Из огня да в кроличью нору

Лю Цао плакала, прижимая к груди связанные руки, и стекающие по щекам слёзы уже промочили платье на её груди. Босые ноги заледенели и ныли, но боль и сырой подвальный холод казались такими незначительными по сравнению с тем, что её ждало! Лю Цао осталось жить один или два дня, и она боялась этих дней до помутнения разума, до неудержимых отчаянных слёз. Она не хотела! Она не знала, что всё так закончится! Она всего лишь желала, чтобы Сюй Чэньлу потеряла свою красоту и Шао Цзяньсюн перестал пялиться на неё и стараться угодить её отцу. Пусть заболеет, подурнеет, покроется прыщами или растеряет половину густых волос, которыми всегда хвасталась. Пусть станет обычной дурнушкой! Тогда Шао Цзяньсюн забудет про неё и обратит внимание на Лю Цао. Они поженятся, Лю Цао переедет в красивый большой дом, родит троих детей — двух мальчиков и девочку — и всё у них будет хорошо. А Сюй Чэньлу выдадут замуж за кого-нибудь другого, дурнушек ведь тоже берут. Никто не пострадает. Про ритуал она знала давно, все про него знали и про другие тоже. Говорили, что это тёмное колдовство, что сотворив его — потеряешь душу. Лю Цао не верила. Она и в сам-то ритуал не особо верила, слишком простым он казался. Если бы он был настоящим, все бы только и знали, что колдовать, разве нет? Захотел — свёл в могилу обидчика, захотел — приворожил любую девушку. Ну и что, что это запрещено и могут наказать? Воровать тоже запрещено, а ведь воруют. Кошка была хромая и без глаза, и её было жаль, конечно, но Лю Цао решила, что зажжёт за неё палочку благовоний, как за человека, а на небесах кошке будет гораздо лучше, чем в их деревне. Она ведь и охотиться толком не могла, все рёбра под облезлой шкурой видно. Лю Цао постаралась сделать всё как можно быстрее, а закончив, закопала останки на краю леса и решила, что не стоит слишком надеяться на успех. Если ритуал не сработает, она не будет больше колдовать. Лучше выпросить у отца несколько монет, когда он будет в хорошем настроении, и купить яркую ленту в волосы, да пройтись с ней перед Шао Цзяньсюном. С лентой он непременно её заметит; может, и заговорит. Но Сюй Чэньлу заболела. Лю Цао радовалась, пока не услышала, что Сюй Чэньлу расхворалась так, что не встаёт с постели. Лю Цао не желала ей зла, но беда в том, что она не знала, как отменить ритуал. И не обратится ли он против неё самой. Она молилась и ни с кем не говорила, боясь выдать себя, а потом Сюй Чэньлу стало совсем плохо. И кто-то предположил о проклятии. Послали за заклинателями. Вот тут Лю Цао стало по-настоящему страшно. Заклинателей она встречать не стала, хотя сёстры и звали поглазеть на красавцев, летающих на мечах. Осталась дома. Мать велела прополоть капусту, и Лю Цао полола, стараясь даже голову от грядки не поднимать, чтобы ничем себя не выдать. Только это не помогло. Сперва она услышала шум и крики, потом увидела, как люди бегут по улице прямо к их дому, а потом различила впереди маленький полупрозрачный силуэт, окутанный чёрными тенями, и не выдержала. Вскочила, отбросила горсть вырванной лебеды и помчалась со всех ног к лесу — только бы не догнали! То, что прыгнуло ей на спину, было невесомо, но царапалось, как настоящая кошка. Лю Цао завизжала, упала на землю, забилась, пытаясь оторвать от себя призрака, но не могла ухватить его, а мёртвая кошка продолжала полосовать её когтями. А потом налетели люди. Лю Цао схватили за руки, потащили, осыпая пинками и оплеухами. Кричали, что она колдунья и должна сдохнуть, как та кошка. Мать пробилась сквозь толпу, схватила её за волосы, хлестала по щекам и кричала, что та выродок и не дочь ей, что своими руками задушила бы ведьму. Лю Цао пыталась сжаться в комочек, чтобы хоть как-то заслониться, и молила о пощаде, но тщетно. Лишь когда у неё не осталось сил ни на что, кроме тонкого жалобного воя, вмешались заклинатели. Отогнали остальных, связали ей руки верёвкой. Сказали, что заберут её для суда и наказания. Все вокруг как-то сразу притихли. Лю Цао тоже знала: за тёмное колдовство наказание — смерть. Но стоило Шао Лэю сказать: «Туда ей и дорога!» — и остальные согласно загудели. Мать вся съёжилась, но тоже кивала, чтобы её не обвинили заодно с дочерью. Но Лю Цао было уже всё равно. Она только надеялась, что Шао Цзяньсюна не было в этой толпе. Или что он хотя бы не был одним из тех, кто бил её и волок на расправу. Поэтому она не смотрела на них. Чтобы случайно не увидеть его. И вот она сидит в холодном подвале за решётчатой дверью, не видя ничего в темноте, со связанными руками, измотанная рыданиями. Перед тем, как бросить в этот каменный мешок, её притащили к самому главе ордена Юньмэн Цзян. Он смотрел на Лю Цао как на собачье дерьмо под сапогом, а разговаривал так, что сразу становилось ясно: для него она не человек, а преступница, хуже животного. Это он приказал отволочь её в подвал, бросив адептам: — У меня дела. Займусь ею завтра, пусть сидит. — Нужна охрана? — спросил один из заклинателей. — Ты что, думаешь, она куда-то сбежит? У наших людей и так дел хватает. Как он «займётся» ею завтра, Лю Цао поняла, когда адепты вели её к темницам. Они специально прошли через большую комнату, освещённую масляными светильниками, со свисающими с потолка цепями, деревянной скамьёй, покрытой чем-то тёмным, остывшими жаровнями, висящими на стенах железными орудиями. И ещё остановились, позволяя разглядеть всё получше. Пыточная — вот что её ждало. Все эти приспособления, которыми будут терзать её тело, допрашивая про колдовство. И никто не поверит, что она не хотела дурного и провела ритуал сама, зная про него лишь по слухам, а значит, не остановят пытку… Лю Цао слышала, что опытные палачи могут мучить жертву несколько дней подряд, а она не потеряет сознание и будет чувствовать всё-всё. Но она так боялась боли! Может быть, перегрызть себе запястья? Или откусить язык — говорят, от такого сразу умираешь. И это точно не больнее раскалённого железа. Но у Лю Цао совсем не было мужества, чтобы покончить с собой. В коридоре что-то зашуршало, и она испуганно замерла. Неужели уже утро и за ней пришли? Так быстро! Она вжалась в стену, отчаянно надеясь, что это не за ней, а за кем-то другим, и если не издать ни звука, про неё не вспомнят… — Эй, ты! — позвал громкий шёпот. — Сиди тихо, поняла? Вспыхнул тусклый огонёк, а следом раздался лязг. Человек в тёмной накидке с капюшоном, из-под которого виднелось обмотанное тряпкой лицо, возился с замком. Открыв его, он отворил решётку. — Иди сюда, быстро! Лю Цао заколебалась. Она не знала, кто это. Голос был незнакомый. Зачем он звал её? — Да быстрее! — прошипел незнакомец. — Ты дура, хочешь, чтобы тебя казнили? Напоминание о казни решило всё: Лю Цао неловко поднялась, едва не упав из-за онемевших ног, и бросилась к двери. Незнакомец пропустил её и повесил замок обратно. — Стой прямо. — Он достал из рукава вторую накидку, набросил на Лю Цао и натянул ей на голову капюшон. — Сейчас пойдёшь за мной и ни звука, поняла? Лю Цао закивала. Голос спасителя казался молодым, словно тот был совсем немногим старше её. По широкому коридору (Лю Цао очень старалась не смотреть по сторонам, чтобы не видеть опять ту ужасную комнату) они поднялись из подвала в ночную темноту Пристани Лотоса. В отдалении светились фонари, прохаживались стражники, а спаситель вёл её по узким дорожкам между деревьями и павильонами, где никого не было. Лю Цао надеялась, что он развяжет ей руки, но, вероятно, было не до того. Вскоре они нырнули в старый покосившийся сарай, а там спустились по железной лестнице в другой подвал. Здесь проход был узкий и низкий, Лю Цао даже пригнула голову, чтобы не удариться о потолок. Шли долго. Лю Цао молчала, не смея заговорить первой. Наконец подземный ход закончился. Раздвинув свисающую траву и ветви кустов, они вышли в глубокий овраг. По дну его струился ручей, земля под ногами влажно проминалась. Спаситель указал на тропинку, поднимающуюся по склону, и начал подниматься первым. Идти за ним со связанными руками было неудобно, и Лю Цао едва не упала, оступившись, но всё-таки удержалась на ногах и добралась до верху. Там их уже ждали двое людей в таких же накидках с капюшонами, с закрытыми лицами. Один из них протянул Лю Цао руку, помогая сделать последние шаги на край оврага. — Всё в порядке, — сказал её спаситель. — Никто не заметил. — Ты уверен? — В первый раз, что ли? — Не слишком расслабляйся, — фыркнул один из встречавших, тот, что был повыше. — Однажды у твоего… э-э, у главы Цзян не окажется важных дел, когда притащат очередного тёмного заклинателя. Что ты тогда будешь делать? — Тогда и подумаю. — Спаситель обернулся к Лю Цао. — Иди сюда. Лю Цао сделала шаг. Небольшой. Теперь, сбежав из страшного подвала, она гадала: зачем её спасли? Из добрых ли побуждений? Вдруг эти трое собираются надругаться над ней или продать в бордель? А у неё даже руки связаны, не отбиться и не сбежать… — Не бойся, девушка, — заговорил тот, который протянул ей руку. — Мы не причиним тебе зла. Лю Цао сглотнула. — Вы меня отпустите? — спросила она, стараясь говорить твёрдо. Они переглянулись. — Ты сделала дурное дело. — Странно, но это звучало не обвиняюще, а почти сочувственно. — Та девушка умерла бы, если бы заклинатели не обнаружили маогуя вовремя. Мы не можем отпустить тебя. — Но я не хотела! — Знаю. — Почему-то ей казалось, что под тряпками, закрывающими лицо, человек улыбается. И от этого стало чуточку менее страшно. — Поэтому ты не заслуживаешь казни. Твоё наказание будет не очень суровым. Лю Цао знала, что должна расплатиться за то, что совершила. Тёмное колдовство — это преступление. Сюй Чэньлу чуть не умерла из-за неё. Вот только… хоть бы они не делали ей слишком больно. Или хоть бы не изуродовали. — Заключение, — сказал второй, когда она уже была готова просить их о пощаде. — На пять лет. Это меньшее, что присуждается за умышленное причинение вреда, не приведшее к смерти. Пять лет! Через пять лет ей будет почти двадцать — кто же возьмёт её в жёны? Но Лю Цао не посмела перечить. Ей сохранят жизнь и избавят от пыток — можно ли было надеяться на большее? — Я согласна, — выдохнула она. — Вот и хорошо. Садись, — он указал на плоский камень, лежащий в траве. Лю Цао кое-как примостилась на камень и всё же не выдержала: — А в тюрьме… Там очень страшно? Она слышала, что заключённых, бывает, морят голодом и заставляют работать, но ведь с женщинами наверняка обходятся мягче? Или же наоборот — оставляют на милость тюремщикам, и некому за них заступиться? — Не бойся, — заверил её тот первый, тоже усаживаясь в траву. — Обещаю, это будет хорошее место. И надзиратели будут добры к тебе. А теперь закрой глаза. Не будет ничего страшного — мы просто поиграем немного. Сиди и слушай. На коленях у него как по волшебству возник гуцинь. Дорогой, с узорами. Лю Цао закрыла глаза, и ночь наполнилась музыкой. Звуки струн окутывали её, убаюкивая и кружа голову, заставляя забыть о страхах и связанных руках. А потом они забурлили, хлынули волной, заполнили всю Лю Цао и весь мир — и рассыпались мириадом звенящих звёзд. И Лю Цао не стало. — Сколько кроликов! Ванцзи, мне кажется или в прошлый раз их было меньше? — Действительно много. — Цзэу-цзюнь, это же кролики! Они, ну, размножаются. — Я пошутил, Цзинъи. Но в самом деле, им скоро не хватит места. Может быть, подумаем о том, чтобы отдать хотя бы половину крестьянам? — Нет! Их же съедят! Пожалейте бедных кроликов! — Ладно, ладно, не переживай. Придётся, видимо, расселить их на разные склоны горы. Чтобы не размножались так быстро. Та, которую звали Лю Цао, не понимала слов, но голоса где-то в вышине не пугали её. Как не пугали и руки, на которых она сидела. Когда они опустились к земле, Лю Цао спрыгнула, мягко приземлившись на пушистые лапы, и трава обступила её. Лю Цао понюхала — пахло свежо и вкусно. Она откусила травинку и принялась с наслаждением жевать. Высокие стебли раздвинулись, и из них высунулась любопытная мордочка. Лю Цао насторожилась, увидев другого кролика, но его запах был приятным, а трепещущие усы такими забавными. Она дожевала травинку и потянулась к нему. Кролик тоже качнулся навстречу, и они стукнулись носами. Лю Цао чихнула, и кролик подпрыгнул. Забавный. Он ей нравился. Кролик развернулся и сделал несколько прыжков прочь. Обернулся, словно звал за собой. И Лю Цао, забыв про голоса и руки, поскакала следом.