Безобразная фея

Австралия. Сидней. 2005 год.       Мальчик пяти лет расположился возле камина, поджав ноги. Он завороженно наблюдал за языками пламени, исполняющими только им известный танец огня. Прекрасно. Горячий воздух ударил в детское веснушчатое лицо, обдавая мелкой испариной. Легенда гласит, что огонь символизирует в человеке горение сильных пламенных страстей: вера, любовь, вдохновение, вожделение. Но также он является предвестником беды, опасности и фанатичного искушения. Маленькая рука непроизвольно потянулась к камину, высокий перепад температуры спровоцировал обжигающее чувство на кончиках пальцев. Но ему не больно. Совсем. Ещё чуть-чуть и он вспыхнет, словно спичка, вымоченная в бензине, от чрезмерного любопытства.       – Феликс! – согревающий душу материнский голос вернул ребёнка в реальность, – к столу! – он резко отскочил от камина, встал на ноги и рванул куда-то в сторону кухни. В то же время мужчина среднего возраста, не замечая вокруг себя домашней суеты, усердно нажимал на клавиши клавиатуры ноутбука, не отрывая взгляда от экрана, и отвлёкся лишь тогда, когда услышал голос жены. – Дорогой, можешь этим не заниматься хотя бы в такие моменты? Рейчел, Оливия, девочки!       – Синоптики передавали дождь, да тут штормовое предупреждение нужно объявлять, – поправил очки на переносице и посмотрел в панорамные окна, по которым изящными жилками стекали капли воды.       – И то верно. Так и без света останемся, ночью перейдём на генератор.       – Какая же ты у меня проницательная! – мужчина окутал жену обольстительной улыбкой.       – А сам-то! – она приблизилась к нему,  чмокнула в губы.       И вот вся семья в сборе. Детский смех осветил мрачную от грозовых туч кухню, вдыхая во всё свежий глоток воздуха. Такие счастливые, открытые, честные и любящие друг друга. Но знали ли они то, что этот вечер станет для них последним?       "Когда Джейн вырастает, у нее рождается дочка Маргарет, и вот уже Маргарет улетает с Питером Пэном на остров Нетинебудет… И так будет продолжаться до тех пор, пока дети не перестанут быть такими веселыми, непонимающими и бессердечными" (Джеймс Барри. Питер Пэн)       Женщина закрыла книгу в бордовом переплете, позолоченные буквы сверкнули в свете прикроватного торшера.       – Мамочка! – Феликс приоткрыл сонные карие глазки, на ощупь пытаясь найти край шелкового одеяла, – а почему они бессердечные? – малыш принял сидячее положение, сгорая от предвкушения узнать правду.       – Детство – беззаботная пора. Вы верите в чудо, – мать всегда была прямолинейна в разговорах с сыном, если бы она хотела обмануть его или создать иллюзию доброго и светлого мира, то скорее отвесила бы себе несколько раз по щекам, – вам не нужно думать о завтрашнем дне, – приложила ладонь к лицу сына, – наслаждайся этим, не спеши взрослеть.       - Пообещай, что, если я приобрету сердце, ты не уйдешь от меня, – сжал цветастое ночное платье матери в крепкие тиски.       – Обещаю, сыночек, – поцеловала в макушку.       Тук-тук. Тук-тук. Темнота. Ужасающая тишина перед неизвестностью. Только дождь неистово барабанит по железному сливу, вызывая раздражение.       Три. Два. Один.        Огненное зарево охватило дом. Мощный взрыв приглушил звуки непогоды. Пламя быстрыми темпами распространилось, унося в свою огненную пучину все больше квадратных метров.       Смерть пришла за ними. Внезапно. Беспощадно. Южная Корея. Сеул. 2022 год.       Секундная стрелка медленно двигалась вокруг оси циферблата, напоминая движения вальса в бесконечном потоке времени старинных часов XVIII-XIX веков. На огромной доске, в несколько человеческих ростов, крупными каллиграфическими буквами было написано название самого известного музыкального произведения мировой классики – Лунная соната. Она же соната лунного света или фортепианная соната номер четырнадцать. Тяжелая, душераздирающая мелодия погрузила аудиторию и находящихся в ней студентов в гнетущую атмосферу разворачивающейся драмы. Она – с высоким социальным статусом, он – нищий музыкальный гений. Но им не суждено быть вместе, их любовь обречена на болезненный для обоих провал в глубокую пропасть. И чтобы спасти её, время начать действовать… время…       – Ёнбок.. – парень склонился над белокурой макушкой, – Эй, Ли Ёнбок! – Джисон с шепота практически срывается на крик, толкая в бок друга; уж слишком сладкий сон забрал его в свои объятия, что практически заставил развалиться, не стесняясь, что говорится, по всей парте, – проснись, мать твою! – улыбчиво перевёл взгляд на профессора, который с нескрываемым раздражением наблюдал за происходящим.       – Мистер Ли, – худощавый, с морщинами на лице и седой пробоиной на короткостриженных чёрных волосах мужчина, стукнул указкой по парте, – если вы еще раз позволите себе такую наглость на моих лекциях… – он нервно поправил воротник своего идеально выглаженного коричневого фрака, – я заставлю выучить вас это произведение в оригинале! И только попробуйте допустить хоть малейшую ошибку… я обещаю, что до выпуска вы здесь не задержитесь! – послышались язвительные смешки присутствующих, – продолжим урок, – преисполненный гордостью преподаватель вернулся на свое рабочее место.       – В чем дело, Ёнбок? – Джисон посмотрел в безмятежные глаза друга. – Не похоже на тебя. Снова всю ночь работал?       Ёнбок утвердительно кивнул. Лишь бы тот отстал. Сейчас он не хотел ни слышать, ни видеть Джисона, но боязнь причинить боль единственному близкому человеку, не нарочно ранить его, убивала. Он вообще не должен здесь находиться.       – И таким образом, Людвиг Ван Бетховен в сердцах обывателей прославился талантливым композитором. В честь его устанавливают памятники по всему миру, а произведения, им написанные, исполняются чаще, чем любое другое произведение известного композитора.       Стрелка часов дошла до двух. Звонок. Студенты подорвались с мест, собираясь своими компаниями в столовую на обед. Сотни оголодавших стервятников ломанулись по лестнице, спеша занять очередь в забитое за ними уже на протяжении долгого времени гнёздышко. Весь этот хаос напоминал давку в общественном транспорте. Час пик, что выводил многих людей из себя, заставляя выплескивать ничем не оправданную агрессию на окружающих.  Ёнбок откинулся на спинку стула, скрестил руки и положил одну ногу на другую, скептически разглядывая цветущие деревья магнолии в панорамных окнах столовой, пока Джисон, расположившийся напротив, уплетал тарелку риса и кимчи. Его чавканье раздражало и одновременно радовало, как нечто родное, любимое, без чего невозможно обойтись. Будь Ёнбок с кем-нибудь другим, столь громко употреблявшим пищу, уже бы давно долбанул лицом об стол, и это лишь один из немногих безобидных вариантов, что вертелись в его больной голове, чтобы приучить к элементарным манерам. Этакая интерпретация всеми известной поговорки «когда я ем, я глух и нем» на собственный лад. И такой холодный ход мыслей не мог не пугать, вызывать отталкивающее чувство или, как минимум, давать явный намёк на то, что с таким человеком, как Ли Ёнбок, дружбы лучше не водить.       Он был одет в чёрную кожанку, в белую, на два размера больше, футболку, заправленную в джинсы, и обшарпанные кеды десятилетней давности. Образ уличного бродяги, который никак не укладывался в голове с его ангельской и обворожительной внешностью. Словно кое-кто тщательно пытался скрыть себя настоящего, представляясь совершенно другой личностью. Это привлекало Джисона, в этой лжи, по его мнению, он смог разглядеть правду, обнажить истину с недостатками на обломках истерзанной души Ёнбока.        – На следующей неделе уже надо показывать проект, – говорил с набитым ртом; в этом и правда было что-то милое, простота, некая непринужденность, – но… – проглотил очередную ложку риса, запнувшись на несколько секунд, – дела в ресторане папы идут всё хуже, я должен помочь ему в эти выходные, поэтому мы не можем собраться… прогоним в понедельник?       – А теперь к новостям последних дней, – большая плазменная панель, прикрепленная к колонне в центре столовой, запестрила вспышками папарацци, – председатель Lion Semiconductors сообщил о завершении сделки по слиянию. С этих минут Lion – крупнейшая чеболи в истории Кореи, ставшая монополистом на рынке полупроводников.       Из Ёнбока словно высосали все соки. Яростный взгляд прожигал лицо улыбающегося перед объективами камер председателя компании. Он был готов хоть сейчас усеять его кровавыми лепестками своим перочинным ножиком, который незаметно для остальных сдавил в кармане.       – Ты меня слушаешь вообще? – Джисон нахмурил брови, но озлобленная гримаса Ёнбока пробрала его до мурашек и заставила уползти в конуру побитой собакой. Ещё одно слово, и он точно разорвет его сегодня на части, устроив грандиозный пир на его останках.       – Извини. В понедельник? Да, конечно. – уголки губ в нескрываемом притворстве поднялись вверх, – если нужна помощь, только скажи.       – Думаю, что мы справимся, – прикусил язык, ковыряя палочками в тарелке. Джисон едва сдерживал слезы, он никогда не любил себя за слабость перед лицом трудностей, но больше всего он ненавидел показывать её на людях, в особенности перед Ёнбоком, который всякий раз его утешает и ищет пути решения сложившейся проблемы за него. Чем он преимущественно и коротает все свободное время с момента их знакомства. Как только рухнет отцовский бизнес, семья Хан останется без средств к существованию, и про обучение в самой престижной музыкальной академии страны можно забыть навсегда. Все мечты, желания – погибнут для Джисона в одночасье, как стремительное падение с многоэтажки, без ощущения боли и последствий. О счастливой безбедной жизни любимого тысячами музыканта можно будет забыть. Она растворится в жестокой реальности нищеты и разрухи.       – Резонансное дело, связанное с исчезновением двенадцати девушек, продолжает ужасать корейское общество. За ходом расследования без преувеличения следит вся страна. Сможет ли Национальное агентство раскрыть дело и найти все двенадцать жертв или же окончательно лишится доверия со стороны граждан? Не пропустите! Репортаж через несколько минут. ****       Едва уловимый запах одеколона с нотками корицы смешался с едким запахом вина и приторной интимной смазкой в односпальном номере. Пелену царившего здесь мрака разъедало несколькими полосками солнечного света сквозь бордовые тюлевые занавески. Два бокала, стоявших на гостином столике, возле которых валялась вскрытая упаковка презервативов, были наполовину опустошены. Где-то, по ту сторону мотеля, раздавались автомобильные сигналы разъярённых водителей, попавших в километровую пробку. Впрочем, очередной цирк уродов, заканчивающийся словесными стычками или, в худшем случае, аварией вселенского масштаба. И все это обратная сторона Каннамгу. Самый богатый район Сеула ничем не отличался от других районов города, разве что изобилием иномарок, цены которых исчисляются в сто, а то и более зарплат обычного заводского работяги, и кучей дорогостоящих пентхаусов, сделанных внутри, наверняка, в до тошноты опротивевшем дворцовом стиле.             Именно так и думают рядовые граждане, куда, собственно, и утекают их налоги для удовлетворения чиновничьего чревоугодия.       Смятые чёрные боксеры свисали на краю матраса. Женская лодыжка сверкнула в дебрях шелкового покрывала, обвивая лежавшую рядом с ней ногу сквозь стон. Пряди длинных каштановых волос небрежно распластались по подушке. Пронесся ураган. Многочисленные засосы плеядой усеяли бледную шею девушки. Кое-где оставались красные подтёки.        Смартфон, лежавший на краю прикроватной тумбы, загремел. Парень недовольно сморщился. И зачем он только поставил на вибрацию, молотившую прямо сейчас, словно кусок мяса, остатки его опьянённого рассудка дешёвым полусладким.        – Слушаю, – приложил мобильный к уху, сглатывая остаток слюны в пересохшем горле; лениво зевнул, ни на секунду не открывая глаз, – Залезьте обратно в пизду, из которой вы по ошибке выползли! – раздраженно сбросил вызов, выкидывая смартфон куда-то в сторону рубашки на полу.       Очередное испорченное утро. Что может быть лучше?       Лежит еще несколько минут. Встаёт. Первым делом хватает пачку Мальборо. С ментолом. Оголённая спина по-зверски разодрана с головы до пят. Ночь и впрямь удалась, да, Хван Хёнджин? Осталось только вспомнить хоть какую-то деталь, чтобы уцепиться за ход событий последних нескольких часов. Голова не соображает. Разум помутился. А в уставших глазах отбивают чечётку до слезоточивой боли бесы.       Столб сигаретного дыма устремился к потолку. И похер, если сработает датчик. Еще одно мгновение без приятного обжигающего чувства в слизистой рта, и Хёнджин сам превратится в неконтролируемый пожар. Заебутся тушить.        Грудная клетка томно вздымалась вверх и плавно опускалась вниз. Длительная затяжка. Выход никотина через ноздри.        Негативные эмоции улетучивались моментально. По всему его телу пробежала волна мурашек. Он скользнул пятернёй в смоляные волосы, с прищуром осматривая беспорядок, что устроил, пока в очередной раз развлекался с какой-то горячей цыпочкой. Он ведь даже и лица не запомнит её, а когда окажется снаружи, вовсе забудет, кого трахал несколько часов назад.       Беспорядочные, наполненные мимолетной страстью и диким желанием связи – норма для Хван Хёнджина. Любовь и вся связанная с ней сопливая романтика угнетала его, словно кандалы, наброшенные на преступника, от которых он настырно пытается избавиться, но ничего у него не выходит. Проще будет вспороть на запястьях вены, и тогда мучения прекратятся, а ни к чему не нужная обременённость обязательствами отношений исчезнет.       – Чёрт, – отломившейся кусок пепла упал на пальцы ног. Теперь будет ожог; тонкие пальцы с красным маникюром по-собственнически обхватили талию Хёнджина, спускаясь ниже, к паху, – ненасытная ты сучка, – искривился в дьявольской улыбке, что утопала за тянущимися к потолку клубами сигаретного дыма, где они постепенно рассеивались, – с тебя хватит, – разорвал хватку Хван, отодвигаясь в сторону.       Новая затяжка. Новый выход никотина. И новый виток удовлетворения.       – Козёл.       – И я люблю тебя, – шлёпнул по упругой заднице, скрывающейся за дверцей душевой; особая избирательность в выборе всегда была сильной стороной Хёнджина. Как говорится, все для лучшей жизни. Главное брать и действовать, без оглядки на последствия.       Достал из скомканных брюк портмоне, вытащил несколько купюр большого номинала и бросил на кровать. Окончательно поднялся, попутно разминая шею. Жадно впился в горлышко газировки. Маленькие струйки воды потекли по подбородку до выпирающих на шее вен.       – Какое же дерьмо, – впрочем, как и всё его чёртово существование.       C отвращением посмотрел на полупустые бокалы.       Будучи капитаном Национального агентства третьего департамента, Хёнджин позабыл о спокойной нескоротечной жизни уже очень давно. Ночевать в придорожных мотелях стало для него обыденностью, а как выглядит его квартира, парень и подавно не помнит. Когда он в последний раз там был? Стоит об этом задуматься, как в голове всплывают беспорядок, грязь, слои пыли и спёртый воздух, лишающий свободы, что так любима Хёнджином, болезненно сдавливая лёгкие бесконечными узлами. По возвращению не помешало бы прибраться, если он вообще доберется до своего жилья, напоминающего уже заброшенное звериное логово.       – Где пройдет встреча?       – Без понятия.       – Врёшь, – направил дуло пистолета прямо в лоб девушки, – у тебя есть десять секунд, чтобы рассказать мне правду, Юджин. Time's up, – пугающий до чёртиков смех захватил сознание девушки. Хищный взгляд цербера по имени Хван Хёнджин превратил её в маленького беспомощного человека, лёгкой рукой подталкивая к краю обрыва. ****       С каждым днём обстановка накалялась. Волки смешались с овцами, а те, кто наделил себя исключительным правом решать судьбы других, продолжали упиваться в сумасшедшем угаре вседозволенности. Вот уже несколько недель страну сотрясает ход расследования резонансного дела о пропаже двенадцати молодых девушек. Недовольство росло, все возможные полицейские структуры дискредитировали себя, а Национальное агентство стоит в одном шаге от полного провала. Ни улик, ни свидетелей, ни малейших зацепок. Полнейшее ничего.        Чёрная BMW X6 с тонированными стеклами въехала во двор, остановившись возле центрального входа здания, напоминавшего своей округлой формой часть римского Колизея.        – Новая машинка, Хёнджин? – демонстративно всматривался в каждую деталь автомобиля; в одной руке держал стаканчик горячего американо.       – Ага. Это мне? – забрал кофе, игриво подмигивая, – благодарю.       – Вот только мне интересно, откуда у тебя, капитана, такие деньги? – издевательски усмехнулся.       – Подался в эскорт.       – Неужели? Хотя, будь ты женщиной, я бы не упустил такой возможности.       И не поспоришь. Красота Хёнджина, можно сказать, исключение из правил. Кодовое имя – принц – что придумали ему напарники в свете этого, льстило Хвану. Хотя нет, он восхищался этим, купался в лучах завистливых глаз, озаряя их по-зверски мучительной улыбкой. Его любили за тело, внешность, и это нравилось ему. Его душа оставалась неизвестной, как Марианская впадина на дне Тихого океана, как Арктика, погребенная под толщей льда, как обросшая многочисленными теориями заговора гибель Титаника. Нечеловеческая красота, дарованная ему от рождения, позволяла Хёнджину манипулировать людьми, перед ним они оставались нагими, в чём мать родила, он читал их, как прочитанную уже несколько раз книгу, как выученную назубок сонату Шекспира с предсказуемым исходом.       – А ты уверен, что вывезешь хоть одну ночь? – смех Хёнджина убивает, пронзает в самое сердце острой иглой, заставляя сгорать от ненависти, – не говори гоп, пока не перепрыгнешь.       – Где ты был? Тебе ведь известно о сегодняшнем собрании?        – Разумеется, – смял стаканчик и, не глядя, бросил через себя в урну, – разве мог я пропустить этот шабаш? Спрашиваешь, где я был? – поджал губы, – да так. Работал. Засовывал говно обратно в жопу лошади. Смекаешь?       – Не совсем, – недоуменно выгнул бровь.       – Не напрягай напрасно мозг, – утешительно похлопал по плечу, прежде чем зайти в лифт, – и да, сразу после этого у нас будет свой девичник. Собери команду, Сынмин. Всех. Без исключения.        Пятый этаж.       В ушах стоял невыносимый гул, провоцируя плеяду трещин на барабанных перепонках. Они вот-вот могли лопнуть. В голове началась не переводимая игра слов, начинённая бредом и абсурдностью. Информация, что смог получить Хёнджин, неминуемо, даже ожидаемо, расколола его на две части.        Кому теперь верить? Что делать дальше?       Хёнджин остановился около двери, не решаясь войти. Судя по шуму за ней, собрание офицеров уже началось, и не хватало только его. Хотя отсутствие или присутствие Хвана вряд ли кто смог бы заметить. Он считался самым младшим из офицерского состава, а потому уважения со стороны возрастных коллег ожидать не приходилось. Мальчик на побегушках. Когда-нибудь они пожалеют.       – Мы собрались здесь, чтобы решить судьбу дальнейшего расследования, – три звезды старшего офицера на форме мужчины ярко блеснули в свете прожектора; на слайде возникли несколько фотографий людей, одна из них оставалась безымянной, с жирным знаком вопроса, – после того как дело обросло новыми подробностями, – неуверенность директора чувствовал каждый из присутствующих, и только Хёнджин, незаметно вошедший, едва сдерживал смешки, – я принял решение о переквалификации.       – Что это значит? – тишина, прерываемая птичьим галдежом с улицы, вызывала всеобщий невроз и едва ощутимую паническую атаку.       – Политики, бизнесмены, криминальные авторитеты, – все, кто в этой стране пытаются заполучить лакомый кусочек и место под солнцем, связаны с этим делом, – указал пальцем на фотографии, – раскрытие правды сотрясет наше общество, если не уничтожит его совсем.        – Неужели вы боитесь, господин Кан Хан Джун? – Хёнджин удивленно развел руками в наигранной ухмылке; все обернулись на него.       – Капитан Хван! Как ты смеешь? Шквал яростной критики обрушился на Хёнджина.       – Отставить! – Хан Джун ударил ладонью по столу, – объяснись, капитан Хван.       – Вы только что потеряли доверие моей команды, директор Кан, – поднялся с места, – помните: львы опасны, игра с ними ничем хорошим не закончится, – Хёнджин сказал то, что понимали исключительно он и директор, для остальных же это были необъяснимые отрывки фраз, вырванные из контекста, – они поиграются и с усладой выпотрошат вас, когда это понадобится, ведь, – лизнул краешки губ; во взгляде бушевал нескрываемый азарт хищника, – игра должна продолжаться, а пешками, так или иначе, нужно жертвовать, – приподнял плечи с притворной досадой на лице, – иначе партия будет проиграна, а королеву разорвут на куски.        Страх. Отчанияе. Злость. Беспомощность. Вот что чувствовал Хёнджин, безжалостно играя на нервах Кан Хан Джуна всякий раз, раскрывая, казалось, тщательно похороненные в глубинах ада завесы тайн вокруг этого дела. И сейчас маски сброшены, а первый выстрел сделан капитаном Хваном. ****       Когда ночь опускается над Сеулом, город просыпается. Он запросто может потягаться за звание так называемой столицы небоскребов с Нью-Йорком, где из-за огромного изобилия высоток люди вынуждены задыхаться от неприятного спёртого воздуха городскими стенами.        Именно ночью начинается самая лучшая жизнь в Каннамгу. Бары, клубы и многочисленные торговые центры штатно работают до трёх-четырёх утра. В свете пёстрых огней баннеров и вывесок улицы наполняются непрекращающимся людским потоком и гулом сотен голосов. Кто-то собирается выпить после тяжелого рабочего дня, утолить горечь совершенных за день ошибок с мыслью о том, что завтра все непременно будет намного лучше, а кто-то спешит отметить значимый и радостный момент, который надолго оставит в памяти яркое послевкусие. Однако не везде корейцам позволено находиться, если это никоим образом не нарушает законы государства. Прежде всего, это игральные заведения, в которых позволено предаваться азартным играм исключительно иностранцам или же слишком влиятельным сливкам общества, хотя уголовное преследование существует и для них. По мнению властей, азарт развращает людей, что ослабляет, в свою очередь, государство, затормаживая общественное развитие. Игра – это наркотик, стоит попробовать один раз – и заживо сгниешь в руках безжалостной зависимости.        Если кто-то в Каннамгу хочет разыграть одну-две игры техасского холдема, сделать ставку в рулетке или же бросить вызов в пай гоу, то каждый уважаемый житель Каннама пропоет: Welcome to paradise. Самое дорогое и престижное казино не только Сеула, но и всей Республики Корея уже долгое время сохраняет за собой статус самого популярного игорного места. Очень часто Рай становится местом сделок крупных компаний и конгломератов, бюджет которых превышает миллиарды вон.        – Господин, всем не терпится начать.       Ёнбок расположился в кресле из коричневой кожи. Откинувшись на спинку и прикрыв веки, имитируя кратковременный сон, парень уныло бултыхал стакан виски в правой руке. Наручные часы в золотой огранке на чёрном ремешке блеснули в блёклом свете электрического камина. Сам Ёнбок был одет в брендовую двойку, в туфли, натёртые до пугающего блеска, и белую рубашку, расстёгнутую на несколько пуговиц. Лицо, хаотично усеянное веснушками, словно небо в звёздных проблесках, нагревалось от приятного жара до лёгкой красноты щёк, лба и носа. Губы, обожженные спиртным, покрылись сухой коркой от недостатка влажности. Шею сдавливал металлический чокер.        – Господин?       Пообещай, что если я приобрету сердце, то ты не оставишь меня. Пальцы неконтролируемо дёрнулись, а лицо сморщилось в болезненном оскале. Каждый сантиметр тела, каждая мышца выворачивались наизнанку в мучительной агонии.       Обещаю, сыночек.       Дыхание участилось, а под ногами разверзлась пучина, лишая всякой весомости. Душа предательски ныла, извиваясь змеёй в конвульсиях.       Взрыв. Нечеловеческий вопль. Феликс!       – С вами все в порядке?       – Пошёл вон! – грубо, надрывисто, с едва уловимым фальцетом; от перенапряжения стакан в руке лопнул, красные струйки, рисуя своеобразные трещины гористого разлома, просочились вдоль ладони. Кровь хлынула на дубовый паркет, оставляя пятна, словно растёкшиеся небрежные мазки акварели, смешиваясь с оранжевой жидкостью и битыми осколками стекла.       С этих минут Lion – крупнейшая чеболи в истории Кореи.       Дрожь охватила тело Ёнбока, тяжёлые каменные глыбы падали на него с высока, сдавливая все внутренности всмятку. Он, едва удерживаясь на ногах, хватался одной рукой за голову, поднимаясь с кресла. Практически спотыкаясь, полетел прямо на стол, хватаясь за его края, болезненно сгибаясь до колен. Приглушенные вспышки папарацци с того репортажа ослепили Ёнбока, заставляя вздрагивать от каждого щелчка фотокамеры, каждого шороха, движения, каждого слова журналиста.        – Я убью вас всех, – с ненавистью всматривался в каждую деталь, в каждую мелочь в обрывках фотографий и слов магнитной доске на стене, – Вы будете молить меня о смерти, – робко, с дрожью в руках провёл пальцами вдоль красных нитей, переплетавших между собой фотографии, заметки, прочие детали доски с ходом какого-то дела. – Эти глаза – последнее, что вы увидите, обещаю… мама… отец… Рейчел… Оливия…       Игра начинается.        Маленький жалкий огонёк превратился в озлобленного на весь мир дракона, способного сжечь все на своём пути.