It's Over, Isn't it?/ Это конец, верно?

— Одетт? Одетт, что ты здесь делаешь? Возвращайся внутрь, она ждёт тебя! Но фигура перед ним не ответила, казалось, что даже и не заметила его присутствие. — Одетт? — он сделал шаг во дворик, по его спине пробежал холодок. — Здесь холодно; ты умрёшь от холода. Тем не менее, она всё ещё стояла к нему спиной, его слова явно не доходили до молодой женщины. Она даже не признала его. Подойдя ближе, он протянул руку, чтобы дотронуться до плеча Одетт. — Одетт? Одетт дёрнулась, заставив молодого человека отдёрнуть руку, когда он понял, что напугал её: — Одетт, ты в порядке? — снова спросил он. Молодая женщина повернулась, чтобы посмотреть на своего посетителя: — Прости, Ротбарт, — сказала она, протягивая руку к глазу. — Я не расслышала тебя, — сказала она, вытирая лицо. Ротбарт был ошеломлён; ему не требовалось многого, чтобы понять, что только что произошло. По красным и опухшим красным глазам было ясно, что женщина перед ним плакала. — Одетт? В чём дело? Одетт опустила взгляд; она не хотела, чтобы кто-нибудь видел её такой. — Ничего, — на её губах фальшивая улыбка. — Я в порядке. Он видел её насквозь, распознав ложь. — Тебя явно что-то беспокоит. И в этот день из всех других дней ты не должна унывать. Что случилось? Но очевидно, что Одетт не отступит, поскольку она пыталась продолжать свою игру. — Нет, серьёзно, — она отмахнулась от молодого человека. — Я в порядке, я в полном порядке. — ОДЕТТ! У Одетт душа в пятки ушла, как у ребенка, увидевшего мельком светящиеся глаза зверя в тёмном лесу. Она попыталась посмотреть на мужчину, но рефлекторно отвела взгляд от него. Внезапно она почувствовала, как рука мужчины коснулась её плеча. — Одетт, — сказал он, как отец испуганному ребёнку. — В чём дело? Ты моя сестра, ты можешь рассказать мне всё, что угодно. Она снова подняла голову, столкнувшись с пронзительным хищным взглядом Ротбарта. И всё же, это успокаивало, как лунный свет, пронзивший чёрное небо. Одетт почувствовала облегчение. Этот Ротбарт был очень похож на своего отца, на Ротбарта из её истории, и всё же он был другим. В его сердце была великая доброта, которую она не могла не найти утешением. Хотя страх, кажется, остался, Одетт сказала: — Просто… мне страшно, Ротбарт, — она наконец призналась. — Я боюсь того, что ждёт нас в будущем. Я боюсь того, что уготовила судьба ребёнку у меня под сердцем. — сказала она, положив руки на свой слегка вздувшийся живот. — Я боюсь и не знаю, что делать. Её тело трясло, её собственная тревога сотрясала до глубины души. Ротбарт вздохнул с облегчением, затаив дыхание в ожидании, его плечо опустилось, после её признания. Он мягко улыбнулся и сказал: — Это страшно, верно? Я имею в виду будущее, — согласился он. -То, что неизвестное приготовило для нас, к этому мы никогда не будем готовы. Завтра — это то, что может никогда не наступить. Одетт изумилась; её трясло так сильно, что казалось, будто весь мир вокруг неё трясся. — Но, — сказал Ротбарт, опускаясь на одно колено, — знаешь, что не страшно? — сказал он, потянувшись, чтобы взять дрожащую руку Одетт. — Мы, — ответил он с холодными, как ночное небо, глазами. — Пока у тебя есть я, пока у тебя есть Одиллия, и пока у тебя есть этот ребёнок, который растёт внутри тебя, тебе никогда не придётся встречать неизвестное в одиночку. Мы всегда будем вместе. — Ротбарт… — Но я знаю, что это не те слова, которые ты хочешь услышать, — сказал он, поднимаясь с земли. — По крайней мере, не от меня, — сказал он, развернувшись и подойдя к двери. Одетт перевела взгляд, уже зная, что он имел в виду. Оглянувшись через плечо, Ротбарт ободряюще улыбнулся ей: — Не торопись, сестра, — сказал он, — возвращайся, когда будешь готова. Он вернулся внутрь, закрыв за собой двери. И вот так Одетт осталась одна в темноте. Это правда, что время от времени люди нуждались в чьём-то ещё мнении, помимо своего; также многим нужно было время, чтобы побыть наедине со своими мыслями. Час спустя — Смотри, вот и она, — мягко сказал Ротбарт другой женщине, объявляя о прибытии своей спутницы в танцевальный зал. Внезапно в комнате воцарилась тишина, когда всего несколько присутствовавших, обратили свои взоры на новоприбывшую. Очевидно, Ротбарт держал всех на коротком поводке, чтобы не беспокоить её. Одетт вошла в маленькую комнату, её глаза блуждают с одного знакомого лица на другое, каждый смотрел на неё с затаённым дыханием. Но вскоре они перестали иметь значение, когда она увидела прекрасное отражение. Но это не было ни метафорой, ни сравнением. Женщина, стоящая перед ней, была точной копией Одетт, вплоть до чёлки, свисающей набок. Единственная разница заключалась в цвете их волос, поскольку он отражал их одежду. Одетт была белой, а другая она была чёрной. — Привет, Одетт, — её чёрное отражение улыбнулось. Возможно, стоит что-то сказать, когда влюбляешься в кого-то, кто выглядит точно так же, как ты сам. — Привет, Одиллия, — белая улыбнулась в ответ, но всё же что-то было не так. На следующий день лебеди-близнецы должны были пожениться. Это небольшое мероприятие было открыто только для нескольких из их самых близких родственников и друзей, сегодня вечером они впервые рассказали о своей запретной любви. Сегодня вечером должно было быть место, где они вдвоём могли быть свободны. Но что-то было не так. — Одетт? Что случилось? — возможно, это было немного похоже на интуицию близнецов, но Одиллия не была слепой, теперь на её лице было лёгкое беспокойство, отражающее её любовь. Ненадолго между ними повисла тишина. — Тогда, пожалуйста, извини меня, сестра, — Ротбарт поклонился чёрной птице, затем повернулся и оставил двоих наедине. Напряжение в бальном зале нарастало, глаза были прикованы к двум влюблённым пташкам. Глаза Одетт метались по комнате, пока беспокойный взгляд рядом смотрел на неё, когда она чувствовала, как стучит сердце, само дыхание в её лёгких перехватило. Она повернулась к своему отражению: — Одиллия, я… — но палец в черной перчатке лёг Одетт на губы, чтобы белое отражение не беспокоилось. — Тсс, — тихо сказала Одиллия, — Не нужно слов, Одетт, — сказала она, протягивая руку в черной перчатке. Это так. Эти двое любили танцевать почти так же сильно, как любили друг друга. Они говорили больше слов своим телом, чем когда-либо губами. Протянув руку в белой перчатке, Одетт взяла Одиллию за ладонь. Одной мысли об этом было почти достаточно, чтобы успокоить нервы Одетт. Зазвучала музыка. — Одетт, могу я пригласить тебя на танец? — спросила Одиллия с улыбкой. — Да, — ответила Одетт с улыбкой, в которой отражался чёрные лебедь. Они танцевали вместе. Многие наблюдали издалека, как две фигуры двигались в совершенной гармонии, словно бы водоворот чёрного и белого. Двое, столь непохожие друг на друга, но в этот момент их сердца бились в унисон. Но по мере того, как песня продолжалась, напряжение в воздухе становилось все гуще и гуще — страх перед неизвестностью грозил разорвать их на части. Во время танца двух прекрасных лебедей Одетт посмотрела Одиллии в лицо, их взгляды встретились. Она чувствовала, как учащается её сердцебиение. Временами, когда только тело может сказать слова, которые не может произнести ваш рот, а иногда только словами, что произносят губы. И Одетт молвила: — Я здесь с тобой, а ты — со мной, — Одетт пела под музыку. — Любой может увидеть, что всё кончено. Это конец. Одиллия ответила. — Вернись ко мне, я хочу, чтобы ты всегда была здесь. — Конец. — Я не вижу, что ты меня не любишь, этому вразрез. — Конец. — Наша любовь сильнее всего и всех. — Конец. — Вернись ко мне, вернись ко мне без помех. Затем они начали петь в унисон. — Любовь слепа, когда ты рядом со мной. Я не знаю, смогу ли я любить тебя больше, чем сейчас. Ты не видишь, что то, чего я хочу, со мной. И всё кончено. И Одетт снова заговорила, когда музыка подошла к концу, когда она начала вырываться из объятий Одиллии. «Конец.» И вот так всё закончилось. Одетт не стала бы рисковать с неизвестностью. Она не могла подвергнуть свою возлюбленную этому. Она была белым лебедем этой истории; она могла бы, и в конце концов, столкнулась бы с трагическим концом. И за это, за настоящую любовь, все было кончено. Но хватка истинной любви никогда не позволит ей уйти. Это никогда не отпустит её. Одетт обернулась, глядя на их роман, который цеплялся за её запястья, слёзы текли по её лицу. Слёзы, которые требовали трёх простых слов, которые она хотела услышать. — Это не конец! — заявила Одиллия, её любимая чёрная лебедь, притягивая её к себе; соединяя губы с ней, говоря слова, которые не нужно было произносить. И зрители ликовали. --- — …чес… Глаза Даччес были прикованы к телефону. — Дачесс! Вытащив наушник, не теряя своего убийственного блеска, Дачесс наконец ответила: — Что, — сказала она, щёлкнув языком, выставив своё резкое раздражение на всеобщее обозрение. Лиззи Хартс, соседка Дачесс по комнате, наблюдала за ней последние несколько мгновений. — Всё в порядке, Дачесс? — спросила Лиззи свою подругу. Дачесс закатила глаза. — Да, всё просто чудесно. А что? Это важно для тебя? — прорычала она. — Я просто волновалась, вот и всё. Дачесс раздражённо фыркнула. — Неважно… я иду спать. Дачесс снова вставила наушник в ухо. Она отстранилась от Лиззи, перевернувшись в постели спиной к своей соседке по комнате. Она перемотала видео на своём телефоне и снова включила его на полную громкость, заглушив окружающий мир. Оставившись наедине со своими мыслями. «Я здесь с тобой; ты здесь, со мной». «Вернись ко мне, я хочу, чтобы ты всегда была здесь». «Наша любовь сильнее всего и всех». «Вернись ко мне, вернись ко мне без помех». Дачесс Свон посмотрела домашнее видео своих матерей, Одетт Свон и Одиллии Свон, которые пели и танцевали в день своей свадьбы. Сколько часов она провела, наблюдая, как её мамы поют одну и ту же песню и танцуют? Она не знала, и ей было всё равно. Лиззи Хартс слушала, как Дачесс тихо плакала, чтобы уснуть.