Сказки на ночь

      Это было прекрасное место полное магии и зелени. Высокие деревья, похожие больше на причудливых великанов, подпирающие своими кронами тяжелый небесный свод, стояли тут с незапамятных времен. Здесь прямо в середине волшебного леса и раскинулось небольшое поселение. Домики маленькие, не больше двух этажей, казалось, сливались с местной фауной и были разбросаны тут и там. Впрочем, людей здесь было немного и все друг друга знали. А столичный совет магов будто бы и вовсе забыл про их существование, оставив деревушку оторванной внешнего мира. В воздухе, если присмотреться, можно было различить чуть поблёскивающие переливы магии, которая переплеталась между собой тонкими, едва уловимыми нитями. Это было место, в котором почти ничего не менялось со временем. Поэтому, приезд семьи Сано стал настоящим событием. Инуи Сейшу       Инуи хорошо помнил, как к ним в деревушку пришли новые люди, для Сейшу это было чем-то необычным и он с замиранием сердца и робкой улыбкой на губах наблюдал, как семья Сано не спеша направлялась к своему новому дому. Маленький Инуи держался за теплую руку своей сестры, и нетерпеливо дергал маму за подол струящегося голубого платья — ему с присущим детским любопытством хотелось знать все.       Сейшу провожал взглядом черноволосого юношу, который совсем не вписывался в эти края, жителям которого присущ светлый оттенок глаз и волос. Тот же, будто поняв, что думают о нем, повернулся и посмотрел прямо на Сейшу, слегка улыбнувшись, от чего выражение его лица с умиротворённого сменилось на добродушное. Он, как и сам Инуи, держал за руку сестру, только не старшую, а младшую. Та в стеснении жалась ближе, пытаясь спрятаться от посторонних любопытных взглядов. По левую же руку, чуть отставая, шёл парень чуть ниже, с серебряными волосами, цвет столь необычный, что Инуи казалось, будто сама луна собирала ночью отблески звезд, чтобы позже создать что-то настолько потрясающее. Кожа оттенком настолько теплым, похожим на золотистый песок, что тут явно по мнению Сейшу не могло уже обойтись без яркого солнца. Позади всех шел ровесник Сейшу. Тот был невысок ростом, держал руки в карманах и лениво пинал камешек. Он был удивительно похож на самого старшего из семьи, как точная маленькая копия вылепленная из глины.       Шиничиро был действительно удивительным, не только потому что был внешне не похож на всех, кого прежде знал Сейшу, нет, совсем не поэтому. Поразительно было то, что он не уступал в магическом потенциале Тю — маме Сейшу. Та была старейшиной деревни и по совместительству сильнейшим магом в их маленьком поселении, что накладывало на нее определенные обязательства. Она поддерживала магию в этом месте, следила чтобы та всегда находилась в гармонии с жителями, не нарушая их покой. Разбиралась с проблемами деревни, начиная от масштабных и заканчивая самыми незначительными. В ее обязанности также входила связь с городом, что осуществлялась через чудотворный камень на самом краю деревни. Тю использовала магию бабочек, чтобы за всем уследить. Этих хрупких маленький созданий здесь было больше самих жителей. Они кружили в воздухе, блестели в полуденном солнце. Сейшу находил это очень красивым.       Шиничиро же нравилось их совсем небольшое озеро. Оно было по-настоящему крохотным, больше похожим на глубокую лужу. Сано нравилось опускать в него босые ступни, он мог подолгу сидеть так, вводя пальцами по водной глади, тихо напевая незатейливый мотив очередной баллады, пока маленькие рыбки следовали за движениями его руки в причудливом танце. Пожалуй, он был единственным, кто так делал, всем остальным озеро казалось ужасно холодным и невзрачным. Хотя с появлением Шиничиро оно явно преобразилось, а рыбок в нем стало больше и те потихоньку начинали сверкать магией, которой их напитывал Сано. Это было похоже на то, что Тю проворачивала с бабочками.       Сейшу нравилось проводить время с Шиничиро, он оставался у них так часто, что Акане в шутку говорила, что ревнует своего брата к семье Сано. Но, несмотря на всё, она всегда варила земляничное варенье, что так нравилось Шиничиро. И все для того, чтобы ее любимый младший брат радовался, унося его с собой в чужой дом. Акане прекрасно видела как Сейшу с нескрываем детским восторгом смотрел на старшего, совсем как щеночек. Сама Акане находила это милым и с радостью потакала всем прихотям своего брата. Но она была достаточна честна с собой, чтобы признаться, что скучает по тем временам, когда Сейшу с таким восторгом смотрел на нее, и как они вдвоем в тайне от родителей сидели всю ночь, выдумывая истории, и ели свежие ягоды.       В доме Сано всегда царил беспорядок. Здесь можно было наткнуться на книги Майки в толстом переплете, которые никто не понимал; на кружки с кофе, которые Изана оставлял везде, где только мог; или на самодельные пепельницы Шиничиро, которые тот делал из первого, что попадется под руку, или на его разбросанные вещи. Эмма пыталась держать дом в чистоте, но банально не успевала за всеми своими братьями.       Инуи нравилось проводить время с Шиничиро, невольно узнавая детали о других членах семьи: например, Майки изучал язык фей, что давно вышел из обихода, его знали, разве что, сами феи, да и то не все. Майки казался Инуи странным, поэтому он не сильно удивился, узнав, что тот изучает древний язык из книг, перетянутых тканью и прошитых золотыми нитками.       Как-то Шин поведал Инуи, что Изана является фамильяром. О фамильярах Сейшу знал не много, самые крохи. Первое — о том, кем они являются они узнавали в 13; второе — они не могли долго находиться в человеческом обличии, не заключив договор с магом; третье — договор мог быть любым; и четвертое, последнее, что Инуи помнил, — они усиляли способности своего хозяина. Шиничиро тогда попросил Изану показать, и тот, поджав губы и слегка нахмурившись, все же обратился, помещаясь в протянутую Шином руку. Совсем маленький серебряный дракон помещался в ладони, поблескивая чешуйками. Старший Сано бережно поглаживал его второй рукой по голове и маленькому тельцу. Тогда Инуи окончательно решил, что Изана неземной. Слагали легенды, что драконы обитали в поднебесье, было ли это правдой?       Он не редко обедал или ужинал тут, а не у себя дома, и Изана даже пожертвовал ему одну свою кружку в постоянное пользование, а Эмма всегда накладывала ему побольше тушеного мяса, запомнив, что Сейшу оно нравится. А после приёма пищи, Шиничиро всегда трепал Эмму и Изану по голове. Эмма хмурилась, несильно била по рукам за испорченную прическу, и убегала в свою комнату, топая маленькими ножками по старой деревянной лестнице. Изана же принимал это с благодарностью, чуть тянувшись за поглаживающей волосы рукой, старательно пытаясь это скрыть. Но Инуи уже достаточно его изучил, чтобы понимать эту хитрость. Майки Шиничиро не трогал, хватало убийственного предупреждающего взгляда черных глаз, удерживающего Шина от совершения роковой ошибки.       Это был очередной день, когда Сейшу решил остаться в гостях. Было уже достаточно поздно, но они с Шиничиро не спали. В небольшой комнате тускло светила масляная лампа, лениво освещая окружающие их предметы, из-за чего у тех появлялись причудливые тени. Сейшу нравилось придумывать, на что те пожи. Вон та, небольшая, отброшенная пузатой склянкой с непонятным содержимым, напоминала маленького цыпленка. В душе Инуи царил покой, и он уже готов был уснуть под тихий голос Шиничиро, пока тот неожиданно прервал рассказ, спросив:       — Ты когда-нибудь не зашторивал окно на ночь? — Шин, казалось, совершенно не ждал ответа на свой вопрос и сверлил задумчивым взглядом блеклые и плотные ситцевые шторы.       — Нет, — собственный голос показался Сейшу слишком громким в звенящей тишине. Сано теперь смотрел прямо на Инуи, но, моргнув, снова уставился на окно, будто там было что-то до жути притягательное, манящее, завладевшее всем его вниманием.       Шиничиро снова заговорил и голос его был тягучим и тихим, в полумраке комнаты казалось, что он делится с Сейшу страшной тайной.       — С детства говорят, что ночью на улицу выходить нельзя. Светлая магия правит днем, а темная ночью — во всем должен быть баланс. Все наши страхи оживают ночью, встают вместе со всей нечестью, которая таится днем по задворкам и не смеет высунуться на улицу при солнечном свете. Мне всегда было интересно, что происходит ночью, пока все сладко спят в своих постелях. Запретный плод всегда сладок, а любопытство многих губит, любопытство — грех, но все мы грешны, всем нам оно присуще. Иначе как бы люди изобретали что-то новое, наука шагает вперед благодаря безумцам, которые рискуют, — Шиничиро закуривает, голос его — сладкая патока, и Сейшу внемлет ему, не смея прервать. Слушает с любопытством впитывает в себя все слова, словно морская губка.        — Нельзя выходить на улицу ночью, если хочешь жить, а в доме обязательно должен быть магический амулет, и тогда они не смогут зайти и навредить.       — Кто они? — решается спросить Сейшу.       — Все те, кто передвигается под покровом ночи, — дым от сигареты давно заполнил комнату, в нем отдаленно можно услышать запахи трав, но больше лишь горечь. Сейшу не жалуется, он привык, а запах табака, наверное, всегда будет ассоциироваться у него с Шиничиро.       — Но почему нельзя открывать шторы? Нам нельзя на них даже смотреть? Чего так боится совет магов? Получается, что никто никогда не видел то, чего все так страшатся, — Сано чуть наклоняется и прожигает сигаретой маленькую дырочку в шторе. Сейшу смотрит на это с нескрываемым ужасом.       — Зачем? — голос у Сейшу подрагивает, как пламя в масляной лампе. Тени от предметов теперь не кажутся ему добродушными зверушками, теперь они напоминают ему когтистые лапы, которые тянутся прямо к нему, желая утащить в самую тьму, неизведанную и жуткую. Запах табака оседает, горчит, душит. Сердце готово выпрыгнуть из груди и упорхнуть, как птичка, но ребра, словно клетка, держат его надежно, сковывая в теле. Сейшу впервые так страшно, он дрожит, и не в силах больше не вымолвить ни слова, лишь натягивает одеяло повыше, до самого подбородка.       Шиничиро сидит какое-то время в оцепенении в полной тишине, потом вздрагивает и будто выходит из транса. И смотрит, смотрит на Сейшу, и глаза у него черные-черные, как глубины океана. Он смущённо улыбается, повторяя:        — Прости, прости, я не хотел тебя пугать, — чешет макушку и вновь превращается в того доброго и привычного Шиничиро, каким Сейшу привык его видеть. Он подходит к кровати и ложится рядом под одеяло, обнимая. От него пахнет сигаретами и маслом — привычно. Сейшу жмется под бок и становится совсем тепло, а клешни липкого холодного ужаса немного разжимаются. Присутствие Шиничиро рядом лишь притупляет страх, и Сейшу не в силах успокоиться, внимательно наблюдает за отверстием в шторе всю ночь, боясь, что оттуда может вылезти неведомое ему чудовище, но этого не происходит. Ничего не происходит и наступает утро. И пусть Сейшу ничего не разглядел в прожиге, кроме кромешной тьмы, он почему-то уверен — они с Шиничиро впустили что-то по настоящему страшное. Чудовище вошло.       Он завтракает оладьями, которые приготовила малышка Эмма, а позже убегает домой. С того дня, проходит неделя прежде, чем он снова появляется на пороге дома семьи Сано, и все же теперь на ночь он остается у них на порядок реже. Шинчиро лишь виновато улыбается и примирительно качает головой, никак не пытаясь это обсудить и ни о чем не спрашивая.       Сейшу проводит с сестрой больше времени. Они собирают упавшие яблоки с красными боками в большую плетенную корзину, когда он решается спросить.        — Думаешь чудовище может ходить по нашей деревне? — и видя озадаченное хмурое лицо сестры, машет рукам, спешно добавляя:        — Не смейся! Просто ответь, ладно? — сестра молчит несколько долгих секунд, задумавшись.       — Не думаю. Дьявол не может войти сам, — она говорит это не принужденно, поднимает яблоко с сырой земли и, протирая его о розовую юбку, откусывает кусок.       — Сладкое, — говорит она.       Сейшу не говорит, лишь молча наблюдает, как первый покрасневший кленовый лист срывается с ветки и падает в зеркальную лужу, в которой секунду назад отражалась его сестра — сейчас лишь водная рябь. Осень наступила, а сердце гложет тревога.       Его сестра кружится по комнате в новом платье, в руках у нее красные георгины, она бережно прижимает их к лицу, на щеках горит румянец, она широко и счастливо улыбается. Голубые глаза, обрамленные густыми светлыми ресницами, мечтательные и озорные. Она говорит быстро-быстро, Сейшу не успевает все понять. Но улавливает общую суть. В книгах это называют любовь, он знает, он читал. Его сестра говорит о бабочках в животе, а Сейшу никак невдомек — как это бабочки могут быть в животе. Если они появляются там из-за любви, то Сейшу не нужна никакая эта ваша любовь. Не хватало ещё, чтобы внутри него жили насекомые. Его сестра называет его глупым, целует в щеку и говорит о загадочном парне, Сейшу не знает как его зовут, но благодаря сестре уже знает, что тот самый лучший. Акане обнимает на прощание, еще раз целует его в щеку и, схватив свою тряпичную сумку, убегает на свидание с единственным и неповторимым. Сейшу ставит цветы в вазу, о которых та в спешке забыла. Он смотрит в окно и машет рукой, Акане улыбается солнечно, и машет в ответ. Он провожает в окно светлую макушку сестры.       Акане не возвращается. И Цубаса измеряет комнату широкими шагами. Нервный, что совершенно ему не свойственно. Отец, раньше всегда собранный, не может найти себе места, он то и дело бросает взгляд на дверь, порываясь пойти искать дочь прямо сейчас. Но не нельзя — ночь. Мама сидит за столом, высокая и статная обычно, но сейчас, сгорбившись, она кажется совсем прозрачной, тонкой и маленькой. Ей с трудом удается удержать кружку в дрожащих руках. Ночь кажется ужасно долгой, как будто ей нет конца. Никто их них не спит. Никто из них не пытается заговорить.       С самого утра всей деревней они ищут Акане, поиски продолжаются без перерыва. Акане нигде нет, кажется, что они обыскали каждый камешек и посмотрели за каждым деревом, но не находят ничего, что могло бы помочь в поисках, и вывести их на путь, ведущий к его сестре. Она будто провалилась сквозь землю. Ее находят неожиданно, под конец дня, когда на небе появляется багряный закат, в месте, где, казалось, проходили уже тысячу раз. Ее находят в озере среди красных листьев клена и рыб. Акане больше нет. Сейшу теперь не слышит ни плачь родителей, ни полный ужаса шёпот, ни слов сочувствия. У него в голове белый шум и всего один вопрос: рыбы здесь всегда были оранжево-красные? Это было правда тихое место, до приезда семьи Сано.