Логика критики

Павлу Чехову восемнадцать и он самый несчастный человек на свете. Его мать всегда говорила, что ему нужно было родиться в другое время. Более технологичное и, что важнее, более толерантное. Только вот мать осталась в России, когда отец решил вернуться в США. Чехову было восемь, и он до сих пор не понимал, как мама уже в то время видела в нем того, кто он есть, и понимала, где ему будет лучше. Отцу она то ли ничего не сказала о своих подозрениях, то ли он предпочел не верить. Так или иначе, стоило Чехову в четырнадцать осознанно пойти на камин-аут, отец предпочел остаться в стороне. Не самый плохой вариант из возможных, конечно. Во втором своем прогнозе мама ошиблась - технарем Паша не вырос, несмотря на всяческую любовь к механизмам, не вырос и компьютерщиком, словом никем, кто в дальнейшем мог принести хоть какой-то доход. Вместо этого он углубился в гуманитарные науки и поступил в лучший литературный колледж страны. Все, что сказал его отец по этому поводу, Чехов предпочитал не вспоминать. С тех пор глава семьи предпочел делать вид, что не знает это веснушчатое кудрявое существо, живущее по соседству. И хотя в целом их отношения можно было считать нормальными, говорить отцу правду об успехах в колледже и на любовном фронте явно не стоило. Поэтому Чехов понял, что жизнь норовит кануть в пропасть вместе со всем содержимым, когда стал лучшим на факультете и заодно умудрился влюбиться в собственного преподавателя. Ровно с того момента, как мужчина его мечты – в классическом пиджаке, джинсах и очках (что главное) пересек порог и присел на стол в аудитории, Чехов был очарован. Молодой профессор словно сошел со страниц какой-нибудь современной американской книги о буднях и нравах университетской жизни, и, будучи откровенным гуманитарием, Чехов просто не смог отказать самому себе в этой симпатии. Леонард МакКой вовсе не походил на учителя-бунтаря, не собирался призывать вырывать страницы из книг и устраивать тайные посиделки, впрочем, учебники он все равно не признавал и призывал студентов больше говорить. Мнения о нём как о преподавателе ходили противоположные – те, кто собирался специализироваться на критике, обожали его и часто заставляли задерживаться после лекции, остальные откровенно спали, не сильно стараясь это скрывать. Но любовный интерес к нему - Чехов знал - был фатален и обречен заранее. Дело было не в Паше, не в его отце, возрасте, статусе, ориентации, а в том, что влюбляться в доктора МакКоя было так же глупо, как и опасно. Хотя бы потому, что весь колледж знал это как дважды два – после смерти жены он никого к себе не подпускал. На самом деле МакКой вовсе не был доктором. За это прозвище он мог благодарить мистера Спока – совершенно отмороженного преподавателя логики. Спока на самом деле звали Йохан. Он был родом из Исландии и славился своим словно выбеленным цветом волос и суровым серьёзным характером. Студент, в сердцах обозвавший его мистером Споком, так и не доучился до выпуска. А прозвище прижилось. Когда в колледже появился Леонард МакКой, у него не было выхода. Фанаты Трека активизировались тут же. И он стал "доктором". Сразу пошли легенды, что он поступал на медицинский, но провалился на истории, потому что не сошелся мнением с преподавателем. Доктором так и не стал, зато нашел свое призвание – литературного критика. Паша сначала не знал всего этого. Ему хватило того, что когда он впервые оказался в стенах колледжа, вокруг уже нервно хихикали. Он не спешил рассказывать, что его мама сама была достаточно ярым треккером для того, чтобы оставить девичью фамилию и назвать сына именно Павлом. Так что шутки про бабушку и Ленинград травить он мог лет с десяти, хотя бы потому что его бабушка действительно жила в Питере. Его влюбленность могла стать сенсацией в их личном мире научной фантастики, но Чехов держал рот на замке, не желая провокаций. Шли дни, а симпатия никуда не уходила. Чехов почти всегда задерживался после пар, совершенно не задумываясь о том, как это выглядит – чаще всего он был не один и никто не обращал на него внимания. Но иногда они оставались наедине и просиживали по два часа. Что о нем думает МакКой, Павел старался не представлять. Он никогда не позволял себе чего-то большего, чем обсуждение вышеозначенной темы. Про МакКоя было известно абсолютно все – про умершую жену и про маленькую дочь, в которой он души не чаял. Чехову в этой жизни места не было, он это прекрасно понимал, но – елки-палки – МакКой оказался превосходным учителем, и даже попытаться отдалиться от него не получалось. Еще сложнее стало, когда Паша оказался перед скрипящей калиткой небольшого двухэтажного домика. Его отправляли на городской конкурс столь внезапно, что пришлось ехать к МакКою домой. Готовиться. - Извини, - профессор оттащил от него пса. – Он слишком дружелюбный. Лохматое безобразие неопределенной породы смотрело с интересом и радостно махало хвостом. Паша присел на корточки и потрепал его за ухом, за что мгновенно был вылизан с ног до головы. - Я предупреждал, - развел руками профессор. – Ванная – первая дверь направо, - он махнул в сторону лестницы. Чехов кивнул и поднялся по деревянным ступеням. Ванную он нашел без труда и не удержался от любопытства - осмотрел коридор. Он сам не понимал, что ищет, но это все равно что оказаться у заветного ящика с нижним бельем. Паша замер на мгновенье, пораженный собственным понимаем «заветного». Это мгновенье стало фатальным. Его сбили с ног в считанные секунды. - Попался!! Паша ощутил тяжесть на груди, спина неудачно ударилась об пол, он надеялся, что ничего не сломал. - Ты в плену! – снова донесся голос. Чехов открыл глаза. На его груди сидел мальчик лет четырех и, пыхтя, пытался связать ему руки. - Слишком простой узел, - Чехов легко выпутался от веревок. – Научить вязать лучше? - Еще не хватало, - откуда-то сверху раздался голос МакКоя. Он снял ребенка с Паши. - Я тебе сколько раз говорил, не нападать на гостей? - Ты не разрешил мне связать Берка… - Бедный пес уже прячется от тебя. Да и я скоро начну, - вздохнул МакКой. – Знакомься, Павел, мой сын – Марк. - Очень приятно, - кивнул Чехов, сидя на полу и потирая запястье – судя по всему сильно ударил руку при падении, боль отдавалась в каждом пальце. – А все говорят, у вас дочь. - Про меня много чего говорят. Хоть МакКой и не был врачом, но обрабатывать раны он явно умел. Чехову даже с тугой повязкой на запястье удавалось учить Марка вязать морской узел. - Сам потом пожалеешь, - отшучивался МакКой из большого уютного кресла напротив него. И внутри у Чехова становилось тепло, словно за этими словами действительно скрывалось приглашение прийти сюда еще раз. - Ничего, - отмахнулся он. На тот момент они уже обсудили все возможные вопросы, и ему незачем было больше оставаться на мягком диване в гостиной, но Чехов почему-то по-детски держался за эту ниточку. А точнее за веревку, которую Марк накручивал на его здоровое запястье. Мальчик, прикусив губу, очень старательно повторял все, что Чехов показывал, и узел у него все-таки получился! - Молодец! – Паша порадовался абсолютно искренне. Сын МакКоя не был похож на доктора. Русые волосы и карие глаза, видимо, достались ему от матери. Чехов видел ее фотографию на одном из многочисленных, заваленных журналами, столов. Он испытал что-то похожее на ревность, а скорее зависть, от того что у него не было ни малейшего шанса занять ее место. Впервые он пожалел, что не родился девушкой. Марк наматывал узлы на всем, до чего мог дотянуться, Берк лежал на Пашиных ногах, МакКой просматривал курсовые в кресле. И это все казалось Чехову идеальным. Таким, какого никогда не было и не будет. - Мне позвонить твоему отцу? – вопрос МакКоя вырвал его из сладкой неги мечты. - Зачем? - Уже поздно, у тебя не будет проблем? - Нет, док… - он оборвал себя на половине неправильного слова. - Не стесняйся, - засмеялся МакКой, - мы с «мистером Споком» привыкли. Чехов улыбнулся в ответ. - Отец не сильно заинтересован, где и как я провожу вечера, пока это законопослушно. Он предпочитает, чтобы я оставался у парней, а не они у меня. - Я не верю, что ему настолько все равно. Ни одному отцу не все равно, - он посадил на колени засыпающего Марка. Чехов пожал плечами. Он никогда не задумывался о том, что отец думает на самом деле. А сейчас ему, тем более, было не до этого. Но, тем не менее, в одном профессор был прав – было уже поздно. - Он к нам еще придет? – Марк это спросил уже на пороге, и Чехов был ему очень благодарен. - Как сам решит, - улыбнулся МакКой. - Приду, - пообещал Чехов. С того момента дополнительные, теперь уже не пару часов, после лекций Чехов чаще проводил дома у МакКоя, а не в аудитории. Конечно, он держал дистанцию и придумывал поводы (очень веские – типа очередной забавы для Марка или внезапно купленной вкусняшки для Берка). Но в целом два раза в неделю Чехов обнаруживал себя в привычной позе с собакой у ног, когда уже было совсем не детское время. МакКой не реагировал никак. Они все также общались о книгах и критике, иногда о чем-то отстранённом – например, изобретении лампочки или велосипеда: когда рядом находился ребенок, постоянно всплывали интересные темы. Но МакКой больше не задавал вопросов о личной жизни Чехова, а Чехов – о его. Единственное, что он видел – Леонард был один. Никто не создавал уют в доме, не щебетал на кухне и не заглядывал в гости - и это с одной стороны вызывало у Чехова чувство жалости, а с другой - почему-то дарило надежду. Все по-настоящему изменилось, когда лучезарная звезда из их группы, Крисси, праздновала свой день рождения прямо в колледже. Чехов не любил пить – алкоголь мгновенно вызывал сонливость, и он тут же искал встречи с подушкой. Но Крисси настаивала. Как ни странно, напиток не обжег горло и у Паши не начали смыкаться глаза. Это и стало катастрофичным. За первым стаканом пошел второй. Это было что-то совсем легкое, и Чехову понравилось вдруг стать частью веселого коллектива, до которого обычно он просто не досиживал. - Правда или действие? – вопрос прозвучал совсем рядом с ним. Яркий, почти слепящий, брюнет – еще одна звезда, но уже с другого курса – вскинул челкой. «Прямо как пони», - подумал Чехов. Он очень любил это «у пони длинная челка». Звезда тем временем определился. - Правда! - Чем вы занимались с мисс Петерсон? Эта история облетела колледж не один раз. Пони питал необъяснимую страсть к блондинкам, и его не очень смущал их статус. Мисс Петерсон была работницей библиотеки в возрасте. И, как это называлось между студентами, «ей крупно повезло в один из дождливых отчаянных вечеров». И тут Чехов понял, что здесь все друг у друга на виду. Что если они спросят про МакКоя – влюблен ли ты? Или в каких позах его хочешь? Он испугался так, что кровь застучала в висках. И пока пони без зазрения совести рассказывал подробности и принимал комплименты, Чехов готовился. - Действие, - внезапно для себя ответил он. Что страшного они могли бы загадать? Он опомнился уже у двери кабинета МакКоя. Это было похоже на глупую шутку - «поцеловать доктора МакКоя». Он не стал гадать – понимали они все или просто решили посмотреть, насколько Паша авантюрен. В любом случае отказаться от игры, нарушить правила – это было не по-Чеховски. В конце концов, отступать он не умел. - Ты можешь ему сказать, что это игра, - кивнула Крисси, ей, кажется, было искренне его жаль. – Наверняка он сам все понимает. Чехов кивнул в ответ и вдруг понял, что это тот самый, возможно единственный, шанс. *** И вот он здесь. В моменте, который он думал, никогда не мог случиться. Только выбора теперь нет, и он уверенно стучит в дверь, понимая, что за ним наблюдают несколько пар глаз. - Открыто! – отвечает голос МакКоя. И Паша делает шаг, надеясь, что в кабинете есть кто-нибудь посторонний. Но МакКой совершенно один. - Павел? – он привычно улыбается и указывает ему на стул. Чехов не закрывает дверь и делает это осознанно. Он подходит к столу, к МакКою, наклоняется, ловя удивленный взгляд профессора, и прижимается губами к раскрытому рту в ожидании того, что доктор оттолкнет его. Но сильные руки сжимаются вокруг его талии. МакКой притягивает его ниже, за шею, и Чехов больше не чувствует себя ответственным за поцелуй. Чужой язык вторгается в его рот, губы сжимают сильно. И, кажется, что еще чуть-чуть и его просто съедят. Когда МакКой отпускает его, Чехов стоит пару секунд, не открывая глаз. Это кажется наваждением. - Нельзя, но очень хочется, - внезапно произносит Леонард. Чехов все еще не понимает. Ровным счетом ничего. - Вы… это зачем? – выговаривает Павел. - Вроде бы это ты ко мне пришел, - Леонард улыбается и становится теплее. Он бросает взгляд в коридор. - Довольны? – голос у него громкий, и Чехов слышит, как гулко раздаются удаляющиеся шаги. А доктор неплохо разбирается в нравах студентов и недурно умеет играть. Он поднимается, чтобы закрыть дверь. Чехов присаживается на край стола. - Я не знаю, как решился. Но точно не ожидал. - Я тоже человек, Павел. И надеюсь, ты не думал, что слепой? Чехов нервно сглатывает. Все его фантазии внезапно аккумулируются в одну самую откровенную, самую яркую. Он почти чувствует, как впивается в его живот стол, когда Леонард опрокидывает его и жадно толкается внутрь, прикрывая рукой его рот. Чехов сглатывает снова. МакКой закатывает глаза, глядя на то, как он ерзает на своем месте. - Я хочу поговорить, - объясняет он. – Без свидетелей. У Чехова еще больше сводит мышцы. Хочется выбежать отсюда поскорее и подрочить где-нибудь в туалете. - Павел, я прекрасно вижу вашу заинтересованность, - начинает МакКой. – Я не берусь судить, какой именно интерес я вызываю у вас, - он опускает взгляд на скрещенные на паху руки Чехова. - Все, - Чехов отвечает со всей горячностью, словно дамбу прорвало. Словно самому себе он признается впервые, хотя думал об этом миллион раз – при пробуждении и засыпая. – Все, - повторяет он. - Я думаю о вас постоянно. Вы интеллигентный, красивый, вредный, с вами интересно. И я хочу вас, очень. – Паша понимает, что терять ему абсолютно нечего. – Я фантазирую. - Об этом столе? – спрашивает МакКой, будто все его студенты только так и делают - Нет, – ведь нет же. – То есть да. Но дело не только в сексе. Я думаю о том, что мы могли бы жить вместе и, может быть, даже потом усыновить ребенка. Чехов сам не понимает, куда его несет. - Марку явно нужен братик. - Ты по возрасту очень подойдешь на эту роль, - улыбается Леонард. – Павел, тебе восемнадцать. Ты несовершеннолетний даже. К тому же мой студент. - Я совершеннолетний по второму гражданству, - гордо заявляет он и добавляет, понимая, что живет по законам другой страны. – Я могу подождать, - на самом деле ждать он больше не может, не может и не хочет. - Ты все равно останешься моим студентом. И как я помню, ты хотел проходить практику именно у меня. Все эти слова словно фразы из порнофильма. «Практика» и вовсе доводит его до безумия. - Я переведусь!! - Чехов вдруг осознает, какая это логичная мысль. Он просто сменит специализацию. - Не стоит жертвовать своей карьерой. Я считаю, что в этой специальности ты нашел себя. Чехов смотрит на него во все глаза. Горячность и восторженность утихают. Даже будь он тысячу раз подходящим, дело не в нем. - Я как-то позабыл, что вы натурал, - он встает со стола. МакКой вздыхает. - Я похож на натурала, по-твоему? Что меня выдает? Пиджак, очки и сын? - Вы были женаты, - говорит Чехов, осторожно, словно боится разрушить вот-вот появившуюся надежду. - Так было надо. Мириам умирала и боялась, что ее родители отсудят у меня сына. Это был фиктивный брак. Я ухаживал за ней последние два года ее болезни, и привыкал жить с ребенком. Мы любили друг друга и любили Марка, но мы не были любовниками. От натурала во мне только звание вдовца. - Я не знал, - опьянение как рукой снимает, Чехову хочется сказать «соболезную» – все это наверняка тяжело, но в голове только радостный гул, словно в аэродинамическую трубу крикнули «эгегей!!!» Окончание этого слова особенно громко раздается эхом. - И я надеюсь, никто больше не узнает. - Конечно, нет. Надежда в Чехове вспыхивает новыми красками. Такими, которые возраст и учеба не затмят. - Значит, если бы я был старше и не вашим студентом… - начинает Чехов, затаив дыхание. МакКой молчит, ожидания окончания фразы, а Чехов не решается спросить до конца. Он все уже узнал, теперь сомнений у него почти нет. Это не озвученное «да» повисает в воздухе, и он чувствует его, слышит, осязает. И вновь решается на шаг навстречу. Губы МакКоя теплые и страстные. Чехов прижимается к нему всем телом и не верит, что его не отталкивают. Их прерывал стук в дверь. - Профессор МакКой? Это Спок. Его интонации тяжело не узнать. - Мне спрятаться? – Чехов чувствует себя, как в шпионском фильме. - Наверное, да. Зайди в подсобку. Думаю, это ненадолго. Павел послушно кивает и, закинув рюкзак на плечи, скрывается в маленьком помещении. Здесь пара шкафов с книгами и непроходимые завалы журналов. На лазарет доктора МакКоя это не похоже. Паша чувствует усталость во всем теле, словно гора свалилась с плеч и теперь можно расслабиться. МакКой ничего не обещал, но он не оттолкнул его. Кто знает, что было бы дальше. Чехов закрывает глаза и глубоко вздыхает. - … мне казалось, мы закрыли этот вопрос. Голос МакКоя звучит как-то иначе, он говорит тише обычного. Чехов невольно прислушивается. - Никто не ставил точку. - Ты же был против подобных отношений. - Я передумал. Павел превращается в одно огромное ухо. Чувство счастья, только что заполнявшее полностью, теряется, испаряется, потому что он понимает, о чем они. - Йохан, я за тобой ходить больше не намерен. Мы попробовали, но ты сам все испортил. - Но было же хорошо. Чехов мог бы сомневаться в сказанном, но он отчетливо слышит звук поцелуя. Треккеры бы умерли! Чехов выходит из подсобки, опустив взгляд. Он не должен обвинять МакКоя или требовать чего-то. Он и так получил то, на что никогда не смел рассчитывать. - Ты все слышал? Чехов кивает. Единственное его желание с разбегу удариться головой о стену несколько раз. - Я думал, он не умеет чувствовать, - пытается пошутить он, но слова даются трудно. - Он не такой отмороженный, как кажется, - отвечает Леонард, и Чехов отчетливо представляет себе, чем и как они занимались. Как им было жарко. Прямо здесь. Быть может, в той подсобке, где он только что прятался. - Я никому не скажу, - обещает Чехов. Он выходит из кабинета очень быстро, слыша окрик МакКоя, но не оборачивается. Павел выбирает самое близкое к двери место и старается уйти первым. Он неделю сбегает с лекций МакКоя сразу по их окончании. Он знает, что задержавшиеся студенты не позволят Леонарду хоть что-то сказать ему. Павел верит в силу воли. Она помогала быть рядом с профессором и скрывать свои чувства. Она же должно помочь забыть о них. Месяц-другой и они снова будут общаться, говорить о книгах и спорить о научных статьях, только Чехов ничего не будет чувствовать и возможно даже позволит себе спросить, каков в постели Йохан. МакКой вытаскивает его из толпы коридора внезапно. Слегка тянет за рукав и, поправив очки, мягко смотрит на его знакомых, предлагая им удалиться. - Я перестал быть твоим любимым учителем, - констатирует он, ставя ударение на «любимом». - Вы все знаете, - отвечает он. К чему эти безумные пафосные монологи из мыльных опер. - Я знаю, что подающий очень большие надежды студент, начал заниматься из рук вон плохо. Ты завалил последнюю контрольную. Чехов пожимает плечами. Что с того? И только потом внезапно соображает. - У нас не было контрольных. МакКой смотрит на него серьезно и одновременно взглядом «ты идиот?». Они посреди переполненного коридора, и Леонард явно намекает, что это не место для диалога. - Вы хотите поговорить об этом? – уныло интересуется Чехов, так и не сумев придать голосу привычный саркастический тон. Может, стоило дополнить «на кушетке?» Чехов не понимает, когда они успевают сделать несколько шагов к двери и также внезапно скрыться за ней. Это небольшое помещение без окна, хранилище старых документов и оценочных бланков, доступа студентам сюда нет. - Павел, - серьезно начинает Леонард, - я все понимаю, но ты в самом деле перестал заниматься. Мне не хочется терять студента. К тому же из-за ерунды. Чехов прикусывает губу и хочет театрально выйти за дверь с гордо поднятой головой. Его чувства не ерунда. Не для него. Но что-то заставляет его остаться. - Я пытаюсь больше не испытывать того, что испытаю к вам. - Не самый лучший способ. Подумай о будущем. - Как только перестану думать, что вы стаскиваете с меня джинсы и берете прямо у этой стены, - кивает Чехов. Он не может не заметить, как МакКой быстро облизывает нижнюю губу. - Мне тоже тяжело это не представлять, - говорит он. И сердце Чехова поднимается к горлу. В последние дни он словно на гигантской карусели, которая поднимает до небес, а потом беспощадно швыряет вниз прежде, чем он успеет порадоваться тому, что, наконец, оказался на вершине. Только, несмотря на все недвусмысленные фразы МакКоя, которые говорят в его пользу, Чехов знает, кто именно тянет паровозик вниз. - А как же Спок? Леонард выдыхает. - Я не думаю, что это сейчас имеет значение. Чехов опускает глаза и бьет носком кеда по какой-то картонной коробке, стоящей в углу. - Вы полигамны, профессор? МакКой касается его подбородка, заставляя поднять голову. - Мы были с ним. Больше года. Но это в прошлом, - МакКой говорит совсем шепотом и очень быстро. – Мы можем не говорить об этом сейчас и здесь? - Мне так не показалось, - Чехов игнорирует вопрос. - Мы были очень близки, но у нас не получилось. Но расстаться тоже не так просто. МакКой опускает руку, выпрямляется и смотрит на него снизу вверх. За очками Чехов почти не видит его глаза – блики мешают. - Я не должен перед тобой отчитываться или куда больше – оправдываться, Паша. Я хочу, чтобы ты не дурил. - И много чего еще, - кивает Чехов, странно, но попытка МакКоя воззвать к его совести не производит на него впечатления. Чехов делает это снова. Приподымается и целует сухие губы, просто, чтобы убедиться. Но большего им и не удается, потому что маленькая дверь открывается. Чехов впервые видит на лице Йохана хоть какие-то эмоции. Кажется, он зеленеет. Вздрагивает даже МакКой. Видимо, это совсем плохой знак. Сцена абсолютно немая. Всем троим нечего сказать. - Павел, оставьте нас, пожалуйста, - наконец, произносит МакКой. Чехов закрывает за собой дверь подсобки, слышит щелчок замка, и его охватывает невыносимая ревность. Всю дорогу до дома его преследуют взъерошенные волосы Спока. Взъерошенные волосы всегда зализанного Спока. Нет, все логично и он понимает, что иначе успокоить его МакКой вряд ли бы смог. И в подсобке они пробыли достаточное время для того, чтобы удовлетворить запросы сурового исландца. Но черт, черт и черт. Ревность гремучей змеей впивается в сердце. Все было гораздо проще неделю назад, когда он считал, что МакКой натурал. Стоит ли доверять профессору в его желаниях и том, что он говорил о Споке? Может быть, проще и дальше пытаться задвинуть подальше все свои мечты? Но это еще не самое плохое, что случилось сегодня. Отец встречает его с порога, и у Чехова сердце падает куда-то вниз. Единственный раз, когда его вот так ждал отец, когда маму увезли на срочную операцию. Он мгновенно забывает про все свои тревоги. - Что-то с мамой? - Нет, что-то с тобой. Паша выдыхает. Что он натворил, сложно представить. Видимо, вновь не вымытая посуда оказалась слишком разговорчивой. - Мне звонили из колледжа. События начинают приобретать другой оттенок. - Ты знаешь, что я не восторге от твоего там обучения, но я смирился. Но ты решил оттуда вылететь? - Пап, давай, по порядку, я ни одной лекции не пропустил, в чем меня обвиняют. - В домогательствах к преподавателю. Сердце вновь срывается с места, но на сей раз куда-то в горло и стучит сильно-сильно. - А точнее? – просит Чехов, но голос его звучит хрипло, словно он курил или был простужен. - Мне позвонил ваш преподаватель, сказал, что помимо того, что ты не считаешь нужным скрывать свои постыдные увлечения, ты еще и учителя пытаешься соблазнить. «Это Спок и это война», – думает Чехов. Но что он может против совершеннолетнего и уважаемого преподавателя? - Это неправда. - Может быть, все наоборот? – в голосе отца за серьёзностью на мгновенье слышится нотка волнения. - Нет, пап, меня никто не совращает. Отец кивает, успокоившись, и снова занимает боевую стойку. - Если тебя вышвырнут из колледжа, то с такой графой в биографии тяжело будет устроиться в другой. Кроме того, если это дойдет до моего руководства… - Да кому в этом городе есть дело до того, с кем я сплю? Кто пойдет доносить твоему руководству? - Ты задираешься. - А тебе на все плевать, кроме своей карьеры. Чехову не хочется продолжать этот диалог. Они никогда не ссорятся и не кричат друг на друга, словно каждый живет на своей территории. Даже сейчас повышенного тона не появляется, будто они плохие актеры, которые прогоняют сценарий семейной драмы. Конечно, отец выполняет свою роль полностью, поэтому отчитать сына он непременно обязан. Вряд ли это выльется во что-то большее, но в чем-то он прав, вылететь из колледжа могут они оба – и Чехов, и МакКой, если за это дело возьмется Йохан. - Так ты с ним все-таки спишь? - настигает его спокойный вопрос отца. - К сожалению, нет, - честно отвечает Чехов. – Но мы оба этого хотим, если тебя это интересует. - Ты погубишь его прежде всего. Отец адвокат и он знает все о правах. - А затем и себя. Чехов, наверное, впервые задумывается о словах отца. Он не должен позволить какому-то логику – кому он вообще нужен в литературном колледже – разрушить хоть чью-либо жизнь. На что Йохан рассчитывал, когда звонил его отцу – что Чехова высекут розгами что ли? Зная Спока, тот вполне мог рассчитывать и на это. Мозг его старается перебрать все возможные варианты развития событий. Завалить на экзамене он его не сможет, хотя бы потому что экзамена как такого у них не будет, а зачет у него давно идет автоматом. Но даже если он передумает, Чехов сможет любой комиссии доказать, что предмет он знает. Обвинить МакКоя он тоже не сможет. Йохан слишком логичен, чтобы выставлять из колледжа одного из лучших преподавателей, и слишком умен, чтобы понимать, что тогда он стопроцентно потеряет его. Думая об этом, Чехов понимает, что он сам чересчур логичен. Несмотря на то, что он исключил все возможные последействия, утро встречает тяжелым ощущением обреченности. Самым страшным кажется просто не увидеть МакКоя в колледже. И он едва останавливает себя в желании кинуться ему на шею, когда все-таки сталкивается с ним в конце дня. Вся напускная «не искать самому встречи» исчезает и не хочется больше ничего скрывать. Чехов не знает, как себя вести. С одной стороны, больше всего беспокоит то, что ему объявлена война. Но забыть о том, что после всех слов МакКоя тот тут же заперся со Споком в подсобке, он тоже не может забыть. - Он звонил моему отцу, - все-таки говорит он. - Тебе досталось? - Нет, к счастью. - Хорошо, - Леонард кивает. Кажется, профессор должен был как-то иначе воспринять эту новость. С большей агрессией, быть может? Или хотя бы удивлением. - Я поговорю с ним, - обещает Леонард. - Как вчера? Паша чувствует, что глаза режет. Еще не хватало разреветься, но это «поговорю» означает совершенно однозначное времяпрепровождение. - Не нужно, - добавляет и он и спешит уйти, потому что вот-вот разревется. Со Споком он сталкивается на улице. Встреча не случайна – Чехов искал ее. - Мистер Чехов? – Йохан как обычно делает вид, что все нормально. В его мире, кажется, все расписано и распределено. Вероятно, ситуация с Леонардом очень сильно выбивает его из колеи. - Зачем вы звонили моему отцу? Логик не меняется в лице, но Чехов понимает, что теперь они будут говорить не как учитель-ученик. - Полагаю, вам это известно, зачем вы спрашиваете? - Вы считаете, что так добьетесь Леонарда? - А вы уже наябедничали? Я рассчитывал, что он все-таки вспомнит о вашем возрасте, только и всего. Спок поправляет манжету пиджака. - Вы мне не соперник, Павел. Хотя бы потому что я знаю, как с вами бороться. - Это нечестная битва в таком случае, - хочется топнуть ногой, как в детстве. - Я сомневаюсь, что в колледже кто-то знает хоть что-нибудь о честности. Вы мухлюете на экзаменах, вы обманываете собственных партнеров, вы ничего и никогда не делаете, чтобы выиграть честно, мистер Чехов. - Не обобщайте. - Отнюдь. - Он не любит вас! - А вас? Чехов опускает глаза, ему внезапно хочется оказаться где-нибудь в другом месте и забыть все это. - Я делил с ним постель, мистер Чехов. Долго. «Видимо, у него была температура, если ему нужна была ледышка под боком» – думает Чехов и едва сдерживается, чтобы не произнести это вслух. - Я делил с ним вечера, - отвечает он и понимает, что готов бороться. Чехов выжидает момент, когда МакКой выпроводит последнего студента, и щелкает замком, скрываясь в аудитории. - Теперь это все очень опасно, - говорит МакКой, когда осознает, что они заперты наедине. – Ты недооцениваешь его. - Он не выдаст тебя. - Зато может выдать тебя. То, что он сказал твоему отцу, может стать достоянием колледжа. Паша проглатывает «колледж и так в курсе». Большая часть учащихся действительно знает о его желаниях, но это никого не волнует. Кому интересна влюбленность студента, если преподаватель вполне себе заслуженный натурал? И та выходка на вечеринке была исключительно злой шуткой с их стороны. Чехов рассматривает полутемный кабинет, о котором так часто приходилось фантазировать. На столе в пепельнице лежит недокуренная сигарета, и Чехов вдруг заново узнает МакКоя - никто никогда не говорил, что он курит. Даже дома он не делал этого. Может, нервное? Впрочем, это не так важно, потому что Паша пытается представить, какой теперь у него вкус? Терпкий и пропитанный никотином? Ему отчаянно хочется, чтобы МакКой докурил эту сигарету прямо сейчас, чтобы показал, какой он, когда курит. Для себя Чехов давно решил, что его личный МакКоевский фетиш - это очки, но вдруг и сигарета? - Йохан может и отмороженный, по мнению студентов, но он очень талантливый тактик и у него очень хорошие отношения с деканатом, - тем временем прерывает его мысли МакКой, и Чехов пытается уловить, пахнет ли от него табаком. - Они ему поверят. - Он считает, что этим всем вернет тебя? – спрашивает он, напоминая самому себе, что вообще-то тоже ревнив. – Может, ему и стараться особо не надо? - Ему тяжело дается слово «нет». - Когда оно произнесено в подсобке между поцелуями и минетом – должно быть, - Чехов сжимает кулаки, чувствуя, как пальцы впиваются в кожу. Леонард улыбается. - Ничего подобного не было. - Его вид говорил об обратном. - Может быть, изначально я и рассчитывал пойти по этому пути, но в итоге мы немного сцепились. - Ты дал ему по морде?! - Он мне тоже, - МакКой потирает щеку. – К счастью без последствий. Мы с ним достаточно долго сохраняли свои отношения в секрете, чтобы проколоться сейчас, когда их уже нет. Так или иначе, он все еще опасен. И я не думаю, что нам с тобой стоит продолжать. Это звучит какой-то нелепой отмазкой, потому что Чехов без труда расшифровывает взгляды и жесты доктора. - А раньше это было вообще невозможно! – отвечает Паша. – Еще две недели назад ты был недоступным для меня натуралом. Самая страшная мука на свете! А теперь это просто опасно. Ты сам сказал – мне восемнадцать. Любая опасность возбуждает меня ни чуть не меньше, чем героев какого-нибудь голливудского боевика. - Я боюсь, тебя сейчас все возбуждает, - с сомнением отзывается МакКой. - А тебя нет? Скажешь, что не хочешь меня? Просто скажи это. Все вернется в начальную точку. Чехов смотрит ему в глаза, чувствуя, как его снова ведет. Если учесть все его фантазии, сейчас МакКой должен зверем кинуться на него. Так всегда происходит в гомоэротических рассказах. - Пойдем, - на удивление спокойно говорит доктор. - Пока я не передумал, или пока ты не передумал. Чехов демонстративно садится на стол. - Я хочу здесь, - вдруг только сегодня звезды сошлись так, что все это происходит, и другого шанса не будет. Размениваться на мелочи и белые простыни совсем не хочется, если последние месяцы мечты были совершенно определенными - об этом деревянном столе. Он не успевает ничего добавить. МакКой скидывает его со стола, только чтоб повернуть и уложить на него же животом. Чехов охает, ощутив укус где-то почти у затылка. Скорее всего, Леонард целился в шею, но Паша оказался слишком вертлявым. Он сам пытается стянуть с себя джинсы, но МакКой прижимает его ближе к столу, и Чехову остается только держаться, чтобы столешница не врезалась в живот. Животный страх и желания поедают одновременно. Он сосредотачивается на звуках – молний, ткани, слов. МакКой проводит по его заднице пальцем, ныряет к закрытой дырочке. Палец абсолютно сухой, и Чехов сглатывает. Страх становится сильнее, но не заглушает желания. - Взять тебя так? – шепчет МакКой так, что подкашиваются ноги. – Хочешь, чтобы все было здесь? Без подготовки? Чтобы ты ходить не смог? Чехов пытается повернуться, но МакКой не дает ему сделать. Он чуть нажимает на дырочку, и Чехов инстинктивно пытается насадиться на его палец. - У меня нет смазки здесь, Павел, - серьезно говорит МакКой. - Я как-то не привык носить ее на работу. - У меня есть, - сознается Чехов, дико смущаясь. Хотя, казалось бы, в его положении смущаться дальше уже некуда. МакКой смеется. - Как далеко зашли твои фантазии, - говорит он. – Ты давно этого ждал? - Почти год, - шепчет Чехов, ему кажется, что он вот-вот кончит от одного этого диалога. Он тянется к брошенному на столе рюкзаку и выдает доктору тюбик. - Как ты использовал ее? – спрашивает Леонард. Его влажные пальцы смачивают, ласкают, входят. Чехов прогибается в спине. - Как? - настаивает МакКой. - Я вижу, что она начата. - Я фантазировал. О тебе. - Растягивал сам себя? – Чехов чувствует головку члена, упирающуюся в него, и выгибается удобнее. - Да, - признается он. - Что еще ты использовал? Чехов молчит. Ходить в колледж с вибратором очень странно, но… - Ты сумасшедший, ты знаешь? – шепчет доктор и наконец, входит в Чехова. Он закрывает глаза. Все чувства становятся резче вдвое, втрое. Он год мечтал об этом. Толчки МакКоя жадные и рваные, он прижимает Чехова к себе и при этом долбит его об стол. Больно ногам и животу, но кайф столь сильный, что, пожалуй, наркоманом можно и не быть. Чехов кончает на быстром десятом толчке – он считает, сколько сможет продержаться. МакКой выходит из него и дрочит себе, не выпуская Чехова из объятий. Он кончает со стоном и какое-то время они не двигаются. - Я удовлетворил ваши фантазии, мистер Чехов? – интересуется Леонард куда-то в загривок его волос. У Паши в голове все еще стучит кровь, и он может только кивнуть, хотя, конечно, вопрос не предполагает ответа. Чехову, до этого столь смелому, внезапно не хочется, чтобы этот момент заканчивался, чтобы им снова надо было говорить. Потому что он не знает, что дальше, и честно сказать, не очень хочет узнать мнение МакКоя на сей счет. Звучит до смешного похоже на глупую шутку «как жить без мечты». - Только первую их часть, - Чехов находит в себе силы остаться самим собой и думая о том, каков же никотиновый Леонард на вкус. - Давай пока без братиков для Марка? – улыбается МакКой. И Чехову становится тепло. Именно за это Паша ненавидит семейные завтраки. Они с отцом редко пересекаются, но иногда это все-таки происходит и тогда у него не остается шансов – приходится рассказывать о своих делах, вспоминать малозначащие подробности, чтобы не скатиться с той грани, по которой официально разрешено ходить. Но сегодня все иначе. Отец смотрит на него поверх утренней газеты и молчит. Чехов понимает, что выглядит, вероятно, несколько более счастливым, чем в последние дни. - Пап, я подавлюсь сейчас. - Ты нашел себе кого-то? – спрашивает отец, заходя с другого края. Чехов угукает, стараясь больше внимания уделять хлопьям, а не разговору. Угу – обычно достаточно. Но отец откладывает газету. - Вы переспали, - констатирует он. - С кем? - Не увиливай. Чехов ведет плечами. - Я вчера говорил с твоей мамой, - продолжает отец. - И что она? Отец снова берется за газету и бубнит куда-то под нос. - Счастлива за тебя. Чехов улыбается. Отцу с ними жутко не повезло. Павел больше не боится и не задумывается о последствиях. Он прекрасно понимает, что надо быть осторожнее, хотя бы потому что доктор МакКой – натурал и в этом никто не должен усомниться. Чехов готов абсолютно на любые условия в рамках взаимной симпатии. Ну, кроме присутствия Спока, конечно же. К тому же не задерживаться после лекций он уже и без того научился. Он просчитывает все это за те два дня, что МакКой на конференции. И готовит свою самую лучшую улыбку для любимого преподавателя. Только Леонарда нет. Нет в кабинете и, скорее всего, нет в колледже. Внутри все тише бьётся надежда – он мог заболеть или заболел Марк, например. На место МакКоя приходит новый учитель. Ее зовут не по-треккерски, и аудитория насторожена. Чехов ловит на себе несколько взглядов – они думают, что он знает больше о том, почему здесь нет Леонарда. Отсидеть пару он не может – нужно проверить. Если Йохан все-таки решился на то, что он полностью отмел в своих предположениях, то нужно успеть что-то предпринять. Он не слишком представляет, что может сделать – взять вину на себя? Какую? Простите, он меня не трахал? Или это я изнасиловал преподавателя? Тем не менее, уверен он только в одном. И именно поэтому находит себя в дверях чужой аудитории и ловит удивленные взгляды другого курса. - Вы все-таки сделали это, да? – почему-то еле слышно говорит он, но акустика аудитории разносит вопрос по залу. - Не смогли пережить? Ему все равно, что на него смотрят. Что смотрят на мистера Спока и пытаются понять, в чем обвиняет его студент. - Мистер Чехов, выйдите из аудитории, - белоголовый Йохан едва поворачивает к нему лицо. - Только когда вы все объясните. - Пройдемте со мной. Они выходят за дверь, и Чехов не сдерживается. - Слушайте, идите и скажите, что это я виноват. - Мистер Чехов, я не собираюсь отвечать на ваши нападения и советую вам вспомнить, что вы здесь студент, если вы не хотите совершенно официально вылететь из колледжа. Спок захлопывает дверь перед его носом. Значит, это все-таки он. Леонард не подходит к телефону, и Чехов, несмотря на желание прямо сейчас кинуться к его дому, сдерживает себя. Стоять у него на пороге и ждать еще более нервно. Он честно отсиживает пары, а потом просто бежит. Он знает, что никто не погонится за ним и спешка ни к чему, но ему хочется поскорее преодолеть эти двадцать минут и понять, насколько же все на самом деле плохо. И если это был его отец, то какие могут быть последствия. На улице снова побили все фонари и дорога выглядит безжизненной и опасной. Словно в детстве, когда казалось, что легкий шорох ветра - это монстр в кустах, а наступающий туман непременно приведение. Холодно. Футболка под легкой курткой мокрая от влажности. Забор пахнет свежей краской, и Чехов открывает не скрипящую калитку. Он не успевает зайти на порог, как слышит лай. Когда дверь отворяется, под ноги кидается Берк, и Чехов позволяет себе погладить его. Хозяин дома пытается оттащить от него любвеобильного пса, и Чехов поднимает на него взгляд. Только перед ним вовсе не МакКой. - Прос…тите, - Чехов начинает заикаться. Похоже, Леонард сделал выбор. - Чем я могу вам помочь, Павел? Перед ним стоит Йохан. Не как несколько часов назад – привычный и безразличный к миру, а совсем другой – его губы растянуты в улыбке. И Паша видит в этом насмешку. Следует отступить – он больше ничего не может сделать. Но все-таки почему все так изменилось? Почему Леонард передумал? - Мне нужен до… профессор МакКой, - говорит Паша и делает шаг назад, чтобы сбежать, как только услышит то, что уже понял. - Я думаю, все понятно и без его присутствия, - мужчина подтверждает его догадки. - Да… я понял, - Чехов отступает еще. Впервые в жизни он чувствует себя на грани обморока, потому что слишком больно. - Я пойду, - почти шепчет он. Спок качает головой. - Я не удивлен все-таки, - говорит он самому себе. – Леонард, к тебе пришли. Чехов не готов, вот сейчас он совсем не готов, чтобы ему рассказали о всех его недостатках. Но он мужественно остается на пороге, чуть придерживаясь за деревянные перила. МакКой появляется сверху с коробкой в руках. - Я ждал тебя позже, - произносит он, глядя на Пашу, видимо, совсем не замечая того, что ему вот-вот понадобится нашатырный спирт. А правда, что у людей случается инсульт от слишком сильных переживаний? - Мистер Чехов любит появляться не вовремя, - Спок забирает у МакКоя коробку и, не прощаясь, уходит. Чехов провожает взглядом отъезжающую машину и все еще держится за перила. Он вздрагивает, когда МакКой касается его. - Ты уже успел нас поженить? - спрашивает он. Чехов чувствуется себя чудовищно глупо и кивает. - Мы поговорили. Он сам пришел, рассказал про сегодняшнюю твою сцену. Это коробка последнее, что оставалось в моей жизни от него. - А что в ней? - Пара учебников, пара его любимых водолазок под горло и дрель. Чехов невольно прыскает. - Дрель, правда, жалко. Но я куплю себе новую. Они проходят в гостиную, и Чехов вспоминает, зачем пришел. - И все-таки? Тебя не было на лекции? - Я отвозил Марка к родителям, у них образовались внезапные каникулы. - Я решил, что они уволили тебя… Из-за меня. Леонард улыбается. - Ты тут не причем. Просто не стоило этого делать, конечно, - отвлекает его МакКой. - Трахаться со мной? – догадывается Чехов. Чудесная позиция профессора «нельзя, но хочется» его откровенно вдохновляет. - Знаешь, я бы этого никогда не сделал, - продолжает МакКой, и Чехов понимает, что за эту непродолжительную беседу с него уже сняли куртку, и теперь теплые пальцы МакКоя чуть задевают его кожу, стаскивая футболку. - Это не в моих правилах и даже не в моих предпочтениях, - продолжает он, и Чехов покорно разрешает ему расстегивать свои джинсы. – Я обычно выбираю более состоявшихся людей. Но ты был так… - он подбирает подходящее слово. - Настойчив? – Паша понимает, что если сейчас же не начнет помогать Леонарду расстегнуть рубашку, то тому снова придется быть одетым, а ему так хочется увидеть его целиком. - Нет. Молод. Умен. Притягателен. У меня ощущение, что мир замкнулся только на твоей рыжей макушке. Когда они начинают целоваться, они оба уже обнажены, и Чехов чувствует каждое прикосновение сильнее, чем в первый раз. МакКой не напирает, и Чехову тоже не хочется кидаться на него. Теперь можно изучить желанное тело. Доктор не атлет, но у него приятный упругий торс, и Паше немного стыдно, что сам он не слишком фигурист. Впрочем, судя по всему, это МакКоя волнует в последнюю очередь. - Значит, когда я вырасту и поседею? – Чехову нравится этот разговор, нечего скрывать. Он усмехается и прикусывает губу, когда МакКой проводит языком по его соску. - У тебя долго идущие планы, - на секунду отрывается МакКой. – Ты еще не дорос даже до возможности быть со мной на законных основаниях. Чехову хочется что-то ответить, но Леонард прав – он зря наперед расписывает их совместную старость, учитывая, что никто ему ничего не обещал. Да и скользящие по телу пальцы заставляют думать о другом. - К твоей седине я буду совсем слеп, поэтому в памяти останется только рыжий затылок, - внезапно отвечает МакКой и прикусывает кожу на шее, заставляя Пашу невольно выгнуться. Больше они не разговаривают. На этот раз рюкзак Чехова не нужен, у МакКоя, оказывается, даже есть выбор смазок. Паша только хмыкает, видя, что доктор выбирает вместо того, чтобы взять любую. Чехов прикрывает глаза, ожидая прикосновения влажных холодных пальцев. Но доктор слишком долго возится и Чехов моргает. Он охает, глядя как Леонард растягивает самого себя. - Не говори, что этого не было в твоих фантазиях, - улыбается он. Чем дальше они заходят, тем меньше остается сомнений. Чехов мягко валит его на спину и теперь уже сам мажется в смазке. Значит, доктор предпочитает разогревающую… Он сдерживается в желании пошутить про холодность Спока. МакКой принимает его пальцы и тянет на себя. - Хочешь растянуть удовольствие? Чехов усмехается. В чем-то доктор прав. Ему нравится ощущать дозволенную ему власть. И даже если все это не в последний раз, первого больше не будет. Он упускается на доктора и аккуратно входит, не ради МакКоя, ради себя. Тело сотрясается от ощущений. Доктор сам толкает его бедрами и охает в унисон, когда член Чехова входит полностью. Паша проклинает собственную молодость. Ему хочется кончить прямо сейчас, когда так тепло и узко. Но он пытается сдержаться, толкаясь в горячее тело. МакКой сильнее его и больше. Он ловит его в движении, тянет на себя. Чехов понимает, что до роли ведущего ему еще очень далеко, но все равно наслаждается. Леонард толкается вверх и Чехов кончает. Он чувствует, как лицо заливается краской от оргазма и стыда за то, что все так быстро. - Тебе восемнадцать, - словно читает его мысли МакКой, - так и должно быть. Чехов не отвечает, словно обвиненный в чем-то постыдном. Он склоняется и берет в рот все еще твердый член доктора. МакКой откидывается на диванные подушки и выгибает шею. Чехову всегда говорили, что работать языком он умеет. Он не нежничает и старается, чтобы МакКой не мог подстроиться под его движения. И Леонард стонет, кажется, уже не сильно желая разъясняться по поводу молодости любовника. В этом Чехов чувствует, наконец, свое превосходство. Возможность никуда не торопиться расслабляет и Паша задает вопрос только спустя полчаса, когда тело затекает - моститься вдвоем на диване не очень удобно. - Значит, теперь все будет хорошо? - Посмотрим. В любом случае я всегда могу уйти из колледжа и не создавать проблем. А с тобой заниматься дополнительно, если ты хочешь. Чехов смеется. - Да, вот это все, - он обводит взглядом разбросанные вещи, - не очень похоже на занятия. Я предпочту заниматься в колледже. Кроме того, тебе еще представится шанс фриланса, когда придется ухаживать за вторым ребенком. МакКой вздыхает. - По-моему, второй ребенок у меня только что появился.