All for You

Хисаши сидел, сгорбившись, на стуле, обхватив голову руками.    Он читал о НЭК.    Он не должен был.          Вокруг его горла была петля из колючей проволоки, туго натянутая на кожу. Он вспотел, хотя комната была похожа на морозильную камеру.    Изуку было холодно?          Нет, нет, он был в порядке, он должен был быть в порядке. Он был в своём инкубаторе, милый и тёплый.          Хисаши провёл рукой по лицу, безучастно глядя вперёд. Его разум был полон шума. Жужжащие, наполовину сформированные мысли и чувства проносились в его мозгу с подавляющей интенсивностью. Проталкивание мимо них казалось...   Он должен был что-то сделать.    Изуку было ужасно плохо ̶с̶н̶о̶в̶а̶, и он должен был что-то сделать.          Гараки не сможет помочь. Он был в тюрьме, хотя вырвать его оттуда было бы возможно. Но он, скорее всего, не смог бы спасти Изуку в любом случае — не так, как это имело значение. Он хотел, чтобы его сын был жив, а не существовал как вечно мёртвый младенец, неспособный расти, процветать или стать самим собой.          Причуды, которые у него были... Не вариант. Он прошёл через все, каждую, по нескольку раз, и абсолютно ни одна из них не была достаточно безопасной, чтобы использовать её на Изуку.          Как получилось, что из тысячи причуд у него не было ничего, абсолютно ничего достаточно безопасного. Почему он никогда не думал обзавестись хотя бы одной или двумя причудами, чтобы помочь кому-то, кроме себя?          Глупый, близорукий, эгоистичный — вот почему Йоичи ненавидел его! Он наверняка смог увидеть что-то глубоко сломленное в Хисаши, что-то, чего он никогда не видел даже в себе.          За все свои десятилетия он ни разу не удосужился подумать ни о ком другом, даже на одно мгновение.   Он... Он не подходил на роль отца Изуку.    Он не подходил на роль мужа Инко.    Это... Это было несправедливо.          Это должен был умереть он, а не Инко. Инко была бы лучшим родителем. Инко позаботилась бы о том, чтобы...   Нет.          Нет, он не мог так думать. Ему нужен был план. Ему нужны были непредвиденные обстоятельства. Должно было быть что-то, что он мог сделать.         Он мог бы найти какую-нибудь другую причуду, которая могла бы помочь, но для этого ему пришлось бы уйти...   Этого он тоже не мог сделать.          Были ли у него другие связи в сфере здравоохранения? Педиатрия? Он был уверен, что да, но будут ли они лучше Танимы?   Нет, они не будут лучше.    Там...   Там было...   Он ничего не мог сделать.    Совершенно ничего.    Бесполезный.    Он почувствовал себя плохо.    Он был болен?    Была ли это его вина?    Что, если он держал его неправильно?   Что, если он каким-то образом напугал Изуку?    Прикоснулся ли он к Изуку, не помыв руки?    Заразился ли Изуку этой болезнью, этой смертельной инфекцией, этой отвратительной гнилью от него?           Хисаши уронил голову на руки, крепко вцепившись пальцами в волосы. Он чувствовал, как его сердце колотится в груди. Стало тяжело дышать. Боль притуплялась, но...   Что-то не так с молоком?          Нет. Нет, молоко Мицуки было лучшим вариантом, который был у Изуку. Инко умерла, и он не мог обеспечить его молоком — хотя, вероятно, была какая-то причуда. Ещё одна причуда, которой у него не было, потому что он был совершенно бесполезен для своего сына.    Персонал плохо обращался с ним?          Нет, он никогда не чувствовал с их стороны какой-либо злобы по отношению к нему или Изуку — ни у врачей, ни у медсестёр, ни даже у обслуживающего персонала — во всяком случае, он не чувствовал ничего, кроме доброты. Он никогда не чувствовал, что они отдают что-то, кроме всех себя, ради Изуку.    Была ли это вина Всемогущего?         Нет. Если бы это было так, Изуку заразился бы этим вскоре после того, как Всемогущий заставил его плакать, а не месяц спустя.    Кроме него не было никого.    Хисаши был тем, кто проводил больше всего времени с Изуку.          Он чувствовал, как гниль в кишечнике Изуку распространяется на него, заражая его внутренности и превращая их в чистую расплавленную магму. Внутри закружилась тошнота, как будто его вот-вот стошнит гнилью. Он едва сопротивлялся желанию заткнуться.    Это должно быть его вина.    Должна была.    Но как?    Он поскользнулся?    Он стал ленивым?    ...   Хисаши знал, что он устрашающий человек.    Неужели одно его присутствие напрягло Изуку до такой степени?          Но у него так долго всё было хорошо, и он сделал всё возможное, самое лучшее, он действительно делал, так где же он ошибся...   — Мидория-сан?          Хисаши вздохнул, втягивая воздух в свои отказавшие лёгкие. Он высвободил голову из рук и сжал конечности на коленях, глядя на них пустым взглядом.    — В порядке, — выдавил он, — я в порядке.    Он даже не знал, с кем разговаривает.          Шаги стали приближаться. Хисаши заломил руки. Это никогда раньше не происходило, но никогда ещё не чувствовал себя так плохо — он попытался успокоить конечности, чтобы соблюсти приличия. Но потом он с опозданием понял, что если бы сделал это, то показал бы, как сильно его трясет, так что он этого не сделал. Он включил причуду устойчивых рук, но, как и сегодня утром, она подвела его.    Бесполезный.    Бесполезный.    Шаги прекратились. Хисаши не поднимал глаз. Он узнал туфли Анды.    — Я так не думаю.    ...         Он проснулся от кошмара, находясь в вертикальном положении на диване. Снаружи бушевала буря. Дождь бил в окна маленькой квартирки Инко, а гром грохотал, как зверь, жаждущий жертв. Инко настояла, чтобы он остался на ночь после того, как буря действительно началась.    Он был рад, что не промок, но...   У его кошмаров было неудачное время.    Хисаши застонал, обхватив голову руками.    Проклятые воспоминания.    Всё было хорошо.   Он был в порядке.   Они были ниже его.   Он был выше чувства столь низменного, как чувство вины...    — Хисаши? — сонно спросила Инко, выходя из своей комнаты. Хисаши подпрыгнул.    — Я в порядке, — быстро сказал Хисаши, проводя рукой по волосам.    Она уставилась на него, сузив сонные зелёные глаза.    — Я так не думаю.    — Инко, правда, я в порядке... — повторил Хисаши, пытаясь отшутиться.          Она подошла, встала на колени на пол, чтобы быть на уровне его глаз. Она положила руку на его щёку, направляя его лицо, чтобы он посмотрел на неё. Она нежно улыбнулась. В её глазах не было ни хитрости, ни обмана. Только беспокойство.    Его смех иссяк. Его улыбка исчезла.    Его сердце ёкнуло впервые.          — Ты хочешь поговорить об этом? — тихо спросила она, потирая большим пальцем его щёку.    Хисаши сглотнул. Каким-то образом он чувствовал себя маленьким.    Сейчас Инко ничего не ждала, но если он откажется дать ей то, что она хочет...?   — ...Нет, — наконец сказал он.          Инко кивнула, и ничего в ней не изменилось. Не было ни разочарования, ни гнева. Только забота и понимание.          Что-то перевернулось в его сердце. Небольшой щелчок, словно дверь, которая осторожно открывается после вечного запирания.    ...   Хисаши ничего не ответил.    Анда и... Они были очень похожи. Она мгновенно раскусила бы его ложь.          — Я не буду заставлять Вас говорить, если Вы не хотите, — сказала Анда. Хисаши продолжал смотреть на свои руки. — Но знайте, что это не Ваша вина. Никто не знает, что вызывает НЭК. Вы не были не чем иным, как источником утешения для Изуку.    ...   Хисаши отвёл взгляд. Он сомневался в этом.          — Если бы Вы были источником стресса, — заметила Анда, — тогда он не наслаждался бы Вашим голосом так часто, как мог бы — он бы остановился. Но он не остановился, верно?    — ...Прибор также воспроизводит голос Инко, — ошеломленно сказал Хисаши.    — Да, — согласилась Анда, — и он по-прежнему наслаждался Вашим голосом так же, как и её.    Хисаши было нечего сказать на это.    — Помните, я сказала, что у Изуку была искра? — спросила Анда.    — ...Да, — подтвердил Хисаши.          — Я не всем это говорю, — мягко сказала Анда, — потому что не у каждого ребенка она есть. Доверьтесь ему немного, хорошо?   Какая польза от веры?          Это была ещё одна бессмысленная мораль, которой так дорожил Йоичи. Это всегда рушилось перед лицом реальности. Его вера в Изуку никак не укрепит его. И его вера ни во что другое.          «Верить в него» было ничем иным, как бессмысленной банальностью, чтобы заставить Хисаши почувствовать себя лучше из-за того жалкого положения, в котором он оказался.    Смотреть, как умирает его сын.    Смотреть, как работа его жизни рушится.    Всё за ничего.    Он мог бы поспорить с ней, но... Зачем? Это не заставит его чувствовать себя лучше.    ...   — Хорошо, — тихо сказал Хисаши.    Анда похлопала его по плечу и ушла.          Теперь здесь не было никого, кроме Хисаши, его умирающего ребенка и груза неудач на его плечах.