Братья

                    Ронни слышал, как кто-то пытался что-то ему объяснить, но он не осознавал и половины слов. Они просто проходили фоном, ничего в нём не задевая. Он почувствовал, как тело покачнулось, будто само, и, кажется, он упёрся спиной в стену. Кажется, он медленно сполз по ней на пол. Ронни сейчас едва ли смог бы сказать наверняка, что происходит с ним и вокруг него. Даже когда он жёстко закидывался наркотой, такой потери контроля над самим собой он ещё никогда не ощущал.       Умер? Что значит «умер»? Может, это просто чья-то неудачная шутка? Может, кто-то просто снова хочет причинить ему боль?       Сейчас Ронни был бы рад, окажись это лишь жестокой шуткой.       — Ронни! Ронни, отзовись хоть как-то!       Ронни моргнул и увидел чьи-то перепуганные глаза прямо перед собой. Лицо знакомое. Кажется, даже человек какой-то важный в жизни, только вот узнать его сейчас — слишком сложно. Ронни медленно сфокусировался, запоздало ощущая режущую боль в ладони. Неловко изогнул кисть, поднимая руку и поднося к глазам.       Кровь. Какие-то осколки. Откуда здесь стекло?..       — Ронни, тише. Дай мне руку, — тихо, но со слишком чётко различимой дрожью в голосе, попросил всё тот же человек, сидевший напротив.       Ронни не стал сопротивляться, когда вокруг него засуетились люди. Его подняли на ноги, оттащив к ближайшему стулу, и Ронни сломанно дёрнулся всем телом, упав на него, будто тряпичная кукла. Тихо вскрикнул, почувствовав, как кто-то стал вынимать осколки стекла из его ладони.       Боль тут же отошла на второй план, когда его тёмные, слепо блуждающие глаза зацепились за осколки того, что было его телефоном. Он что, сломал его, сжав в руке?..       «Умер. Погиб в аварии», — тут же отдалось эхом в сознании.       Ронни дёрнулся, вскакивая на ноги. Он не видел мелькающих рядом с ним лиц, не слышал их слов, лишь чувствовал руки, что пытались его удержать на месте. Ронни инстинктивно напрягся, изгибаясь, вырвался и побежал прочь. Ему было н-е-о-б-х-о-д-и-м-о убедиться в том, что всё, услышанное им из трубки уже мёртвого телефона — ложь.       Мёртвого. Он умер.       Ронни истерично вцепился ладонями в руль, сжимая зубы, чтобы не заорать от дерущих изнутри страха и боли и от взорвавшейся болью ладони. Упёрся на мгновение лбом в остро выпирающие костяшки. Господи, когда он успел оказаться в машине?..       Машина привычно заурчала, нога выжала газ, руки крутанули руль. Нужно было сосредоточиться на дороге, нужно было думать, нужно было… Думать не хотелось.       «Остановись», — прозвучал в сознании такой родной голос.       Ронни испуганно вскрикнул и резко выжал тормоз. Раздался визг шин, и машину вынесло на обочину под матерные гудки проезжающих мимо водителей. Ронни сидел и слышал лишь свист ветра от проносящихся мимо машин и стук собственного, сходящего с ума сердца. Осознание текущих по лицу слёз догнало не сразу.       Разбился. Погиб.       Остановись.       — Энтони, ты не смел, слышишь, — прошептал Ронни и сам не узнал своего голоса. — Ты же единственный, кто у меня есть. Ты не можешь меня так оставить.       Избитые, затёртые в кровь и слёзы фразы, но кроме них ничего больше сейчас не могло сорваться с потрескавшихся чуть дрожащих губ. Ронни закрыл глаза, стирая слёзы кулаками, и невольно зашипел, когда солёная влага попала на свежие раны. Медленно втянул носом воздух, кое-как успокаивая сердцебиение.       Когда он снова вывел машину на дорогу, на лице застыла искажённая потерей маска, а руки нещадно дрожали, но увидеть это смог бы лишь тот человек, который прошёл через подобное.

***

      — Я не вынесу, — сорванно прошептал Ронни в пустоту квартиры, сидя на полу и подпирая спиной стенку. Открытая и только начатая бутылка с алкоголем полетела в противоположную стену, разбиваясь на осколки. Ронни закрыл лицо руками, прячась от самого себя. — В меня никто никогда не верил, кроме тебя. И не поверит. Я не смогу один.       Ронни часто поражался тому, что он всё ещё жив, несмотря на всё то, что было в его жизни. Измученное наркотиками и алкоголем тело, переломанная жизнью психика — он думал, что сгинет первым. Он, на каком-то этапе жизни, даже смирился с этим, воспринимая, как должное.       Но он никогда не смел допускать, что шедший рядом с ним всё это время Энтони уйдёт первым. Уйдёт по такому бесполезному и несправедливому стечению обстоятельств. Уйдёт, не сказав ему, что делать дальше.       Теперь Ронни было не у кого спросить: «Как мне это пережить?». Не к кому было пойти с какой-то повседневной дурью, над которой они оба просто посмеялись бы.       Ронни сидел на полу собственной квартиры и не мог осознать, не мог принять того, что у него вырвали и растоптали последнюю тонкую ниточку, связывающую его со словом «семья». А у других ничего не изменилось. Ни у кого больше мир не рухнул.       Ронни не понимал, как жизнь могла просто продолжаться, когда ему казалось, что небосвод окончательно потускнел. Если у него и были ещё хоть какие-то порывы к желанию верить, то теперь от его веры остались лишь лохмотья, которые сейчас легко дожирало пламя в груди.       Это пламя душило, срывая с губ тихие болезненные стоны. Хотелось только одного: закрыть глаза и больше никогда не открывать, чтобы не приходилось выходить на улицу, где от тебя все чего-то ждут, а ты не можешь выдавить элементарной улыбки вежливости; чтобы не приходилось выслушивать чужие проблемы, которые кажутся такой чушью, что хочется заорать даже на достаточно близких друзей.       Ронни казалось, что его замкнуло в двух переменных состояниях: желание бить лица и орать, срывая голос, и полное отсутствие желания делать хоть что-либо. Что то, что другое высасывало, медленно, но планомерно уничтожая.       — Что мне делать, Энтони?! — разрезал тишину квартиры болезненный крик.       Тишина не ответила.