est cor meum et in manibus

      Из глазниц вываливаются стухшие глазные яблоки. Еще немного, и они совсем потеряют форму, начнут выливаться из черепа, как желе. Эти глаза уже никуда не смотрят, но на лице изображена предсмертная гримаса ужаса. От отсутствия кислорода в теле что-то где-то полопалось, находись рядом кто-то, он бы определенно почувствовал этот омерзительный запах гниения. Но в вакууме никаких запахов не чувствуешь, поэтому тело только с омерзительным видом лежит на камнях с вывернутыми кишками и застывшей кровью до твердого состояния. Опять же, будь это место с воздухом, из белых пыльных стен послышалось бы довольное чавканье местной фауны. Кто-то сегодня определенно не увидит своих товарищей.       В упругий слой жесткой шерсти врезается электрический разряд, расходящийся импульсами по всему телу, отдающий в самые кончики конечностей и проходящий обратно, оставляя ощущение поджаренного мозга и фантомный запах гари в черепе. Там, где предположительно для людей у этого существа должен быть мозг. Туша содрогается от конвульсий, зрачки в панике пытаются посмотреть на источник опасности, из рта проявляется утробный рык, хотя больше похоже на хрип. Тело совершенно отказывается слушаться. Пелену на глазах видно почти со стороны, каша из чужих голосов обволакивает весь разум, пока по телу не проходится завершающая волна, уже практически не больно пронизывающая нервные окончания. Существо не чувствует, как его окружает толпа людей, как его связывают и увозят. Мертвые глаза провожают людей и тело взглядом, оставаясь последним свидетелем.       Все помнится урывками, редкими картинами, вспышками боли и чужими голосами, обсуждающими невесть что. Металлический ошейник больно врезается в челюсть, электрические волны то и дело пробирают до самых костей. Кому-то везет не так сильно, поэтому чье-то тело с глухим хрустом позвоночника впечатывается в стену. Эхом от стен резонирует болезненный рев, когда металлическими прутьями хвост впечатывают в пол. Передние конечности, задние, туловище, голова. По морде к носу стекает струя крови после неудавшегося выстрела в попытке усмирения, морду прижимают сильнее всего, электрический разряд с ошейника проходит больнее предыдущего. Не вырубает, но мышцы слабеют. Чужой взгляд зелено-голубых глаз смотрит властно и злобно, чужая нога наступает на морду, совсем близко к глазам. Он что-то говорит, что-то совсем непонятное существу, но даже так ясно, что на него заявляют права. Попытка откусить наглецу конечность проваливается, в черепе вспыхивает невыносимой болью, лопнувшее глазное яблоко обрызгивает человеку в лицо, сопровождающее гневным властным выкриком, после чего колющая боль отдается где-то в области шеи. Последующие несколько месяцев смешиваются в одну неопределенную кашу, обрывки воспоминаний показывают только бело-желтые стены, булькающие огромные колбы, отвратительный запах шлака, отдающий из ноздрей в мозг. В сознании появляется инородное удовольствие от происходящего. Несмотря на то, что сознание само его генерирует, оно кажется чужим.       Проходящие люди вокруг не обращают на него никакого внимания. Клетка выполнена в неком подобии его старого дома, который с каждым днем вспоминается все труднее. Существо забивается сильнее в угол, внимательно смотря на каждого мимо проходящего человека. Он пытался некоторое время выбраться, но с каждым новым лишним трупом по нему ударяло током все сильнее, поэтому с каждым звуком открывающейся двери единственное желание только спрятаться. Но это очередная кучка неудачников, которых посчитали за расходный материал. Еда. Он не хотел бы чисто из принципа, но кроме них, от которых несет тошнотворным страхом, ничего в качестве еды не приносят. Существо лениво поднимается из своего угла, сверкая уже разноцветными глазами, как у того, кто глаз ему прострелил, на несколько человек. Чужие крики страха и боли противно режут слух, запах крови не ощущается за запахом шлака. Рано или поздно одинаковые события перекроют все затуманенные воспоминания свободы. Рано или поздно запах шлака станет естественным. Рано или поздно желание к насилию ради исключительного удовольствия не будет ощущаться чужим. Все еще влажные мертвые глаза смотрят в сторону выхода, откуда на распотрошенные тела никто не обращает никакого внимания.