Люболь

Ос-вальд. Его имя начинается с удивленной гласной, тонущей в тихом шипении, продолжается звонким открытым звуком, преломляется на мягком "ль" и обрывается твердым и звонким, но приглушенным. Последняя эмоция жертвы перед смертью — испуганное удивление; тихий, тянущийся в тишине щелчок; а затем громкий выстрел, крадущий жизнь, растворяется эхом. Эдвард знал: пусть Освальд и не запоминает каждый такой выстрел, каждую украденную жизнь, но их эхо наполняет его голову, неузнаваемое и неуловимое, перебивает рассудок, терзает память. Ос-вальд. Вверх-вниз. Пьянящая эйфория удачи, кипящий в жилах адреналин, колотящийся в ушах восторг подбрасывают его вверх, а затем непременно несет вниз, и чем ярче была радость, чем выше он был, тем ниже и больнее падение. Боль. Вот что ассоциировалось с Освальдом. Он весь был соткан из боли, вырощен в боли и боль же заставляла его подниматься и снова идти, боль рождала в нем желание жить. Только живое чувствует боль. С Освальдом Эдвард чувствует себя живым. Ос-вальд. Эд-вард. Два слога, два удара, два движения языком: первое вбирает, второе выталкивает. И снова, и снова. Слишком похожие имена, только первое тише и мягче, а второе — твёрдое и рычит. Слишком похожие они, только Освальдом движут боль и любовь, а про себя Эдвард и сам не знает, чем живет. Боль и любовь — покореженный металл, покореженное лицо, оборванные провода и жизнь, и все это — ради Эдварда, ради него одного. Боль и любовь — красные и яркие, как запрещающий семафор. Два слога, два удара сердца, боль и любовь — только для Эдварда. Это ужасало и вдохновляло, толкало к распахнутой в объятиях черной бездне. Распахнутая черная бездна — вместо мутного цвета блестящей искры на лице Освальда. Только для Эдварда. Он заторможенно смотрит в эту бездну, вокруг нее кровь и грязь, и ему кажется, что вот так выглядит чернота его собственная. Ос-вальд и Эд-вард. Бесконечная темная глубина, бессветная и сияющая своей чернотой ярче солнца.