Но уже почти конец.
Вот бы сейчас уйти и забыть дорогу домой. Но, где бы я не была, мне всегда будет сниться он. Не избавлюсь. Я хочу быть, как они. Как свободные люди, которые почти не имеют границ в жизни. Я мечтаю быть, как они. Помню, как мы с Кирой оставались одни. Как страшный сон. Но разве страшные сны хочется повторить? В этой холодной кровати…Чувства разъедают изнутри…
И наступает апатия.
Увези меня.
Позови меня.
И если грустно, то включи меня.
Раскрываю окно, чтобы подышать свободой. Дождь сразу пробирается в мою комнату, касаясь заодно и моего лица. Лёва подходит ближе, тоже становясь у окна. На очках появляются капли воды. Шрамы болят. Голова гудит. Снова они. Ты же не счастлива, так? Да. Тогда, в чём же смысл? Он не очнётся никогда. Ты навсегда останешься одна. Хватаюсь за голову. Нельзя дать им овладеть мной. Думать ли о смерти, разберусь сама. — Что случилось? Плохие мысли? — ты ничего не знаешь. — Ага, — вру я. Если узнает, что галлюцинации, сразу в дурку отвезёт. Это его обязанность. Об этом я могла рассказать только Кате и Кире. Кате, потому что не сдаст, а Кире, потому что он сам такой же. Ха-ха-ха-ха-ха! Если бы голос в моей голове был более грубым, было бы менее страшно, но нет. Это словно говорила какая-то милая девушка, которая пробралась в мою голову не для того, чтобы убить, а для того, чтобы помочь. Это пугало больше всего. Если бы на моём месте был кто-то другой? Он был бы уже мёртв? Ветер дует мне прямо в лицо, я жмурюсь. — Слушай, может сходим куда-нибудь на следующей неделе? Там одиннадцатого числа одна группа выступать будет, а это твой день рождения, — улыбается. Пытается разгладить ситуацию. Я задумываюсь. — Что за группа? — я хочу поддержать разговор, но плохо получается. — Не помню названия, — погружается в свои мысли. — Что-то связанное с розовым цветом. — Я в любом случае не хочу идти, — вздыхаю, — Вдруг, Кира уже очнётся. — Ты ж сказала, что тебе похуй, — поправляет волосы, после чего снимает очки и начинает их протирать. — Ну, — тихо бормочу себе что-то под нос, сама не успевая запомнить и расслышать, что. — Не в этом же плане. — Как скажешь, — пожимает плечами. Мы снова проговорили с Лёвой целый день. Он хороший собеседник, это правда, но странное чувство внутри не покидает меня. Что это? Вечером снова иду к Кире. Поднимаюсь по ступеням, открываю дверь, сажусь на пол, и всё по новой. Как будто с могилой разговариваю. Как те люди, что теряют родственников, например — приходят на кладбище, садятся возле места захоронения, гладят надгробие, говоря что-то, как будто, очень важное, о чём бы хотели рассказать живому человеку. И я туда же. С ума сошла. Придали надежды только слова Анжелы — он всё слышит. Анжела, Анжела, Анжела, Кирилл, Кирилл, Кирилл, Лёва, Лёва, Лёва… В моих мыслях слишком много всего. Слишком. Я прокручиваю эти имена в голове каждую минуту. Не могу не думать. Вот, я сижу тут, надеясь, что Анжела больше не придет, но я снова вижу её каштановую шевелюру в дверях. Повезло же кому-то иметь голубые глаза и тёмные волосы! И губы большие, нос ровный, маленький, форма лица тоже красивая. Не хотела бы я себя с ней сравнивать, но я ей явно проигрываю. Она ещё и высокая, даже выше меня… — Господи, так и будешь сюда ходить? — я не могу ничего стоящего ответить, и это меня пугает. — Буду, — вздыхаю. Она убирает свои длинные волосы за уши, что ей явно не помогает: они всё равно лезут в глаза. — Какая же ты упёртая, — проговорила на выдохе девушка, подходя ближе. — Улетай отсюда, щас кормить будем. — Я уже поела, — удивлённо говорю я, пока до меня не доходит. — Да кому ты нужна, — улыбается. — Не тебя будем кормить. Медленно поднимаюсь с пола, иду к двери. — А остаться никак нельзя? — Нет. Окончательно выхожу из комнаты, пропуская медиков внутрь. Зашли почти все, остался только Лёва. — Ты же не ела, не пизди, — берёт меня за плечи, ведя на кухню. — Не хочу я, — бурчу в ответ, но на кухню всё равно иду. Горло сдавливает что-то невидимое. Это чувство сравнимо с тем, когда меня душили в ванной. Синяки ещё надолго оставались на шее, но я смогла-таки от них избавиться. — Я не знаю, что с тобой делать, — накладывая мне макароны, проговаривает Лёва. — Не надо ничего, — говорю в ответ совершенно спокойно, но внутри всё погибло. Значит ли это, что я безнадёжна? — Ну, Кирилл же не может ничего сделать, — пожимает плечами. — Кирилл уже сделал всё, что мог. Выдыхаю оставшийся воздух, уже ковыряясь вилкой в тарелке. Лёва садится напротив меня, утыкаясь в телефон. Надевает наушники. Они у него большие, накладные, в каком-то красивом чёрном чехле. Начинает качаться под музыку. Я бы тоже включила, но все мои остались в комнате, да и было бы наглостью включать свою музыку на динамиках, хоть это и мой дом тоже. Еле проглотив все макароны, иду в свою комнату, снова запираюсь на щеколду. Снова дурдом в моей голове. Шатаясь, ударяюсь головой о стену, тут же хватаясь за нее так, будто разбила, начинаю шататься ещё сильнее. Ноги заплетаются, я снова падаю. На этот раз, не успеваю подставить руки. Голова пружинит от пола, стукается ещё раз, два, три… Всё тело заломило. Умри, давай, не вставай. — Заткнитесь! — нахожу в себе силы закричать. Они не уходят. Они не уйдут. Закрывай глаза.