Mary on a cross

      — Лунатик, — шепот Сириуса был слышен по всей комнате. Не заметив никакой реакции, он решил повторить еще раз. — Римус!       — Чего тебе?       Римус был до смерти уставшим. Полнолуние прошло совсем недавно, а усталость, следовавшая за ним, все еще не развеялась. Но, видимо, Сириус был серьезен в своих намерениях подбодрить Лунатика.       — Можно к тебе?       Прошло несколько секунд, а ответа все не было. Сириус уже лег обратно в кровать, но балдахин на соседней кровати начал шевелиться. На матрасе сидел Римус: весь потрепанный, уставший, исцарапанный, но такой красивый. Бродяга встал столбом.       — Ну же. Я скоро спать буду ложиться. Или ты передумал? — в тот же момент Сириус запрыгнул на его кровать, случайно задев и Люпина. — Аккуратнее.       — Прости.       Наложив заглушающие чары, он уставился на Бродягу.       — Ну? — сказал уже нормальным голосом Римус.       — Я просто хотел проведать тебя. Как ты? — спросил Сириус, немного склонив голову вправо. Прямо как собака.       — Не зря мы тебя прозвали Бродягой. Даже повадки собачьи.       — Спасибо, что заметил, Римус, — Сириус спокойно улыбнулся, — но самочувствие твое как?       — Могло быть и хуже, — Римус окончательно лег и повернулся к нему спиной, — доброй ночи. Завтра рано вставать, Сириус. Я никуда не хочу опоздать, а еще я хочу отдохнуть.       Сириус не нашел другого решения, как молча лечь рядом с ним. Тоже набок. Но перед этим он задвинул балдахин.       Сириус прожигал взглядом его спину и пытался вспомнить все его шрамы. Он видел их всего на один раз больше, чем остальные мародеры — когда Сириус уходил из хижины самым последним, перед этим проверив Лунатика.       Подходя к тогда спящему парню, он обратил внимание на его спину. Ну а как не обратить, когда человек спит на животе, а единственное что его укрывает — одеяло? Ничего особенного. Сириус запоминал эти следы, их пересечения, местоположение. На груди их было намного больше, да и сами шрамы были гораздо глубже.       Сириус провел пальцем по спине Лунатика. Очень аккуратно, вдруг он заденет еще на зажившие шрамы? Тем более Лунатик скорее всего уже уснул.       — Что ты делаешь? — несмотря на заглушающие чары, шепотом спросил Римус.       — А ты? — тоже шепотом спросил Сириус.       — Думаю.       — Ты и так постоянно это делаешь, — по-доброму посмеялся Сириус, — будто за всех Мародеров сразу.       Палец Сириуса чертил дорожки на спине Римуса.       — О чем же в этот раз думает Лунатик? Теоремы? Заклинания? Об очередной книжке? Может, о Марлин?       — Нет.       Сириус остановился. Будто этого было недостаточно и чересчур много одновременно. Он хотел обнять Римуса. Но не мог.       «Почему обнимать Джеймса и Римуса так по-разному? Ведь они оба мои друзья. Может, Римус лучше обнимается? Хотя вряд ли возможно плохо обниматься. Почему я не могу его сейчас обнять? Я никогда не хотел так обнять Джеймса, когда ночевал у него на кровати. Скорее хотелось его щекотать и бить подушкой по бокам, но никак не обнять. Это ведь нормально?»       Вместо долгих раздумий, Сириус аккуратно обнял мальчика. Блэк сразу почувствовал, как Римус перестал дышать.       — Почему ты перестал дышать?       — А почему ты меня обнимаешь?       — Почему-то.       — Понятно, — Римус все еще не дышал.       — Ты же так задохнешься, — Сириус тоже шептал, но постарался усмехнуться, чтобы разрядить обстановку. Хотелось лишь истерично смеяться, похрюкивая и похлопывая кровать или спину человека, сидящего рядом.       — Заткнись, Сириус, — Блэк не понимал, отчего у Римуса дрожит голос.       — Как скажешь.       Римус наконец вдохнул, но так аккуратно и тихо, что будто ничего и поменялось. Конечно, он вовсе не думал о теоремах, учебе или Марлин. При всем уважении и любви к ней, она сейчас была последним, о чем мог думать Римус. Он думал о страхе друзей, которых невероятно любил.       После полнолуний он видел друзей уставшими, но в хорошем настроении. Но боятся ли они его? Может, они боялись сказать в жизни что-то не то, потому что Римус якобы мог бы отомстить им в полнолуние?       Римус не в первый раз задумывался об этом. Такие мысли посещали его с самого первого дня дружбы Мародеров. Не отвернутся ли от него друзья, узнав о его проблеме? Не хотят ли они разболтать эту тайну кому-то? А если кто и разболтает, будет ли им стыдно за друга? Заступятся ли они за него? Вдруг им противно и страшно от его шрамов?       Ну и в конце концов. Боятся ли они его?       Сириус услышал всхлип. Вот в чем дело.       — Ох, Лунатик. Прости.       Он сразу же убрал руки, что только укрепило мысли Римуса. Он начал всхлипывать чаще.       — Римус, хей, Римус. Посмотри на меня, — Сириус сразу же сел, но Римус никак не реагировал, только плечи его мелко подрагивали. — Пожалуйста.       Мальчик приподнялся, но так и не повернулся. Сириус никогда не видел, как его друг плачет. Даже после полнолуний. Но Блэк ждал — давить ни в коем случае нельзя.       — Вы боитесь меня?       Блэк не ожидал такого вопроса. Сириус понимал, что Римус задумывался над таким, но переубеждал себя. Видимо нет.       Сириус захотел это исправить.       — Римус, посмотри на меня, пожалуйста.       Наконец мальчик обернулся. Сердце Сириуса сжалось. Нос и кожа вокруг глаз были красными, раздраженными, щеки блестели. Но лицо, как и всегда, было серьезным. Сириус немного подполз к другу, что все еще не поднимал взгляда. Тогда Сириус продолжил:       — Римус, ты мне веришь? Только честно, — Люпин кивнул, — Ты никогда не пугал нас. Ни Джеймса, ни даже до ужаса пугливого Питера, ни особенно меня. Я всегда удивлялся тому, насколько ты… — Сириус на секунду запнулся. При всей его открытости, говорить такое парню было странно. Однако переживание за друга было сильнее, поэтому он завершил свою мысль. — Красив.       Римус поднял взгляд. Не смущение, а будто удивление вперемешку с недоумением плескалось в его глазах. Брови тут же нахмурились, а губы искривились.       — Хватит молоть чушь.       — Я абсолютно серьезен, Римус. Я помню, как увидел тебя впервые в поезде. Помнишь, как я впал в ступор? Это было не из-за каких-то шрамов, которые никогда не казались мне чем-то страшным или некрасивым, а вот, допустим, из-за твоих глаз, — Сириус положил руку на его щеку, немного приближаясь, — Знал бы ты, насколько у тебя они красивые. Или же, — его взгляд начал метаться по его лицу, — брови, нос, губы, волосы. Все, Лунатик, понимаешь?       Для Сириуса было непривычно видеть Римуса таким. Лунатик всегда был самым сильным, храбрым, сдержанным из Мародеров. Он таковым и являлся. Для Сириуса Ремус стал неким примером для подражания.       Римус неуверенно кивнул. Сириус, превозмогая нетерпение, чуть выпрямился и притянул его к себе, поцеловав в прохладный лоб. Сириус отстранился и попытался спрятать испуганное выражение лица. Он никогда не делал и не сделает так с Джеймсом, хотя он был его лучшим другом. А с Питером и подавно. Но что-то ему подсказывало, что ничего плохого он не сделал. Словно так и должно быть.       Сириус думал о том, что биение его сердца отдавалось гулким эхом по всей спальне. Оно наполнило его полностью, также как и это сделал прилив нежности, доброты и любви к Лунатику. Стало невыносимо жарко, хотелось умыться холодной водой, чтобы стало легче.       Римус все еще смотрел на Сириуса, который думал о фразе, которая разрушит эту оглушающую тишину.       — Твоя красота никогда не пугала меня, Римус.       Сириус сразу же притянул его в удушающие-крепкие объятия. Римус, чьи плечи вновь задрожали, сразу же обнял Блэка в ответ. Сердце Бродяги начало успокаиваться. Слова вырвались сами.       — Я тебя люблю.       Хватка Римуса немного ослабла.       «Вот и все», — подумал Сириус, — «конец». Но Лунатик только отстранился на несколько секунд и, немного колеблясь, очень смазано поцеловал Сириуса в щеку. До Блэка дошло: он никогда бы не сделал так с Джеймсом. Никогда не посмотрел бы на него вот так.       Сириус будто был не звездой, а солнцем. Каждая часть тела трепетала от осознания.       Они обязательно поговорят об этом. О словах Сириуса, о действиях Римуса. Но только утром. Не в эту ночь. Этого было достаточно.

***

      — Джеймс, а Сириус где? — Питер в недоумении смотрел на пустую кровать. Галстук был небрежно завязан на его пухлой шее, а рубашка вообще застегнута наперекосяк. Они опаздывали на завтрак.       — Думаю уже в зале. Не переживай. Давай-ка лучше пойдем, — он увидел, как Питер подходит к кровати Римуса, — Питер. Давай-давай. А то те булочки, ну, твои любимые, закончатся.       Петтигрю вмиг отпрянул от кровати и чуть ли не выскочил из комнаты. Джеймс же вышел из комнаты с улыбкой во все тридцать два.       — Ну наконец-то.