведываться туда время от времени, позволяя птицам привыкнуть к себе- или скорее позволяя им снисходительно смиряться со своим присутствием. Особенно ей нравятся птенцы, что еще не стали полноценными слугами и тенями тьмы. В какой-то из визитов она находит одного, выпавшего из гнезда и с удивлением оглядывает больших и взрослых воронов: почему не забрали обратно? Птенец жалобно и горько пищит, и опустившись на каменный пол на колени Иванка осторожно берет его в руки, едва касаясь утешающе поглаживая худосочную шею. «Маленький такой, и голоден…», — думает девушка, замечая, что у вороненка непропорциональные крылья: одно много короче и меньше другого. Увлеченная птенцом Иванка не замечает как в птичник тихой поступью вошла Бессмертная, и теперь, сощурив взор, пристально наблюдает за ней. — Он слаб, будет бесполезной птицей, не сможет летать, — жестко произносит Морана, заставляя пленницу резко обернуться — И нет смысла его выхаживать, лучше прекратить эти жалкие мучения — женщина в несколько шагов преодолевает расстояние до Иванки, и уже тянет когтистую ладонь к птенцу, но девушка, встрепенувшись, накрывает холодную руку своей. — Нет, не надо! — Что значит нет? Ты еще будешь мне указывать, как обходиться с моей стаей? — вскинув брови оскаливается женщина. — Пожалуйста, оставь его мне… Я выхожу его, и из него еще выйдет толковый ворон! Морана, сощурив взор, всматривается в заалевшие щеки, тревожно сведенные брови. «Такая ты…вся из себя добрая, сил нет, и тошно, и маняще. Но посмотрим, готова ли ты простирать свою добродетель дальше слов». — Что ж… Ничего не дается просто так. — И что тебе нужно? — тихо произносит Иванка, отстраняя свою ладонь от руки Бессмертной. — Если хочешь птенца, поцелуй меня, — усмехается Морана. «По…поцеловать?» — с удивлением мелькает в голове девушки, и при мысли об этом, внутри все подпрыгивает, словно маленькая рыбка выпрыгивает из воды в пруду и заныривает обратно, — «Мне ее? Что за просьбы срамные, лишь бы унизить меня сильнее…» — Так я и думала, — жестко произносит женщина, смыкая когтистые пальцы на тоненькой шее птенца, от чего из его клюва вырывается жадный писк. — Нет, стой! — Иванка вскакивает с места, решительно и быстро, и замирает у самого лица пленительницы. Поцелуи, это конечно, понятно как, видела и слуг, по углам обжимающихся, и порой, смеясь и краснея щеками, с боярскими девками обсуждали, но то лишь разговоры, а целовать самой, да еще и женщину… «Дурное дело не хитрое», — Иванка, прикрыв глаза, подается вперед, касаясь губами губ — торопливо, нервно, во многом целомудренно и неловко. Она даже не успевает почувствовать, что ощутила — только волнение бьется и прыгает в груди, животе, кончиках рук. — И это ты называешь поцелуем? — насмешливо вскинув брови произносит Морана, укладывая холодную ладонь на девичий затылок. Другая рука ложится на талию, и через мгновение женщина притягивает ее к себе сильным, властным движением. Тонкие губы накрывают ее уста, язык юрким движением раздвигает губы, проникая в рот, проскальзывая по зубам, сплетаясь с языком. Иванка вцепляется пальцами в плечи Бессмертной, ощущая под руками литые мышцы, но холодная кожа на ощупь нежная и мягкая. Все это чувствуется горячо, мокро, очень непривычно и странно, и в животе от этого становится тяжело и томно. Женщина оттягивает ее губу, прокусывая клыком, слизывая выступившую каплю крови. — Вот это поцелуй, василёчек, — насмешливо произносит Морана, разрывая касание, на последок проскальзывая кончиком языка по ране. И следующим жестом Бессмертная коротким и сильным движением ломает шею птенцу- так, что тот и предсмертного писка издать не успевает. Иванка замечает это не сразу- а опустив глаза вниз, резко вырывает уже стынущий трупик из рук женщины. — Зачем! — девушка ощущает, как к глазам подступают злые и горькие слезы, и отчего-то их скрыть гораздо тяжелее, чем те, что от ударов по лицу. — Говорю же, он не выживет. Это раз. То, что ты сделала- не поцелуй, это два, — снисходительно роняет Морана, сощуренным взглядом всматриваясь в повлажневший девичий взор. — Но ты же сказала…- начинает было Иванка, но ощущая, как голос дрожит, замолкает, не желая радовать пленительницу своим болезненным огорчением. — Я обещала тебе птенца- он в твоих руках. О его жизни речи не шло, — пожимает плечами женщина, и развернувшись на каблуках, выходит прочь из птичника, — В мире выживают сильнейшие, василёчек, а удел слабых — ничтожен, тебе стоит уяснить этот урок. Если так желаешь возиться, можешь выбрать себе любого из здоровых, позволяю. Иванка же переводит взгляд на маленький трупик, ощущая, как внутри поднимается волна терпкой горечи. «И…зачем она так, за что», — с отчаянием думает девушка, — «Жестоко, насмешливо…почему она так меня ненавидит». На устах еще горит касание холодных и одновременно обжигающий губ Мораны. «Быть может, у нее просто нет сердца…», — размышляет с тоской Иванка уже позже, в своих покоях, прикинувшись больной и храбро отказываясь от очередной трапезы с навьей княгиней. Разумеется, подобная дерзость, несмотря на попытку скрыть ее благовидным предлогом, не остается незамеченной. Спустя пару дней колебаний и сомнений Морана замирает у дверей пленницы. Внутри жалящей змеей перекатывается раздражение и неудовлетворенность. Птичка слишком строптива. Ее хочется прижать к ногтю, сомкнуть когти на тонкой, лебяжьей шее, хочется чувствовать власть над ней. И хочется видеть в этих васильковых глазах нежную разморенность, пальцы эти хрупкие, грациозные, хочется сжать в своей ладони, притянув стройный стан к себе. Бессмертная чувствовала внутри себя желание увидеть ее покоренной, и вместе с тем ее неповиновение так будоражило. Тебе самой не смешно, дорогая? Ты знаешь, чего ты хочешь. Может, василечку тоже пора понять? Морана шумно вдыхает воздух, даже сквозь тяжелую, толстую дверь ощущая сладкий металлический запах. «Быть может, и пора», — с мрачной усмешкой на устах думает она, отворяя покои пленницы и ступая внутрь, — «Я и так проявила к ней много снисходительности». — Захворала, стало быть? — притворно мягкой интонацией произносит Бессмертная, сбрасывая с плеч тяжелый плащ. — Немного, — Иванка, в тот момент спокойной лежащая на кровати с книгой в руках окидывает свою пленительницу взглядом настороженным и внимательным. — Вот значит как… — лживо миролюбивым тоном, скрывающим опасность протягивает Морана, устраиваясь на краю кровати пленницы, — Это ничего, поправимо. И холодные когтистые руки цепко хватают ее за лодыжку, притягивая к себе. — Чего…чего тебе нужно?! — Иванка пытается отползти назад, руки предательски соскальзывают по шелку, получается какое-то неловкое, медленное копошение. — А ты еще не поняла? — хмыкает Морана, ловя девичьи запястья и смыкая их над головой в крепкий замок, — Ты тут исключительно для моей услады, маленькая пташка. Я была к тебе терпелива, но и мое терпение не безгранично. Иванка дергается, но руки, держащие ее, словно стальные цепи. «Черт…она же говорила в самом начале… Но мне казалось так, припугивает, шутит! Я не думала! Боже, такая дура! Что она сделает со мной?!», — мелькает в голове девушки, пока женщина скользит кончиком носа по ее шее. — Вкусно пахнешь, — холодный шепот опаляет кожу, порождая россыпь разбегающихся мурашек, — Хорошенькая такая, папенька небось расстроился, что не сможет продать тебя повыгоднее, — когти смыкаются на талии, и в следующее мгновение шею пронзают укусом. Иванка тихо вскрикивает, зажмуривая глаза: «Нет, я не смогу ничего ей сделать, она слишком сильная… И чем больше я буду отбиваться, тем больше ей будет нравиться». — Хотя, думаю, отправь я ему пару мешков с золотом за тебя, он бы счел это выгодной сделкой и думать бы забыл… — насмешливо шепчет Морана, спускаясь поцелуями по шее, — Какая разница, заморскому царю, навьей царице, ты лишь скот, выращенный на продажу. Иванка ощущает, как в горле встает комок- от жестоких слов, бьющих в печальную суть ее царевнего удела, от опаляющих прикосновений, от собственной слабости и бессилия. — Но ему и этого не нужно, тебя здесь все бросили, забыли, ни братья не пошли за тобой, ни отец. Помнит ли о тебе твоя сестрица, ради которой ты всем пожертвовала? — холодные руки заскальзывают в отросшие за время плена до плеч волосы и издевательски медленно и нежно начинают перебирать локоны. — Главное, что я о них помню, — шипит девушка, отвернув голову в сторону, — И я знаю, что такое верность, честь, и любовь, а твоему жестокому и черствому сердцу этого не изведать. — О, василёчек, ты снова решила, что можешь дерзить мне… Не в твоем положении, дорогуша, — когти резким движением распарывают платье, распахивая его, оставляя грудь обнаженной, — Любовь это лишь глупость, твоя верность оказалась никому не нужна. А что до чести…недолго тебе осталось быть отягощенной ею, — усмехнувшись, Морана окидывает свою жертву сверху вниз хищным взглядом. Щелчок пальцами- и руки опутывают цепи, надежно скрепляющие запястья. Иванка замирает, всматриваясь в эти лиловые глаза, буквально наполненные похотью до краев. Она видела такие, их бросали пьяные бояре на служивых девок, щипая всякий раз, когда те проходили с блюдом на пирах. — Нет… — тихо и сдавлено произносит девушка, в бессилии дергая руками. — Да-да-да, василечек. Это условия сделки, забыла? — хмыкает женщина, проскальзывая языком от шеи вниз, между грудями. «Хороша, сучка, и глазки такие невинные-невинные», — думает Морана, щекочущим, едва ощутимым движением оглаживая одну грудь, а другой касаясь клыками, скользяще. — Да что тебе так расстраиваться? — хмыкает женщина, ловя в воздухе судорожные, близкие к всхлипам вздохи девушки, — Это все равно бы с тобой случилось, не я, так какой-нибудь неотесанный князек или царек… Морана скользит поцелуями по мягкому животу, почти что удовлетворенно рыча. — Не надо! У меня сейчас…- Иванка толкается ногами, пытаясь отбиться, краснея не то от стыда, не то от драки. Но Княгиня с легкостью ловит ее лодыжки, проскальзывая когтями выше, к коленям, оставляя паутину алеющих царапин. — Да, у тебя калинины дни, — Морана глубоко вдыхает, и пленница ловит в ее взгляде буквально вспыхнувший огонь, — Знаешь, что очень любит нежить, василёчек мой? — на мгновенье женщина поднимается выше, к лицу Иванки, насмешливо щелкая по носу, — Вкус крови. — Чудовище, — сдавлено шипит девушка, зажмуривая глаза. Морана в ответ лишь усмехается, распарывая когтями низ платья девушки, избавляясь от слоев шелка, прикрывающих нижнюю бельевую юбку. — Тебе понравится, — холодные пальцы проходятся по животу, спускаясь ниже, к островку пшеничных волос. Иванка, вздрогнув, сводит ноги, перекрещивая их, пытаясь взбрыкнуть и отстраниться. — Будешь дергаться- высеку, — равнодушно произносит женщина, раздвигая колени движением резким и сильным. — И секи, сколько твоей темной душе угодно, — шипит Иванка, ощущая, как между ног скользят пальцы, едва ощутимо царапая когтями нежную плоть. — Дурочка, тебя хоть раз секли? Ты же царевна- неженка, даже не понимаешь, о чем говоришь, — усмехается Морана, облизывая руку, испачканную кровью, — Сладкая девочка. Вкус крови, да еще и такой, что несет в себе отголосок несбывшейся жизни- совершенно особенное удовольствие для существа, подобного ей. — Я…я не. не. не…женка! — сипит Иванка, ощущая, как пальцы вновь блуждают вдоль ее бедер. Ответом звучит лишь насмешливая ухмылка- Морана тянет бедра девушки на себя, устраиваясь меж ее ног, а девушка оторопело опускает глаза вниз. «Что она творит!» — Иванка наблюдает за тем, как женщина, забрав волосы спадающее на лицо за ухо, прикусывает внутреннюю сторону ее бедра, а затем скользит языком к лону. Девушка чувствует, как ее ноги, что сейчас так уверенно и твердо держат холодные руки буквально бьет мелкая дрожь, а все остальное тело бросает то в холод, то в жар. Иванка зажмуривается, пытаясь взбрыкнуть бедрами, и это возвращается ей цепочкой царапин на бедрах. — Не зли меня, — с усмешкой бросает Морана, сжимая ладони на нежной коже, — Иначе позову себе в помощь парочку слуг, знаю я, как на тебя мои упыри посматривают. Подержат твои ножки брыкающиеся, а я им оставлю тебя в награду, когда сама наиграюсь. Разумеется, это был блеф — ничьим другим рукам коснуться этой мягкой, сладкой нежности Бессмертная не позволила бы. Но припугнуть эту трепетную лань, насладиться страхом и отчаянием в ее глазах — почему бы нет? Иванка замирает, оцепенев в ужасе. По замку бродило много странных существ, и какие-то из них вполне походили на людей, а какие-то пугали ее хвостами, рогами и почти что звериными лицами. В их лапах оказаться точно не хотелось, впрочем, как и в мораниных, но последнего, кажется, было уже не избежать. «Перетерплю», — зажмурив глаза думает девушка, прикусывая губу и не позволяя устам издать панический всхлип. Бессмертная с ухмылкой наблюдает за девушкой — и награждает покорность мягким поцелуем в живот, осторожным поглаживанием ног. Запах молодого, нежного девичьего тела буквально пьянит, смешиваясь с ароматом лона и крови, и Морана ощущает как в собственном паху ярким и ядовитым цветком распускается желание. Но желание обладать этим, забрать эту сладкую невинность будоражит еще больше. Холодные губы скользят вниз, проходясь по лобку, Морана быстрым и ловким движением закидывает стройные ноги себе на плечи, обхватывая ладонями ягодицы и касаясь языком влажных, алых складок. «Вкусная…», — мелькает в голове женщины, язык проходится вдоль губ, слизывая кровь, самым кончиком соскальзывая в девичье нутро, чтобы затем поднять вверх, к клитору, и надавить, сорвав с губ Иванки стыдливый вскрик. Девушка, если бы ее бедра не держали сильные руки, уже давно бы ужом извивалась. Касания Мораны не приносят боли, и упругий, сильный язык скользящий меж ног рождает странный жар в животе, сменяющийся на холодную дрожь в тот момент когда Бессмертная переключается на нежную кожу бедра, вгрызаясь прикусом. «Что…что творит такое, окаянная…», — Иванка мечется по постели, в бессилии сжимая закованные в цепи руки в кулаки. Страх и отвращение к происходящему смешиваются со стыдливым, тягостным удовольствием, что болезненной негой расходятся волнами по всему телу от движений языка и губ пленительницы. Морана же чутко вслушивается в плохо подавляемые вздохи, что почти переходят в стоны, надавливая то сильнее, то мягче, ощущая как тело в ее руках то напрягается, словно струна, то наоборот обмякает, растекаясь по ладоням сладким медом. И с каждым мгновением жар, накатывающий волнами, захватывает внутри девушки все больше пространства, Иванка прикусывает губу, тихо вскрикивая, когда Бессмертная вновь касается так, что все тело прошибает словно от удара молнией. Морана скользит языком плашмя, затем щекочет изнутри, ощущая как кровь смешивается с сочащейся смазкой, и это сочетание ударяет в голову лучше, чем любое вино, из когда-либо испробованных. Мазнув зубами по клитору, она поднимается поцелуями выше, пачкая белоснежную кожу влажными разводами своих окровавленных губ. Иванка тихо всхлипывает, сжимая колени, стыдливо ощущая пустоту, и бьющееся на грани чувство, словно вот-вот и что внутри взорвется, опаляя душу окончательно. — Тише, маленькая, — шепчет Морана, сжимая грудь в ладони и втягивая затвердевший сосок в рот, надавливая клыками. Чуткое тело в ответ вздрагивает, девушка в бессилии дергает ногами, не зная куда деть их. — Хочу видеть твое прелестное личико, когда ты кончишь, — произносит Бессмертная, и Иванка сквозь пелену влажных ресниц видит мутный, наполненный желанием до самых краев хищный взгляд. Девушка и слова выговорить не может, хрипло вздыхая, когда к ней прислоняется холодное тело Мораны, губы вгрызаются в шею, а тонкие пальцы вновь скользят меж ног, ритмично лаская. Иванка сдавленно стонет, сжимая ногами ладонь у своего лона в жажде не то остановить эти движения, не то желая большего. — Какая же ты сладкая, василёчек, — ядовито сладостный шепот царапает ухо, свободная рука оглаживает ее живот, оставляя гряду тонких царапин, захватывая и сминая грудь. Еще несколько скользящих движений по влажной нежности, и девичье тело выгибается, Иванка вскрикивает, а Морана прокусывает нежную кожу на шее напоследок, смешивая сладкое, пронизывающее насквозь удовольствие с острой болезненностью. Проморгав белую пелену перед глазами, Иванка осознает, что ее запястье больше не скованы и слабым, рваным движением подается вперед, стремясь отстранится от Бессмертной. Рука Мораны ложится на бедро — на мгновенье сжимаясь, но после позволяя выскользнуть. — Что ж, василёчек…- женщина облизывает губы, жадно вбирая последние капли крови, — На твоем месте я бы радовалась — в чьих бы руках ты еще такое испытала? Ледяным ушатом на душу проливается вязкий стыд, смешанный с отчаянием, и от этих слов Иванка окончательно срывается, заходясь в слезах, которые, тем не менее, прячет в подушку, давит изо всех сил, задыхаясь и захлебываясь. Она не вполне может осознать, что сейчас случилось, почему это было так горячо, пронизывающе насквозь, и отчего в какой-то момент так отчаянно хотелось, чтобы эти когтистые пальцы не останавливались, а сейчас- до леденящего душу отчаянья хочется умереть. Морана, усмехнувшись поднимается с постели, утирая рот тыльной стороной ладони, всматриваясь в подрагивающее от слез плечи. — Надеюсь, царевна, теперь у тебя не осталось иллюзий относительно того, зачем ты в этом замке. Бессмертная еще несколько мгновений всматривается в Иванку, прислушиваясь к внутренним ощущениям- сладкое, терпкое удовлетворение смешивается с досадливым раздражением. Сладкая невинность, хрупкая, и нет ее больше, ускользнула в ее руки, надломилась в холодных пальцах, растаяла на горячем языке. Омывается теперь горячими слезами, хоронится в дорогом шелке и бархате. «Что ж…пусть оплакивает», — хмыкает Морана, покидая покои пленницы, — «Никуда тебе от меня не деться, василёчек, теперь уж точно». Иванка остается в пустой комнате одна, все еще ощущая на бедре холодную острую хватку безжалостных рук.