Шатёр

Отдельный шатёр в случае Шанга оказался крайне уместным. Если до назначения он считал, что должен быть как лидер ближе к солдатам, видеть их жизнь и настроения изнутри, а не гордо взирать сверху, то теперь он мысленно благодарил богов и предков за возможность укрыться от этих болванов хотя бы ночью. К стыду своему, Шангу совершенно не понравилось то, что он увидел вблизи. Грязные, потные, грубые, эти люди имели смутное представление о воинской и человеческой доблести. Они ругались по пустякам, устраивали драки, саботировали тренировки и насмехались над слабыми. Конечно, Шанг и сам выгнал многих, кто оказался не способен выдержать тренировки, однако он считал низостью опускаться до оскорблений и физической расправы. Если ты бьёшь слабого, то слаб сам. К счастью, Пинг умел в ответ не только огрызаться, но и больно кусать. Шанг точно не знал, как, однако этот юноша умудрялся выходить из многих стычек победителем, будто ему благоволили сами боги. Невольно к нему стали относиться чуть лояльнее, хотя и не упускали шанса подставить подножку или бросить в плошку риса жука. Тот всегда поднимался, а затем научился перепрыгивать препятствия; жука молча выбрасывал и продолжал есть. Было в его движениях и жестах нечто неуловимо грациозное и утончённое, при всей грубоватости и напоре он часто проявлял несвойственные мужчинам сострадание, доброту и великодушие. Шанг немало повидал знатных женщин при дворе Императора и многие из них вели себя примерно так же (конечно, куда прекраснее и скромнее). У Пинга могла быть младшая сестра, которую обучали почитанию старших и мужчин, однако это совершенно не объясняло его собственные поступки и взгляды. Шанг порой и сам не мог объяснить, отчего его цепляет обыкновенный солдат. Один из сотен, тысяч, миллионов. То засмотрится на изгиб шеи, то заметит поплывшую тушь на запястье, то схватит за лодыжку во время спарринга и подумает… совсем не о тренировке. Фантазия в самый неподходящий момент подбрасывала картинку: исчезали все неучи с площадки, они с Пингом оставались одни, лучше даже ночью, да, ночь — прекрасное время. Шанг бы потянул Пинга за хрупкую лодыжку так, чтобы тот упал, а после помог встать и в качестве извинения отвёл бы в свой шатёр, где Пинг, смущённо потупив взор, стянул бы мешковатые штаны и… Когда это случилось впервые, Пинг безжалостно обернул фантазию против хозяина: вырвался из захвата, ударил точно и больно в солнечное сплетение и опрокинул на спину. Словно издеваясь, уселся сверху, крепко обхватил бёдра Шанга коленями и оглянулся на восхищённых соратников. В этот момент Шанг понял две вещи. Что, во-первых, безумно, ужасно и невыносимо желает овладеть Пингом прямо здесь, на глазах у всего отряда. И что у Пинга нет мужского достоинства в прямом его значении. Ночью после этого, написав отчёт генералу и помолившись предкам, Шанг пытался заснуть, однако всё было тщетно. Он понятия не имел, как справлялись с этой проблемой солдаты, спавшие вповалку, но вот Шангу в одиночестве явно было хуже, чем им — в толпе. Воспалённый разум придумывал ситуации одна другой глупее. В них Пинг сам заходил в шатёр, усаживался Шангу на пах и усмехался так, что все возражения застревали в глотке. Или наоборот, он оборачивался нежной девой в целомудренном ханьфу, которое стекало с покатых плеч, стоило лишь тронуть их взглядом. У неё были маленькие твёрдые груди с острыми сосками, а свою девственность она отдавала с выражением лёгкого удивления на прекрасном лице. Воображение дорисовывало тепло и бархатистость кожи, свежий запах пота и тихие стоны. Шанг с трудом мог разобраться в собственных предпочтениях, плоть болезненно ныла, а воспитание не позволяло даже воспользоваться властью и действительно позвать Пинга в проклятый шатёр. Как солдата и мужчину это его бы не посрамило. Подобной связи не гнушались Императоры. Но девушке, зачем-то переодетой парнем, это сломало бы не только невинное тело, но и жизнь. Шанг, несмотря на страсть и правила военного времени, не мог поступить с ним… с ней… так. Оставалось лишь кусать угол одеяла и отчаянно толкаться в руку, что не дарило ни облегчения, ни разрядки. Лишь фантазия, в которой Пинг наступал почему-то босой ногой на низ живота, приближала пик наслаждения, после которого Шанг был скорее раздавлен и обессилен, чем удовлетворён. На тренировках из-за этого он становился злым, рассеянным и всё чаще срывался на солдатах. Огрызался Чифу. Думал о том, какой он паршивый командир и какие же, проклятье, у Пинга тонкие запястья и лодыжки. Это преступление — быть настолько привлекательным! Поэтому спустя три ужасных, изматывающих ночей, когда Шанг пялился на кривые тени и считал минуты до подъёма, Пинг пришёл к нему сам. И взялся за завязки штанов. К счастью — пока — своих. — Я подумал, что вам это нужно, капитан. — Но… — Шанг растерянно посмотрел на вполне мужской орган в положенном ему природой месте и сглотнул. Щёки и пах опалило жаром. — Я решил, что ты девушка! — А это потому, капитан, что вы слишком много думаете, — проворчал Пинг, аккуратно складывая одежду в углу и распуская неровно остриженные волосы. — Конечно, я не так богато одарён, как вы, и не имею привычки возбуждаться во время тренировки, но… Вы ведь меня научите, верно? Он ухмыльнулся и оседлал бёдра Шанга уверенно и легко, словно жеребца, которого привёл из родного дома. А Шанг с облегчением подумал, что род Фа не обвинит его в бесчестье, и что не придётся казнить Пинга за то, что он — девушка. Очевидно, что нет. И это наконец-то позволило расслабиться и с довольным вздохом прижаться к запястью Пинга губами.