***
Тигнари сердечно любуется Сайно, одаривая того участливым и понимающим взглядом. Но этот взгляд был иным, возможно, из-за заплаканных глаз, возможно, из-за ужасно худых скул. Тонкие уши учёного были удрученно опущены, однако каждый раз, когда один из товарищей ступал на порог дома, они поднимались, и Тигнари усердно их придерживал невидимым для друзей старанием. Ведь он не умрёт. Ведь скоро его ушки станут так же оживленно двигаться, как было всегда. Недавно Тигнари подметил, что его губы стали засыхать, приобретя бледно-синий оттенок; боль в груди росла немыслимо быстрым образом, изъедая дыхательную систему, подобно кислоте, запускала свои корни значительно глубже, чем прежде. Это самое малое, что можно было заметить в изменении (ухудшении) состояния. Дражайшие Коллеи и Сайно тревожились за его болезнь, именно они на постоянной основе приходили навещать Тигнари, другие же, если и заявлялись, то молча смотрели в ноги, не в силах поднять голову и лицезреть его болезненный вид. Но это не внушало грусти, наоборот, Тигнари понимал, что при жизни ему удалось повстречать людей, достойных благословения величавых Архонтов. Время от времени Коллеи приносила ему книги о растениях и о животных, рассказывала о своих достижениях, а во время диалога она частенько хваталась за его охладелые ладони, а потом её руки медленно соскальзывали к запястью (верно, Коллеи хотелось таким непроизвольным способом измерить пульс). Как-то раз ученица застала Тигнари за страшным кашлем, разрывающим лёгкие на тысячи глубоких трещин, неспособных затянуться; парень неуклюже прикрывал рот, пытаясь в ничтожных попытках дотянуться до платка, чтобы окаймить белоснежную ткань алыми лепестками смерти. Тогда Тигнари отчётливо почувствовал, как организм обессиленно сдался, позволив болезни безжалостно сдавливать слабые стенки дыхательных путей. Он не мог двинуться, не мог позвать на помощь, не мог и заплакать. Всё, что оставалось — это пожелать счастья близким людям. Коллеи подбежала к наставнику и внезапно застыла, увидев его нездоровье во всём своём ужасающем расцвете. Девочка внезапно поняла, что ничего не может сделать. Она просто смотрела, как человек, взрастивший и воспитавший её, нещадно погибает от неминуемого ненастья. Опять. Опять кто-то страдает, а она лишь внимательно созерцает детали смерти сроднившегося человека. А неизбежная ли это трагедия, идущая нескончаемым циклом? А есть ли хоть маленький намёк на освобождение из пучины сокрушения?.. Коллеи молниеносно выбежала из помещения и, дрожаще сев на колени, начала беспорядочно вспоминать молитвы, которые непорочные монархи посылали прямиком к Архонтам всего Тейвата. Она не знала ни того, как правильно молиться, не знала и точных обращений, но Коллеи искренне верила, что её мольбы направляются к звёздному краю, где святые избранники помогут Тигнари выбраться из четырёх стен болезни и страдания, безукоризненно сжалятся и отпустят его к двум единственным людям, страшно нуждающихся в нём. Коллеи тихо, с покосившейся поступью, вернулась к наставнику и увидела, как его грудь тяжело, едва заметно, но безостановочно поднималась. Такого облегчающего чувства в её жизни не было. И тут в неё нечто брякнуло, она быстро убежала, но также быстро вернулась с тоненькой книжкой и кучкой исписанных чёрной пастой листов. — Т-тигнари… — тоненьким голоском она позвала наставника. Юноша слабо повернулся к обращающейся. — Ты не против, если я тебе немножко почитаю? Тигнари с явным усилием кивнул. Коллеи весь день читала ему свои любимые сказки, а потом принялась зачитывать статьи о грибах Руккхашава, девочка немного нервничала из-за запинок на сложных научных словах, но Тигнари, кажется, не был рассержен. Ближе к вечеру Коллеи показала ему свои прописи по счёту и грамматике, поведала об изученных терминах в биологии. «Недавно я научилась умножать!», «Ещё я узнала, что у жаб и лягушек есть много отличий! Хочешь, расскажу?» В тот день она разговаривала без умолку, изредка кивала под такт собственной речи и не забывала постоянно смотреть в блеклые глаза учёного. Нечто крошечное, одинокое и слабое руководило Коллеи, вызывая оставаться с Тигнари до последнего стука сердца. Вина со стремительной скоростью проглатывала весь рассудок и норовила изничтожить её. Как ученица Тигнари, как девочка, спасшаяся в лесах Авидья, как человек, полностью полюбивший жизнь — она давно умерла. Где-то внутри сражались неимоверно сильные, по своему роду непреодолимые, но равные друг дружке — Смирение и Непреклонная Вера. Тело будоражило, разум леденел, а Коллеи знала одно точно — сегодня она на всю ночь останется с наставником.***
Медленным, одолевающим темпом прошла неделя. Тигнари стошнило кровью со слипшимися сгустками, он больше не смотрит в сторону еды, его вялое тело, страдающее постоянным жаром и лихорадкой, беспрерывно трясётся. Его жилы отравлены, отныне в них протекает лишь неизлечимая хворь. Сайно незамедлительно вызвал врачевателя и запретил Коллеи заходить в дом. Коллеи не чувствовала стук зубов или резко похолодевшие кончики пальцев на руках и ногах, она потерянно смотрела на дверь и надеялась, что врач легко пожмёт плечами и с непринуждённостью сообщит об исполнимом выздоровлении, поведает тайну местонахождения панацеи этого мира. И Коллеи будет всегда-всегда помогать наставнику, никогда не откажет в просьбе, будет честна и совестлива, тогда они с Сайно и Тигнари отправятся вместе посетить какой-нибудь ресторан или же мирно прогуляются по просторам лесов Авидья, но самое главное, они начнут неподдельно ценить каждую секунду рядом со здоровым и счастливым Тигнари. И тут распахнулась дверь с ужасным скрипом, который жестоко впивался в уши, только Коллеи его не слышала. Окружение казалось ненужным, её внимание всецело остановилось на безутешно плачущем Сайно. Его вид походил на человека, живущем в страшном знании; человека, который резко вздрагивает, понимая, что в любой момент ножницы рассекут тонкую ниточку чьей-то жизни — и все знали чьей. Для Коллеи было поистине удивительным открытием, что Сайно способен на такие пылкие эмоции, что он чувствует то же самое. «К сожалению». Сайно приблизился к ней и сухо, через силу, вымолвил: — Говорил он недолго, и у него был такой хриплый голос… будто он вот-вот потеряет его, — и новая порция мокрых чувств вновь навернулась из глаз. — Он сказал лишь, что искренне рад за твои успехи и как никогда горд тем, что смог воспитать такую умную девочку, как ты. А потом добавил, что даже сейчас мы делаем его счастливым… — он не смел продолжить и с ощутимой горечью отвернулся. Врачеватель в сторонке привычно поправил очки, бесстрастно сказав: — Ему осталось не больше пары часов, — он откланялся и поспешил скрыться из виду.***
Сайно исступлённо грыз заусенец и в неистовой интенсивности облизывал палец, вовсе не замечая собственных действий. Кровь струилась, слюна стекала; язык и кожа прекрасно это чувствовали, а вот Сайно — нет. Что-то истошно обвиняло его, отбирая возможность очнуться от печали и принять действительность в её истинном обличье без привязанности и парирований. Но так не получалось. Взор Сайно ненароком упал на нетронутую корзину фиников, принесённую день назад. Никто этого не хотел. Никто его не мог упасти. Судьба сама решила, что одной благородной душе следует заглушить ритм сердца именно в эту ночь. В Сайно непрестанно сверлила истощающая боль, казалось, он мог каждым участочком кожи испытывать неисчерпаемые муки друга. Но генерал махаматра так и не понял, насколько правильно поступает его ослеплённое сознание. Лицо Сайно перекрыла гримаса, пугающе деформируя испуг и тревогу. Его рыдания безнадёжным эхом отдавались по комнате, слëзы выступали изо всех уголков глаз. Его гортань была проткнута словно тысячью клинками от громкого вопля. В этот раз он искренен с эмоциями и душой. В этот раз он по-настоящему пожалел, что не может запереться со своими хаотическими чувствами внутри. «Почему мне так больно?..» — тишь послужила не самым содержательным ответом. Сайно подсел к Коллеи и ненавязчиво обнял её. Девочка могла почувствовать, как их сердца скрипели в едином такте. Смерть — неправильное слово, как и само явление. «Неправильно, неверно, в конце концов, ужасно несправедливо разлучать смертников так рано!» — она хотела прокричать на весь Тейват, прокричать и услышать клич человека, который пробудит её от кошмара. В их души хладнокровно вонзились осколки меланхолии, в них гнили остатки любви и милосердия. Всё, что осталось у Коллеи и Сайно — закрытое, беспробудное пространство, где не осталось ничего целого и живого, лишь один грустно погибший цветочек на подоконнике, чем-то отдалённо походящий на своего хозяина. Последние угольки неравнодушия бесследно потухали, зажигая совсем новый огонь. Коллеи переносила мучительную утрату, ясно открывающую глаза на предательство со стороны Небесных правителей. На кой в них верить, если они не способны сберечь самое близкое, что было в её жизни?.. Сайно не контролировал ни ситуацию, ни себя. Он прижал Коллеи ещё ближе и заплакал ещё сильнее. Он больше не Вершитель таинств, он больше не генерал махаматра, он сейчас вообще никто. Стыд, горечь, потеря… это ему переживать не единожды, но почему он ревёт, как необузданная девчонка? Почему в нутре крепко затаилась скрытая тревога? Почему эти страдания были так хладнокровно посланы каким-то неповинным юношам?! Чем они это с Тигнари заслужили?.. Сайно вмиг осознал, что перед его носом сидит немного подрагивающая, страшно напуганная и предельно растерянная девочка, переживающая это несчастие ровно с такой же пронизывающей скорбью, если не с большей. «...Никогда не бывает легко», — так ведь приписывал Бог мудрости в праведных наставлениях по нравоучению? Прежде, чем стать генералом махаматрой Сайно заучил каждую строчку этих проповедей, тщательно придерживаясь каждому принятому порядку. И толк в этом был: он знал, по какой системе разрешено безошибочно мыслить. «...Беды и потери лишь укрепят сильного человека», — но вспомнив этот лицемерный тезис, юноша вожделел немедля сжечь наставления, целиком воспылая ненавистью ко всему Божественному. Им не знать, что такое человеческая утрата, им никогда не было суждено встретиться с горем смертных. Они не смогут понять, каково глядеть на изуродованный болезнью труп, зная, что когда-то это был полный мечт и стремлений, вдохновлённый вкусом жизни и любовью человек. Сайно гложили чувства треклятого сочувствия, вперемешку с чистой и беззаветной привязанностью. У любви определенно есть недостатки. Внезапно его пробудил неспешный детский лепет. — Он больше не будет мучаться... — тихо и безучастно пробормотала Коллеи. — У нас всё будет хорошо, скоро всё наладится! — в его голосе не было и тени уверенности. «Я бы ответила, что так и будет», — она шмыгнула носом. «Но лично мне больше не хочется врать». Оба ясно поняли, в ту ночьвместе с Тигнари умерли и они.