Зеленые очки и обещание-угроза

      Ночная свежесть капель-звёзд и белой луны, шаги Рыжего, гулко стучащие о черепицу крыши, лёгкий шлейф одеколона и мурлыканье весёлой песенки — всё это отдаляется от Волка так стремительно, будто кто-то промотал запись на десять… двадцать… тридцать секунд вперёд. Словно в другой жизни.       Волк, нашедший себя на крыше Дома под полной луной, теряется в затхлости пыльного чердака, его шаги неуверенно мажут по полу, пугая крыс, от одежды Рыжего всё ещё холодно веет духами, а песнь заменяет рваное дыхание.       Дверь хлопает, весь Дом, кажется, должен был вздрогнуть. Последний сквозняк, и они вдвоём, игривые и возбуждённые, оказываются в замкнутом пространстве, среди множества утерянных вещей, паутинистых углов и следов на полу.       Рыжий, чьи шустрые руки забрались под футболку Волка, целует его: самозабвенно, жадно, впивается так, словно хочет выпить кровь, налив свои и без того красные губы ало-металлическим цветом. Волк отвечает с не меньшим пылом, кусается резцами до крови и мяса, и в этом диком поцелуе они каким-то образом ловят ритм друг друга. По чутью.       Волк, под силой чужих рук и груди, стремительно отступает назад, чуть ли не оскальзываясь. Затылок врезается в стену, заставляя шипеть от боли, голые руки отпускают плечи Рыжего, теряя ощущение его перекатывающихся под кожей мышц, и прижимаются к твёрдой поверхности. Позвоночник рассекают мурашки холода и возбуждения и, попав в кровь, словно в воду, распространяются по всему телу со стремительностью молнии.       Рыжий, наигравшись, отпуская чужие бёдра, немного отстраняется: ровно настолько, чтобы Волк мог перевести дух, ощутить горячее дыхание на своих губах и шумно вдохнуть сигаретный запах полной грудью. Тот внимательно наблюдает за ним через стёкла зелёных очков — Волк это чувствует. Рыжий опускает руки на его предплечья и мягко сжимает, но как только на уставшем выдохе усмехается, остро и тонко, этот близкий между ними миг рассекается. Волк хмурится и пытается словить его взгляд, сокрытый в густой и тёмной зелени мелко поцарапанных стёкол. Не получается. Пальцы Волка вздрагивают от нарастающего раздражения, но он, едва не клацнув зубами, всё же сдерживает себя и аккуратным, но ловким движением снимает с Рыжего в печенках засевшие очки за мостик. Абсолютно по-варварски держать столь бесценную вещь в острых зубах и бесстыдно улыбаться при этом.       Челюсть Рыжего каменеет, руки на предплечьях тоже. Кадык быстро перекатывается под кожей. Волк перехватывает чужой тяжёлый взгляд, и искорки самодовольства в серых глазах искрятся и потухают.       — Поломаешь… — шипит Рыжий, опасно приопуская голову, готовый напасть в любой миг.       Волк с жадностью наблюдает это движение: у Рыжего наклон головы до невозможности харизматичен абсолютно всегда. Почему — Волк не может ответить на этот вопрос даже самому себе. Пожалуй, такой уж у него необычный талант.       — Что? — с вызовом и ехидством перебивает его оклемавшийся от пленительного наваждения Волк. Подбородок гордо вздёрнут, очки всё ещё в зубах. Убирает их. — Затрахаешь до смерти? — шепчет, ухмыляясь от уха до уха, смеясь в глаза, нагло провоцируя… манипулируя. Чёртов оборотень. Облизывает сухие губы. — Хах, иронично… Смерть, — глаза Волка горят в свете полной луны.       Под этим взглядом, острым, нахальным и похотливым, Рыжему несколько неуютно. Ночью с Волком всегда так. Без исключений. Поэтому он с ним и спит: ради этих секунд экстрима, ради игры на оголённых нервах.       Рыжий победно скалится.       Он беспорядочно расстёгивает чужой пояс. Другой рукой заворачивает седую чёлку Волка назад, но несколько коротких прядей медленно спадают на высокий жилистый лоб. Рыжий не отпускает чужих волос, держит крепко, как кролика за уши, и заглядывает в лицо: выражение дерзкое, глаза сверкают цветом двух ножей, испарина на висках блестит, рана на губе всё никак не заживет, а бровь и щека рассечены. Притом усмешка Рыжего — острота лезвий в уголках губ, выглядит так, будто он бровь с щекой Волка и рассёк.       Тот не отводит взгляд. Ухмыляется до боли, до тенях в ямочках щёк, с колким злорадством глядя на чужой оскал, настолько широкий, что кажется украденной лыбой Чеширского кота и наобум приклеенной частью лица. Глаза тоже совершенно неподходящие под лицо Рыжего, такое самоуверенное и ехидное сейчас: два тёплых шоколадных озера, дна которых можно не коснуться, смягчают грубые на первый взгляд черты. Они не имеют ничего общего ни с зелёными очками, ни с розой на щеке, ни с вожаком Крыс, ни с новой кличкой Смерти.       Волк тихо хмыкает, склоняя голову набок и продолжая рассматривать Рыжего, пока тот не выдыхает ему в губы:       — Хочешь проверить…?