Синие розы в алом пламени

Фенрис уже смирился. Он даже не пытался самого себя обмануть, надежда не теплилась в груди и не причиняла сильных страданий. Но смотреть на счастливого Хоука всё ещё было больно. Потому что счастлив он был не с ним. Объективно, эльф был сам виноват. И он прекрасно это понимал. Глупо было надеяться на то, что Гаррет простит его и будет ждать, словно собака в будке, после того, как Фенрис с ним обошёлся той ночью. Фенрис не злился на Хоука. Но он ненавидел самого себя. За трусость. За ту истерику. За все обидные слова, которые он в припадке ненависти к Адриане наговорил любимому мужчине. Всё ещё любимому. Утешало одно: этот одержимый блондин тоже остался не у дел. Наверное, теперь, когда они с Андерсом в каком-то смысле остались по одну сторону баррикад, было бы логичнее сплотиться против общего «врага». Но, честно говоря, Фенрис больше радовался за Изабеллу, чем огорчался их с Андерсом общей потерей. Иза всегда ему симпатизировала, хотя многие её легкомысленные и взбалмошные выпады Фенрис не одобрял. Эльф не знал, что у неё на душе, их объединяли только общие вылазки, партии в карты в «Висельнике» да парочка бурных ночей несколько лет назад. Но, наверное, было в ней что-то особенное, раз Хоук нашёл в её любви утешение. Фенрис больше не смел сомневаться в этом. Эльф всё ещё носил красную повязку на руке. Он не знал, зачем. Как будто это был знак для Хоука, что он сожалеет о всём произошедшем и хочет получить ещё один шанс, даже понимая, что этому не бывать. Такой яркий, почти огненный… поводок. Фенрис в один момент с ужасом осознал, что если бы Хоук сейчас пришёл и позвал к себе без объяснений, он бы пошёл не задумываясь. Как верная собачка, смысл жизни которой — дождаться возвращения хозяина. «Раб всегда останется рабом», — с грустью понял он. Как бы абсурдно это не звучало, но теперь казалось, что Данариус тогда был прав. Фенрис вовсе не освободился, он просто сменил хозяина. Только вот Хоуку никогда не были нужны рабы. На очередном привале, наблюдая из тени деревьев, как Хоук о чем-то мило щебечет с Изой, Фенрис крепче прижимает к себе красную ткань и сильнее стискивает зубы. До скрипа, до физической боли, которая могла бы заглушить душевную. Сегодня особенно тоскливо, потому что в этот день ровно три года назад он сбежал из поместья Амеллов. Снова начинает жечь этот яркий огонь, хоть эльф был уверен, что тот уже давно погас и больше не будет терзать его душу. Он ещё сильнее кутается в чёрный походный плащ, чтобы никто не увидел сияния разбуженного пламенем лириума. Металл тоже причиняет боль, но не такую сильную. Сейчас она даже кстати. Пусть расходится сильнее, расцветая синими розами с острыми шипами у него под кожей: если кто-то спросит, почему он тут сидит, весь съёженный и трясущийся, у него будет оправдание. Хоук наверняка снова забеспокоится, уломает Андерса приготовить какой-нибудь горький болеутоляющий отвар. Будет сидеть рядом и сжимать руку эльфа в своей, рассказывать что-нибудь смешное, пытаясь отвлечь друга, пока готовится зелье. А Фенрис снова будет бороться с желанием потереться об эту руку головой. Он снова будет умирать от того, что единственное что ему осталось — это дружеское участие и сочувствие. И надо быть благодарным за то, что Хоук не лишил его и этого. Надо нацепить на лицо слабую ухмылку и предложить выпить в «Висельнике» после миссии. Хоук, конечно же, согласится. Главное, не перепить и не сболтнуть что-нибудь не то… — Фен? — Эльф поднял голову и увидел над собой искажённое тревогой лицо Гаррета. — Создателя ради я тебя еле нашёл! Закрылся в этот плащ с головой, и не видно тебя ночью вообще! — Прошу прощения, — усмехнулся Фенрис, пытаясь скрыть голубое свечение из-под ткани. Поздно: — Ох… Так, ладно, давай вставай. — Хоук буквально поднял его негнущееся тело на ноги одним движением мощных рук. — Иди к костру, на холоде только больше болеть будет. Андерс!.. Да, в этот раз получилось выкрутиться. Послушать дурацкие шутки Хоука, нацепить улыбку, выпить горький отвар и лечь спать, отвернувшись лицом к густому лесу. И постараться не молить Создателя о смерти.