— «Черная звезда», Кипелов.
И увидел я одного Ангела, стоящего на солнце; и он воскликнул громким голосом, говоря всем птицам, летающим по средине неба: летите, собирайтесь на великую вечерю Божию, чтобы пожрать трупы царей, трупы сильных, трупы тысяченачальников, трупы коней и сидящих на них, трупы всех свободных и рабов, и малых и великих.— Книга Откровения.
Возможно в нашей крайне неблагоприятной геополитической обстановке многим хочется почитать чего-нибудь такого светлого и доброго, заняться эскапизмом в духе Толкина. Однако я человек с крайне мрачным взглядом на мир — и потому в моём случае эскапизм — это напротив, погружение в самые глубины мрака, ангста, чернухи и безысходности, которые могли бы принять мою глубочайшую ненависть к человечеству и к органической жизни [1]. И когда все старания покрываются прахом, И кажется: хуже уже не бывает! Я вспоминаю ебучую Ваху, И иногда помогает. Потому, чтобы передохнуть от всех эти Гиркинов-Хренькинов, сегодня такой законченный мизантроп как я, хотел бы поговорить о манге «Narutaru: Mukuro Naru Hoshi Tama Taru Ko» («Тёмная звезда Нарутару») Мохиро Кито. Этот автор более известен как творец «Bokurano» («Наше») — манги, которую обычно характеризуют фразой «Евангелион» — это сказание о розовых пони по сравнению с «Bokurano». Таков вот, «Narutaru» — ещё более мрачная манга, чем «Bokurano»! «Тёмная звезда» строится на двух сюжетных столбах — «эротический хоррор от Дисней» и мизантропическая фантастика. «Эротический хоррор от Дисней» — это концепт, заключающийся в том, что берётся некий традиционно розовосиропный зачин, присущий для произведений с детским рейтингом, и выливается в «матюки, убийства и голые сиськи«©. Мизантропическая фантастика — это когда автор берёт в фокус повествования группу людей, которые получают некий фантастический способ реализовать свои желания (суперсилы, артефакты, подконтрольных роботов/монстров и т.д.), они могут использовать эти силы во благо, но порочная природа берёт своë — эгоизм, жестокость, ксенофобия, гордыня и т.д. приводят к тому, что герои творят друг с другом нечто вроде этого [2]. На фоне чего полагается вывод — человек тварь несчастная, обуреваемая гнусными и деструктивными страстями, сама от них страдающая и всех вокруг себя истязающая [3]. «Тёмная звезда» начинается с того, что некоторое количество разных личностей, в основном японских школьников, находит себе покемонов (они тут называются «детёнышами дракона», но по сути это кровавая деконструкция образа покемонов и бакуганов, потому буду для простоты называть их далее покемонами). Используют свою власть над ними их хозяева не только для того, чтобы сеять доброе, вечное и разумное. Главная героиня — местная праведная Жюстина со своим наиболее мимишным лавкрафтианским монстром — пытается делать добрые дела, но всё заканчивается ядерной войной и геноцидом человечества — а ей остаётся только возлечь со своим возлюбленным, умирающим от лучевой болезни, и встать на сторону местной аватары Ньярлатхотепа, чтобы помочь ему (ей то есть) в построении очередной социалистической утопии — после истребления предпоследнего человека. Это наиболее краткий пересказ манги. Что можно сказать? Совершенно типично для подобных сюжетов, автор во время построения драматических коллизий, злоупотребляет ангстишкой [4]. В частности одна из них, наиболее запоминающаяся, выглядит примерно так: — А потом, — продолжал Аркашка, — он вонзил в его руку лазерную палицу, обмазанную смертным ядом, и стал её медленно пириварачивать, чтобы тот больнее обстрадался… — Все! Не могу больше эти «обстрадания» терпеть! — кричал папа и убегал в свой кабинет. А мама тоже убегала и запиралась в ванной. Тогда Аркашка, который папу все-таки немного побаивался, а маму — нет, читал под дверь ванной: — И тогда Чудовище схватило жертву, и, дружно хохоча, обожрало её со всех сторон… [5] Значит так — возлюбленный главной героини представляет собой парня, чьей навязчивой манией служит деторождение. Он брюхатит девок и дальше ему всё равно. Это уже что-то из разряда нетленки де Сада — там тоже ключевым элементом служили девиации и половые мании персонажей: Бандоль, наш новый персонаж, любил женщин, вернее, любил получать от них удовольствие, никогда не насыщался ими и в то же время презирал их так, что сильнее презирать уже невозможно. Самое странное заключалось в том, что он пользовался ими только для того, чтобы производить детей, и осечки у него никогда не было, но еще необычнее было то, как он поступал с плодом своей любви: его растили до возраста восемнадцати месяцев, после чего общей могилой для всех становился заброшенный пруд, возле которого отдыхала Жюстина.— «Жюстина, или Несчастья добродетели».
Так вот, в хахля «мрачнозвёздной» Жюстины также влюбляется женоподобный гей — чему разумеется, наш любитель зачатия не рад — и не только по тому, что он по девочкам, но и по тому, что наш гей не может зачать от него ребёнка: он же тоже парень! Драма-то! В конце концов, автор так выстраивает коллизию, что этот гей оказывается перед выбором — спасти себя или предмет своей любви — он выбирает второе… И оказывается схвачен отморозками, которые его насилуют, кастрируют, вспарывают и потом предмет его любви видит голову бедняги, насаженную на одну из жутких кукол, которых наш безутешный поклонник делал. Должен признаться, что, во-первых, я любитель гуро — потому успешно передёрнул на это (да, у всех свои вкусы, я иногда люблю пожёстче…). Во-вторых, когда я всё это переосмыслил, то нащупал ту грань — где нормальная драма уже переходит в ангстишку, то есть в нарочитое выдавливание драматизма лазерной булавой сценариста, сочащейся смертельным ядом. Развязка тоже не может похвастаться отсутствием подобного ощущения, что ты читаешь Аркашку. За некоторое время перед апокалиптическим финалом автор вводит в сюжет некую мрачную босоногую девочку. Как оказывается её покемон — сама Земля — это откровение приходит из ничего — Землю символически зовут Шеол — и она хочет извести всех человеков, для чего, как подразумевается, она родила тут босоногую девочку — местного Ньярлатхотепа (я специально не называю героев по именам, так как мню, что обойдусь без этого). Ньярлатхотеп в юбке соблазняет праведную Жюстину (я был бы рад, будь там лесбийский секс, но автор что-то поскупился) стать своей союзницей, благо, подобно Синдзи, бедняжка уже доведена до полного отчаяния всеми ужасами, подлостями, трагедиями, коллизиями, ядерной войной и мучительной смертью возлюбленного — потому Азатот-Шеол добивает тех, кого не добили ядерные ракеты, после чего героиня и её ребёнок от детородного спермотоксикозника должны будут дать начало новой, более лучшей цивилизации. Скажу сразу, что такой план просто нелеп, так как не смогут всего два человека восстановить популяцию — да не ясно, чем новое человечество будет отличаться от старого? Вот в комиксах про Хеллбоя был такой же элемент сюжета, где чужеродные чудовища хотят заменить нынешнее человечество рыболюдьми, и тут авторы дали понять, почему рыбочеловечество лучше человечества нынешнего. Здесь же этот финал также совершенно никак логически не связан с завязкой — автор не собирается объяснять, кто породил покемонов, какова их природа, почему Земля оказалась покемоном, какое им дело до человечества и т.д. Подобное было бы уместно для нагнетания космического ужаса, но здесь автор просто нагнетает драматизм, совершенно не считаясь нужным пояснять читателю вопросы в духе «а как палица может быть лазерной и ещё сочиться ядом?» В «Евангелионе» по ходу сюжета постоянно вводились детали, указывающие на апокалиптическую развязку и подводящие к ней — и что самое главное, его авторы не были любителями лазерных штук: момент, где в финале к голове Синдзи пистолет приставляет товарищ «япростоисполняюприказовец», это раздирает душу своим цинизмом — потому что такие вояки и тех, кто за ними стоят — сплошь и рядом встречаются. Смерти Тодзи (в манге), Каору и Мисато лишены всяких нарочитых страстей и пыток. Смерть Аски ужасна, но показана опосредованно — через уничтожение мехи. В «Нарутару» некоторые смерти отдают неприкрытой садистической порнографией — и я даже воспользовался одним эпизодом в таком качестве. В том же «Bokurano» постепенно рассказывались правила жестокой игры — здесь же автор вообще не раскрывает сеттинг, а по сути использует его как функцию для как можно большего нагнетания всего плохого. В принципе, это всё, что я хотел рассказать о «Нарутару», добавлю ещё, что меня порадовали отсылки к русской культуре — один из покемонов выглядит как избушка Бабы-Яги [6].