Поклонение

Невилл идет в сторону теплиц, украдкой оглядываясь по сторонам. Время близится к отбою, а он не только находится вне спальни, но и вне школы в принципе. Однако нарушать правила ради неё стало привычкой. Ноябрь выдался тёплым, что было большой редкостью для этих краев. Обычно либо заливало проливными дождями, превращающими окружающую территорию Хогвартса в бескрайнее болото из грязи, либо начинало подмораживать, а то и вовсе засыпать снегом. Но в этом году все было по-другому. Солнце хоть и не так грело, но все же практически не покидало небосвод, даря последние отсветы голым верхушкам деревьев. Погода днем не так интересовала Невилла, как температура ночью. Но и здесь все было на руку. Прохлада была приятной, а отсутствие пронизывающего ветра делало её ещё и комфортной. Шагнув в сторону, Долгопупс перепрыгивает через яму и смотрит в сторону школы, проникая в одну из заброшенных оранжерей. Она уже ждёт его там, стоит, облокотившись на один из стеллажей, и курит. Он направляет на неё палочку, освещая «люмосом» и девушка недовольно морщится, отворачивая голову в сторону. — Ради сраного Мерлина, хватит светить мне в глаза! — она фыркает, снова поднося сигарету к губам. Кончик начинает тлеть, когда девушка глубоко затягивается. — Ты заставил меня ждать. Невилл мнётся, отправляет шарик света к стеклянному куполу, освещая помещение. — Никак не мог дождаться, когда гостиная опустеет. Сегодня пятница, сама понимаешь, последний курс, все совершеннолетние и, соответственно, огневиски стало достать намного легче, — уголки его губ слегка приподнимаются, но быстро опускаются вниз, под тяжелым взглядом девушки, — Пэнс, не обижайся. Я правда спешил как мог, — он оправдывается, сокращая между ними расстояние. Кто бы мог подумать, что он и Паркинсон будут тайно встречаться, чтобы провести друг с другом время. Но, как оказывается, такое и правда возможно. Когда он подходит ближе, она продолжает курить, выдыхая дым ему в лицо. Громко цокает, сжимая наманикюренными пальцами сигарету. — Если ещё раз такое повторится, морозить задницу будешь здесь один! — её интонация смягчается, когда руки Невилла опускаются на её тонкую талию, оглаживая изгибы. — Пэнс, — Невилл склоняется ниже, — не будь такой… Она не даёт ему договорить. —Стервой? —Паркинсон тушит окурок и без зазрения совести кидает его на пол, — прости, это часть моей сущности. Либо смирись и не дуйся, либо проваливай к чёрту. У неё явно плохое настроение, Невилл привык к постоянным эмоциональным качелям с её стороны. Она то была страстной и практически нежной, то плевалась ядом по несколько дней кряду, игнорируя его существование. — Ну что уже не так? — на выдохе говорит он, когда девушка выскальзывает из его объятий. — Я не люблю ждать. — кидает она, прохаживаясь мимо полусухих растений, громко цокая каблуками. Чёрт! Паркинсон даже ночью в ноябре, в месте, скрытом от людских глаз, носит чёртовы лодочки. Невилл поджимает губы и смотрит ей в спину. Если раньше ему казалось, что он стал старше и мужественней, поборол трусость и мог за себя постоять, то рядом с ней уверенность трещала по швам, заставляя быть слишком кротким и покладистым, словно овца, которую отдают на заклание. — Давай просто не будем тратить время на это, — Долгопупс идет за ней следом. — О, и чем же мы займёмся? — тянет Пэнси насмешливо и с вызовом, разворачиваясь на каблуках, — напишем эссе по травологии? Или подготовим парочку растений для пересадки? Паркинсон знает, что он, как выражается Малфой, хранит свои яйца в её руках. Пэнси держала их настолько крепко, что Долгопупс был готов на любые унижения, лишь бы она снизошла до него снова. — Ну, что молчишь? Чем мы займёмся, Невилл? — она специально с особой нежностью говорит его имя, давит на больное, заставляя юношу идти к ней на негнущихся ногах. Словно крыса на звук дудочки гамельнского крысолова. Долгопупс подходит вплотную, снова прижимая её к себе, и проговаривает в губы: — Чем и всегда, — его дрожащая ладонь проникает под её короткую юбку, пальцами касаясь полоски кружева на чулках. На что Пэнси хрипло смеётся и скидывает его руку. — Больно много хочешь. Это нужно заслужить, — хмыкает она и снова отходит в сторону. Поднимает голову вверх и сквозь мутное стекло смотрит на полную луну, что висит огромной желтой глыбой над ними. — Пэнси, хватит себя вести так, — он делает паузу, словно собираясь с мыслями, — жестоко. —Жестоко? — переспрашивает она и снова смеётся, — поверь мне, Нев, тебе лучше не знать, как выглядит «жестоко» в моем исполнении, — Паркинсон достаёт пачку сигарет из кармана пальто и, закурив, переводит взгляд на него. — Чего ты хочешь? — Долгопупс облизывает губы. — Поклонения Невилл, — её глаза сверкают очень недобро, — смекаешь? Он знает, к чему она клонит, знает, что именно нужно делать, чтобы заслужить её снисхождение. Невилл снимает с себя куртку и расстилает на полу. Достаёт палочку, накладывает вокруг них согревающие чары и становится на колени. Поклонение. Его пальцы скользят по прозрачной ткани чулок, он медленно снимает с неё туфельку и поднимает взгляд, встречаясь глазами. Она одобрительно усмехается и толкает ногой его в грудь. — Ты пришел в гляделки играть? — снова издевательский тон, граничащий с унижением, — или будешь делать то, что должен? Он не отвечает, крадется ладонью вверх к кружевной кромке, цепляется за неё пальцами и тянет вниз, обнажая бледную кожу. Капрон скользит в руке и оказывается на грязном полу. Невилл сразу же припадает губами к стопе, покрывает судорожными поцелуями, склоняется перед ней, доказывая свою покорность. Пэнси делает глубокую затяжку, наблюдая, как Долгопупс отправляет свою гордость в дракклову задницу и ухмыляется. Она готова смотреть на это зрелище вечно. Гриффиндоское благородство под каблуком у слизеринского вероломства. Его губы скользят вверх по коже, касаются щиколотки, икры, задевают колено и покрывают россыпью поцелуев бедро. Он приподнимает её юбку, сминая пальцами, и скользит языком по внутренней стороне. «Старательный», — проносится в голове у Паркинсон. И она стряхивает пепел, чувствуя, как тело покрывается мурашками. Ей определенно нравится то, что он делает. Он возится со вторым чулком, громко сопит, сосредоточенно продолжая ласкать её кожу невесомыми поцелуями. Пэнси оборачивается, а затем прислоняется задницей к столу, слегка откидывается на него и расставляет ноги в стороны. Ему не нужно приглашение, поэтому его голова сразу же оказывается под юбкой, а губы прижимается к ластовице трусиков. Она делает последнюю затяжку и раздосадовано смотрит на истлевшую до фильтра сигарету, которая сразу же отправляется куда-то в темноту. Невилл нащупывает края её трусов и тянет их вниз, скатывая по ногам до щиколоток, заставляя её переступить кружево. А затем он снова скрывается за подолом чёрной ткани в складку. Паркинсон откидывает голову назад и громко выдыхает, когда его язык так, черт возьми, правильно начинает кружить вокруг клитора. В нужном для неё темпе и интенсивности соприкосновения. Еще бы, чёртов травологический задрот знает, как ей нравится. Она его научила. Она ему показала. Она стала его первой женщиной. Паркинсон сжимает до побеления костяшек края столешницы и немного шире раздвигает ноги, начиная двигать тазом навстречу Невиллу. Её левая рука перемещается на его затылок, надавливает, привлекая настолько близко, насколько это вообще возможно. Ощущения его языка, раздвигающего влажные складки, сводят с ума, заставляя низ живота ныть в томительном ожидании разрядки. Пэнси стонет, чувствуя, как становится слишком жарко. И дело не в согревающих чарах или шерстяном пальто, а в том, что творит гриффиндорец, находясь между её бедер. На смену языку приходят пальцы. Сразу два и слишком резко. Он проникает ими внутрь, надавливая на переднюю стенку влагалища, начинает двигать быстро, в то время как его губы снова касаются клитора. Паркинсон тонет. Стонет громко, позволяя адскому пламени возбуждения объять её тело, теряя контроль. Она продолжает держать его голову, двигается навстречу, желая больше контакта с его ртом. И когда до пика наслаждения остается всего пару мгновений, она сдирает юбку с его головы и пальцами зарывается в волосы, сжимает пряди, оттягивая их, и кончает с опустошающе-хриплым стоном. Невилл отстраняется, смазка и слюна блестит на его лице. Он часто дышит, отводя глаза куда-то в сторону. Паркинсон отпускает его и, переводя дыхание, резко говорит. — Вставай, — она одергивает одежду, — быстро. Он, словно послушный ребёнок поднимается на ноги, вытирая лицо тыльной стороной ладони, наблюдает за ней с высоты своего роста, пока Пэнси быстро разделывается с пряжкой ремня, а потом с пуговицей и молнией на брюках. Она на секунду останавливается и переводит взгляд на него. Невилл стоит растрепанный. В белой рубашке и грёбанной шерстяной жилетке. Паркинсон усмехается и проникает рукой под боксеры, обхватывая твёрдую плоть ладонью. Долгопупс судорожно выдыхает и прижимается ближе. Она начинает двигать рукой под бельём, не разрывая зрительного контакта между ними. Невилл стонет, зажмуривается и не знает, куда ему деть руки. — Давай, не сдерживайся, обычно ты стонешь громче, — она сжимает ствол сильнее, ведёт вверх-вниз от основания, трёт большим пальцем чувствительную кожу на головке и улыбается, всматриваясь в его лицо. Он краснеет, цепляется рукой за стол и стонет громче, начиная толкаться в её ладонь. Она все-таки освобождает член от ткани и начинает дрочить быстрее, второй рукой сжимая яйца. Невилл кончает слишком быстро, сперма пачкает её ладонь и пальто, но Пэнс не злится, девушка отнимает руку и медленно облизывает, пробуя его на вкус. — Горько, — она достаёт палочку и шепчет, — тергео, — следы семени исчезают, и она отталкивает Долгопупса от себя. — Акцио чулки, — они летят ей в руки и Паркинсон ловко их надевает, а затем тянется ногой, пытаясь достать до туфель. — Пэнси. — с щенячьей нежностью произносит Невилл, — ты.ты. — Ты. ты. — передразнивает она его и поправляет пальто, ныряя стопами в лодочки, и вихрем выбегает из теплицы. — Прекрасна, — добавляет он, тогда, когда она его уже не слышит. Долгопупс рассеянно застегивает брюки и поднимает голову наверх. Полная луна, свидетельница их забав, заглядывает через стекло, освещая лицо юноши, — чертовски прекрасна.