just a friend.

Буда буквально вылетел со сцены и, толкнув оголённым плечом деревянную дверь, ввалился в гримёрку, запуская за собой Платину и Майота. Концерт выдался по-настоящему легендарным: Гришу мелкой дрожью пробивало от эмоций, полученных несколько минут назад. Но сколько бы энергии в нём не было, силы покинули тело, стоило уйти со света софитов. Парни схватили каждый по полотенцу и бутылке воды: волосы у каждого насквозь мокрые, как и дизайнерские футболки, хотя Буда свою, например, давно куда-то выкинул и сейчас никак не мог вспомнить куда именно, но это было как-то не слишком важно. Он развалился на чёрном кожаном диване, раскинув руки по спинке, и заулыбался. Роберт оглядел себя в подсвеченное зеркало и запрыгнул на диван к Грише. Да уж, давно они не выдавали таких мощных выступлений, хотя о чём говорить, Плаудис не может вспомнить, чтобы вообще видел у кого-то такой масштаб. Гриша удивляет, так умеет только он. Только Артём мнётся где-то около двери, у него нет такого большого опыта как у этих двоих, для него всё ещё каждый выход на сцену — потрясение, от которого ещё отойти надо, а здесь огромный стадион, в котором каждый знает его треки. — Чего стоишь? — спросил Ляхов, выглядывая из-под влажной чёлки, — упади уже куда-нибудь, малой, — Буда смеётся громко, заливисто так, чуть хрипя. И Тëма последовал его совету, усевшись в ближайшее кресло. Всё ещё неловко — если с Гришей они знакомы давно, очень долгое время, то вот Берта он видел максимум второй раз в жизни, поэтому его повадки только изучал, старался не пялиться, но изредка аккуратно поглядывал. — Чем займёмся? — поинтересовался платинчатый, откидывая телефон на журнальный столик. — Есть предложения? — Гриша взглядом повёл влево и кивнул другу, сверкая загадочной улыбкой. — Ну есть, — Роберт в ответ тоже заулыбался и видимо только они друг друга поняли. Платина пошарил по карманам своего худи, оставленного в гримёрке перед выступлением и достал оттуда объемный зип. Тут же и бумага для самокруток нашлась. — А ты подготовился, я вижу, — истерично хохотнул Артём, придвинув кресло под собой ближе к дивану. — А то, — махнул рукой Роберт и принялся мастерить косяк на стеклянном столике. — ты дверь закрыл? — на секунду оторвавшись, спросил он. — Конечно, к нам бы сейчас по-любому кто-то вломился, — заверил Артём и кивнул в сторону двери. Он заворожено наблюдал, как Платина крутил сплифф, аккуратно забивая до самых краёв. Стоит сказать, своим творением Роберт остался доволен и самокрутку быстро пустили в ход. Сделать первую затяжку удостоился виновник всего торжества, Гриша неспеша вдохнул, повертев на языке сладковатый дым, и выпустил его в потолок. — Вот знаешь, — обратился он к Берту, — как в старые добрые, будто снова «Сладких снов» откатали, — передавая косяк Платине, вспомнил шатен. — Ага, девятнадцатый год, Казань, клуб не помню, но было ахуенно, — согласился Плаудис и тоже затянулся. Тëма от этого диалога только грустно вздохнул, у него таких воспоминаний не было пока, и разговор парней ему казался каким-то слишком уж ностальгическим. Его там не было, да что там, про Майота тогда даже не знал никто. Наконец, косяк дошёл до Артёма и он жадно затянул дым. Первая самокрутка ушла быстро, но ни на кого желаемого влияния не оказала, поэтому на столе постепенно нарисовались стаканы и бутылка дорогого виски, а там и ещё один сплифф по кругу пустили. На комнату постепенно опустилась блеклая белая дымка и теперь уже парней хорошенько так разморило: Берт развалился на диване, оставляя голову на коленях у Гриши, Артём по креслу растëкся, закинув одну ногу на подлокотник. Платина всё продолжал вспоминать давнишние концерты и истории из туров, а Буда на каждую его фразу находил дополнение, хотя чаще все-таки говорил, что был угашенный и не помнит такого. Ладонь шатена по инерции скользила по осветленным волосам, рассыпанным по чёрным скинни, только Артём чувствовал себя здесь лишним. Что-то вставить он не мог да и не особо хотел. У него внутри всё сгорало от вида Гриши: такого расслабленного, задорного и чертовски привлекательного, но такого, казалось, далёкого и не его. Никитина с ними будто не существовало, он витал где-то в своих мыслях. Он понял, что вряд ли ему станет хоть немного спокойнее, пока старые друзья обсуждают как им было круто когда-то. В груди всё сильнее стягивалось в тугой узел, в закрытом помещении ему уже было просто дурно. Надо выйти. — Я отойду, — оповестил остальных Тëма и криво зашагал в сторону уборной. Включив холодную воду, Артём подставил под струю свою кипящую голову. Он сам до конца не мог понять, как давно он стал так относиться к Грише, но прекрасно осознавал, что на дружбу это всё уже становится мало похоже. Друзей не принято разглядывать в любой удобный момент, о друзьях не думают перед сном и, уж тем более, не ревнуют настолько сильно. Но Никитин точно уверен — Гриша так не делает, его чувства Ляхову не нужны и нельзя его в этом винить. Винить в том, что он слишком хороший, слишком обаятельный, слишком харизматичный. В нём так много «слишком» и Артёму это слишком нравится. Так нельзя, из этого ничего удачного точно не вытечет. И от этого на душе так погано становится, что Тëма тут же разрыдаться готов, он может каждый свой грустный трек посвятить Ляхову, тысячи и сотни тысяч слов написать, но не будет. В гримёрке постепенно холодает, Буда натянул толстовку из своего мерча, а Роберт постоянно что-то в телефоне мониторил, отвлекаясь от разговоров несколько раз в минуту. Все слишком вымотались, чтобы долго зависать, да и алкоголь уже заканчивался, как и темы для обсуждения. — Что-то Майотика не видно, утонул что ли, — сказал Буда и со звоном поставил пустой стакан, — пойду посмотрю как он там. — Роберт кивнул, не отрываясь от экрана и Гриша вышел из комнаты. В коридоре слышался шум воды где-то в конце, на этот ориентир Гриша быстрым шагом и двигался. Он три раза постучал в дверь. — Братик, у тебя там всё в порядке? — после этого вода резко выключилась, и из-за двери донеслась возня с замком. Тëма вышел весь мокрый и уже полностью обмякший, на ногах он с трудом держался. — Да, устал просто чëто, — блондин застенчиво почесал влажную макушку и поднял голубые глаза на Ляхова. Тот тут же заключил парня в объятия без каких-либо объяснений, успокаивающе поглаживая по спине. — Ты молодец, — выдал вдруг Гриша, — я очень тобой горжусь, — говорил он тихо и мягко, знал, что Тëма его обязательно услышит. Он ведь понимал, что для него всё это в новинку, что юноша только привыкает к популярности и рутине известного исполнителя. Конечно, ему нужна поддержка и помощь старшего товарища. Тëме с ним так хорошо, так приятно, он тут же улыбкой засиял. Ну почему Гриша такой? — Знаешь, я, наверное, домой поеду, — последнее, что выдавил из себя Никитин, прежде чем разорвал объятия.