За счастье быть рядом расплата собою. Цена не высока?
Город был полон идей, страсти и жизни. Ангел парил в глубоком синем небе, вдыхал человеческие мечты, вслушивался в молитвы. Треплющий длинные светлые пряди ветер смеялся, принося ему музыкальную смесь сердец. Мягко касались крыш многоэтажек серые перья, стоило высшему созданию спуститься ближе к тем, кому он был покровителем. Не ново, век от века люди взывали своим естеством к музе, а тот одаривал их вдохновением. Вскинулись в рассветных лучах руки, тень упала на раскрытые крылья. Сегодня кто-то проснётся и сможет выразить всего себя на листе бумаги, подарит душу миру. Ни один голос не был особенным там, внизу. Лишь с небес ангел слышал божьи наставления: песню, рождающую в нём всё, чем он являлся. Заглушающая ненужное мелодия едва ли содержала больше десятка слов. Спеши, дари, пари. Раздавай счастье тем, кто никогда не узнает, что оно пришло извне. Безвозмездно, без устали, не кляня судьбу. Прикрыв веки, ангел перестал сопротивляться ветру и в свободном падении преодолел несколько этажей. Куда направиться дальше? Может, облететь планету по экватору? Или пройтись, оставляя едва различимый след, по снегам далеко на севере? — Остановись! Взмах левого крыла вышел неровным, порыв мыслей толкнул сильнее. Ангел спикировал к ближайшей площадке, чувствуя такую непривычную тяжесть в лёгких. На секунду показалось, что горло перехватило, но в следующее мгновение всё прояснилось. Не божий глас, не человеческая мольба. Не зная, что именно услышал, ангел крутанулся на месте, словно надеялся поймать незваного гостя взглядом. Лишь утренние птицы рассекали небо да тонкие нити мечтаний, что тянули его снова вспорхнуть. И внезапно ощутив усталость, он воспротивился им.***
В одной из бессчётных квартир вечно спешащего куда-то города на высоком стуле с гитарой, прижатой к боку, изогнувшись в три погибели, сидел с карандашом в зубах молодой мужчина. По нему нельзя было сказать, что он какой-то особенный: растянутые домашние брюки, выцветшая футболка, забранные в хвост непослушные кудри, которые всё равно выбивались и падали на лоб. Обычный. И тем не менее из-под его рук лилась музыка. Он периодически останавливался, делал в нотном листе пометки, а потом возвращался к струнам. Но что вдохновляло его? Ангел непонимающе моргнул, не ощутив привычной связи с тем, что тихо напевал себе незнакомец. Без всякого благословения, даже без его касания, человек, похоже, проживал свои чувства в искусстве. И такими свежими, такими будоражащими были эмоции. Почти без слов, текст ещё не был написан, лишь этот надрыв, что столкнул с неба и… «Спеши, дари, пари». Ангел напрягся всем телом, ощущение новизны пропадало, угасали звуки, выцветали предметы. Только внезапно яркие, голубые глаза мужчины, смотрящие туда, где он стоял, выделялись и пронзали насквозь, хотя его и не могли видеть смертные. «Это что, мой запретный плод?» — едва успев подумать об этом, ангел очнулся высоко в небесах. На руке красовался свежий змеиный укус. Боли не было.***
Найти в толпе людей одного конкретного, когда ты даже не можешь взлететь и осмотреться, оказалось нетривиальной задачей. Ему нечасто приходилось прикидываться человеком, разговаривать словами — ещё реже, но сейчас ангел брёл по улице в твёрдой уверенности, что найдёт незнакомца. Божественное ли это было провидение или происки дьявола, но серая шумная трасса вела вперёд. — Ай!.. Простите, — на асфальт из разжавшихся рук выпала коробка, разлетелись вокруг переносимые в ней вещи. — Ничего страшного, позвольте помочь, — ангел стремительно присел, проследив взглядом брызнувшие осколки разбившейся рамки, с фотографии улыбалось знакомое лицо. Он вскинул голову как раз вовремя, чтобы заметить блеснувшие голубые глаза, те самые, что не давали покоя и могли бы посоперничать в глубине с родным небом. Налетевший на него человек явно переживал, беспорядочно закидывая вывалившееся обратно в коробку. Непослушные кудри обрамляли точёное лицо, оно не было острым, хотя скулы и линии челюсти действительно выделялись довольно заметно. — Вот, — ангел не глядя схватился за разбитую рамку, протянул, желая поймать взгляд и убедиться, что ошибся, что нет в нём ничего необычного и… останавливающего. — О, спасибо, — мужчина посмотрел на него, губы изогнулись в лёгкой улыбке. Ангел шумно вздохнул. Вообще-то ему не нужно дышать, ощущение жизни приходило из божественной песни, молитв и снов жаждущих блага. Эта реакция была неестественной, новой и озадачивающей. Следовало немедленно уйти с людной улицы, души ждали его. Того, чем он являлся. — Пожалуйста, — они синхронно встали, человек подхватил коробку одной рукой, вторая цепко удерживала широкое запястье. — Постойте, у вас кровь, — брови нахмурены. Сколько же в людях скрывалось разных тайн, как быстро они менялись, являясь лишь мимолётными тенями в мире. — Чёрт, выглядит паршиво, это нужно обработать, а то вы зальёте всю одежду. У вас есть что-нибудь? — Нет, — ангел озадаченно посмотрел на свою ладонь, в которой засел небольшой осколок, боли он не чувствовал, а вот прикосновение… Женя выпустил чужую руку и, пошарив в кармане, вложил в неё смятый платок, осторожно зажимая рану. — Поднимемся ко мне, я тут недалеко живу, — интонация была отнюдь не вопросительной, что удивляло ещё больше, а потом в неё скользнуло веселье. — Чуть не зашиб, так хоть спасу от кровопотери. Идти действительно было недалеко, через пять минут ангел уже стоял в маленькой прихожей и не понимал, почему всё ещё находится здесь. Его не рвало и не тянуло ввысь, зато накатила тяжёлая усталость. К тому же было очень непривычно носить обувь и не чувствовать то, на чём стоишь. — Извините, — пачкая пол, капли крови остались пятнами у носков ботинок, платок не помогал; мужчина возился где-то в закоулках квартиры, шурша вещами и хлопая ящиками. — Нашёл, — прокомментировал он свои действия откуда-то слева и прибежал обратно, затормозив с лёгким смешком. — Ничего страшного. Вы проходите, удобнее будет сделать это за столом. Я Женя, кстати, и можно без формальностей. — Пётр, — ангел едва вспомнил имя, его ли оно вообще было и откуда взялось он не знал или забыл давным-давно: тому, кто подобен для людей невидимому ветру не нужно называться.***
Послевкусие общения осело на мыслях тонкой сеткой полуфраз и недосказанностей. Непонятное, сбивающее с толку влечение обернулось змеёй вокруг шеи, душило и тут же шептало в уши что-то утешительное. Ангел нехарактерным для себя жестом потёр плечо, ощупывая кончиками пальцем едва различимый новый укус. Так странно, незаметно для себя они проговорили до самого вечера, но о чём это было вспоминать никто бы не взялся. Судьба, творчество и планы, работа и, ну, что он мог сказать? Звёзды, эти далёкие глумящиеся точки, проносились линиями на периферии взгляда, ангел не слышал божьего замысла. Песня шелестела воспоминанием, подгоняя, но всё внутри ощущалось замершим в одном моменте. Когда голубые глаза смотрели слишком понимающе, когда человек — «Женя», — мысленно поправился — рассказал о нём больше, чем можно было узнать. Ангел решил бы, что с ним играет господь, вот только и он смог понять больше, чем было доверено. Женя тяжело болел.***
Как в замедленной съёмке, средь толпы плыла большая фигура, будто не задевая никого вокруг. Наваждение или мираж, но Жене показалось, что у странного создания за спиной были крылья. Окружающее пространство искажалось, обтекало по контуру, смазывало черты лица. Крепко держась за микрофон, Женя пристально следил за медленным движением в бушующем море рук и голов. Ему не стало страшно, скорее тепло. На несколько секунд показалось, что песня звучит сильнее, объёмнее и живее. Она и так многое для него значила, но сейчас Женя почувствовал, что посвящает её кому-то конкретному. И этот кто-то слушал. — Всякий не откроет жизни грешной тайны, — выводил чистый голос. Но так же быстро, как появилось, чувство ушло, оставив только адреналин выступления и приятную усталость после завершающих нот. Мечты исполнялись, песни звучали со сцены, каждый получал часть тех эмоций, что толкали двигаться дальше. Женя удовлетворённо улыбнулся, зажмурившись и сжав кулаки, у него получалось. И всё-таки загадочный ангел, как мысленно окрестил размытое крылатое нечто музыкант, не шёл из головы: «От обезболивающих уже совсем поехал что ли?» — Смешно, — Женя мотнул головой, веером кудрей хлестанув по кому-то ещё невидимому. — Ой!.. Простите. — Ничего страшного, — ангел отодвинул стул, усаживаясь слева за барную стойку, наклонился, заглянул с усмешкой в голубые глаза. Нити чужих мечтаний тут же как отрезало, остались только едва различимые отзвуки. — Это ты, привет! — Женя встрепенулся весь, безусловно радуясь встрече. — Опять пострадал из-за меня. Ещё немного и я решу, что ты втягиваешь меня в собственное самоубийство. — А ты бы помог? — в ответном взгляде мелькнуло напряжение, стоило сменить тему. — Так что там смешно? — Мерещится всякое, выступление пьянит сильнее алкоголя, — Женя пожал плечами, искоса глядя на собеседника, в линии носа, сжавшихся пухлых (наверное, мягких) губ было что-то необъяснимо приковывающее внимание. — Пришёл послушать? — Конечно, не мог пропустить, я же на крови поклялся, — раскрытую ладонь отмечал подживший, но всё ещё хорошо различимый шрам. — Ты прекрасно поёшь, так искренне и свежо, кажется, выходишь за грань этой реальности и создаёшь собственную. Знаешь, не забирая какие-то части себе и соединяя их иначе… а по-особому, ни на что непохоже. Обычно я чувствую в песне её источник, к кому из прошлого восходит замысел, кто породил мелодию, что пытаются сказать миру. Но твои песни чистые, в них только ты сам, это так необычно. — Гм, спасибо, — Женя не очень понял, что собеседник имел в виду, зато отметил про себя: пока тот говорил, его неосознанно тянуло придвинуться ближе. От осознания бросило в жар. А ещё Пётр только что сказал подряд больше слов, чем обычно, и это было завораживающе.***
Стерильный коридор, стерильные люди, стерильные мысли. Жене не нравилось находиться в подобных учреждениях, но приходилось по закону подлости довольно часто. Обычно он строго следовал рекомендациям и стоически переносил побочные эффекты своих лекарств, только в этот раз повод для визита был срочным. Шутка ли: видеть то тут, то там размытую ангельскую фигуру? Его состояние и без того в последнее время ухудшалось. Может, психика так сопротивлялась неизбежному, подсовывая помогающий образ. Женя заправил выбившуюся кудрявую прядь за ухо и немного воровато осмотрелся: не видно ли нигде галлюцинации. Разочарованно вздохнул. Что образ именно помогающий, стало понятно после одного недавнего приступа: сердце прихватило прямо на улице, по рукам и ногам будто жидкий лёд пустили, но стоило появиться знакомой фигуре, как холод отступил. Это был первый раз, когда Женя увидел глаза своего ангела, хотя скорее почувствовал, чем увидел. Взволнованный, даже напуганный взгляд, согревающее присутствие. Ощущения не продлились долго, однако въелись в память и отчётливо повторялись не один раз в разных обстоятельствах. Женя растёр холодные руки, сожалея, что не может спрятать их в больших ладонях Пети. Они сблизились вопреки его осторожности, оттолкнуть этого человека было решительно невозможно: таким естественным и приятным было присутствие. Тем страшнее становилось ожидание момента, когда не удастся скрывать болезнь. Быть обузой претило. — Евгений, проходите, — белый-белый кабинет, белый-белый стол, белый-белый стул и не очень белый доктор в белом-белом халате. — Как ваше самочувствие? — Частота приступов увеличилась, — Женя постарался собраться с мыслями, перечислил ещё несколько симптомов, которые вызывали его опасения, а потом: — Могут ли мои препараты вызывать галлюцинации? Оторвавшись от своих записей, доктор серьёзно посмотрел на своего пациента. Сначала Жене показалась, что пауза затягивается, потом — что замедлилось время. Он уже не мог удерживать взгляд и отвёл его в сторону. За окном мелькнула расплывчатая фигура, медленно от угла к углу, потом в кабинет и почти за плечо специалиста. Женя впился в неё заслезившимися голубыми глазами (слишком старался держать их раскрытыми). Стало тепло. Ангел исчез.***
Двое шли по городу бок о бок, едва касаясь друг друга костяшками пальцев. Тишина не угнетала, тем более что ангел никогда и не бывал в полной тишине. Отголоски песни, из которой он был соткан, кружили в памяти, но теперь к ним примешались новые слова и ноты, а шёпота желаний почти не было. «Остановись… Остановись!» Приказ? Просьба? Чем бы оно ни было — обрело свои голос и образ. Такой тонкий, но сильный, противостоящий болезни. Ангел замешкался, провожая взглядом широкоплечую фигуру, тронул неосознанно две точки змеиного укуса за ухом. — Ты веришь, что там кто-то есть, Петь? Ночь укрыла в себе несдержанный взволнованный вздох. Раскинув руки, выпрямившись и открывшись всему миру, Женя стоял, устремляя глаза в небо и дальше. Ветер трепал пружинистые пряди, кидая их на восхищённое красотой звёзд лицо. Вопрос не был праздным, за ним скрывались консультации с врачами, одинокие болезненные ночи мыслей и стремление раскрыть тайну. Откуда эта фигура с крыльями, которую он видел всё чаще, всё ближе к себе? Почему в её взгляде сочувствие и страх нарастали по экспоненте? И что эти же эмоции делали в глазах Петра, когда тот думал: Женя не видит? — Иногда мне кажется, что за мной наблюдают, когда я пою, когда чувствую себя самим собой, когда… — Женя потянулся вверх, направив ладони к далёкому космосу. — Тебе очень плохо? — Да, — голубые глаза пронзили, выискивая ответы на незаданные вопросы. Если бы у ангела было реальное сердце, то сейчас оно билось бы в тошнотворной тревоге. Всё было не так, неправильно. Мысли метались птицами, а сам он не мог взлететь и поймать их. Какие ответы предложить? Ложь претила даже в человеческом обличии, а правда была абсурдна. Не расскажешь же смертному, что паришь в небесах, вдохновляя и принося счастье всем, кто был достаточно прилежен в молитвах. Всем, но не ему, такому упрямому и прекрасному, медленно умирающему. Паузу оборвал горький, обречённый смех над собственной наивностью, над нежеланием видеть очевидное. — Что если это был я? Что если я оттуда? — надтреснутый голос, ангел поставил себя на кон, невидимый змей оставлял укус за укусом на спине под одеждой. Теперь он понял, что его предостерегали от нарушения небесных запретов. Было поздно. Женя качнулся, как будто собирался упасть, но движение переросло в почти бег. Это было немыслимо, шокирующе, но отчего-то идеально сложилось в единый паззл. А о невероятности ответов можно подумать и позже. Взгляды соединились: растерянный и наполнившийся уверенностью. Вставший на расстоянии касания Женя протянул руки вперёд ладонями вверх. Даже сейчас в глазах собеседника он видел, что тот будто бы здесь и не здесь, с ним и в миллиардах других местах с другими людьми. — Я пришёл к тебе, ангел. Остановись. Пальцы коснулись пальцев, сцепились в прочный замок. Распахнулись на всю ширину дымчатые крылья, а потом сложились, самые кончики легли на асфальт (стелись над землёй туман, слились бы с ним). Двое стояли рядом, разделённые своим происхождением. Один — теряющий себя. Другой — давно нашедший. Взгляд у Жени был тёплым, а пальцы, к которым прикоснулись мягкие губы, холодными. Никто из них не подумал, что если ангел остановится, то упадёт.***
Ангел кричал на небо, вкладывая всю свою боль и суть. Он чувствовал и кричал, забыв о долге, отринув божью песню, кричал, пока хватало жизни в лёгких, пока ветер готов был нести его отчаяние. Ожидание чуда, помощи, спасения — всё не оправдалось. Как бы он ни старался, прорезая крыльями воздух, никто не откликнулся на его молитвы. «Спеши, дари, пари». А какой в этом смысл, если нельзя подарить счастье единственному, кому по-настоящему желаешь? «Безвозмездно, без устали, не кляня судьбу». — Зачем он тебе? Это наказание? Проверка? Ты жесток! Последние капли сил покинули глотку хриплым воем. Ноги подкосились, колени ударились о твёрдый настил. Лицо ангела разгладилось, приняло спокойное, даже блаженное выражение. — Ты сам зародил во мне грех, но именно я поливал его ядом и взрастил… Я полюбил, и прощения не будет. Это был его конец, его падение. Влага собиралась в глазах, он чувствовал, что скоро хлынет дождь, чтобы затушить пожар, не греющий, но мощный. Последним отголоском связи с реальностью слеза начала путь по щеке. Пётр больше никого не слышал. Наступило затишье перед бурей.***
— Ты всё-таки втянул меня в своё самоубийство, идиот! Женя припал ухом к широкой груди, осознавая всю бесполезность своих действий, но получил в ответ не привычный гул чего-то неведомого, а вполне себе ровный стук сердца, которого быть не должно. Ком подступил к горлу, он снова тряхнул Петра за плечи. Обнаружить на крыше своего дома полуголое божественное создание в глубокой отключке вряд ли входило в хоть чьи-нибудь планы на вечер. Поэтому сейчас Женя не знал, чего ему хотелось больше: проснуться, добить ангела собственными руками или прижимать его к себе и умолять прийти в себя. — Да вставай же ты. Глаза Петра открылись, бездумно скользнули по свинцовому небу. Взгляд плохо фокусировался, ощущения в теле были странными. Что-то интенсивное и острое со стороны спины заставило почти подскочить, только сил хватило едва привстать. Благо поддержали чужие руки. Пётр не знал, как описать это ощущение, было похоже на тот поток отчаяния, из-за которого он кричал, по крайней мере от него точно так же хотелось избавиться. «Это и есть боль?» — выражение лица резко изменилось. Невозможно сразу справиться с тем, чего никогда не знал, с потоком новых чувств. Глушило всё прочее осознание произошедшего. Пётр был переполнен, его трясло, он рыдал и смеялся. — Ад! Это ад! Я падший в аду и мне не будет ни покоя, ни прощения! — интонации прыгали, как будто говорящий не умел управлять голосом. — Это не ад! Слышишь меня? Петь, я с тобой, это не ад, — ощутимо вонзились в округлые плечи ногти, Женю потряхивало от тревоги и запаха жжёных перьев. — Почему ты здесь? Ты не должен, так не должно… это наказание, — мотнувшуюся в отрицании голову тут же поймали холодные руки, шёпот после крика был едва разборчив. — Я буду умолять его спасти тебя, но он не простит. — Мы не в аду, ты... живой. А он простит всех. Пётр успокаивался, пытаясь сконцентрироваться на единственном, что могло завладеть всем его вниманием безраздельно. Нужно было позволить себе поверить, и потому тёплые кончики пальцев коснулись тыльных сторон ладоней, что удерживали его лицо. Потому всё тело потянулось навстречу другому. Женя смотрел в обретающие осмысленное выражение глаза, стирал с щёк мокрые дорожки от слёз и подстраивал ритм их дыханий. «Живой», — слово прокатилось по сети мыслей, теперь личных, а не состоящих из чужих. Это было непривычно тихо, но тем отчётливее выделялось действительно важное. Пётр не жалел, что пал и теперь чувствовал боль. Мог любить. И пусть чуда не случилось… Но всё же это было больше, чем он смел надеяться. Женя был рядом. — Пошли домой.***
Пётр сидел на полу, поджав под себя длинные ноги. Отражающий небо взгляд бездумно блуждал по стенам и окну отведённой ему комнаты. На улице бушевал настоящий шторм, теперь Пётр не чувствовал себя частью этой внушительной силы. Это было ново, непривычно, но отчего-то утешительно. Сухая рука Жени скользила по голой спине между лопатками, там, где проступал позвоночник. Женя не касался обгоревших отростков, но кончиками пальцев то и дело натыкался на свежие ожоги, взбугрившие бархат кожи. — Что будет дальше? — Женя тяжело сглотнул, надеясь, что собеседник обернётся. Так и случилось, Пётр медленно пересел, вытягиваясь, было странно ощущать кусающий холод босыми ступнями одновременно с оглушающим жаром ожогов. Он не поднял головы, только показал, не скрывая, новые слёзы. Чувствовать всё и сразу, не делить свои мысли с кем-то ещё — словно быть запертым наедине с худшим врагом, который знает тебя досконально и потому давит в самые уязвимые точки. — Я ждал, что он прислушается и исцелит тебя, если я буду стараться, если буду достаточно близко. Ждал чуда. А теперь не могу согреть даже себя. И понять не могу. Знаю только, что хочу остаться рядом. — Это нормально, когда ты человек, — получить подтверждение того, что Пётр не собирается никуда исчезать, было потрясающе и согревало, вопреки его опасениям. Поднявшись на ноги, Женя быстро обошёл квартиру, собирая всё, что могло понадобиться: мазь, бинты, таблетки, стакан тёплой воды и забавные шерстяные носки с драконами. Уйти в рутину казалось наиболее правильным, показать своим примером, что это не конец и не крах, а, может, новое начало. — Знаешь, после всего, что раскрылось, — заботливые ладони согревали, успокаивали и лечили. — Я просто рад, что ты здесь, а не где-то там. — Но я не смогу больше сделать тебя счастливым. — Пётр вывернулся так, чтобы заглянуть в пронзительные голубые глаза, заменившие ему небо. — Люди справляются с этим иначе, — осторожное, но уверенное объятие приблизило их друг к другу. — А пока просто пойми, что я счастлив, когда ты рядом.