Дышать опять

      На «Фабрике» каждый уникален, и это касается не только возможностей голосовых связок участников и их прочих и прочих талантов. Юля убедилась в этом уже многократно, наблюдая за каждым издалека, но к кому-то всё же подбираясь поближе — такова её любопытная натура. С Владом невероятно весело, легко и так беззаботно, что Паршута словно снова дома, в Сочи, со своими близкими друзьями со школьной скамьи. Они бесконечно много смеются и очень часто согревают друг друга объятиями, и девушке даже кажется, что от этого на сердце становится теплее. Однако обескуражить её смог только один человек.       — Мы столько поём о любви, но никогда не обсуждаем то, что несём в себе. Почему? — Марк смотрел в страницу листаемого журнала, а затем резко поднял глаза точно на Юлю, чем слегка её напугал — она ни разу не заметила, чтобы он оторвался от чтения и обратил внимание на её присутствие.       Паршута слегка удивленно вскидывает брови, переваривая в голове всё и сразу, укладывая в ряды по полочкам, и мужчина понимающе даёт время. Он большую часть времени пребывает в жизнерадостном состоянии и старается сливаться с общим настроением. Юля вдруг понимает, что истинную свою натуру — вдумчивого, ранимой души человека — Марк почти никогда не показывает.       — Наверное, потому и получаются красивые песни. Мы в них душу изливаем, — девушка пожимает плечами и непроизвольно сминает пальцами края майки.       — У тебя она такая светлая и чистая, Юль. Ты главное не изливай всё сразу, береги и цени её, — пронзительный взгляд голубых глаз буквально застаёт врасплох.       — Откуда же ты знаешь, Марк? У всех свои скелеты в шкафу, — на её лице непроизвольно проблескивает легкая улыбка.       — А я чувствую. Вот тут, — Тишман прикладывает ладонь где-то в районе своего сердца.       Повисло молчание, но Марк свое положение не меняет, неотрывно наблюдая за Юлей. Слегка неловко, наверное: девушка чувствует собственный пульс в ушных перепонках.       — Знаешь, человек ведь может умереть раньше, чем остановится его сердце, — он одернул футболку и почти полностью развернулся к девушке всем корпусом.       — Почему? — Юля всё-таки сдаётся и садится напротив него.       Глаза в глаза. Полная тишина. Кроме них двоих в столь поздний час никто и не подумал бы даже собраться на кухне. Юле кажется, что это неправильно: она абсолютно точно не выспится и абсолютно точно пропустит репетицию утром, но Марк Тишман, сидящий в полуметре от неё, сейчас вдруг стал гораздо важнее всех её планов. С ним… просто хорошо. Юля не может подобрать иных слов, но как будто и не существовало лучше кандидатуры на роль собеседника на ночной кухне. Марк на своем месте в правильное время. Девушке иногда даже кажется, что для своих двадцати восьми он слишком много видел и слишком много познал.       — А потому. Вот ты как думаешь, до какого момента мы живы?       Она действительно задумывается, но сдаётся быстро: там, за стеной, она отчетливо слышит голоса Артема и Тани, зная, что они теперь утихнут только если она к ним присоединится. Глаза смыкаются от усталости, но ей не хочется прерывать их беседу. Она бросает первое, что забредает в голову:       — Пока мы свободны?       — Пока не разучимся любить. Но и это, наверное, отчасти тоже. Люби, Юль. Как бы тяжело ни было, но не позволяй своему сердцу зачерстветь. Оно у тебя огромное, такое любящее, может помочь тебе горы однажды свернуть, вот увидишь, — ответил он, и, вздохнув, добавил: — Нас раскидает по городам, я уверен.       — Куда ты? — Паршута недоумëнно осматривает его всего и прикидывает, куда друг может отправиться после окончания проекта.       — Мы встретимся ещё, это точно. Если будет суждено, то мы ещё окажемся рядом, — Марк тепло ей улыбается и не сдерживается — щелкает по носу, а потом подмигивает.       — До скорого? — девушка тянет руки, чтобы приобнять его, и Тишман сразу это понимает.       Они прощаются до утра, но у обоих ощущение, что они отпускают что-то, что предпочли оставить недосказанным — это останется витающим воздухом на кухне участников «Фабрики звезд».       — До когда-нибудь, Юлечка, — он приобнимает еë одной рукой и легко касается губами еë виска.       Ближе к утру, на рассвете, когда Паршута оказывается близка к тому, чтобы наконец-то заснуть, у неё почти получается отпустить все свои раздумья. Говорят, что последние мысли перед сном — самые искренние порывы души. Юля, засыпая, вдруг понимает, что Влад Соколовский и их посиделки здесь совсем не причём: обычно не очень уютная и непривычная для неё кухня незаметно стала самой приятной и комфортной комнатой благодаря лишь одному человеку. В голове пленочными кадрами пролетает их разговор, а в сердце растет сожаление: они ведь и правда разбредутся кто куда — концов не найти.

***

      Теперь они вдвоем уже привычно сидят на Юлиной кухне, дегустируя купленный недавно на отдыхе чай, и всë так же не устают говорить — не могут остановиться буквально. Марк теперь давно уже не просто коллега и приятель, который кажется интересным человеком. Он ей ближе всех. Он сам уже не раз отмечал, что Юля знает его лучше всех. Теперь напротив девушки сидит человек, без которого она не может представить свою жизнь, как бы ни старалась избегать планирования и подобных мыслей, потому что знала: это контролю не поддается. Она слушает Марка и снова, как тогда, в девятнадцать лет, удивляется граням его бесконечно глубокого, светлого и удивительного внутреннего мира. Ещё больше еë удивляет то, как легко ей впустить его к себе в самые отдалённые уголки еë нутра. Тишман улыбается уголками губ: как в ней в одной помещается мудрость поколений, неизмеримая сила и стойкость, хрупкость и неописуемо прекрасные внешние черты? Сам не понимает, что он в жизни сделал такого замечательного, что стоило бы находиться рядом с таким человеком, значить для него ровно столько же.       — А знаешь, кстати, что…       — М? — Юля делает глоток.       — Забудь. Я снова тобой залюбовался и упустил мысль.       Юля себя давно знает. Она бывает очень ревнивой, иногда капризной, вредничает, но здесь… здесь иначе — лучшая её версия. Это как будто что-то гораздо более всеобъемлющее, чем слово «отношения». Они как будто на целом свете были созданы для того, чтобы сейчас сидеть на кухне и слышать друг друга, делиться частичками души и ничуть потом об этом не жалеть — доверие стоит по умолчанию будто, почти с самой первой встречи. Они просто есть друг у друга, и это основа основ. Обычно люди многое замалчивают, предпочитая выносить самостоятельно, но Марк и Юля не из этой категории: говорили обо всём, что чувствовали так, как умеют они, творческие люди с тонкой душевной организацией.       — И во всех городах, и по всем краям, далеким и близким, и как бы высоко ни взлетал человек, и как бы ни падал низко, и каким бы ни был придавлен тяжелым веком: любовь — это то, что делает человека…       — Человеком, — еле слышно заканчивает Юля, ловя его влюблённый взгляд и тут же пропуская его сквозь себя.       Марк улыбается, кивает и просит еë прочитать ему стихотворение: он так любит еë видение многих произведений литературы.       — As simple as that. It's your turn now, babe, — он касается еë запястья, берет её за руку и подносит к губам, целуя кисть.       Юля бросает взгляд на диктофон, но через секунду снова о нëм забывает, отворачиваясь к окну и чуть тише начиная произносить отложившиеся на уровне подсознания строки. Марк неотрывно ловит взгляд её глаз с более явным зеленоватым оттенком и невольно засматривается на губы, улавливая смену интонаций её голоса до полутонов и придыханий. Слушал бы её вечность, продержался бы без еды и воды на одном только звуке её голоса, но строки в голове выстраиваются в ряд. Он оглаживает её пальцы и не сдерживает улыбку:       — Ты прощаешься со мной этим стихотворением?       Юля заливается смехом, едва не опрокидывая кружку с чаем, но Марк вовремя подставляет руку — напиток и небольшой коврик на полу спасены.       — Никогда не было так… — девушка закусывает губу, подбирая нужное слово.       — Беззаботно?       — Умиротворенно. Затишье, но не перед бурей. Блаженство и гармония, словно всё наконец-то так, как задумала Вселенная. Я будто… — Юля делает глоток чая.       — Нашла своё место, — заканчивает Марк, получая утвердительный Юлин кивок. — Завтра мне ехать на репетицию, потом на примерку, но у меня нет ощущения спешки, суеты. Бежал куда-то, думал, что в жизни главное — везде успеть, да только не по времени на работу надо успевать. «Успеть» — это другое совсем.       — Я перестала куда-то бежать, что-то в панике искать. Знаешь, оно, наверное, так и надо — давать себе остановиться, чтобы с новыми силами двигаться дальше.       — Когда я в первый раз дал себе остановиться — встретил тебя, — интонация голоса — словно начало стихотворения.       — А в следующий?       — А во второй раз ты сказала, что словно ожила, потому что именно я был рядом. А я тогда хотел показать тебе «Маяковского» с такой же строчкой. И сказать хотел это же, — Марк тянется и оставляет легкий поцелуй на её губах, мысленно прокручивая в голове тот зимний вечер, когда у него не осталось больше сил молчать.       — Судьба? — Юля тихо смеется, пока мужчина подливает им обоим ещё чая. — Ты сказал мне однажды, что мы живы до тех пор, пока любим.       — Ну ничего себе я выдал, — Марк ставит чайник на место и удивленно вскидывает брови. — Когда это было-то?       — На «Фабрике», — Тишман поднял на неё глаза и приоткрыл рот, чтобы выразить все свои эмоции, но Юля продолжила: — Только теперь поняла, что я до недавнего времени и не жила практически. Так, чтобы дышать полной грудью, чтобы распоряжаться временем, а не наоборот.       Марк молчал, вспоминая события пятнадцатью годами ранее, и едва возродил в памяти их такие же ночные посиделки на кухне, да только вот слов своих он не помнит совсем. Юлино откровение выбило почву из-под его ног и тут же подставило более прочный фундамент, который больше не позволит ему упасть, каким бы тяжелым не было время. Он всей душой желает быть для неё тем же. Наверное, так устроен человек с любящим сердцем.       — Пока мы любим, мы живем. Оказывается, я так давно к этому пришел, но успел позабыть и столько раз повесить клеймо проклятия на это чувство, — Марк внутри себя ежится от неприятного фантомного укола в районе грудной клетки.       — Выходит, ты после двадцати восьми лет где-то обронил свою философию, — Юля улыбается, ныряя прохладными пальцами под рукава его толстовки.       Марк почувствовал, как от нахлынувших воспоминаний не осталось и следа — всё излечила девушка напротив своими лучиками света.       — Ага. Угнетает только, что не все понимают, на чём держится мир. Любовь же ведет тебя по твоему жизненному пути, а потом благодаря ей появляется еще одна жизнь. Или несколько, — Тишман делает глубокий вдох и шумный выдох, накрывая Юлину руку ладонью.       Оба молчат. Паршута цепляется взглядом за плавающие чаинки. Чайные листья и вода в сочетании, отдавая лучшие свои химические свойства, создают прекрасный напиток — чай. Для нового нужны двое. Марк замечает, что девушка сейчас в своих мыслях, но предполагает, что у них они сейчас сходятся.       — Ты бы хотела, Юль? — ему даже договаривать не надо: Тишман знает, что его девочка этот вопрос, конечно, поймет и так.       Юля поднимает на него глаза, в которых словно инь-янь — боль прошлого и трепет перед настоящим, перед реальностью, в которую ей моментами до сих пор так непросто бывает поверить. Она кивает в ответ, шепотом добавляя еле слышное «очень», а у Марка словно спадает с плеч тяжесть Эльбруса: всё-таки он спрашивает не о ещё одной чашке чая. Он целует Юлину ладонь и прижимает к своей щеке, тепло улыбаясь.       — Вот ты и узнала о моей самой сокровенной мечте, которую я даже вслух почти не произносил, — Марк выдыхает, делает последний глоток чая и убирает их чашки, относя к раковине и промывая, пока Юля, приковав взгляд к столу, сидит неподвижно, едва дыша.       То, что оба старательно рубили на корню, оказывается, взаимно до самых мельчайших деталей. Юля резким движением покидает прежнее место и обнимает Марка со спины, прижимаясь щекой к его лопаткам и стирая о его толстовку непрошенную слезу. Тишман ставит чашки на место и перехватывает её ладони, слегка покачиваясь. Юля кончиками пальцев чувствовала биение его сердца, а мужчина блаженно прикрыл глаза, выбрасывая из головы все свои сомнения. Рядом друг с другом они — вне времени. Марк разворачивается и привычно располагает руки на Юлиной талии, оставляя несколько мягких поцелуев на её губах, а потом коротко чмокает в нос, прижимая к себе. Из фруктовницы на стол падает абрикос; оба вздрагивают, поворачиваются на источник шума и видят на горящем экране телефона Паршуты диктофон, который, оказывается, работает уже чуть больше полутора часов. Им предстоит непростая задача: беспристрастно переслушать и найти самое важное, чем можно было бы поделиться с кем-то ещё, кроме друг друга и стен их квартиры.