***
— Опять уйдёшь? Гин усмехается. От слов её веет усталой печалью и застаревшей пылью. Чем-то таким забыто покинутым, вычеркнутым из жизни. Что ж, пусть так. — Только чтобы вновь стать твоим вчерашним снегом — он тянет неизменную улыбку шире, скрывая за ней тень едва уловимой, но отчаянно воющей тоски. Рангику не отвечает. Она отводит от него задумчивый взгляд, позволяя им обоим погрузиться в тишину. Но тишина не спасение. Она гложет нервы голодной и измученной собакой, остервенело, словно последнюю свою кость. Она тревожит Гина даже сильнее, чем сама Рангику, безучастно стоящая рядом. Тишина между ними ломает настолько, что иллюзорный хруст костей стоит в ушах и Гин... Гин не может заставить себя прекратить улыбаться, изо всех сил изображая насмешливое пренебрежение. Рангику рядом щёлкает зажигалкой, чтобы поджечь сигарету и случайно касается локтя Гина своим. И касание это прожигает кожу, отпечатываясь уродливым клеймом на памяти. Ичимару сильнее щурится, запрокидывая голову вверх, к звёздам. Когда он уходил в прошлый раз его Рангику ещё не курила. Она ещё не красилась ярко красной матовой помадой и не встречала его настороженным холодом, от которого собственное сердце в груди покрывалось непробиваемой корочкой льда. Когда он уходил в прошлый раз... Так давно, что почти в прошлой жизни, и Гин с трудом удерживает себя от того, чтобы досадливо поджать губы от осознания того, как же много времени они упустили. Как бесконечно далеки друг другу стали. Слишком далеки, чтобы оставаться в непосредственной близости надолго. Рангику выпускает в морозный зимний воздух со вкусом рябины и первого снега едкий дым, а Гин может думать только о том, что на фильтре остаются следы от её красной помады. Признаться, он верил... Нет, надеялся, что она как раньше, как когда-то давно будет хватать его за рукава черного плаща в безуспешных попытках остановить. Оставить рядом. Но нет, Рангику курила прислонившись плечом к ледяному и безжизненному бетону. Она не стремилась остановить мгновение, не стремилась урвать пару лишних секунд рядом, лишь дышала полной грудью неторопливо и размеренно, да размышляла о чем-то излишне погружённая куда-то глубоко-глубоко в себя. Рангику не стремилась его остановить. Больше нет, вот только Гин и сам не стремился уходить. Больше нет... И от этого на душе противно скребли кошки потому что... Потому что он оказался слишком слабым, застрял где-то между двумя сторонами в войне, как между двумя сторонами света. До боли неопределённо и потерянно. Гин не мог заставить себя уйти. Не мог заставить себя сдвинуться с места, обратится одинокими следами на снегу, которые к утру бы давно уже припорошило новым завтрашним снегом. Гин не мог заставить себя исчезнуть из её жизни. Но и вернуться... ...не мог тоже... Слишком много всего осталось позади. Слишком холодными стали взгляды, слишком случайными прикосновения. Она была словно рассвет яркая, он словно полночь таинственным. И пересечений между ними не было. Лишь редкие встречи урывками под покровом ночи. Лишь выверенные, продуманные до мелочей слова и жесты. Но Гин не мог заставить себя просто так уйти. Он устал. Она была его вкусом пепла на губах. Его преддверием бури и его любовью. Его светом и смыслом. Его силой. Его чужой и до сих пор одинокой бродячей кошкой. Его никем... — Ещё любишь меня? — и больше насмешки в голос, чтобы яд проникал под кожу, чтобы сочился подобно кровоточащей ране. Рангику поднимает на него взгляд медленно и молчит, убивая тишиной. В волосах у неё блестят первые ночные снежинки, и Гин может мечтать лишь о том, чтобы вечность иметь возможность вдыхать запах хризантем с её кожи... Наконец, Рангику возвращает Гину брошенную в самом начале насмешку. — Ровно так же, как вчерашний снег... Ровно также сильно....
26 сентября 2022 г. в 13:01