её любовь

тихий стук в дверь. ванда резко открывает глаза и сразу же щурится — утреннее солнце неприятно ударяет в глаза. дверная ручка со скрипом опускается и в проёме она видит свою любовь. её любовь яркая и шумная и улыбается самой тёплой улыбкой, пахнет ванильными духами и крепким кофе, ярко красится и звонко смеётся. ванда знает, что её любовь самая лучшая. её любовь — наташа романофф. нат громкая и прямолинейная, всегда говорит, что думает. раскатисто смеётся и грязно шутит, быстро заводится и так же быстро остывает. а с вандой она другая: такая мягкая и нежная, похожая на пушистого котёнка. тихая и заботливая; очень осторожная, словно боится разбить фарфоровую максимофф. аккуратно входит, тихо закрывая дверь. кажется, комната стала ещё светлее. чародейка рада. наташа садится рядом с ней, берёт за руку, переплетая их пальцы. это и выдаёт романофф: у неё руки сухие и тревожно холодные, а у ванды мягкие и тёплые. — скоро поедем домой, да? — наташа улыбается и ванда не может не сделать то же в ответ. она делает это искренне, даже если знает, что слова романофф — абсолютная ложь, неприкрытая и болезненная, а улыбка у неё ломаная и натянутая. наташа страшно волнуется. она не хочет выдавать это, максимофф и не настаивает, но всё-всё подмечает: и то, как нат пытается контролировать нервно трясущиеся руки, и её дрожащий голос. тяжело врать им обоим. больничные стены стали такими родными, белый цвет уже совсем не пугает ванду, как пару месяцев назад. запах медикаментов въелся в кожу и заменяет ей парфюм, а койка стала единственным местом обитания. это в начале было страшно: неизвестность всегда пугает людей, а теперь бояться нечего. когда что-то неизбежно, то и страх не имеет смысла, это ведь всё равно произойдёт. вот и сейчас ванда не волнуется: всё стало таким предсказуемым и обыденным. в последние дни она не может перестать улыбаться. раньше она не замечала, каким ослепляющим бывает солнце по утрам, как красиво поют птицы за окном и когда наступают сумерки. полюбила выходить в коридор и смотреть на окружающих её людей, таких же пациентов, чья жизнь расписана в их амбулаторной карте. еле слышный смех в соседней палате, жизнь других людей — она никогда не задумывалась о таких мелочах. насколько же интересен этот мир, когда жить в нём осталось совсем недолго. наташа просидит с ней до самого вечера, пока её силком не выгонят отсюда медсёстры. уходить всегда грустно: солнце уже садится, оставляя в комнате оранжевые лучи заката, они всегда напоминают печаль. словно что-то исчезает навсегда, и пока золото находится в комнате, можно наслаждаться последними мгновениями, а затем всё погаснет. станет темно и страшно. ванда не любит закаты. *** громкий звонок. с шумом закрывается тяжёлая дверь. каким знакомым для наташи стало это отделение за последние месяцы. она идёт быстро и тяжёло, каждый шаг ощущается на холодной больничной плитке невыносимым. заходит в кабинет, даже не постучавшись, она здесь уже как своя. тягостный взгляд врача и укол в сердце романофф. женщина не спеша начинает искать карту ванды, такую толстую и забитую разными выпадающими из неё бумажками. нат нервно перебирает руками, в горле ком, а уголки глаз начинает жечь. всё, как она и думала. ей так больно; неужели её сердце сейчас вот так разорвётся, просто лопнет от напряжения и она безжизненно рухнет на пол? ноги подкашиваются, и весь мир кажется таким ничтожно маленьким и бесполезным. невозможно дышать. тихий стук в дверь. сегодня намного позже обычного, а максимофф также тепло улыбается, глядя в потолок. она как будто всё знает, хотя ей не говорят правду. знает, что в дверях стоит рыжеволосая девушка, с не просохшими дорожками на щеках и пытается натянуть радостную гримасу. выходит плохо. наташа редко плачет. редко плакала. как быстро всё поменялось. — так и будешь стоять в дверях? — а ванда такая беззаботная и счастливая. правда счастливая. наташа снова садится рядом, не смотрит на ванду: боится заплакать. теперь ли берёт максимофф за руку. так тяжело. не хочет думать, не хочет ничего видеть и слышать, неужели она вот так просто держит за руку ванду, неужели когда-то это всё закончится? почему именно она, такая хрупкая и маленькая ванда и такая страшная и большая болезнь. нат долго думала над этим, ей не давала покоя та несправедливость, нависшая над их маленькой семьёй. буквально вчера у них было, всё о чём только можно мечтать и уже сегодня остаётся наблюдать за закатом в окружении больничных стен. — хочешь, мы съездим на поле? — наташа говорит так тихо, но ванда всё слышит. — мы найдём самый красивый цветочный луг, будем есть клубнику и плести венки, хочешь? — она с трудом протянула последние слова ломающимся голосом. — или поедем в путешествие, на машине, по всем городам, как ты всегда и хотела? мы будем отмечать места на большой-большой карте и громко слушать музыку, хочешь? — она невольно сжала руку ванды. — или я наконец-то свожу тебя к той пристани, помнишь, я тебе обещала, ты же помнишь? — наташа повернулась с глазами, полными слёз. ванда аккуратно вытерла их. она никогда не видела романофф такой отчаянной, казалось, что в одном лице, в одних только глазах, полных безнадёжности, смешались все её мысли и чувства. сколько же всего они ещё не успели сделать. — конечно помню. — она улыбается так искренне. — тебя скоро выпишут, мы сразу же поедем с тобой, мы обязательно, да, мы обязательно. я подарю тебе самые прекрасные цветы, — говорить стало совсем трудно, будто кислород исчезал с каждым сказанным словом; нат казалось, что её сердце вот-вот остановится. — я подарю тебе все цветы мира, ванда максимофф. чародейка смеётся по-детски, так заливисто и звонко. рядом с ней и наташе хочется улыбаться. — почему же ты плачешь? — я плачу, потому что ты очень красивая, ванда.