***
Утром его разбудил звонок телефона — Хокка впервые проспал, и только то, что накануне он уснул в одежде, спасло его от окончательного опоздания на репетицию. — Ну наконец-то! Тут Нико черновик принёс на твою вчерашнюю демку, — радостно объявил Олли, сидя на диванчике с басом в обнимку. Не снимая гитары с плеча, Йоэль уставился в протянутый ему листок бумаги. — Я бы второй куплет переписал. Он по музыке более жёсткий, чем первый, так что и текст соответствующий должен быть. — Ну не знаю, лично мне понравилось и так, — отозвался Йоонас, всё это время тихонько настраивавший свою гитару, приткнувшись в кресле в уголке, — Может, хотя бы один прогон сделаем? Вдруг хорошо звучать будет? Под пристальными взглядами остальных Хокка согласился. Может, действительно стоит посмотреть? Вдруг он ошибается. Правда, внутри всё что-то будто ныло, явно указывая — куплет надо менять. И после первого прогона Йоэль своего мнения не поменял. — Оно вроде бы нормально звучит, но я нутром чую, что-то не то здесь… — Так может, не в тексте дело? Давай аранжировку разбавим? — предложил Нико, что-то черкая в мятом тетрадном листке. Йоон заметно оживился: — Давайте соло вставим? Щас сымпровизируем, а потом я нормальное напишу, хоть посмотрим, как это в целом выглядеть будет. Ну, то есть, звучать. Вторая попытка казалась успешнее первой, но ровно до гитарного соло. На свою беду, Хокка поднял глаза и застыл: вид Порко, охваченного порывом вдохновения, не позволил отвести взгляд. Умелые пальцы, быстро бегающие по грифу, распахнутые в экстазе губы, пряди белых волос, завесившие лицо… В джинсах стало тесно предательски быстро. — Без соло, — бросил Йоэль прямо посреди песни. Только-только вошедший во вкус Йоонас резко остановился. — Но… — Без соло! Больше не говоря ни слова, Хокка вскочил с места и бросился в сторону уборных. Гитара, наспех приставленная к спинке стула, медленно поползла вниз. От окончательного падения её спасла рука Моиланена, перехватившая гриф у самых колков. — Что это с ним? — вопрос риторический, учитывая сложный характер их приятеля. Что угодно, от приступа паники до простого отравления. В любом случае, оставлять Йоэля одного в такой ситуации было неправильно. Выяснять, что случилось на этот раз, делегировали Томми, как сидящего ближе всех к двери. — Ты в порядке? — спросил он, застав Хокка выходящим из туалета. Тот, откашлявшись, спокойно заправил ремень в шлёвки и поднял на Лалли мутные глаза: — Д-да, а что? — Ты просто сам не свой сегодня, мы-… Это кровь у тебя там? Действительно, тоненькая алая струйка медленно стекала с уголка губ. Поморщившись, Йоэль стёр её рукавом толстовки. — В горле что-то першит. Похоже, простуду где-то подхватил. — Может, домой поедешь тогда? Отлежишься? — Да не, пройдёт. Пошли. Пожав плечами, Томми двинулся обратно. Не к добру это, когда кровища горлом идёт. Не похоже на простуду, это точно что-то другое. Но, кроме редких откашливаний, других симптомов у Хокка не было. Если только не считать симптомом перманентный стояк… — Тут Олли предложил сыграть это всё в одну гитару, а не в две, — заявил Нико, как только вся группа снова была в сборе. Йоэль ожидаемо запротестовал: — Но мы же всегда в две играем! Как же это твоё «звучит богаче» и прочая хрень? — А я от своих слов и не отказываюсь, но вдруг действительно лучше получится? Просто попробуй хотя бы, мы же никуда не торопимся. Давай, дуй к стойке, а струны пусть Порко теребит. Напустив на себя самый что ни на есть мрачный вид, Хокка встал перед микрофоном с листом бумаги в руках. Ощущение, что это всё плохая идея, лишь усилилось, как только Лалли отбил счёт. С первых же нот внизу живота всё будто завязалось в узел, а на лбу проступила испарина. Йоэлю стало дурно. Чёрт, надо было слушать Томми и ехать домой… Так, быстро соберись, придурок, свою партию проспишь! Приди в себя!!! Лёгкие будто сковало тисками, но всё же Хокка, с трудом набрав воздух, приблизился к микрофону и… кашлянул так, что засвистели колонки, а остальные участники группы зажали ладонями уши. — Поезжай-ка ты домой, пока совсем не разболелся, — всё-таки высказал свое мнение Лалли, ясно давая понять, что никаких препирательств он слушать не намерен. — Да я в порядке, честно… — Ой, да не пизди! Порко, проследишь за ним? А то потеряется ещё. — Это ты мне говоришь??? Серьёзно? — ухмыльнулся Йоонас, но в помощи другу отказывать не стал. Тот еле стоял на ногах, и сомнения вызывала уже даже не его способность ориентироваться в пространстве, а скорее то, что он не вырубится по дороге. Подхватив гитару Йоэля и закинув свою на плечо, Йоон медленно поплёлся в сторону их квартала.***
— Зря ты от помощи отказываешься. Было бы лучше, если бы я и вправду у тебя остался. Ты же еле ползаешь, посмотри на себя! — Нормально у меня всё… — Ага, я вижу. Ты кровью кашляешь, давно это у тебя? — Где? — недоуменно спросил Хокка и после очередного приступа кашля сплюнул на газон у дороги. На мгновение ему показалось, будто в густой смеси крови и слюны виднеются крохотные чёрно-лиловые лепестки, впрочем, особого внимания он на них не обратил — мало ли, на что можно харкнуть в траве? А вот Порко наоборот, потянулся рукой и осторожно снял прилипший лепесток с чужой губы: — Опа. Походу, ты зацвёл. И кто она? — Чего? — Того. Ханахаки у тебя. Ну, когда цветы растут внутри… — Да я знаю, что это такое! — сорвался Йоэль и буквально выдернул гитару из ослабевшей хватки Йоона, — Сам разберусь как-нибудь. И он ушёл. Прямо домой, минуя автобусную остановку и хоккейное поле, где они часто гоняли шайбу. Не попрощавшись, ни разу не обернувшись назад, проигнорировав даже выкрикнутый вслед совет сходить к врачу. Зачем? Температуры нет, а кашель он и дома может вылечить. Ханахаки у него, ага… Щас! Этой хернёй от неразделённой любви страдают, а Хокка влюблён слишком давно, мог бы уже раз десять помереть. Это просто простуда или аллергия, мало ли что может цвести на севере в конце лета, правда же? А сейчас вообще сырость и гнилая листва, а он в одной толстовке… Вечер Йоэль провёл в одиночестве, снова сверля взглядом открытый чат на экране смартфона. Только на этот раз он ни разу не прикоснулся к клавиатуре. Он ждал. Ждал, что Йоонас сам напишет ему, что решительно пошлёт нахуй все отговорки и придёт, что не сможет оставить его одного. Но он не написал. И не пришёл. Около девяти часов Порко в последний раз появился в сети. А ещё через два часа у Хокка сел телефон. Свернувшись клубочком на боку, он смотрел, как ярко-зелёный экран стал чёрным и в комнате воцарилась тьма. Вот и всё. Очередной впустую потраченный день закончился. С тяжёлым вздохом Йоэль отвернулся к стенке и закрыл глаза. В животе заурчало, но есть он не мог — от одного взгляда в сторону холодильника накатывала тошнота. Руки и ноги мёрзли сильнее, чем обычно, так что уже сейчас он засыпал в тёплых носках и кофте. В груди было не то больно, не то щекотно, будто внутрь напихали кучу стекловаты. Неприятное ощущение, особенно, если учитывать, что ни с чем подобным Хокка раньше не сталкивался. Проворочавшись до половины четвёртого, он заснул, напрочь забыв про разряженный мобильный. Утром его снова накрыл кашель, вырвав из сна в залитую солнцем спальню. На то, чтобы дойти до ванной, не было ни времени, ни сил, и идеально белая простыня окрасилась в красный цвет с примесью фиолетового. Крупная кровавая капля скатилась к подбородку и сорвалась вниз. Да что ж с ним такое… То ли грипп, то ли аллергия, непонятно… Томми вчера на репетиции сказал- — Блять, репетиция! От резкого подъёма Хокка едва не рухнул с кровати на пол. С трудом нащупав на тумбочке зарядку, он воткнул её в розетку. Часы на стене показывали два часа дня. Чёрт, он всё проспал! Сердце колотилось, как бешеное — наверняка его потеряли все, кто только мог. Похоже, так и есть. Вот упало сообщение от Томми, вот несколько пропущенных от него же, а вот… всё. Серьёзно?! — Да пошли вы все! — в сердцах бросил Йоэль, отшвырнул телефон в сторону и снова зарылся в одеяло практически с головой. Конечно, зачем он им?! Больной, нервный, ещё и репетицию вчера сорвал — ужас! Есть же Нико, он и поёт лучше, и тексты пишет. А выступать можно и вчетвером, и играть в одну гитару, да, Олли?! Правильно, давайте! А он тут будет, один, никому не нужный, помрёт, ну и пускай. Всем в любом случае всё равно… Блять, да кого это там принесло...!? В дверь действительно звонили, причём довольно настойчиво. А после, не получив ответа, незваный гость принялся яростно стучать и не только кулаками. Хокка сполз с постели вместе с одеялом, завернувшись в него, как в кокон. — Эй! Открывай давай, придурок! Ты сдох там, что ли?! — донеслось из-за двери. Йоэль закатил глаза, но послушался: — Чего тебе? — О, привет. Да я тут это, навестить тебя зашёл. Пиво по дороге захватил, имбирное. Будешь? — Ну, заходи… Улыбаясь во все зубы, Порко переступил порог квартиры. Откровенно говоря, именно его Йоэль сейчас хотел видеть меньше всего. Такой вот парадокс, видимо, нужен Йоон был ему лишь в периоды ночного одиночества. Но, отбрасывая в сторону недовольство, ощущать чужую поддержку было всё равно приятно. — Пиздец у тебя жарко, — заметил Йоонас и направился в сторону окна, — Ты когда проветривал в последний раз? — Закрой, холодно. — Слушай, а у тебя температуры нет? — Да нет у меня ничего! — зарылся глубже в свой кокон Хокка, но было поздно: пухлые губы мягко коснулись его лба. — Мама всегда так делала, — пояснил Порко в ответ на недоумённый взгляд, — Нет у тебя температуры. Чё ж тебя знобит так, а? Лапу дай. Не дури, давай сюда. Нехотя, Йоэль всё же протянул руку. Холодную, почти как притащенное Йооном пиво, с той лишь разницей, что в холодильнике её до этого не держали. — Не, не простуда это. Говорю же, ханахаки у тебя. Вон, всю постель в крови изгваздал! — Да отъебись ты от меня с этим ханахаки! — выплюнул Хокка и драматично замер под плотным слоем одеял, — Уходи. — Но я- — Уходи, я сказал! На несколько минут повисла гробовая тишина, а после Порко, громко хлопнув дверью, вышел из комнаты. Вышел ли он из дома, не было слышно, но какая разница? Не ушёл сейчас, уйдёт потом, ведь чем можно заняться в полупустой квартире? Ничем. И что будет делать Йоонас в ближайшее время, Йоэлю так же было глубоко наплевать — ничего не значащий поцелуй в лоб мгновенно довёл его до состояния жижи, выбраться из которого можно было лишь одним, как ему казалось, способом. Вылез из-под одеяла он только полчаса спустя, с трудом натянув обратно спортивные штаны и сглотнув скопившуюся во рту мокроту с мерзким металлическим привкусом. В замыленных глазах всё плыло, резко накатила слабость, и Хокка сам не заметил, как отключился, упав лицом в подушку. Ему снилась зима. Вьюга, наносящая всё более и более высокие сугробы. Йоэль шёл сквозь неё, не разбирая дороги, просто наугад, как велело ему чутьё. Одетый не по погоде, он пытался спрятаться от снега за капюшоном ни капли не гревшей толстовки. Ноги продрогли до костей, пальцы рук болели и практически почернели от холода, а вокруг не было ни души. Только бескрайнее снежное море. Он старался разглядеть хоть силуэт впереди, но не видел ничего дальше собственной вытянутой руки, он звал на помощь, но завывающий ветер растворял его крики в себе. Невольно набегающие слёзы замерзали крохотными кристалликами прямо на ресницах. С каждым шагом идти становилось всё труднее, сугробы поднялись выше колен, да и сил практически не осталось. Дрожащим голосом шепнув «помогите», Хокка рухнул прямо в снег. Всё новые и новые снежинки быстро оседали на нём, стремясь похоронить под собой его замёрзшее тело. Какие-то из них ещё таяли на лице и под тёплым дыханием, но скоро пустые глаза уставились в ночное небо, а последние клубы пара вырвались из приоткрытого рта, рассеявшись в морозном воздухе. Снег всё сыпал из чёрных небесных глубин, уводя Йоэля за собой в вечность. Вдруг боковым зрением он зацепил жёлтое пятно, появившееся слева. С ужасом Хокка осознал, что не может даже вздохнуть или перевести взгляд в сторону, не то, что пошевелиться. Пятно приблизилось, и, наконец, нависло над ним. Это был Йоонас, одетый в любимый жёлтый пуховик и сияющий радостной улыбкой. Не говоря ни слова, он принялся стирать снег с чужого заледеневшего лица, а позже и вовсе сел на колени и приподнял безжизненное тело, словно куклу. — Ты хорошенький, — весело заметил он, укладывая голову Йоэля к себе на плечо. Левый висок коснулся открытой шеи. Даже без шарфа её кожа была такой горячей, такой мягкой… под ней мерно бился пульс. Под ней билась жизнь, черт возьми. Казалось, одного этого тепла хватило бы, чтобы отогреться. Но нет. Хокка так и остался лежать в чужих объятиях, слушая спокойный голос и ощущая редкие, почти невесомые поцелуи в макушку, — Не думаю, что ходить в одних носках в такой снегопад это здорово. Ты можешь замёрзнуть. Хорошо, что я тебя нашёл. Знаешь, самое грустное в ночи, это то, что в ней нету солнца. А у меня есть. Вот, держи, — в руку, всё это время попадавшую в поле зрения, Порко вложил одуванчик, — Пусть у тебя тоже будет солнце. Йоэль смотрел на цветок, свободно лежащий в его руке, и слушал. Неважно, что Йоон в большинстве своём нёс какую-то чушь, как неважно и то, где он достал одуванчик зимой, и почему так легко с ним расстался. Он был единственным источником тепла в непроходимой снежной пустыне, а одуванчик — единственным источником света, как ни парадоксально это звучит. Просто быть рядом, просто слушать этот голос, просто иметь возможность прикоснуться, всё, больше ничего не надо! — Мне пора идти. Жалко, что ты не можешь пойти со мной. Но ничего, я скажу снегу, чтобы не заметал тебя сильно, и снова найду тебя. Пока! Ну вот опять. Холод сугроба. Тишина. И ночное небо над головой. Только теперь Хокка его не видел — перед глазами всё ещё была собственная рука с вложенным в неё одуванчиком. Звук удаляющихся шагов затих. Не беда. Он будет ждать его. Обязательно будет ждать. Пару раз шмыгнув носом, Йоэль распахнул мокрые глаза. В комнате снова было темно. Сколько же он спал...? Ещё и наревелся ко всему прочему, неженка. Не включая света, он, всё так же завернувшись в одеяло, выполз в коридор и прислушался. Во всей квартире стояла тишина, лишь из гостиной доносились чьи-то голоса. Что за чёрт? Медленно ступая по холодному паркету, Хокка пошёл на звук и осторожно заглянул в дверь. Ожидаемо, внутри обнаружился Порко. Он сидел на полу в обнимку с диванной подушкой и, держа пульт от телевизора на вытянутой руке, лениво смотрел какую-то сопливую мелодраму. — Что смотришь? — Да херню какую-то, больше ваще ничего не было. Про ханахаки эту твою. — У меня нет никакой- — Да погоди ты, интересно же. Иди сюда. Не отрываясь от экрана, Йоонас протянул ему банку пива, и Йоэлю ничего больше не оставалось, кроме как сесть рядом, поплотнее укутавшись в одеяло. — Ну и в чём суть? — Ну, короче, вот он граф, а она его служанка. — Так… — Он её любит, но не может ей признаться, потому что ну он же типа граф, вся херня. И вот он ходит и страдает, а она даже не догадывается, что он в неё влюблён. «Как и ты» — отрешённо подумал Хокка, всем своим видом изображая вовлечённость в происходящее на экране. — Ну, в общем, однажды он заболевает, да так, что никто понятия не имеет, че это за хрень. А потом он, короче, розами харкать начинает. А знаешь, почему розами? — Ну? — Это охуенно смешной твист. Потому что её зовут, блять, Роза! А ещё она ходит всё время в красном платье. Прикинь, прислуга в красном бархате! — И вот это вот ты смотрел всё время, пока я спал? — Я? Да нет. Тут ещё было кулинарное шоу для домохозяек. Учили готовить суфле. Я записал рецепт, надо будет попробовать… — Суфле? — Ага. Ты пей, пей, не отвлекайся. Ещё я успел глянуть какое-то шоу для умников. Ответил на вопрос за десять тысяч. А, и на турецкий сериал чуть не залип, спасибо, хоть реклама началась. А то пойди пойми, кто там у них с султаном переспал, кто не переспал, три миллиона персонажей и сплошная драма. Жесть, короче. Во, смотри, видишь, опять розами кашляет! Зуб даю, он умрёт в конце, а она рыдать будет. — В смысле умрёт? — ошарашенно спросил Йоэль, чуть не подавившись. — Ну, от ханахаки. Цветы прорастут, перекроют всё к чёртовой матери, он и задохнётся. Ты что, не знал об этом? — Н-нет… — Да не ссы, тебе это не грозит. Признаешься ей, она ответит тебе взаимностью, и будешь ты жить припеваючи. Легко! Хокка поник, спрятавшись в свой кокон так, что торчали только длинный нос и макушка. — А если я не получу взаимность…? — Да получишь, куда ты денешься? Ты же Йоэль, мать твою, Хокка! Ни одна девушка перед тобой не устоит! — Ты преувеличиваешь… — Ну не знаю, — снова уставился в экран Йоонас, поднеся банку пива к губам, — Я бы не устоял. «Ты бы… что…?!» — слова резанули сразу по всему: по ушам, по сердцу, по душе. На секунду в груди затеплилась надежда, а в животе запорхали бабочки. Йоэль готов был поклясться, что чувствовал невесомые прикосновения их крылышек где-то глубоко внутри. Ну же, это твой шанс, давай! — Йоонас… — М? — Я…, — «тебя люблю»…, — Я… тебя хотел спросить, эм… Пиво ещё есть? — Есть, в холодильнике, — захлопал глазками Порко, удивившись необычайной робости лучшего друга. — Супер. Ща вернусь. — И мне ещё захвати! — Ага… По дороге на кухню Хокка остановился у висящего в коридоре зеркала. Отражение выглядело, мягко говоря, не очень: буквально за пару дней кожа посерела, как у мертвеца, глаза впали и обрамились чёрными кругами, плечи ссутулились больше, чем обычно. Совсем не похоже на героя фильма, лишь слегка побледневшего. Да, симптомы в некотором роде общие, но ведь это же совсем не значит, что у Йоэля ханахаки, правда же? Ну вот, что и требовалось доказать. Это просто грипп или типа того. Закрыли тему, поставили диагноз. Жалко только, что холодное пиво с ним не пойдёт… С грустью взяв всего одну банку из холодильника, Хокка щёлкнул чайником и полез в шкаф за аптечкой. Небольшая пластиковая коробочка не радовала обилием препаратов — основную её часть составляли блистеры снотворного и средства от изжоги. К счастью, среди них завалялись древние леденцы от кашля, принимать которые было вообще-то опасно, но в сложившейся ситуации выбирать не приходилось. Чай тоже не спасал от простуды, честно говоря. Тем не менее, вооружившись доступными ему «лекарствами» и банкой пива для Йоонаса, Йоэль медленно двинулся обратно. В гостиной он застал его уже засыпающим: откинувшись на стоящий за спиной диван, Порко тихонько похрапывал, слегка приоткрыв рот. — Йоон… просыпайся, — тот встрепенулся и протяжно зевнул, высунув язык, — Давай я тебе плед принесу? — Неее… Я домой пойду, пожалуй. Смотрю, тебе легче стало. Пивас оставь пока, я завтра ещё зайду, если ты не против. Хотя, даже если и против, я всё равно приду. Будем лечить тебя. — Н-но там уже поздно так… Точно не хочешь остаться? — поднял глаза Хокка, состроив щенячий взгляд. «Скажи «да», скажи «да», черт тебя дери!», — Завтра бы вместе на репетицию пошли… — У меня гитара и все вещи дома. Плюс ко всему, ты болеешь ещё. Оставайся завтра в постели, понял меня? Разочарованно сморщив нос, Йоэль согласился. Для вида, конечно же. Внутри себя он несколько раз умер и воскрес, чтобы снова умереть. Глядя, как Йоонас неспешно натягивает кеды, он осел прямо на пол в коридоре. Белое пуховое одеяло скучилось вокруг него, как огромный снежный сугроб. Да, именно как сугроб. В котором Порко его оставит, чтобы завтра опять найти. Только вот одуванчик в руку он так и не вложил… — Останься… пожалуйста… — полушёпотом попросил Хокка, поджав губы. Со стороны это наверняка выглядело очень жалко, а прозрачная слезинка, неконтролируемо стёкшая с уголка глаза, лишь глубже зарыла его и без того обречённый на провал шанс. Да, потом он будет стыдиться и всё отрицать, но сейчас душу разрывало такое отчаяние, что ещё немного, и Йоэль бы схватил Йоона за ноги всеми конечностями, только бы удержать. Тот, видимо, тоже подумал о чём-то подобном, потому что уронил второй кроссовок на пол и завис на пару минут. — Ладно. Проконтролирую, чтобы ты завтра никуда не попёрся, а то надумаешь сбежать ещё! Хокка смущённо улыбнулся. Впалые бесцветные щёки впервые за день порозовели, а в груди снова появилось ощущение лёгкости и тепла. Он не уйдёт. Не бросит его под густеющим чёрным небом, среди бескрайних снегов. Эту ночь они проведут рядом, и кто знает, может… нет, бред. Точно не сейчас, это его отпугнёт, торопиться не нужно. Не после всех этих разговоров о смертельном заболевании, которое Йоэль якобы подхватил. — В гостиной ляжешь? — Это сейчас тебе надо будет скакать по всей квартире в поисках подушки с одеялом? Не, нахуй. Я с тобой тогда посплю, ничего страшного не случится, — без задней мысли бросил Йоонас, вешая куртку обратно в шкаф, — Не против? — Я… Эм… Нет. А к-как же мой кашель? — А что с ним? Ханахаки не заразна, не бойся. — Н-ну ладно… Изначально Хокка не оценил эту идею. Куда спокойнее ему было бы, если бы Порко спал в соседней комнате. По крайней мере, его свинячий храп не возбуждал. В отличие от всего остального. Как минимум час после того, как Йоон уснул, Йоэль рассматривал его самым бесстыжим образом: округлые, покрытые родинками плечи, слегка курчавые волосы, сливающиеся по цвету с подушкой, черные закрученные растяжки в ушах… Не сдержав порыва, он оставил осторожный поцелуй между лопаток и тут же испуганно отпрянул назад. Никакой реакции не последовало. Хвала небесам, значит, спит крепко… Осмелев, Хокка позволил себе ещё одну вольность — подвинулся ближе и робко закинул руку Порко на плечо. На этот раз Йоонас лишь тихонько шевельнулся и причмокнул губами во сне. Так мило. Как и весь он. Целиком, начиная с легкой шепелявости и заканчивая манерой высовывать кончик языка, когда репетирует свою партию. Блаженно улыбнувшись, Йоэль уткнулся носом в чужую шею. Одеколон, фруктовый гель для душа и мятный шампунь. Ядрёная смесь, но такая приятная… — Я тебя очень люблю, — вместе с едва слышным шёпотом слёзы снова потекли из глаз. Соберись, тряпка, тебе двадцать два года, перестань реветь! Шумно втянув забившие нос сопли, Хокка со всей силы зажмурился и закусил губу. Противный привкус металла уже привычно проник в рот, заставляя морщиться. Ничего, он поправится. От гриппа ещё никто не умирал. Вроде. А если и умирал, то ему просто не повезло, а кто сказал, что Йоэль не везучий? Вон, даже спит в обнимку с любовью, может быть, всей своей жизни, разве это не везение? Занятый подобного рода мыслями, он сам не заметил, как заснул, переместив руку чуть ниже и без стеснения прижав спящего Йоона к себе.***
Новый день принёс с собой боль в груди, ломоту в теле и одиночество, ознаменовавшееся хлопком входной двери. Ушёл. Видимо, не захотел будить больного «друга». Что ж, ладно. Всё равно вернётся через несколько часов. С наслаждением Хокка прильнул ко второй подушке, вдыхая всё ещё ощутимый запах. Его запах. Фруктовый с примесью ментола и чего-то сладкого. Приятное сочетание, не для всех, конечно, но Йоэль и не относил себя ко «всем». Так, как он, Порко никто не любил, это уж точно. Першение в горле подтвердило эту мысль, рот мгновенно наполнился кровью, и несчастное больное создание вынужденно побежало из спальни в ванную. — Блять, да что ж это такое… — прохрипел он по инерции, глядя, как алые сгустки утекают в слив. Боль, до этого периодически появляющаяся в груди, усилилась и даже не думала прекращаться. Желая отвлечь себя от неё, Хокка сунул голову под струю ледяной воды. Да, в его нынешнем состоянии это было опасно, да, он мог разболеться ещё сильнее, да, это изначально была дурацкая идея — Йоэлю было глубоко похуй. Как можно мыслить рационально, когда тело будто стянули колючей проволокой? Сипло матерясь себе под нос, он поплёлся в сторону кухни. Холодные капли стекали с мокрых волос на плечи и пол, но Хокка даже не подумал взять полотенце. Он только прошёлся ленивым взглядом по заботливо приготовленной Йооном кружке, по ещё горячему чайнику, по сахарнице и банке с печеньем, достал чайный пакетик из картонной упаковки и залил его кипятком. Первый же глоток обжег горло так, что заслезились глаза. Судорожно хватая ртом воздух, Йоэль с грохотом отставил кружку в сторону и зашёлся в очередном приступе кашля. Крови на этот раз не было, что, впрочем, ничуть не облегчало его скверное состояние. Пожалуй, с чаем придётся повременить. А простуда (или грипп, не суть важно) — вовсе не повод отлынивать от репетиций. Если не групповых, то хотя бы индивидуальных. И гитарных, раз уж петь ему всё равно нельзя. Вернувшись в комнату, Хокка взял со стойки акустику и потянулся к тумбочке за телефоном. Пара минут настройки, и вот он уже готов терзать струны в попытке восстановить утраченный за два дня скилл. А по факту — просто чтобы занять себя чем-то на ближайшие несколько часов. Забавно, а ведь заскучать здесь должен был Йоон. Вот ведь ирония… Гоняя по кругу один и тот же набор аккордов, Йоэль блуждал взглядом по полупустой спальне. Мерзко-кофейные шторы препятствовали попаданию солнечного света, на больнично-белых стенах не висело ни одной картины или фотографии, да даже его собственная кровать выглядела не так уныло только благодаря обилию бурых пятен крови на простыне и подушке. Да уж. Не удивительно, что он не хотел здесь оставаться надолго — посидишь здесь пару часов, и начинает посещать мысль о суициде. Квартира Йоонаса выглядела куда уютнее с этим обилием узорчатых подушек и гирляндами на стенах. Может, ему тоже стоит купить что-то подобное… что-то яркое, что выделялось бы на этом однообразном белом фоне, как, например… одуванчик. Хокка, ты придаёшь слишком большое значение снам, угомонись! А ещё ты перепутал пальцы и вместо простого перебора играешь «Buried alive by love». Чёрт… — If I should die before I wake, pray no one my soul to take, — хриплым полушёпотом запел Йоэль, забив на раздирающую боль в горле, — And if I wake before I die, rescue me with your smile… С каждым спетым словом в грудь будто впивались шипы, причём изнутри, и Хокка уже сам бы поверил, что у него ханахаки, если бы не одно «но». Одуванчики не колются. Почему именно они? Ну это же очевидно, посмотрите на Порко! Светленький, пушистый, яркий такой, одним своим появлением радует глаз (и не только), ну чем не одуванчик? А по ощущениям внутри разрастался ёбаный кактус! Значит, ангина какая-нибудь, а вовсе не грипп и не простуда… От странных мыслей о связи его больного горла с одуванчиками Йоэля отвлёк внезапно завибрировавший телефон. Йоонас написал, похоже, они закончили раньше, чем обычно, интересно, почему? А, нет… «Прости, не приду. Мы придумали, как тот трек исправить, хотим попробовать записать». Мало того, что забыли про него, так ещё и демку его переделали, предатели. Ну ничего, ничего! Он ещё им всем покажет, они ещё узнают, кого потеряли! Отключив телефон, Хокка зашвырнул его под подушку, запер все двери, занавесил окна и… уселся с гитарой перед ноутбуком. Изолировавшись от всего мира, он полностью погрузился в непроходимые дебри собственной души. Без слов рассказал всё, что мучило его, используя только медиатор. Как скульптор, осторожно орудующий долотом, Йоэль высекал им мелодию из струн, формируя будущий шедевр. Никто никогда его не услышит, эта песня уйдёт в стол вместе с тремя предыдущими такими. Это не для всех. Слишком болезненное. Слишком личное. А тот, кому предназначался трек, был далеко. Слишком далеко, чтобы достать его автора из пучины, в которую тот сам себя загнал. Вокруг сгущалась тьма, чёрные силуэты смотрели на него из всех углов, но Хокка не позволял себе остановиться. Он двигался всё дальше и дальше, быстрее перебирая пальцами по грифу, пока не увидел впереди свет. Белый огонёк разрезал тьму и слепил глаза так, что Йоэль жмурился. Не в силах совладать с собой, он шагнул ему навстречу. И ещё раз. И ещё. Вот источник света приблизился настолько, что его можно было коснуться. Хокка протянул руку и всё закончилось. Очнулся он мордой в клавиатуре, чья белая подсветка в абсолютно темной комнате казалась особенно яркой. — Нахер это всё, — гитара съехала на пол вместе с ноутбуком. Дойти до стойки представлялось непосильной задачей. Похоже, у него температура… Да, точно, иначе с чего бы он провалялся на клавишах столько времени? Кстати, а сколько? Взгляд упал на часы — 9 вечера. За окном ещё даже не совсем стемнело, а в сон клонило так, будто Йоэль пахал без продыху несколько дней кряду. Значит, точно пора в постель. С тупым смирением он осознал, что разболелся лишь сильнее. Раньше его хотя бы не вырубало при любом (не)удобном случае, да и на варёную картошку он меньше был похож. А сейчас тело охватил такой жар, что Хокка мигом стащил с себя всё до трусов. Простой набор действий окончательно измотал его, настолько, что не осталось сил даже залезть под одеяло. Лежать на спине и не шевелиться — вот всё. Это была единственная поза, в которой у него помимо всего прочего не болели мышцы. Всё, всё, точно ангина, окей, ладно, он понял, это не грипп! Будто в насмешку над разбитым болезнью организмом, вернулось и то отвратительное чувство, что Йоэль испытал позавчера на репетиции: дикий зуд, невозможность нормально вдохнуть и, наконец, снова холод в немеющих конечностях. Задыхаясь, он на ватных ногах ринулся в сторону ванной. Там, практически повиснув на раковине, снова зашёлся кашлем. Прозрачная кровь вместе с водой стекала в слив, унося с собой целые горстки маленьких вытянутых лепестков. Это уже не было похоже даже на ангину, однако отказываться от столь «удобной» версии Хокка не спешил. Слишком маловероятной казалась правда и слишком складно он наврал сам себе. Только когда в трахее застряло что-то настолько огромное, что, казалось, вот-вот разорвёт дыхательные пути, его уверенность окончательно посыпалась. Глядя на собственное уже синеющее отражение в зеркале, Йоэль безостановочно кашлял и хватался за горло в надежде хоть как-то вытащить нечто, перекрывшее ему кислород. От осознания собственного бессилия накатила паника, но вскоре наружу всё же вышел бутончик. Правда, на вид он ничуть не напоминал одуванчик… Совсем маленький, похожий на крошечного ёжика с малюсенькой фиолетовой кисточкой сверху. Обессилевший, Хокка сполз вниз и растянулся на холодном кафеле. Внутри жгло и болело, глаза мерзко слезились, но теперь он хотя бы мог нормально дышать. Надолго ли это? Он не знал. Но страх задохнуться напрочь отбил у него желание спать.***
Полдень нового дня застал Йоэля в кабинете врача. Выкрашенные в персиковый цвет стены отчего-то не предвещали ничего хорошего. А развешанные по стенам медицинские плакаты — тем более. На каждом из них были нарисованы части человеческого тела в разрезе, а сверху — цветы. Фиалки, флоксы, незабудки… Они прорастали в крупно изображённых лёгких целыми кустами, переплетались в мышцах, лезли из-под век и ногтей. Жуткое и одновременно красивое зрелище. Конечно, если речь идёт не лично о тебе. — Тааак... — задумчиво протянул хирург, рассматривая рентген Хокка, — Признаться, я такого ещё не видел. Не хочу вас волновать, но это Carduus crispus. — Что, простите? — Carduus crispus. Чертополох курчавый. Я бы порекомендовал вам- Эй, куда Вы?! Ещё недавно похожий на мертвеца, теперь Йоэль сломя голову бежал по коридору в сторону выхода. Перед ним расступались другие пациенты, врачи, дающие им наставления, и медсестры, несущие документы на подпись. Чертополох. Чертополох, блять! Курчавый! Да, эта херня Йоону определённо подходила больше, чем одуванчик. Только от этого нихрена не легче! — Влюбился, блять, в мудака, на свою голову, вот делать мне нехуй было, — бормотал Хокка, пересекая один квартал за другим. От суматохи и нервов в груди опять закололо, но это только мотивировало бежать быстрее, а материться активнее, — Жил бы себе щас спокойно, но нет, блять, мало же проблем в этой жизни! Сука кудрявая, молись, чтобы мне тебя по всему городу искать не пришлось! Если я сдохну по дороге, во всём обвиню тебя! Планомерно покрывая Йоонаса всё новыми слоями отборной брани, Йоэль добежал до его дома. Изящная кирпичная высотка спряталась в пока ещё зелёной листве и с любопытством взирала на прохожих сквозь многочисленные глазницы окон. Из единственного подъезда как раз выходила миловидная девушка, когда Хокка, отпихнув её в сторону, забежал внутрь. Остановить его своеобразный «марафон» смог только лифт, неспешно спускавшийся откуда-то сверху. Безостановочно нажимая кнопку вызова, будто это как-то ускорит процесс, Йоэль пытался восстановить дыхание. Выходило с переменным успехом — чёртовы цветы росли быстрее, провоцируя новый приступ кашля. Как будто этого было мало, глаза неконтролируемо заслезились, а ноющая боль снова разлилась по всему телу. Блять, только этого не хватало… Ну же, ну, давай! Пожалуйста! Едва металлические двери открылись, парень ввалился в тускло освещённую кабину и нашёл необходимую опору в поручне у зеркала. Отражение наводило ужас — по смертельно бледному лицу стекала прозрачная смесь слёз и крови, и что самое страшное — фиолетовые лепестки стали прорастать в уголках глаз, вызывая пока ещё слабую мигрень. Скоро она усилится, колючие бутоны прорастут в мозг, лопнут глазные яблоки и разорвут барабанные перепонки, превращая измученное тело в извращённое подобие клумбы. — Нет… Нет! Ни за что! — хриплый выкрик тут же перешёл в кашель, норовя закончиться асфиксией. Ну уж нет, так просто он не сдастся! Осталось всего два этажа, он не умрёт в этом чёртовом металлическом ящике! Шестой, седьмой, восьмой… Согнувшись в три погибели, Хокка с трудом выполз из лифта и лихорадочно зазвонил в дверь до боли знакомой квартиры. Пожалуйста, будь дома… пожалуйста… За громкими хрипами щелчок замка оказался почти не слышен. — Йоэль? Ты ч-… — отпихнув Порко в сторону, Хокка рванул прямиком в ванную. Вместе с пугающе большим количеством кровищи сразу три бутона чертополоха оказались на дне керамической раковины. — Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ, БЛЯТЬ!!! — на пределе возможного проорал Йоэль, резко обернувшись на замершего в дверном проёме Йоона. Тот испуганно захлопал глазками, оно и понятно — не каждый день к тебе в квартиру врывается лохматое чудовище с выпученными глазами, чтобы признаться в любви. — Что..? — Люблю тебя, скотину, больше жизни, вот что! — продолжал Хокка, сгребая все три окровавленных цветка, — Весь хернёй этой из-за тебя порос, просто весь!!! — замахнувшись, он швырнул бутоны прямо в Порко, а после оперся на стену и без сил опустился на пол, — Надо было раньше сказать… Неловко закусив губу, Йоонас сел на корточки и поднял один из цветков: — Чертополох? — Мгм… — Почему чертополох?! — Потому что кудрявый. А, не. Курчавый. По-моему, тебе подходит… Там ещё название пафосное такое на латыни было… — «чёрт, ну ответь ты, не тяни, слепой, что ли?!» — Хотя лучше б это были одуванчики… — Я у тебя с одуванчиками ассоциируюсь...? — Блять, ты хочешь прямо сейчас это обсудить?!?! — Да, прости, эмм… — задержав взгляд на бутоне в своей руке, Порко тяжело вздохнул и сжал кулаки, — Ты… ты мне тоже нравишься… — П-правда...? — в поросших чертополохом глазах промелькнул огонёк надежды. Совсем крохотный, но яркий и оттого лишь более заметный, — Не шутишь...? Шутит. Это просто шутка. Ха-ха. Так не бывает. Жизнь — не ебаный диснеевский фильм, где ты признаёшься и в ту же секунду получаешь взаимность. Вот, уже головой мотает. Сейчас рассмеётся и всё, пиздец. НрАвИшЬсЯ. Лучшее, что можно ответить тому, кто влюблён в тебя до смерти! Интересно, покроет ли страховка операцию по удалению цветов, или бессмысленно что-то делать уже… — Ты — моя клумба, а я — твой сорняк. Понимаешь? И улыбается сидит. Классный намёк, да, молодец! От сорняков же принято избавляться! Крутой способ отшить ты придумал, браво! Хах, и придвинулся ещё, ну вы посмотрите. Ручки свои тянет. Утешать собрался… Ну давай, утешай смертельно влюблённого. Да, конечно, коснись щеки. Нежно-то как, охренеть. Ну и мразь же ты всё-таки… Сорняк на клумбе, блять… — Так просто ты от меня теперь не избавишься, — шепнул Йоонас в чужие губы и мягко смял их в поцелуе. Нерешительно, по-детски невинно, будто даже не ожидая ничего в ответ. А ответа и не последовало: Йоэль испуганно замер, затаив дыхание. Из широко распахнутых глаз потекли разбавленные кровью слёзы, вымывая фиолетовые лепестки из-под век. Казалось, это не по-настоящему. Просто очередной бредовый сон, и от одного неосторожного движения всё это — Йоон, пол в ванной, холодная стена, поцелуй, — всё исчезнет, как мираж. Но ничего не исчезло. Порко робко скользнул языком в рот Хокка и переместил свободную руку ему на грудь. Сдавленный хрип вырвался из неё, быстро перерастая в кашель. А следом за ним из глотки потоком хлынула густая кровь. Она капала с подбородка, спускалась алыми дорожками по шее, смешивалась с прилипшими к щекам лепестками. Самая внушительная её порция затекла Йоону в рот, впрочем, не похоже, чтобы это его хоть сколько-то смутило: улыбаясь окрашенными кровью губами, он и не думал разрывать поцелуй. Лишь крепче прижал к себе истерзанное болезнью тело, притянув за ворот толстовки.***
Всё таки в чём-то Йоэль был прав: жизнь — не диснеевский фильм. Процесс выздоровления занял у него ещё неделю. Довольно мучительную, надо заметить. Йоонас не отходил от него до тех пор, пока последний бутон чертополоха не покинул его организм ранним утром следующего воскресенья. И всё закончилось. Все недосказанности, кошмары, страхи, истерики, приступы кашля и окровавленные цветы. Зато появилось то, чего Хокка так ждал и боялся одновременно. Нет, не страстные ночи — до этого у них есть ещё как минимум пара месяцев. За эту неделю Порко почти окончательно перебрался к нему. Началось всё как обычно с мелочей — с ароматических свечек, потому что «Олли сказал, что они помогают от бессонницы» (спойлер: не помогли, но на аромат корицы с яблоком Йоэль конкретно подсел). А после в унылую полупустую квартиру перекочевали яркие занавески, плед крупной вязки, постельное бельё с чёрно-белыми пятнами и та самая гирлянда с фонариками. По вечерам они горели, разрезая кромешную темноту, словно звёзды на небе. На небе, с которого никогда не посыплется снег.