***
Иногда мысль о том, что воображение человека не способно создавать вещи, которые он сам никогда не видел вживую, наводит на излишне сильную тревогу.
Если вы хотя бы раз видели тех подростков из сериалов, которые обладают богатым воображением, любят комиксы и имеют кучу друзей, то в реальности все эти качества не могут принадлежать одному человеку. Обязательно исключается что-то одно. И это вполне верная аксиома. В ином случае человек просто сходит с ума. Каким же гениальным примером в данной ситуации будет Джерард Уэй. Нет, он не сходит с ума (во всяком случае он так считает). И если бы вы хотя бы раз заглянули бы в его комнату, то точно удостоверились в том, что аксиома, описанная выше, полностью верна. Уэй не был достойным родительского внимания ребенком, а тем более он не был хорошим другом. Но это все он компенсировал увлеченностью вампирами, комиксами о супергероях и своими рисунками, которые казались странными окружающим. Джерарду было шестнадцать, но он уже знал, что если игнорировать их, то они уйдут. Джерарду было шестнадцать, но он уже знал, что разбиванием зеркал не исправить ненависть к себе. Джерарду было шестнадцать, но он уже знал, что вампиры существуют, а он особенный. Или просто так думал. Во всяком случае, ему точно нравилось так думать. Уэй часто не мог спокойно мыть ножи, он падал в обморок от вида иголок и сжигал личные дневники. А еще он рисовал странные вещи. Но он так не считал. Потому что то, что он видит собственными глазами, не могло быть странным. Ему нравилось думать, что когда-нибудь люди поймут, что это не он неправильный, а они. Ему нравилось думать, что в его рисунках больше смысла, чем в бесполезных школьных учебниках и словах учителей. А еще Джерард очень любил осень. Ему она нравилась не благодаря Хэллоуину (хотя его он тоже любил), тыквам, яркой листве и прочему. Ему она нравилась благодаря дождям, холоду, ледяным порозовевшим костяшкам и свитерам. Да, Уэй любил свитера. А еще осенью все время происходило что-то переломное в его жизни. И да, ему было больно в эти моменты. Но ему словно нравилось то, что он испытывает хотя бы какие-то эмоции. И даже эта осень не стала исключением из размытых правил его жизни. Однажды вечером Уэй сбежал из дома. Глупо и безнадежно. Не потому что он не хотел делать уроки, выполнять домашние обязанности или вроде того, нет. Все это было лишь из-за того, что из его ушей почти текла кровь, «благодаря» крикам, доносившимся из соседней комнаты. Барабанные перепонки уже готовы были разорваться, а Джерард хотел было закричать, лишь бы не слышать то, к чему приводила «идеальная» семейная жизнь. И именно тогда он выскочил из окна, натянув большой черный свитер и взяв с собой лишь одну смятую купюру и пачку сигарет с зажигалкой. Джерард никогда не знал, куда идти, хотя и часто сбегал из дома. Обычно он просто бродил по городу, дыша свежим воздухом и полностью погружаясь в свои мысли. Так он сделал и в тот день. Ему нравилось, как пах воздух в это время года. И он наслаждался этой ночной прогулкой несмотря на октябрьскую прохладу и пугающую пустоту улиц. Да, он действительно замерз, но это того стоило. Уэй обожал крыши. А еще небо. И особенно луну. Они дарили надежду. Он часто пролезал на крыши домов и засиживался там ночами, смотря на звезды. Только он один. Именно в такие моменты он чувствовал полную свободу. И ему это чертовски нравилось. Он размышлял о том, каково было бы ему, если бы его полюбили, о том, есть ли во вселенной кто-то помимо людей, и о том, что чувствуют существа, когда умирают. Этот день не стал исключением. Забравшись на очередную крышу, Уэй сел на ее край, обнимая свои ноги. Он смотрел на пустые улицы под зданием, на то, как бродячие собаки перебегают дорогу. Навязчивые мысли, командующие ему одну и ту же мысль, заставили немного отодвинуться, но и это не лишало его пожирающей изнутри тревоги, которая так сильно пыталась изжить спокойствие в голове Джерарда. Он не хотел стать свидетелем убийства. Но он стал им. Глупо и наивно. Уэй вовремя повернул голову, ведь иначе он бы не увидел странного парня, стоящего на другом конце крыши. Это было довольно далеко, но в такой ситуации это расстояние расценивалось несколько иначе. Через секунду внимание Джерарда привлек иной объект. Девушка с темными длинными волосами лежала, распластавшись в бордовой лужице, так приятно расстекающейся вокруг нее. В тишине данная картина выглядела весьма сюрреалистично. Слишком сюрреалистично даже для Джерарда Уэя. Уже тогда, смотря на незнакомую фигуру на крыше, Уэй понял, что вляпался в такое дерьмо, которое даже для него было излишним. Незнакомец стоял во всем черном: в кожаной куртке, футболке, джинсах с каким-то непонятным ремнем и перчатках без пальцев. Причем странно детских перчатках с принтом костей. Джерард видел такие только на маленьких мальчиках, которые хотели казаться крутыми. Но он никогда не думал, что сможет увидеть эти же перчатки уже на убийце. Все происходило слишком быстро. В мыслях Джерард успел вспомнить всех известных ему богов, все известные ему молитвы, лишь бы незнакомец не заметил присутствие еще одного, лишнего для этой картины, человека. Но это было бы слишком скучно для такого неудачника, как он, верно? Со стороны противоположного конца крыши послышался хриплый голос, подзывающий Уэя. Джерард вздрогнул, а сердце колотилось в настолько бешенном темпе, словно скоро взорвется внутри него и забрызгает все вокруг кровью. Уэй поднялся. На самом деле, он не сильно волновался. Нет. Ему даже не было страшно. В глубине души стояло более непонятное чувство. Чувство густой, словно мед, апатии, которая затекала в глубины сознания Джерарда постепенно, но весьма верно. Он не знал, почему именно это чувство охватывало его в тот момент, однако это было лучше, чем страх. Во всяком случае ему так казалось. Незнакомец вновь недовольно окликнул его. Опомнившись, Уэй пошел к нему навстречу, неспеша, хотя так или иначе он понимал, что медлительность в данной ситуации не спасет. Джерард решил остановиться на безопасном для него расстоянии и получше осмотреть незнакомого ему человека. Все его лицо обрамляли бордовые брызги крови, а капли все той же жидкости текли у него по шее и по рукам. — Что ты тут забыл в такое время? — Уже менее недоброжелательно, даже буднично спросил незнакомец. Уэй мысленно выругался, но не ответил на вопрос. Не потому что не хотел. Потому что ответа просто не было. Но, в любом случае, его «собеседник» не стал дожидаться ответа. — Ты выглядишь как ебаный сумашедший, чувак! И после этой фразы Уэй усмехнулся. Так по-детски наивно и легко, как будто сейчас на подошве его кед не оседала кровь, а напротив него не стоял незнакомый и сомнительный тип. Как будто они были друзьями, а тот человек просто смешно пошутил. Хотя на самом деле ничего смешного в этом не было. Но даже после этой фразы Джерард ничего не сказал. — Знаешь, ты мне напоминаешь одного вампира из мультфильма. Он такой же лохматый и бледный. Случается же… — Незнакомец сделал задумчивую паузу, буквально убивая Уэя своим взглядом, выпиливая каждую клетку его тела и медленно вытаскивая его легкие наружу. — Боже мой, да не молчи ты, как будто я и тебя сейчас, ну… Ты понял. Джерард сжал ткань свитера, но нервно улыбнулся. Он всегда улыбался, когда нервничал. — Вампира.?.. — Удивленно тихо переспросил он. — Да. Тебе нравятся вампиры? — Немного. Сквозь полумрак, лишь благодаря легкому освещению, исходящему от круглой луны на небе, можно было увидеть, как незнакомец со странным интересом слегка наклонил голову вбок. Он простоял так еще около минуты, пока Уэй переминался с ноги на ногу и не знал, что ему делать. Однако вскоре этот человек сделал несколько шагов навстречу Джерарду. И, будьте уверены, последний действительно чуть не упал в обморок. Будет очень глупо не упомянуть, какую сильную смесь запахов мог почувствовать Уэй. Различить он мог лишь добрую половину из них: сигареты, кровь и, кажется, приторные вишневые духи. Однако внешний вид человека, который стоял в опасной близости к Джерарду, был более интересным. Вероятно, если бы не кровь, которая была разбрызгана по всему его лицу и одежде, можно было бы сказать, что он выглядел… Комфортно. Знаете, словно это все — лишь костюм на Хэллоуин. А бездыханное тело, лежащее где-то в темноте, — лишь декорация. И все же, выглядел незнакомец если не ровесником Уэя, то уж точно не сильно старше. Темные запутанные волосы касались плеч, на его шее виднелась россыпь разноцветных татуировок, а карие глаза смотрели слишком странно. Такой взгляд Джерард видел лишь у наркоманов во всяких фильмах, которые изредка крутили по телевизору после полуночи. Заинтересованно туманный взгляд, в котором не смог бы ничего прочесть даже самый опытный психолог. Он протянул Джерарду руку. — Фрэнк Айеро. Джерард молчал несколько секунд, не зная, что делать. Как будто под ногами уже не было крыши, а была лишь вода, темная бездна, в которую он погружался все сильнее и сильнее, утопая. Когда Уэй все же заметил, как странно смотрит пара глаз напротив, он пожал руку, не обращая внимания на то, что теперь и его ладонь была испачкана в крови. — Джерард. Джерард Уэй. До его ушей донесся хриплый звук хихиканья. Да, именно так. По-другому это не назовешь. — Хорошо, Джерард Уэй, будем знакомы. Они стоят так еще несколько минут. Фрэнк вглядывается в Джерарда, изучая пустыми глазами каждый уголок его лица, а Джерард думает над тем, что вообще происходит. Он вновь ничего не понимает. Забавно, но Уэй уже не чувствует апатии. Сердце бьется все еще излишне быстро, однако он уже не замечает этого, как было раньше. Он вообще не способен ничего замечать, кроме пугающе-странной заинтересованности нового знакомого. Точнее, пугающей она должна быть, а странной является на самом деле. Вскоре Джерард невольно замечает, что Айеро что-то говорит ему. Затем он рассеянно переспрашивает. Получает настойчивый вопрос: — Сколько тебе лет? И да, в этот раз он излишне сильно поражается тому, насколько это невероятно специфический вопрос. В любой другой ситуации он показался бы будничным, однако когда ты стоишь посреди ночи на крыше какого-то дома, а с тобой разговаривает чертовски странный человек, — который до этого оставил валяться где-то там окрававленный, мать вашу, труп — начинает казаться, что возраст тут уже явно не имеет значение. Нормальные люди расставили бы приоритеты несколько иначе. Джерард, недолго подумав, отвечает на вопрос, и отвечает правдой. Фрэнк никак не реагирует. Буквально никак. Вскоре Уэй спрашивает то же самое у него. Он многозначительно молчит, над чем-то думая, но вскоре выдает: — Я не знаю. — Ты не знаешь… Что? — Джерард пораженно смотрит на Айеро. Действительно пораженно. — Я не считаю, когда и сколько мне исполняется. Кому это нахуй надо? Тем более если умирать я не собираюсь. — А что ты собираешься делать? — Изменить мир, Джи, — Уэй задумчиво нахмурился, то ли от того, как новый знакомый его назвал, то ли от того, как он это сказал. — И как ты собираешься это сделать? Он не получил ответа. Только молчание и вновь этот странный, сверлящий взгляд. На секунду он даже подумал, что сказал что-то не так. Но нет, вопрос был вполне логичным. Поэтому Уэй сделал такой же логичный вывод: Фрэнк Айеро был действительно странным человеком. Но эта странность его влекла. Джерарда никогда никто не увлекал. Он никогда не хотел узнавать других людей получше. Не потому что люди были скучными, нет, просто он не хотел знать, что происходит у них в жизни. Скорее наоборот, он даже и думать не хотел о чужих проблемах. Обычно это лишь ложилось грузом на его плечи, и ему это, конечно же, не нравилось. Но эта ситуация была иной. И его это ни капли не напрягло. Скорее просто удивило. Но не сильно. Потому что он понимал, что этот инцидент в целом был отстранен от всего мира. Как будто это все — сон, который забудется на утро и останется лишь неприятным осадком в сознании Джерарда. И ничем более. — Зачем ты ее убил? Молчание. Опять. Словно Айеро действительно не знал ответа на вопрос. Но такого быть не может. Беспричинных убийств не бывает, и это знают все. Как и случайных. — Если пообещаешь, что это останется лишь между нами, Джи. — Фрэнк не стал договаривать предложение. Может потому что и без того было понятно, что он имеет ввиду, а может потому что он просто не хотел. Так или иначе, Джерард кивнул. И так или иначе, Фрэнк действительно рассказал. И это было как само собой очевидное. Конечно же, Уэй не рассчитывал на то, что его новый знакомый делает это ради благой цели или вроде того, но истинная причина его даже успокоила. Нет, не так, она его обнадежила. В какой-то мере обнадежила. Теперь он знал. Они разминулись в полночь, договорившись, что все их разговоры останутся похоронены на той крыше навсегда. Но Джерард в действительности не хотел хоронить Фрэнка Айеро в неизвестности ночи и крови, медленно стекавшей по его татуировкам.***
По запястьям Джерарда Уэя простирались белые, бледно-розовые, алые и красноватые полосы, заканчивающиеся лишь где-то на его угловатых плечах. Он никогда не хотел их наносить. Он считал, что без них он был бы красив. Неужели без шрамов он был бы красив? Их не видел никто, кроме него самого и темноты ночи, которая царила тогда, когда во время очередных приступов единственной, что было в силах Джерарда — наносить увечья снова и снова. И ему от этого не становилось легче. Но он хотел верить, что однажды станет. Он не хотел умереть, потому что если бы это было так, то его давно бы уже не существовало. При желании всегда можно раздобыть пистолет, найти подходящую крышу или особенно острое лезвие. Но он не желал. Он не был особенно сильным для этого. Он не хотел признавать, что боялся. Он лишь не терял надежды на спасение. На то, что кто-то поможет ему слезть с обрыва в самый последний момент. Но помогать было некому. И он отчаялся. Он потерялся. И это было главной проблемой Уэя. Джерард вечно отставлял и закрывал зеркала, прятал от них свой взгляд. Не потому что он боялся увидеть в них что-то страшное. Потому что он боялся посмотреть на себя. Боялся начать изучать каждую свою родинку, каждую прядку волос и каждую неровность лица, которую никто в жизни бы у него не заметил. Он действительно уставал смотреть на свое лицо. Но если он все же начинал на него смотреть, то доводил дело до конца, желая стянуть с себя кожу, лишь бы исправить хоть что-то. Иногда Уэй действительно хотел взять кухонный нож и вырезать свои щеки, обрезать острый кончик носа, а потом выколоть себе глаза. Это пугало, напрягало, иногда доводило до дрожи. Но Джерард прятал от себя же ножи, а значит все должно было быть в порядке. Знаете, что самое забавное? Спустя недели Уэй помнил, как за час нашел общий язык с незнакомым убийцей на крыше, похожим своим мышлением и внешним видом на наркомана-любителя. И это напрягало. Ужасало. На Хэллоуин Джерард не планировал наряжаться в Теда Банди, Джеффри Дамера, вампира или призрака. Он планировал надеть черную рубашку с кроваво-красным галстуком и покончить с собой под открытым небом. Не думая ни о чем, кроме того, как сильно люди запомнят это самоубийство в ночь 31-го октября. Он так и сделал. Он действительно забрался на ту же крышу, на которой впервые в жизни лицезрел убийство человека. И, пока по улицам ходили дети в костюмах и с мешками конфет, Джерард стоял на краю и смотрел вниз. Уэй хотел было закричать, что есть мочи, но не мог. Он не хотел умирать громко. Он хотел умереть тихо, словно его и не существовало до этого. Он уже смирился. И пока выключенный телефон вибрировал из-за сообщений с распросами о местонахождении Джерарда, он лишь хотел сделать одно — выкинуть мобильник куда-то далеко. Просто потому что это все так мешало спокойно жить, утягивало все ниже и ниже. И он действительно так и сделал. Устройство полетело на другой конец крыши, с неприятным треском разбиваясь о нее. Уэй вздрогнул, словно он сам не ожидал от себя этого. Но ему нравилось. Он словно чувствовал свободу, пока по щекам текли соленые ручьи, а злость все сильнее и сильнее туманила его разум. Это было невероятно. Наверное, если бы его спросили в тот момент о лучшем, что он испытывал, то он назвал бы это: не любовь, которую Джерард никогда не чувствовал, не счастье, которое тоже ни на секунду не ощущал он. Свобода затмевала все это вместе и сразу. Джерард хотел наконец почувствовать боль. Секундную, да, но боль. Страдать или нет от нее — это уже выбор, и он его давно сделал. Он не думал, что это еще имело значение, когда через минуту его жизнь уже должна оборваться, а темнота окончательно поглотит его разум. И он действительно сделал шаг вперед. И Джерард Уэй действительно долго не мог понять, почему ничего меняется, в глазах не видно той влекущей пустоты, а разум его все еще способен мыслить. Он умер бы в его руках этой ночью, если бы не пошатнулся назад из-за ужасно ледяных руках, сомкнувшихся у него на талии. Уэй закричал, срывая голос. Он не знал, на что или на кого кричит, но по ощущениям — на весь мир. Он кричал на человека, который зачем-то спас его жизнь, кричал на детей, проходящим на улицах внизу, кричал на звезды и луну на небе, на себя прежде всего, разрезав тишину ночи поперек. Уэй кричал, пока на его губах не оказалась чужая рука, а ухо не обожгло чужое дыхание и шепот, холодно приказывающий прекратить. Джерард не хотел слушаться. Но он все равно это сделал. Не потому что ему так сказали, а потому что сил больше не оставалось. Он хотел просто упасть на холодную поверхность крыши и не вставать с нее никогда. И не важно, что подумает тот, кто сейчас недовольно вздыхает над его ухом. Он знал, кто это был. Не потому что видел его, не потому что слышал его, не потому что заметил татуировки и черный лак на его руках. Он не знал, почему он это понимал. Да, возможно это было лишь надеждой, которая так убеждала его в этом. Или сильное желание увидеть знакомое лицо, а не неизвестного ему человека, который решил лишь провести благотворительность. Сильное желание убедиться в том, что он действительно кому-то нужен. И, вырвавшись из рук этого человека, он убедился в удивительной точности его предположений. Неужели он был нужен кому-то? Нет, не думаю. Хотел бы он быть нужным Фрэнку Айеро? Только если немного. Джерард вырвался из чернильных рук, поворачиваясь лицом к Айеро и заглядывая ему в глаза. Все тот же мутный взгляд из-под полузакрытых век. По щекам Уэя все еще неконтролируемо текли слезы, но уже настолько бесшумно, что тишина вокруг ужасно давила на уши. Сильнее, чем крик, который стоял на улице секундами ранее. Джерард, не долго думая, обнял Фрэнка, вжимаясь в его одежду ногтями и получая в ответ такое сильное удивление, словно его знакомый не знал о том, что люди иногда обнимаются. Но Уэю было глубоко наплевать. Он просто продолжал плакать в одежду Айеро, оставляя на ней мокрые соленые следы, продолжал выражать тонны ненависти лишь в практически бесшумном прерывистом дыхании, пока на его спине не сомкнулись чужие руки, своим неживым холодом доводя Джерарда до мурашек. Уэй очень хотел бы быть пуленепробиваемым. Но он не был таким. Может быть поэтому он все же отстранился от Фрэнка и осмелился заглянуть ему в глаза, хотя и до последнего не хотел этого. Он чувствовал себя униженным, слабым, и это было ужасно. Хуже некуда. Но в глазах Айеро он почему-то находил успокоение. — Зачем ты это сделал? — Спросил Джерард настолько тихо, насколько он мог. Губы Фрэнка растянулись в улыбке. Такой простой и наивно-детской, что по телу Уэя вновь прошлась рябь мурашек. — Я не должен был этого делать? Джерард задумался. Он не знал ответа на этот вопрос. Впервые он даже не мог предположить, что ответить. После нескольких секунд молчания он все же решился сказать хоть что-то, потому так же тихо на выдохе ответил краткое «нет», на что получил краткую, но какую-то слишком странную для всей ситуации усмешку. — Ты всегда можешь повторить это и, если ты пожелаешь, я не буду вмешиваться. — Джерард молча кивнул, после чего Фрэнк сразу же задал словно будничный вопрос. — Мне уйти? Уэй опять не знал, что ответить. Общение с Айеро было непривычным для него по большей части из-за этого: он все время оказывался в тупике. Фрэнк был первым, на чьи вопросы Джерард не всегда знал ответ. Но, несмотря на все, кажется, его как раз влекло это. Как будто их разговоры благодаря этому переставали быть обычными и даже наоборот становились особенными. В конце концов он отрицательно помотал головой. — Хорошо. — Айеро окончательно отстранился от Уэя и сел на край крыши, практически не обращая на второго внимания. И все же Джерард сел рядом, задумчиво смотря вниз. Он был вымотан. Излишне вымотан. Глаза неприятно щипало от слез, голова болела так, словно она взорвется прямо сейчас, а губы были красноватыми и так сильно контрастировали с бледной, как мел, кожей. И, кажется, Айеро слишком сильно был заинтересован этим контрастом. Он провел рукой по щеке Джерарда. Все еще чертовски, блять, холодной рукой. И, несмотря на то, что Джерард всю свою жизнь мечтал ощутить чье-то тепло, сейчас его полностью устраивал этот холод. Словно кубик льда прокатился по его тонкой коже, оставляя за собой прекрасный холодок. И Уэй надеялся, что на этот кубик льда не попадет соль. Хотя в глубине души он знал, что так и будет. Однако в тот момент ему ужасно нравилось, как все происходило. Вся та тишина без капли неловкости, руки Фрэнка, словно сами собой блуждающие по щекам Джерарда, его внимательный взгляд и, кажется, выступивший на щеках второго парня румянец. Или ему все же кажется? Нет, не думаю. Он действительно смущался. Впервые за всю свою жизнь. — Ты придешь сюда в следующий раз? — Уже не так тихо, но все же нерешительно спросил Уэй. — Ты этого хочешь? — Да, — не медля ответил он. — Тогда да. И Джерард улыбнулся так тепло, как только он мог. Ни разу в жизни он не думал, что будет кому-то так улыбаться. И уж тем более не думал получить такую же улыбку в ответ. Тем не менее, вскоре практически чернильная рука Айеро отстранилась от его щеки и он потянулся за пачкой сигарет у него в кармане. Уэй мог поклясться, что никогда не видел людей, которые настолько прекрасно выглядят, когда курят. Фрэнк протянул ему сигарету, и Джерард не мог отказаться. Он облизнул губы и прикрыл глаза, ощущая приторно-сладкий вкус, который оставил за собой фильтр сигареты. И он долго не мог признать, что, возможно, хотел бы ощутить этот привкус на губах Айеро. И все же все хорошее должно заканчиваться. Докурив сигарету и бросив окурок куда-то вниз, Фрэнк поднялся и потрепал по волосам Джерарда. — Не унывай, Джи, — бросил он, прежде чем без какого-либо предупреждения уйти. Джерард оглянулся и последнее, что он увидел, это спину своего нового знакомого и руку, вытянутую вверх в жесте, который должен показывать половинку сердца. Джерард еще несколько минут сидел, смотря на свои руки и стараясь не оборачиваться вновь, чтобы убедиться, что Айеро ушел. Он хотел бы, чтобы Фрэнк остался, но тем не менее понимал, что это было бы уже слишком. Поэтому вскоре он поднялся на ноги, пошатнувшись, словно был пьян, а после ушел с крыши, засунув руки в карманы своих джинс.***
После того инцидента Джерард действительно приходил на ту крышу. Более того, Фрэнк тоже приходил туда. Они всегда встречались в полночь, иногда Айеро приходил с кровью на губах и ногтях, но Уэй не задавал лишних вопросов: он знал, что его знакомый просто отшутится на этот счет. Да и ему знать подробностей было необязательно. Они всегда сидели на краю и разговаривали о предельно разных вещах: о мятной жвачке, о гранатовом соке, о загробной жизни, о зомби и конце мира. Фрэнк уже не казался Джерарду таким странным и загадочным, скорее наоборот, был для него, пожалуй, самым первым, кто показал ему, что жить иногда не так уж плохо. Во всяком случае точно лучше, чем существовать. Однажды Айеро все же опоздал на их встречу. Тогда Уэй очень долго думал о том, что все пошло не так и он лишь отторг своего нового знакомого, и, возможно, уже друга, однако вскоре Фрэнк все же пришел. Он был странно не такой, как обычно: словно более замкнутый и… напуганный? И все же Джерард не хотел вдаваться в подробности и просто продолжал разговаривать с ним ровно до того момента, как его поцеловали. Поцеловали? Скорее впились в губы. Резко, жестко, грубо, холодно и посреди разговора. Если бы Джерард не знал своего собеседника, он успел бы подумать, что его хотят заткнуть. Но все же он понимал, что это не просто обычный жест. Однако он все же ответил на поцелуй. Ужасно неумело, неловко и тревожно. Словно он сдавал экзамен по предмету, не зная даже имени преподавателя. И все же, кажется, ему нравилось. И пока почти чернильные руки начинали блуждать по всему его телу, пока холодок мурашек пробегался по бледной, практически белой коже, а Уэй даже и не думал подавать виду, что ему холодно, он хотел лишь одного — остаться в этой неизвестности и темноты навечно. Никогда из нее не уходить. В этот момент Джерард даже не хотел ничего говорить, он лишь подался назад, ложась на спину и утягивая за собой Фрэнка. Единственное, что он знал точно — ему было хорошо в тот момент. Лучше, чем когда-либо в жизни. Уэй не мог сказать, чувствует ли он влюбленность, а тем более любовь. Он не знал, можно ли назвать покалывание в животе и странные приступы тошноты от одного лишь воспоминания о человеке влюбленностью. И все же на тихое «ты мне нравишься», произнесенное практически шепотом, он отвечает взаимностью, хотя и сам не понимает, что он несет. Он просто не хочет, чтобы это заканчивалось, и делает все возможное, чтобы зацепиться за этот момент. Джерард пробирается руками под футболку Фрэнка, царапает его спину ногтями, вероятно, оставляя белые полосы на фоне татуировок, вцепляется в него всем телом, словно стараясь удержаться. Ему нравится ощущать чужие руки на своей талии, ногах, волосах, лице, шее. Нравится то, как они вечно жадно блуждают, словно требуя больше. И да, Уэй в ту ночь действительно отдает больше. Он отдает всего себя. И именно в ту ночь Фрэнк Айеро уходит, ничего не сказав Джерарду. Просто пропитывая воздух молчанием и холодом, а Уэй действительно винит себя. Он сжигает себя в ненавистных догадках о том, что с ним не так, он хочет побежать к Фрэнку и вцепиться в него двумя руками, разорвать кожу на его теле, выпустить все органы наружу, а после сьесть его остатки и убить себя рядом, лишь бы остаться с ним навсегда. Но он не делает этого. Не из-за того, что в нем еще остались последние капли здравомыслия, а из-за того, что он боится. Поэтому в ту ночь Джерард до последнего убивается, сидя на холодном паркете своей комнаты. Ему хочется закричать, расцарапать свои ноги и руки, не иметь больше ничего, связанного со своим внезапным знакомым. Но у него не выходит. Может быть это все потому что с первой встречи по всей его комнате разброшены клочки бумаги, на которых нарисован Фрэнк Айеро, его татуировки и тело? Может быть это все потому что не было ни одной ночи, чтобы он не приснился Джерарду? Кто его знает. Однако Уэй знал точно, что Фрэнк никогда не причинит ему боль. Он знал, что тот был слишком хорошим для этого, что он слишком любил Джерарда и уж точно не хотел, чтобы он страдал еще сильнее. Иначе он дал бы умереть ему еще тогда, верно? Именно поэтому Уэй засыпал на холодном полу лишь с едкой и неприятно колящей мозг надеждой в голове. В любом случае, это было лучше, чем истерики, страх и слезы. Явно лучше. И все же, Джерард не имел права ожидать чего-то хорошего. Он не был тем человеком, который заслужил внимания кого-то. А тем более если этим кем-то был Фрэнк Айеро. И Фрэнк Айеро ушел из его жизни действительно так же быстро, как и пришел. Потому что так случается всегда. Он не терял надежды до последнего. Приходил на крышу каждый раз равно в полночь, не минутой позднее. И все это было ужасно, чертовски бесполезно. Потому что даже если он засиживался до рассвета, то все равно компанию ему составляли лишь летучие мыши, которые все чаще и чаще, на удивление Уэя, появлялись там. И, что самое забавное, он не хотел даже допускать мысли о том, что виноват был в этом не он. Он винил во всем только себя, потому что считал Фрэнка Айеро человеком наиболее близким к идеалу. Он считал Фрэнка Айеро идеалом. И это было не сколько ужасно для окружающих, которые не слишком привыкли к такой одержимости со стороны Джерарда (хотя он и пытался ее скрыть), сколько для самого Джерарда, который все сильнее и сильнее, быстрее и быстрее убивал себя внутри. И ему уже не было от этого приятно. Он страдал от этой боли, но продолжал причинять себе вред, чтобы не причинять его окружающим. И все же, вечно причинять вред какому-либо обьекту нельзя, потому что рано или поздно обьект разружиться. Так разрушился и Джерард Уэй. Быстро, резко и вполне себе ожидаемо. Он не был готов к этому, но одновременно знал о том, что это произойдет. Знал со своего рождения. Знал со своего рождения? Он никогда не строил планов на жизнь, потому что знал, что она у него закончится быстрее, чем у всех. Это было его отличием. Его изюминкой. Тем, что привлекло Фрэнка Айеро. Вы слышали, что психически больные люди выглядят наиболее интересными, нежели ментально здоровые? Именно поэтому Джерардом заинтересовались. Единожды, но заинтересовались. Пожалуй, он был рад умереть, зная, что он был кому-то нужен. Хоть и недолго. Он медленно сходил с ума и это было точкой его пути, серийной точкой в его жизни. И, возможно, кому-то это показалось бы ужасным. Но он так не думал. Он вообще, кажется, не задумывался о смерти, как о самом явлении, а не о выходе. Наверное потому что ему нечего было терять? Или потому что у него не было выхода? Это уже точно не было важно.Было важно лишь то, что летучие мыши больше не садились на ту самую крышу, с которой спрыгнул Джерард Уэй двенадцатого ноября.