Пять минут до вечности

Винченцо оставляет Джуну на темном складе, наедине со сверлами пыточного кресла. Копье искупления, так он назвал конструкцию. Как будто Джуну когда-то просил об искуплении. Как будто хотя бы раз в жизни он считал, что поступил неправильно. Сверла поют пронзительную песню. Каждые пять минут они будут проникать на пять миллиметров вглубь его тела. Мерзкий звук, похожий на бормашину стоматолога, — часть пытки. Первые прикосновения невыносимы. Джуну презирает себя за то, что кричит. Всего пять миллиметров, чуть крупнее занозы. Он превосходящее существо, гений. Почему же он корчится в агонии, будто боль что-то значит? Сверла застывают до следующих толчков. На пять минут его плоть — ножны. Тонкие стержни находят себе место, ютятся в свежих ранах, прячутся под порванной кожей. Проходит пять минут, и они вновь жужжат. Протискиваются еще на пять миллиметров глубже. Запястья болят даже сильнее, чем пронзенная грудь. Спустя еще несколько циклов Джуну способен оценить замысел Винченцо в полной мере. Пытка действительно продуманная. Пяти минут недостаточно, чтобы отдохнуть, но хватает на то, чтобы он восстановил сознание. Никаких спасительных обмороков. Никаких глубоких вздохов, чтобы успокоиться. Джуну верит словам Винченцо о том, что умрет, когда сверло пронзит легкое, и не хочет приближать этот момент. Он молил о легкой смерти, о выстреле в голову, верно. Но теперь, когда Винченцо ушел, все еще можно попытаться выбраться. Проходит еще пять минут. Длинные сверла погружаются сильнее, кровь сочится без остановки. Раны на щеке и висках уже подсохли, подбородок тоже стянуло, но порезы не закроются так быстро. В них живут новые стальные друзья Джуну. Они не собираются его покидать. Видимо, сознание все же мутится. Джуну хрипло смеется, представляя, как металл пускает корни в его тело. Хотя бы кто-то его не оставит. Мысль о предателе-младшем брате наполняет яростью и позволяет не заметить целый цикл. Ублюдок! Джуну зря подарил ему легкую смерть. О, он бы не отказался увидеть на этом кресле Хансо. Тот наверняка бы скулил в агонии. Джуну развлекает себя фантазиями о том, как страдал бы Хансо. Прерывается только на крики. Неужели сверло уже добралось до срединного нерва? Джуну не думал, что у него настолько тонкие запястья. Пять минут. Вспышка боли. Пять минут. Еще пять минут. Новая боль. Сверла начинают ввинчиваться в кости. Джуну кажется, будто он горит изнутри. Ему осталось жить циклов двести-двести пятьдесят. Плевать на идиота-брата, пора придумывать план. Джуну дергается всем телом, пытается выскользнуть из кандалов. Оберегает легкие, но не щадит все остальное. Белая вспышка пронзает его тело, словно по сверлам пустили ток. Если бы это он приковывал к креслу жертву — брата, разумеется, — то ток обязательно был бы в меню. Спустя десятки циклов приходится признать: Винченцо знал свое дело. Сбежать не получится. Джуну обречен сидеть в кресле до конца жизни. Он кричит от ненависти, пока не срывает голос. Пять минут. Боль. Тело подкидывает в конвульсии, но тонкий ремень вокруг торса удерживает его на месте. Теперь Джуну хочет пронзить легкие быстрее. Он переродится злым духом и найдет Винченцо, растерзает в клочья всех его друзей. Джуну делает рывок вперед, но его тут же откидывает к спинке. Проклятый ремень, проклятый поводок. Блядский Винченцо. Джуну остается только ждать смерти. Время тянется так медленно. Боль усиливается с каждым новым толчком, острые стержни растягивают и рвут мясо, связки. Пахнет железом и охотой, только в этот раз Джуну — по другую сторону прицела. Ему больно, и больно, и больно, но ни разу за все время не приходит мысль о раскаянии. Он никогда не признается в грехах, потому что он никогда не нарушал собственные законы. Джуну не сразу замечает, что что-то не так. Он сосредоточен на борьбе с невыносимыми стальными негодниками. Он борется так долго. Скорее бы все кончилось. Слишком долго. Сутки уже должны были пройти. Он уже должен быть мертв. Сначала Джуну винит Винченцо во лжи, потом начинает считать. Пытка не прекращается ни на третьи сутки, ни на седьмые. Кровь продолжает сочиться, весь пол склада залит. В человеческом теле нет столько крови. Его пытка будет бесконечной, понимает Джуну спустя огромное количество циклов. Он давно умер и даже не заметил. Возможно, когда всхлипнул от боли и не сумел набрать воздуха в грудь. Возможно, в момент, когда поливал проклятиями спевшихся Винченцо и Хансо. Может быть, он мертв уже несколько лет. — Прошло всего сорок четыре дня, не драматизируй, — говорит темнота голосом его брата. Джуну вскидывается, ищет предателя взглядом. Хансо выступает вперед, на ходу обретая очертания. Смущенно улыбается, потирает шею рукой. Отвратительная слепящая улыбка бьет больнее тока. Длинная челка больше не зачесана наверх. Джуну шипит. Он уже мертв, он должен стать демоном, отрастить когти. Заново вспороть брату живот и изваляться в его внутренностях. Вырвать его оленьи глаза, чтобы не видеть в них вечное удивление. — Я скучал, братишка, — Джуну даже не пытается быть искренним. — Скорее подойди ближе. Хансо как всегда слушается, делает несколько шагов. Легко уворачивается, когда Джуну щелкает челюстями. Ему повезло, только потому что Джуну ослаб. — Тебе нужно остановиться, — убежденно говорит Хансо, этот слабак, ублюдок отца. Он аккуратно поправляет слипшуюся от крови челку Джуну, проводит ладонью по глазам. Теперь Джуну может его разглядеть. Хансо едва уловимо светится. — Только не говори, что тебя простили, — бесится от злобы Джуну. — На твоих руках достаточно крови, уж я-то об этом позаботился. Он не был готов, но не удивляется тому, что видит мертвого брата. В конце концов, Джуну и сам уже вряд ли в мире живых. Но как смеет Хансо чувствовать умиротворение? — Прошу тебя, перестань сопротивляться, — повторяет Хансо. — Ты продлеваешь свое наказание. — Как будто бы ты не рад этому, — скалится Джуну. — Ты продал меня Винченцо, навел на след. Что, он погладил тебя за это по головке? Джуну потратил полжизни, дрессируя это ничтожество, и вот как ему отплатили. Нестерпимо хочется запихать в глотку недотепе Хансо все часы, в которые тот поставил трекеры. Очередные пять минут прошли, Джуну корчится в муках, пытаясь скорее перебороть боль. Как только сверла замирают, он говорит. — Ждешь, что я извинюсь, как приказал твой новый старший братик? — его голос сочится ядом. — Не можешь без этого уйти в сверкающее посмертие? И не надейся, я не отпущу тебя. Ты будешь заточен со мной вечность! Джуну смеется, сплевывая кровь. Вспоминает, что был заполнен ей по самое горло с момента, как проткнуло легкие. — Добро пожаловать в персональную пыточную, — Джуну даже слабо шевелит ладонями в приглашающем жесте. Боль невыносимая, но само знание того, что он продолжает портить существование Хансо, приносит удовлетворение. Тот качает головой, на его лице проступает неповиновение. Джуну вытравливал это выражение с момента, как осознал свою силу. Он ненавидит сводного брата так сильно. Помнит, каким свободным и счастливым Хансо был в короткий период, когда Джуну еще не разрушил его жизнь. Он не должен был быть счастливым без разрешения Джуну. — Я могу уйти в любой момент, брат, — теперь Хансо выглядит гордым. — Свое наказание я уже получил. Джуну почти уверен, что он и есть это наказание. Прийти в его вечность, увидеть его пытки. Может ли это быть карой для предателя? Хансо вздыхает, наблюдая за ним. Морщится, когда слышит жужжащий звук. Джуну и хотел бы не издавать ни стона, пока на него так пристально смотрят, но не способен на это. Хансо утирает ему губы рукавом. Пока у Джуну нет сил вцепиться в него зубами, он сделает это позже. Нужна передышка. — И зачем же ты здесь? — с деланным безразличием уточняет Джуну. Он видит на запястье Хансо часы. Собственный смертельный подарок, который Хансо сделал оружием и обернул против него. Возможно, в поганце все же есть что-то от Джуну. Капля семейного сходства, которую тот старался в нем найти. Сначала — чтобы разжечь, после — чтобы погасить. Оказывается, в Хансо была капля их тьмы, но он сумел подчинить ее себе. Джуну отдался этой тьме целиком. — Ничего такого, — пожимает плечами Хансо. — Раз уж ты отказываешься признавать свои грехи, пусть будет просто разговор двух братьев. Дополнительная пытка, как будто Джуну было мало кресла. — Я никуда не уйду, — предупреждает Хансо так, будто и в самом деле планирует провести с Джуну вечность. Джуну не представляет, зачем ему это. Пять минут. Еще пять минут. Еще. Пора перестать считать. Хансо улыбается и начинает говорить. Джуну невольно вслушивается в его нелепые бессмысленные истории. Боль от удивления отступает.