Здесь только я

Пальцы подрагивали, сжимая твердую черную скорлупу, но, огрубевшим от меча и затянутым в черную кожу, им все было нипочем. Они стояли друг напротив друга на длинном каменном мосту, а позади них собралась целая толпа и два дракона впридачу. До ее появления он предвкушал хорошую драку, но теперь ощущал лишь смущение — от нее, свежей и взволнованной, так знакомо повеяло юностью. Он опустил голову и смотрел будто украдкой, чуть искоса — как еще смотреть на нее, на ребенка? Глаза у нее были смелые, губы сжаты, но взгляд беззащитный. Она держала себя так, как и положено принцессе: эта гордая осанка, этот вздернутый подбородок. Его глаза скользили по лицу, опустились ниже, к шее. Там ли медальон, который он подарил ей? Она заговорила с ним. Нелепица, произнесенная бледными губами. Убить? Убить ее? Она была так юна, так похожа на него, каким он был когда-то — слеток с дрожащими белыми ресницами. Не женщина еще, девушка, девочка. В лучах рассеянного туманом солнца на ее щеке светился детский нежный пушок. — Идем, — он протянул свободную руку, — идемте в ваш замок, моя принцесса. Ее ресницы вздрогнули в удивлении — она не ждала от него этого. Но они оба знали: если затеял игру, надо играть до конца. Не ответив ему и даже, кажется, больше не взглянув, она прошла мимо расступившихся перед ней золотых плащей и стала подниматься по большим каменным ступеням. Он насмешливо посмотрел на растерянного Десницу и пошел за ней. Домой. Ее дракон взмыл в небо, а следом последовал и Караксес. То сходясь, то расходясь по спирали, они разрезали облака ленивыми взмахами тяжелых крыльев и скрылись в них.

***

— Отец пошлет за мной. Придется возвращаться. — Они стояли у огромных окон, то переговариваясь, то снова замолкая и вслушиваясь в шум прибоя. Будто вот-вот вдали послышится поступь солдат и лошадей, а их драконы запоют яростные и тревожные песни. Тогда им точно стало бы не до шелеста волн. Она не любила Королевскую Гавань. Она не любила мачеху, не любила преследовавшие повсюду взгляды, не любила то, каким стал ее отец после смерти матери. — Наш король не дурак. Он знает, что я не наврежу тебе. — Ее белые пряди чуть колыхались на слабом ветру, и у него не получалось отвести от них взгляд. — Ты всего лишь побудешь немного в собственном замке, что же тут плохого? Она почти улыбнулась, и на его сердце потеплело. Он не видел свою несостоявшуюся жену несколько месяцев и уже совсем забыл о ней. С рассвета до заката они с Рейнирой были вместе: трапезничали, гуляли по замку и окрестностям, летали и правили. Пожалуй, он не мог вспомнить времени, когда бы ощущал себя так спокойно, но так бодро притом. Не удержавшись, он пропустил ее гладкие волосы сквозь пальцы. Белоснежный шелк, не иначе. — Останься здесь ненадолго. Никто не будет докучать тебе. Здесь только я. Она улыбнулась и опустила глаза. Он видел, как ей нравится, когда он просит, когда его слабое, нежное нутро проглядывает через самодовольную маску. Ему бы хотелось показать ей больше, но она была слишком юна для такого. — Хорошо. Побуду тут еще чуть-чуть.

***

Ее забрали у него и отдали этому мальчишке, которому не было до нее дела. Он плохо помнил это день, он был в ярости такой черной, какой не бывает даже небо в безлунные дни. В этот день ночь была безлунной тоже, и он носился на своем драконе в промозглой темени. Караксес кричал в пустоту, вторя сердцу своего хозяина. Он понимал, что этот день когда-нибудь настанет, и старался не думать о нем. Он уже отпускал ее раньше, но она возвращалась. Иногда с разрешения отца, иногда — улизнув от всех безмозглых соглядатаев двора. Она была так умна и так отчаянна, что он забывал о пропасти лет, разделявших их. С ней было о чем говорить и о чем молчать. Он считал дни до ее возвращения. А недавно ей исполнилось семнадцать. Она улыбалась ему, но не так, как прежде. Что-то взрослое, что доступно только женщинам, но не девочкам, нет-нет да и мелькало в этой улыбке. Вот она коснулась его плеча и стала рассказывать что-то про мачеху, что-то ядовитое и даже злое. Но ему было все равно, ведь он чувствовал тепло ее ладони сквозь сюртук. Его мысли становились все порочнее, все голоднее. Иногда он боялся сам себя: а если не удержится, если не совладает с собой? Порочный принц — так его называли. И называли не зря. Он мог бы взять ее тогда, чтобы у Визериса не осталось выбора. Он мог бы убедить ее, заставить ее, он мог бы. Она была уже в брачном возрасте, что в этом такого? Он бы сделал то же самое, что с ней сделали теперь — уложили в постель против воли. Но не стал, лишь шутливо коснулся пальцем ее румяной щеки. Он прошипел приказ, и дракон под ним с ревом сжег несколько пустых шлюпок столпом пламени. Он на миг ослеп от контраста огня и ночной темноты побережья, поэтому на глазах проступили слезы. Ему хотелось думать так. Вслед за яростью на него накатила тоска. Какой толк злиться или лить слезы? Теперь она стала недосягаема. Недоступна, невозможно далека — еще дальше, чем была на том каменном мосту, когда он раз и навсегда решил оставить ее себе. Раньше он не славился терпением, но теперь она научила его ждать. Он дождется и получит свое. Все, что ему причитается. А если кто-то посмеет ему помешать — он напоит любого кровью. Кожаные перчатки скрипнули, когда он сжал вожжи в своих руках.

***

Шли годы, он все еще ждал. А потом не утерпел и убил мальчишку. Без нее его нрав стал почти прежним, необузданным и непостоянным, как морская буря. Убил он не сам, конечно, нет. Но как же сильно было удовлетворение, когда он наконец выслушал доклад об этом. Теперь препятствий нет.

***

Пламя было везде, куда хватало взгляда, но слез почему-то не было. От столицы его брата оставались огарки и стоны сгорающих заживо. Мельком он видел, как лоскутами отходит их кожа, как кровь кипит от нестерпимого жара. Ему хотелось смеяться. Улыбалась ли она сейчас, наблюдая за этим из окна замка? Блестел ли огонь в ее фиалковых глазах? Он так давно ее не видел, он так скучал по ней. Она не летела ему навстречу — не хотела видеть или не хотела биться? Как хорошо, что у его брата больше не было дракона. Он столько времени потратил на старуху Рейнис. Пускай все горит, пускай останется только черная пустыня. Зачем ему столица, если он не может править в ней вместе с ней? Зачем все эти люди? Вечерний воздух зазвенел от криков драконов — навстречу летели мальчишки зеленой суки на своих недокормышах. В их глазах плясало не пламя, а страх. Чем больше они отнимали времени, тем меньше милосердия он испытывал. Казалось, Караксес рвал их на части с каким-то особенным усердием. Прошло совсем немного времени, светало, а он уже стоял у железного трона. Его доспех и одежда под ним насквозь пропитались кровью. Отрубленная голова брата валялась совсем рядом, лиловые глаза закатились за приоткрытые веки. Тело королевы лежало там же — это был его подарок для ее дракона. Острие Темной сестры высекало искры о каменный пол, пока он шел к трону. Остановившись у подножья, принялся ждать. Казалось, прошла вечность, прежде чем она зашла в тронный зал в окружении стражи с мечами наизготовку. Такая же гордая осанка и подбородок, такая же юность в теперь округлом мягком теле. Белые волосы ее спутались — захотелось расчесать их пальцами. — Не переживай, моя принцесса. Здесь только я.