she missed

      Он бережно проводит рукой по ее волосам, медленно накручивает их на кулак и тянет на себя, заставляя ее запрокинуть голову. Он мягко надавливает на поясницу другой рукой, чтобы она прогнулась посильнее, полностью выходит из нее и входит снова, неожиданно и резко, срывая с ее губ сладкий, громкий стон, ласкающий слух. Он берет ее грубо и медленно, водя рукой по ее бедрам и разок звонко шлепая, наслаждается каждым рваным стоном и вскриком. Он наклоняется к ее уху, все так же держа за волосы, и шепчет:       — Меня не было всего пару дней, неужели ты успела настолько соскучиться, что достала свои игрушки? — он бросает взгляд на лежащего рядом пингвинчика*, и почему-то желание заставить ее извиваться, просить большего и срывать голос от стонов становится все больше, — Почему же ты их не использовала, с пальчиками лучше? И надо же — прямо перед моим приездом.       Она закатывает глаза от удовольствия и опускает веки, ничего не отвечая, — знает, что он и сам все поймет.       От бархатистого шепота низ живота сильнее скручивает приятная истома. Она любит это. Любит, когда он берет ее так, дразнит этими дико смущающими фразами. И он это знает, потому не упускает возможности мазнуть сухими губами по горящему ушку и продолжить свою сладкую пытку.       — Малышка решила порадовать меня и не хотела заканчивать до моего визита, да? — он толкается в нее сильнее и слышит короткий, громкий выдох — явно знак согласия, — маленькая пошлячка, — он отпускает ее волосы и перекидывает их на плечо, открывая покрытую испариной шею; целует нежную кожу и оглаживает подушечками пальцев одной руки упругую грудь, задевает твердый, до жути чувствительный сейчас сосок и ведет ладонью ниже. Он знает каждую ее эрогенную зону, каждый участок любимого тела, касание к которому вызывает неповторимую реакцию; потому, едва касаясь, проводит пальцами по нежному животику, заставляя ее судорожно, коротко простонать, и чуть выгнуться злой кошкой, уйти от щекочущего касания. Проводя шершавыми пальцами по гладкому лобку (она точно готовилась к его приезду), он покрывает поцелуями ее острое плечико и снова шепчет:       — Почему ты не отвечаешь мне? Не хочешь признавать, что я прав? — он легко надавливает на влажный клитор, и она подается бедрами ему навстречу, с глухим шлепком впечатываясь в его бедра.       — Ты не прав, — сбивчивым шепотом отвечает она и тут же утопает в удовольствии, когда он круговым движением ведет по клитору. И все же она не признается ему, что ждала. Не признается, что три ночи, проведенные в одиночестве отпечатались в сознании как худшие ночи в ее жизни, и потому она решила сделать что-то, о чем он однажды обмолвился, когда они делились своими эро-фантазиями.       «Если бы я как-нибудь пришел домой и застал тебя с твоей игрушкой, то я бы, не спрашивая и не думая, показал тебе разницу прямо там. Или заставил бы сначала кончить самостоятельно, при мне, а потом взял так, что ты и себя бы не вспомнила. Потому что меня невероятно возбуждает мысль о том, что ты прикасаешься к себе, думая обо мне».       Она знала, в котором часу прилетает его самолет, знала, сколько требуется времени, чтобы доехать от аэропорта до их дома. Она специально достала пингвина из нижнего ящика тумбочки, положила рядом и покорно ждала. Ждала того, что он ей пообещал. Она знала, что ему нравится, когда она надевает халат на голое тело, знала, что он любит ее голос, и потому делала все, чтобы он понял. Но больше всего она надеялась, что ей не придется заканчивать самой под его внимательным, покрытым поволокой возбуждения взглядом. Такого девичье сердце бы не выдержало, а щеки сгорели от смущения. Она надеялась, что он увидит ее и захочет так сильно, что мыслей поиздеваться не останется. И как была она сейчас довольна своей работой, чувствуя в действиях и слыша в голосе его непреодолимое желание.       Но она не признается, не позволит ему радоваться победе над его маленькой извращенкой. Пусть и дальше думает, что все это — удачное стечение обстоятельств. Очень удачное. Всегда бы так.       — Ты знаешь, что я прав, — самодовольно усмехается он, отдергивая руку и выпрямляясь. Он слышит разочарованный вздох (или это вздох облегчения) и берет ее за талию, он дразнит ее, специально сбавляя темп, а затем снова наращивая. Она чувствует, как затекают предплечья и запястья и опускается на локти, сминая подушку длинными пальцами и прижимаясь к ней лбом. Она в недоумении приподнимает голову, когда чувствует, как он выходит из нее с мокрым звуком, и смотрит на него через плечо. Он, конечно же, видит этот взгляд. Его любимый взгляд. Когда она смотрит и молча просит, облизывая покусанную нижнюю губу. Он двигает членом снаружи, водя по складкам, иначе доставляя ей удовольствие, но знает, что этого будет мало. И сегодня ему не нравится, что она молчит. Он слишком любит ее голос.       Она возвращает голову на подушку и тихо просит вернуть все, как было.       — Что? — он притворяется, что не услышал, но двигает бедрами чуть резче, — повторишь для меня?       — Я хочу, чтобы ты вошел в меня и взял, как следует, чтобы завтра я не смогла встать, а ты принес мне завтрак в постель! — она почти огрызается, ощущая, как нарастает раздражение от неудовлетворения, но все же подмахивает бедрами в такт его движениям.       — Тогда будь громче для меня, — он без предупреждения вводит в нее член по основание, чем снова вызывает сдавленный стон, — так тебя нужно брать? Или вот так? — он задает рваный, грубый и быстрый темп, с пошлыми шлепками впечатывается в мягкие бедра.       Ответ не заставляет себя долго ждать, и до слуха доносится высокое, отрывистое:       — Да… так…       — Хорошие девочки получают то, что хотят, верно? Ты же… хорошая девочка? — он и сам уже разговаривает хрипло и дышит часто, еле сдерживаясь от того, чтобы не начать просто вколачиваться в нее, но разве это покажет, как сильно он скучал? Разве поймет она тогда, как сильно он жаждал встречи сегодня? Знал ведь, что она тоже ждет, знал, что выдумает что-нибудь эдакое, чтобы заставить его прямо с порога выть волком. Он ожидал дразнящих фотографий по пути домой, грязных фразок в голосовых сообщениях, незатейливую, игривую переписку. Все это она так любила, и он с каждым разом подмечал, насколько смелее она становится в процессе. Но он, конечно, и не предполагал, что, войдя в квартиру, едва не сказав привычное «Я дома», услышит из их комнаты ее всхлипы и тихие вздохи за приоткрытой дверью. Первая мысль была грешной и не самой приятной, но спустя мгновение он понял, чем занята его девочка, и уже с нарастающим возбуждением бесшумно закрыл входную дверь и стремительно и тихо пошел вперед по коридору, в ванную, по пути расстегивая тесные брюки и борясь с желанием заглянуть в комнату.       Она не слышала его шагов, не слышала тихий шум воды, доносящийся из дальней комнаты — все звуки вокруг заглушало тяжело бьющееся в груди сердце и пульсирующий шум в ушах. Она боялась, переживала, стеснялась, ждала, предвкушала и желала. Она лежала на кровати в полураспахнутом халате, неспешно и терпеливо вводя и выводя пальцы, она смотрела в потолок и изредка поглядывала на дверь, боясь упустить момент, когда он придет. Она двинула пальцами в подзывающем движении и запрокинула голову, на мгновение изогнувшись дугой, закрыв глаза и издав первый, четко впечатавшийся в его слух звонкий, короткий стон. Этого мгновения хватило, чтобы он вошел в комнату и нарочито громко закрыл дверь. С полотенцем на бедрах, он стоял напряженный, запустив руку во влажные взъерошенные волосы. Он смотрел на нее, медленно обводя взглядом, задерживаясь на руке, скрытой бледными бедрами. Она смотрела в ответ на него, испуганная и все еще не верящая, что у нее получилось. Он услышал звук, с которым она вынула пальцы, и этого хватило, чтобы он за два шага преодолел расстояние между ними, сел на колени на кровать и притянул ее к себе для поцелуя, держа руками за щеки и вынуждая приподняться на локтях. Несчастный халат сполз с плеч, и он не стал мешать ему, лишь развязал до конца пояс.       Крышу сносило. Сносило буквально от всего — от долгожданной встречи со своей любимой девочкой, от ее запаха, от тихого «Добро пожаловать домой» между поцелуями, от вида раскрасневшихся щек, горящих глаз и искусанных в предвкушении губ.       Он всегда обращался с ней нежно, но временами, когда она начинала казаться ему слишком красивой и горячей, был дерзок и груб, и все же каждым поцелуем и каждым движением пытался сказать, как сильно ее любит и желает, и, думается ему, она понимала, раз отвечала большим. Иногда между ними завязывалась борьба за первенство в соблазнении. Они играли друг с другом и дразнили, использовали грязные приемы, задевая нежными касаниями чувствительные зоны, целовали и трогали так, что терпение раз за разом все стремительнее исчезало. И чаще всего проигрывала именно она, сдаваясь под напором чувственных прикосновений губ и ловких пальцев. Однако сейчас он смотрел на нее и не мог поверить, что его маленькая, скромная девочка стала настоящим суккубом, заставляла одними только звуками с порога захотеть его выпрыгнуть из брюк.       Он любит ее разной.       — Вернись в реальность, дорогая, — она слышит сзади хриплый, усмехающийся голос, тихое, глубокое, дрожащее дыхание; чувствует горячие ладони, с нажимом гладящие от бедер к талии и обратно. Она обнаруживает себя в той же позиции, на коленях, с прижатой подушкой, с едва начавшим успокаиваться сердцем и онемевшими ногами.       Он все еще находится в ней, но уже не двигается, лишь любуется. Она с трудом отрывает голову от подушки, поворачивается, видит его довольную ухмылку, покрытое испариной, расслабленное любимое тело и отворачивается обратно под тихий смешок.       Он отстраняется, последний раз чмокнув ее спину, и ложится лицом к ней, подперев голову рукой; она падает на живот и вновь прижимает подушку, подтягивая к себе одну ногу, и прикрывает глаза. Он приглаживает ее взлохмаченные волосы и гладит все еще горящую щеку.       — Так ты меня не ждала?       — Не ждала.       Он верит. До того момента, пока она не открывает глаза и не обводит его взглядом. Этот взгляд он знает. Этот взгляд ему нравится. Хитрый, горящий, лисий. Она бросает ему вызов, и он его принимает. И, думается ему, он проиграет снова. И не будет против.