Привычка

Толпа после казни Вейна расходится медленно. В Нассау в последние дни неспокойно, и Макс уверена — скоро станет ещё хуже. (Нассау — вообще не самое спокойное место. Даже странно, если подумать, что она выбрала именно его, чтобы построить что-то, но об этом Макс предпочитает не задумываться.) Страх привычно шевелится в груди. Она привыкла. Страх всегда был с ней: когда работала в борделе, обслуживая клиентов, когда бежала от очередного хозяина, когда ещё ребёнком жила на плантации отца и подглядывала за белой сестрёнкой через окошко. Макс уж и не помнит, когда в своей жизни не боялась. (Ответ, о котором она не хочет думать: когда была любовницей Элинор. Та заставила её забыть про страх, почувствовать себя в безопасности, и Макс никогда ей этого не простит. Или себе.) — Мег, приготовь мне ванну, — распоряжается Макс, оказавшись дома. — Да, мадам, — служанка — нескладная, конопатая девица, всем своим видом изображает подобострастие. (Кто бы мог подумать, что однажды Макс, девочка с плантации, станет отдавать приказы, что у неё будут слуги, роскошные наряды и дорогие украшения. А главное — власть.) — Подожди. Принеси бутылку токайского, — день был тяжёлый, можно и побаловать себя. (Если подумать — ей даже есть что отметить, но как раз поэтому Макс старается не думать. Всё случившееся тогда — исключительно её вина, она сама признала это, разве нет?) — Как прикажете, мадам. Пока слуги греют воду и наполняют ванну, Макс сидит за раскрытым гроссбухом с бокалом вина. Вкус у токайского изысканный, но её это нынче не радует, а цифры не идут в голову. “Ты же понимаешь, я должен был это сделать” — оскал Вейна в темноте той хижины, где её держали связанную и голую, после того как избили и оттрахали по очереди всей командой “Бродяги”, рожа Хэммунда — он больше других наслаждался, избивая её. Хэммунд мёртв, его прирезала Энн той ночью в скалах. Теперь вот и Вейн отправился на тот свет — почему её страхи умирают лишь для того, чтобы дать дорогу новым? Макс прижимает ладони к лицу. “Соберись, от истерик никакого толку”. Кладёт руки на стол, стараясь, чтобы они не дрожали. Тич здорово напугал её, когда заявился в Нассау после долгого отсутствия. Он вёл себя так, будто все ему что-то должны, и от него за версту несло насилием и презрением к тем, кто слабее — к женщинам, например. В этом они с Вейном были похожи. Неудивительно, что это место было пронизано насилием — такие как Тич стояли у его истоков. “С моими деньгами я могла бы уехать”. Сбежать до того, как всё рухнет, как однажды она уже хотела. Сесть на корабль и уплыть к новым страхам от старых. (В прошлый раз она мечтала покинуть Нассау с Элинор, с той, кто одним своим присутствием рядом давал ей ощущение надёжности, веры в то, что ничего дурного не случится. Глупая иллюзия, как показало время.) “В этом мире нет безопасного места”. Мысль эта своей тяжестью давит ей на плечи, окутывает чёрным облаком комнату. Что толку уезжать, бросая нажитое, приобретённую власть, если на новом месте будет всё то же самое: страх, насилие, люди, которые думают, что мир принадлежит им, и они могут творить, что угодно. Ванна готова, и Мег помогает Макс раздеться. Тяжёлое платье остаётся на полу, горячая вода окутывает ноги, спину, руки. Макс в ванне опускается как можно ниже. Напряжение постепенно уходит — медленно. Страх никуда не делся, но снова стал тем привычным маленьким зверьком в груди, на которого Макс почти не обращает внимания. Почти.