Навсегда

Вова сидит напротив Лёши, гипнотизируя его своим взглядом. Семенюк понимает почти целое ничего, поэтому жаждет услышать от Губанова хоть что-то, что разъяснит всю ситуацию. — Ну и чего ты молчишь? — грубо, но тихо спрашивает младший, прожигая дыру в любимом человеке. — Я ухожу. Навсегда. Как удар ножом по сердцу. Вроде бы три слова, а ранят так, что хочется заплакать. Так по-детски, будто ты ребёнок, от которого отказались родители. Хочется впервые выдать все свои эмоции и чувства одному человеку. Но Вова не из таких. Он держится. — Не ищи меня и не звони. Завтра утром я улетаю в Америку — спокойно тянет мужчина, делая глоток огненной жидкости, которую все называют виски. — Почему? — парень не смеет говорить громче. Ощущает себя словно под гипнозом, не в силах даже пошевелиться. — Я тебя больше не люблю. Это был выстрел на вылет. — Только прошу, давай без этих сопливых драм, ладно? Без пустой нежности и всякой такой ерунды. Не хочу тратить наши силы и время. — Почему наши? Сам же только что сказал, что «нас» больше нет, — Владимир вздохнул, откидываясь на спинку дивана. — Ладно, не парься. Это всё, что ты хотел? Маска спокойствия и равнодушия всё ещё держится, словно влитая. Прекрасно. Вот только руки начинают подрагивать, выдавая настоящее состояние раненой души. — Спасибо, Вов, — учтиво кивает Губанов, отставляя стакан на столе. — Было приятно прожить эти четыре года с тобой в одном доме. Спасибо, ещё раз. — Я тебя никогда не отпущу, — крайне тихо прошептал Семенюк, с характерным звуком опуская стакан на стол. — Я тебя провожу. — Не стоит, — ровно кидает Лёша, направляясь к двери, чтобы, наконец, уйти из этой квартиры, что успела стать родной. Всего несколько минут, и дверь за дорогим сердцу человеком захлопнулась. Он ушёл. Навсегда. На глазах Вовы наворачиваются слёзы. Такие холодные, жгучие, неприятные. Они ужасно раздражают нежную оболочку серых глаз, а после вообще скатываются вниз по бледным щекам, скапливаясь на краю подбородка. И разбиваются, падая на футболку. В горле сплетается огромный клубок, который не даёт сделать вдох. Парень чувствует ужасающее удушье, понимая, что ещё чуть-чуть — и засмеется. Как ненормальный, душевнобольной человек. Но от осознания становится только хуже: он уже во всю плачет, даже не стараясь удерживать своих эмоций. Всё же, надо выплеснуть куда-то накопленный стресс. И проходит всего несколько секунд, как из сдавленной глотки вырывается неестественный, несвойственный Вове смех. Такой противный, заливистый, всхлипывающий, что парень не понимает, что с ним — он плачет или смеётся. Думать он не может — в голове серый шум, что сопровождается какими-то воспоминаниями из недавнего прошлого. Вот только вернуть ничего нельзя. Лёша дал всё понять. Причём, подробно, во всех красках. Но сам сейчас стоит за дверью, не в силах идти дальше. *** Лёша осторожно обнимает своего парня со спины, то и дело огибая капюшон чужой толстовки чтобы в очередной раз поцеловать нежную шею. – Ты знаешь, что я тебя очень сильно люблю? – оставив очередной, крайне нежный и мягкий поцелуй, спрашивает мужчина и прижимает младшего ближе к себе. – И никогда никому тебя не отдам. –Знаю, Лёш А дальше Вова не может вспомнить — слишком больно. Он же обещал… Он же клялся, что не бросит. Так почему? Почему сейчас Вова сидит один, на этом чёртовом диване, делая глотки не самой приятной жидкости, стараясь успокоиться? Подумав, что как-то тихо в его квартире, Вова, кидает бутылку в стену. Естественно, она разбивается, оставляя на стене коричневатое пятно. Но быстро успокаивается. Ровно до того момента, пока воспоминания снова не навещают его. — Что случилось,Вов? — голос. Такой нежный, такой родной, такой красивый и заботливый, что парень в нём тонет, словно в чертовом омуте. — Ты какой-то слишком подавленный. Вова смотрит на Лёшу таким пустым взглядом, будто уже давно стал трупом. Младший чувствует, что находится на грани истерики. Но открыться кому-то — страшно. — Если не хочешь говорить, что произошло — не надо. Но знай, что всё будет хорошо, слышишь? А я всегда буду рядом с тобой. — как бы пытаясь успокоить парня говорил Лёша. Рядом с тобой. Всегда. Всегда. Всегда. Всегда. Новая волна истерики и слез, что перемешиваются с запахом табака, заполнившего всю квартиру. Но Вове уже как-то всё ровно — Лёша запрещал курить везде, кроме балкона. А сейчас его нет. А значит, можно спокойно жить, не боясь, что на тебя обидится твой невозможно любимый человек. — Знаешь, мне так даже лучше. Понял? Я могу курить прямо на диване! И ты ничего мне не сделаешь, Губанов. Вот так, да, — крайне спокойно говорит парень, едва не роняя из дрожащей руки тлеющую сигарету. Вот сожжет он квартиру — и все. И не останется от Лёши ничего. Ни одной вещи, которая напомнила бы Вове об этом человеке. И тогда все станет хорошо. А сейчас ему банально плохо. Внутри так пусто, что, кажется, будто где-то в груди образовалась огромная дыра, которую он не закроет уже никогда. Она пожирает изнутри, не оставляя после себя ровным счётом ничего. Вова поднимается с дивана, чтобы открыть очередную бутылку яда, что в народе зовётся алкоголем. Благо, что подобного у них с с Лёшей было много. Даже очень. Целый минибар с кучей бутылок виски, коньяка и мартини, сопровождаемый парой бутылок вина и апероля. — Что ж, отметим мою свободу от твоего рабства, Губанов, — он привычным движением распаковывает новую бутылочку и поднимает руку вверх. — За тебя, Лёшенька! Вова понимает, что никогда не сможет забыть Алексея. Не отпустит то тепло, которое было с ним аж четыре года. Не сможет выбросить из головы взгляд синих глаз, заменивших солнце. Не сможет жить в одиночестве, в пустой квартире, где каждый миллиметр напоминает о некогда счастливой жизни. Не забудет тёплых рук на своей талии, которые будут фантомно появляться до конца его жизни. Не выкинет из головы бархатного голоса, приятно ласкающего слух. И уж точно не забудет Лёшу. Тут все пропахло им: каждый угол, каждая вещь, даже посуда — и та имеет запах Губанова. — Всё же было хорошо, — шепчет Вова куда-то в пустоту, отставляя бутылку крепкого алкоголя на стол. — Мы даже ссорились крайне редко. Зато как мирились… Так почему ты убежал? Но даже на этот, казалось бы, банальный вопрос ответов у Вовы нет. Его просто бросили. Так нагло. Глупо. Без объяснения причин. Но Вова клянётся себе — он станет лучше. Он вырастет. Станет самостоятельным, более совершенным. Он будет идеалом. *** Прошло не так много времени, а Вова уже успел убить Лёшу в своей душе. Теперь ему хорошо, он, наконец, свободен. Но обманывать себя — сложно. И каждый день он вспоминает его — человека, похоронившего прежнего Вову. Вову, который постоянно смеялся, иногда выпивал, но был счастливым. Лёша убил того самого, неидеального Вову, который мог вытворять несусветную чушь. Теперь же, парню стукнуло тридцать лет, он вырос из статуса «Вова Братишкин» в сильного и независимого Владимира Семенюка. Отныне Вова — мужчина, с высоким социальным статусом. И живёт он вполне себе стабильно, даже иногда наслаждается тем, что его окружает. Но хочет только одного — вернуться к Лёше. Хотя бы в статус друга, чтобы можно было его коснуться хотя бы чуть-чуть… Однако, подсознание говорит о том, что Вове пора лечить свою головушку. Иначе, совсем скоро он сойдет с ума. Но он уже смирился со своим серым существованием, чтобы о чем-то думать. И рутина уже стала такой родной… А Лёшу он забудет. Обязательно, но… Любовь… она всегда жестока, Тут нечего и говорить Когда захочешь долю счастья — Тоску уже не победить.