Баобэй

Все было гораздо хуже, чем тогда, в молодости, когда он страдал от непонимания и осознания собственной ориентации, — унылее, страшнее и невыносимее. В каждый новый день он тащил себя за волосы и с тоской ждал наступления вечера. Жизнь вокруг теряла краски, и Ху Гэ казалось, что так будет вечно, что он в конце концов захлебнется в этой серости. Однажды он уснул в гримерке, сразу после выступления на каком-то отчетном концерте, и проснулся от того, что его довольно бесцеремонно тряс Цзинь Дун, выступавший вместе с ним. — Диди, — встревоженно звал тот, — проснись же, черт возьми. — Я проснулся, — вяло ответил Ху Гэ. — Что случилось? — Ты разговаривал во сне, — пояснил Цзинь Дун. — Что тебя гнетет, диди? — Однажды мне сказали, что я красивее четырех легендарных красавиц… — он закрыл глаза и повторил, что сказал ему тогда любовник: — Шелковые волосы, мраморная кожа, острый подбородок, тонкие пальцы. Хорошо, хоть миниатюрную ножку не упомянули. Смешно, правда? — Нет, — коротко отозвался Цзинь Дун, — совсем не смешно. Ху Гэ отстраненно подумал, что надо бы пустить слезу, вызывая сочувствие, и урвать кусочек тепла. Может, хоть ненадолго станет легче. — Я не смогу тебе помочь, Гэ-диди, — теплая рука погладила по лицу, и он прижался к ней щекой, — но мне кажется, я знаю, кто сможет. Потерпишь немного? Цзинь Дун встал, не дожидаясь его ответа, и Ху Гэ с трудом удержался от того, чтобы не потянуться вслед за ускользнувшим теплом. Хлопнула дверь, и он снова остался один. “Еще пару минут, — уговаривал себя Ху Гэ, — и я встану. Непременно”. Пара минут превратились в пять, потом прошла еще четверть часа, и Цзинь Дун наконец вернулся. — Вставай, — велел он, бесцеремонно сдергивая Ху Гэ с кушетки, — я обо всем договорился. — Куда ты меня тащишь? — Узнаешь. *** Дорогу Ху Гэ запомнил плохо. Они куда-то ехали, Цзинь Дун спрашивал его о чем-то, и он даже вполне уместно отвечал. Рядом с давним другом было спокойно, и Ху Гэ первый раз подумал о том, что, наверное, Цзинь Дун именно тот человек, с которым можно было бы… Он повернул голову, рассматривая его как объект желания: красивый изгиб верхней губы, нос благородной формы, брови вразлет. — Прекрати пялиться, Гэ-диди, — вздохнул Цзинь Дун. — На мое горе, я стопроцентно гетеросексуален, иначе ты бы здесь не страдал. — И что бы я делал? — делано удивился Ху Гэ и прикусил губу. Цзинь Дун покосился на него и вздохнул: — Навыки флирта у тебя слегка заржавели. Давно не практиковался? — Ты не ответил на вопрос, — настаивал он, не обратив внимания на подначку. — Чтобы я делал? — Лежал бы там, сзади, — Цзинь Дун кивнул головой, обозначая место, — с задранными ногами и подмахивал. Это было грубо, очень грубо и совсем не в стиле друга. — Пытаешься меня разозлить? — И как, получается? — Не совсем, — признался Ху Гэ и вздохнул. На пару минут он взбодрился, а сейчас на него снова наваливалась серая хмарь. — Мы почти приехали, — сообщил ему Цзинь Дун, въезжая на подземную парковку одного из многочисленных жилых комплексов в районе Пудун. Он аккуратно припарковал машину, но мотор заглушать не стал. — Сейчас ты поднимешься на двадцать первый этаж. Тебе нужны апартаменты с номером восемь. Постучишь — тебе откроют. Прошу тебя, ничему не удивляйся. Если вдруг что-то пойдет не так, ты можешь спокойно уйти. Я буду ждать тебя здесь, — он глянул на часы, — двадцать минут. Если ты не сбежишь, то заберу через два часа. — Но.. — Иди! И он пошел. А что ему оставалось делать. Цзинь Дун высунулся из окна машины и крикнул ему вслед: — Помни — ничему не удивляйся и ничего сразу не отвергай. *** Дверь открылась сразу, едва он только коснулся ее костяшками пальцев, и Ху Гэ, увидев, кто встречает его, даже попятился. — Чего ты испугался? Заходи, — Лю Миньтао босая, в джинсах и рубашке навыпуск, ненакрашенная и немного встрепанная, посторонилась, приглашая его в дом. Он покорно вошел и замер, не зная, что делать дальше. Почему Цзинь Дун отправил его сюда? Зачем? Как может помочь ему сестра Тао? — Разувайся, — она подтолкнула его крепким кулачком. — Будешь пить чай? У меня есть хороший лунцзин. — Да, — он хотел получить ответы на свои вопросы, а не пить чай, но воспитание мамы снова взяло вверх. “Без особой нужды не перечь женщине, сынок. Особенно если она старше и хочет тебя накормить”. Он чинно сидел на диване и смотрел, как Лю Миньтао хлопочет над подносом с чаем. Потом также чинно отпил из поданой пиалы. — Прекрасный чай, — похвалил он, сдерживая себя. — Но ты ведь не чай сюда пришел пить, правда? — она прищурилась, разглядывая его, и вдруг улыбнулась. — Бедный мальчик, я так и вижу, как вопросы теснятся в твоей голове. Он вздрогнул, услышав это обращение. Мальчиком его называл любовник, а вспоминать о нем сейчас было очень плохой идеей. — Не называй меня так, сестра, — он осторожно поставил пиалу на стол. Настроение испортилась окончательно, и Ху Гэ с трудом подавил желание посмотреть на часы. Интересно, Цзинь Дун его еще ждет или уже уехал? Но, в конце концов, всегда можно вызвать такси. — А как мне тебя называть? — Лю Миньтао внимательно разглядывала его, склонив голову набок. — Не знаю. Как угодно! — в голосе прорвалось раздражение. — Хоть котиком. — Котик слишком пошло, — заметила она. — Я буду звать тебя баобэй. — Как ребенка?! — Почему бы и нет, — она пожала плечами, — ты же у нас настоящее сокровище. Так? Из взгляда ее ушла теплота, и теперь Лю Миньтао буквально колола его взглядом. — Тогда я тебя буду звать Миньтао дацзе, — рассерженно произнес он. Это было почти грубо — напоминать ей о возрасте, но Ху Гэ как-то вдруг разом устал. Ему было неловко, и он совершенно не понимал, что происходит. — Мне нравится. — Что? — он даже сразу не понял, что Лю Миньтао отвечает на его вопрос. — Мне нравится, — повторила она. — Это звучит с должным уважением. Дун гэгэ убедил меня, что я могу тебе помочь. Я согласилась с его доводами. — Чем ты мне можешь помочь? — кажется, он растерял последние крохи вежливости. — Не кричи, баобэй, — Лю Миньтао встала, обогнула низенький чайный столик и легонько шлепнула его по губам. — Ведешь себя очень грубо. Она протянула руку, пригладила непослушную прядку у виска. “Совсем как… тогда”, — подумал он и вздрогнул, а сестра Миньтао ухватила в горсть его волосы и дернула с силой. — Ты, конечно, сокровище, баобэй, но совсем распоясался, — острые ноготки впились в кожу головы. Он дернулся, но Лю Миньтао держала крепко и не собиралась его выпускать. — Я был однажды в клубе, — выпалил он. — В таком… Мне не понравилось… Она рассмеялась и наклонилась к самому его уху: — Конечно, тебе не понравилось, баобэй. Там ты был бы всего лишь куском мяса на прилавке, а не драгоценностью на витрине у ювелира. Он скосил глаза, в вырезе рубашки мелькнуло зеленое кружево бюстгальтера. — Не туда смотришь, баобэй, — ногти впились сильнее, — смотри на меня. Ху Гэ послушно посмотрел на нее: теперь во взгляде Миньтао он видел спокойную, уверенную властность, от которой тут же стало сладко тянуть под ложечкой. Он сглотнул пересохшим горлом и сказал, почти шепотом, не смея отвести взгляд: — У меня никогда не было женщины. Я гей. Она расхохоталась. — Баобэй, да ты нахал. Разве я что-то говорила о сексе со мной? Сердце колотилось как сумасшедшее, норовя раздвинуть ребра и выскочить наружу. — Простите, Миньтао дацзе, — сказал он почтительно, и хватка немного ослабла. Ху Гэ чувствовал, как наливаются и саднят отметины от ее ногтей, но эти неприятные ощущения будоражили и заставляли чувствовать хоть что-то. — Я был непочтителен. — Хорошо, что ты сам это осознаешь, — Лю Миньтао потрепала его по щеке. — Вот что мы сейчас сделаем, — сказала она, — я разберусь с чаем, а ты разденешься и будешь ждать меня… здесь… — она бросила на пол плоскую подушку с дивана, — а дальше… — Дальше… — повторил он завороженно. — Я тебя отшлепаю и… — И… — Не перебивай, — она хлопнула его по щеке — звонко, но не больно. Прижалась к нему и прошептала еле слышно: — и трахну. Устроит, баобэй? Чертов член подскочил моментально, словно бы и не было месяца депрессии. Лю Миньтао скосила глаза вниз и тихо хихикнула. — Твой младший брат согласен. А ты? Он кивнул, завороженно пялясь на нее. — Так не пойдет. Я хочу услышать твой голос. Ты согласен? — Да, — каркнул он. Голова кружилась от невозможности происходящего. Хотелось убежать, но хотелось и остаться. Он вздохнул прерывисто, разрываясь между противоположными желаниями, и Лю Миньтао взъерошила его волосы. — Ты можешь закрыть глаза, если захочешь. Так будет легче, — она хмыкнула и добавила: — и острее. Он действительно закрыл глаза, как только разделся, аккуратно сложил одежду и встал на колени. Несмотря на то что в комнате было тепло, его вдруг начал колотить озноб, и было решительно непонятно, от чего: то ли от возбуждения, то ли от страха. — Ну-ну, — ее голос вдруг прозвучал совсем рядом, — успокойся, баобэй, мы ведь еще даже не начали. Теплая ладонь легла на его плечо, и он даже вздохнул от удовольствия. — Бедный птенчик, — в голосе Лю Миньтао слышалась насмешка, но не злая, а скорее добродушная. Так можно было подтрунивать над младшим братом, а не над человеком, которого собираешься, хм-м-м… отшлепать. — Совсем измучился? Он бы промолчал, но ногти теперь впились в плечо, и стало ясно, что ответа не избежать. — Да, — мотнул головой Ху Гэ, — измучился. Я думал, меня любят, я доверился… — И оказался в дураках, — закончила она за него. — Банальная история. Не ты первый, не ты последний, баобэй. По спине скользнуло что-то нежное и легкое, скользнуло и тут же исчезло. И он не выдержал и открыл глаза. Лю Миньтао стояла перед ним и крутила в руках легкий шарф — бежевый, с узором из мелких цветочков сливы-мэйхуа. Он вспыхнул румянцем. — У тебя грязное воображение, баобэй, — она погрозила ему пальцем. — Но мне это нравится, — и тут же, без паузы, совсем другим тоном продолжила: — Сложи руки за спиной. Шелковый шарф стянул запястья совсем не туго, освободиться можно было бы в любой момент. — Я не знаю твоих реакций, баобэй. Если шарф упадет, я тут же прекращу. Понятно? — Да, Миньтао дацзе. Его никогда особенно не привлекали женщины. С ними было интересно обниматься и целоваться на съемках, зная, что это не получит никакого продолжения, но о чем-то большем он никогда не думал. А сейчас он вдруг вообразил, что скрывает зеленое кружево: нежная кожа оттенка топленых сливок, горошины сосков. Интересно, какого цвета они у сестры Миньтао? Левая щека вспыхнула болью. — Не о том думаешь, баобэй. — Прости. Вторую щеку тоже обожгло. — Простите, Миньтао дацзе, — тут же поправился он. Она ничего не ответила, толкнула ладонью между лопаток, и Ху Гэ послушно распростерся на полу. — Как на приеме у императора, — попробовал пошутить он, подняв голову, но Миньтао не обратила никакого внимания на его слова. Длинная узкая коробка блеснула лаковым глянцем. — Вот этот, — сказала она и вытащила стек с плетеной рукояткой. Придирчиво осмотрела его и кивнула: — Да, этот. Она провела кончиком стека по его спине, пересчитывая позвонки, и Ху Гэ встряхнуло крупной, предвкушающей дрожью. — Мне же придется считать? Вместо ответа он услышал резкий свист — и левое плечо обожгло, точно на него кипятка плеснули. — Никогда не считала тебя глупцом, баобэй, но сейчас ты ведешь себя как дурачок. — Простите, Миньтао дацзе, — спохватился Ху Гэ. — Не принимается, — равнодушно бросила она. — Один раз можно спустить с рук, даже два можно, если слишком добр, но больше уже нет. Твое наказание увеличится. — Могу ли я узнать, на сколько, Миньтао дацзе? — Нет. Просто прими все. Я не дам тебе больше, чем ты сможешь выдержать. — Простите, Миньтао дацзе. Могу я называть вас госпожа? — Нет, — голосом ее можно было замораживать коктейли. — Ты мне не принадлежишь. Обращение “дацзе” будет более уместно, — узкая ступня вклинилась между его коленей. — Колени раздвинь, баобэй. Не стоит меня стесняться. Ху Гэ послушно расставил ноги и замер. Голос Лю Миньтао завораживал, ему хотелось повиноваться. Она не стала его предупреждать — ударила сразу и почти без замаха. В этот раз боль пришла не сразу, между ударом и осознанием прошла долгая секунда, а потом вдруг моментально перехватило дыхание. — Раз-з-з! — выдохнул Ху Гэ, изо всех сил вцепившись в длинный ворс ковра. И тут же, спохватившись, добавил: — Миньтао дацзе. — Можешь не считать, — разрешила она. — Я не люблю такое. И ударила снова. По заду точно огненная змея скользнула. Ху Гэ и не предполагал, что это так больно. Ему всегда казалось, что стек — это почти игрушка, не способная причинить настоящую боль. По крайней мере, такое впечатление складывалось, когда он смотрел порно. Теперь, на личном опыте, он убедился в обратном. Всего три удара, а он уже раскис. Или, может быть, дело было в том, что он не был готов? Вот если он сосредоточится, то… Третий удар прервал путаную цепочку его мыслей, и он зашипел сквозь стиснутые зубы. — Расслабься, — посоветовала Лю Миньтао. — Будет легче, — помолчала и честно уточнила: — Но не намного. Удар, еще удар, еще, еще, еще. Лю Миньтао порола его размеренно, давая полсекунды на вдох, полсекунды на выдох. Каждый удар жалил и заставлял дергаться. Ху Гэ старался сдерживаться, но уже после дюжины горячих шлепков ему стало все равно. Он застонал, сначала тихо, потом все громче, смаргивая накатывающие слезы. — Пожалуйста, Миньтао дацзе, — выдохнул он совсем тихо, но она его услышала. — Пожалуйста — что? — она даже не остановилась. — Пожалуйста, перестаньте, госпожа. Мне уже хватит. — Когда тебе хватит — решу я. Слезы стекали по щекам, к носу. Собирались там в тяжелые капли и падали, оставляя мокрые следы. В какой-то момент Ху Гэ вдруг стало необычайно легко. Боль телесная вытеснила из его головы безостановочные мысли о неудавшемся романе. Он никак не мог расслабиться, как требовала того Лю Миньтао, но каждый удар встречал почти радостно, несмотря на все усиливающуюся боль. Он не уловил тот момент, когда порка прекратилась, все еще плавая в болезненном мареве. Тонкая струйка холодного геля обожгла копчик и потекла вниз в ложбинку, разделяющую ягодицы. Он сжался — ощущение с одной стороны было восхитительным, с другой — пугающим. Лю Миньтао хлопнула его по поротой заднице, вырвав вскрик. — Раскройся, — велела она, и в голосе ее не было ни капли сомнения. Ху Гэ послушно ткнулся вспотевшим лбом в лакированные доски пола и, ухватив ладонями ягодицы, развел их, открывая доступ к самому нежному. — Как мило. Твоя хризантема действительно похожа на цветок. Он замер. Острый ноготок прошелся по кругу, пересчитывая сжатые складки. — Не думаю, что подготовка будет долгой, — Лю Миньтао размазывала гель вокруг входа. — Я, знаешь ли, не любитель подобных процедур. И твоя дырка выглядит вполне рабочей. Ху Гэ вспыхнул: — Простите, Миньтао дацзе. — Тебе не за что извиняться, — ответила она. — Это снимает с меня часть проблем. Вдохни поглубже, — Ху Гэ повиновался, — а теперь медленно выдыхай. Прохладное и гладкое втиснулось внутрь, и он задохнулся. — Что это? — просипел он на выдохе. — Что это такое? — Стеклянное дилдо, — любезно ответила Лю Миньтао. — Очень эстетично выглядит. Как арт-объект. Не дергайся, это абсолютно безопасно. Он замер, не в силах преодолеть испуг. — Абсолютно безопасно, — повторила она и как-то очень правильно двинула рукой, так что Ху Гэ задохнулся от накатившего удовольствия и подался навстречу. — Лежи спокойно. Крепкая ладошка прихлопнула горящую ягодицу. — Ты очень вертлявый, баобэй. Я ведь не слишком суровый мастер. — Простите, Миньтао дацзе. — Я слышу это уже не в первый раз. Она выдернула согревшееся стекло с жирным, пошлым звуком, точно кто-то бутылку откупоривал. Ху Гэ с трудом удержался, чтобы не дернуться вслед. Хотелось продолжения — он ощущал, как пульсирует член, зажатый между коленями и животом. Но, казалось, Лю Миньтао и дела не было до его потребностей. Он шумно вздохнул, не смея привлекать внимание другим способом. Выпоротый зад красноречиво намекал, что игнорирование слов хозяйки дома не самая лучшая идея. — Хочешь что-то сказать? — Пожалуйста, Миньтао дацзе, — прошептал он. — Прошу вас. — Она так пульсирует, — чужие пальцы легли сверху. — Ты очень жадный мальчик, баобэй. Думаешь, заслужил? Ху Гэ сглотнул. Надо было обдумать свои слова. Если Лю Миньтао что-то не понравится, то его выставят и глазом не моргнут. В этом он не сомневался, как и в том, что хочет кончить. Просто до дрожи. Несмотря на горящий зад, затекшие колени и прочие… неудобства. — Возможно, что и нет, Миньтао дацзе. Но ваше великодушие… За спиной раздался ехидный смешок: — Ты еще мой добрый нрав вспомни… Она щелкнула по влажной дырке, и Ху Гэ вздрогнул. — Я отслужу… в следующий раз… Лю Миньтао молчала. — И сделаю все, что захотите. — Никогда не давай невыполнимых обещаний, баобэй. — Я постараюсь сделать то, что вы захотите, — тут же исправился он. — Уже лучше, — сказала она. — Пожалуй, я прислушаюсь к твоей просьбе. Кажется, он плакал. Нет, он совершенно точно плакал, но ему было наплевать. Дилдо двигалось так правильно. Удовольствие вспыхивало зарницами под зажмуренными веками, грозя накрыть с головой, но он стискивал зубы и терпел. — Можно, — мягкий выдох обласкал висок, и Ху Гэ затрясся, ощущая, как выплескивается из него семя. *** Что было дальше, он помнил плохо. Он встал сам и двигался куда-то, теплая вода лилась сверху. Окончательно Ху Гэ пришел в себя в полутемной спальне, накрытый тяжелым, мягким одеялом. — Миньтао дацзе? — слабо выговорил он. — Который час? Я долго спал? — Минут сорок. Дун гэгэ приедет через полчаса, — она сунула ему в руку кружку с теплой водой. — Зови меня как обычно. Сессия закончена. — Дацзе уже не нравится? — пошутил Ху Гэ и тут же ойкнул, получив острым кулачком в плечо. — Наглый мальчишка. — Простите, Минь… сестрица Тао. — Так-то лучше, — она кивнула на небольшой стул рядом с кроватью. — Твои вещи. Одевайся. Я подожду тебя там. В гостиной было все… обычно… Ни следа того, что происходило раньше. И даже, кажется, пол протерт. Если бы не саднящий зад, Ху Гэ мог бы вполне предположить, что ему все приснилось. Но сидеть было слишком больно. Они выпили еще чаю. Лю Миньтао впихнула в него сладкий пирожок. Уже у порога, обуваясь, он, закусив губу, спросил: — Я могу прийти снова, Миньтао дацзе? Сейчас это обращение снова стало уместным. Она прикусила губу, размышляя. — Пришли мне свое расписание на неделю. Я посмотрю, что можно сделать. — Спасибо, Миньтао дацзе. — Но за это ты должен будешь кое-что сделать. — Я постараюсь, Миньтао дацзе, — осторожно согласился Ху Гэ. *** Цзинь Дун молча смотрел, как он с кряхтением устраивается на переднем сиденье. — Выглядишь гораздо лучше, — наконец произнес он, — несмотря на некоторые… хммм… трудности. Ху Гэ, устроившись, выдохнул: — Спасибо. — Если тебе это помогло, я рад… Удивительно, как Цзинь Дун мог одновременно выглядеть и обеспокоенным, и безмятежным. — Дун гэгэ, — Ху Гэ поманил его пальцем, — сестра Миньтао согласилась на еще одну встречу. — Тебе это нужно?.. — Да, — твердо кивнул он. — Дышать легче. Но мне кое-что нужно сделать. Она… велела. Цзинь Дун явно сдерживал улыбку. — Кажется, за эти два часа ты стал совершенно другим человеком. — Не можешь не подколоть, да?! — Ты слишком аппетитная подушечка для булавок. Ху Гэ хмыкнул. — Ты же абсолютно гетеросексуален. — Но глаза-то у меня есть, — Цзинь Дун наклонился к нему, показывая пальцами на свои веки. — Как не замечать такой прелести… — Тогда ты не будешь против… — Ху Гэ перегнулся через рычаг коробки передач, ойкнул от боли, но не отступил. — Мне приказано тебя поцеловать. — Что… Возможно, гэгэ хотел что-то сказать, но Ху Гэ не дал ему такой возможности. “Я хочу, чтобы он застонал от твоего поцелуя. И не вздумай меня обмануть”, — вспомнил он слова Лю Миньтао и удвоил усилия. Мягкие губы дрогнули под его напором, разжались, и Цзинь Дун ответил на поцелуй.