***
— эй, чонгук, я так и не понял, ты что, отказываешься от этой экспедиции? омега оборачивается на голос и видит, как к нему по пустому коридору университета несётся его помощник — мин юнги. — а что? так не терпится погнить в болотах? или поспать в насквозь мокрой палатке? юнги закатывает глаза. — я серьёзно, гук. — я тоже, юн. столько лет прошло с моей последней поездки в южную америку, — чонгук медленно потирает подбородок. — и я, если честно, даже не думал, что в тех краях ещё остались такие превосходные находки, не обнаруженные людьми в эпоху спутниковых изображений. — ты не доверяешь информатору, — понимает юнги по чужому пренебрежительному тону. — и тем условиям, что он нам поставил. нет, серьёзно, кто в здравом уме согласится на подобное и сорвётся в другую страну из-за простого слуха о подземных храмах? нам даже фотографий не прислали. случайное открытие, о котором, кроме нашего университета, никто не знает? я тебя, блять, умоляю. юнги недоверчиво хмурит брови. — то есть ты реально хочешь отказаться? омега фыркает. — нет, конечно, но я собираюсь встретиться с нашим благодетелем и высказать ему всё, что я думаю об этой сраной конспирации и анонимности. тем более, что этот некто оплатит нам все расходы по перелёту. — я ещё слышал, что он наймёт для нас охрану. чонгук недовольно хмурит брови, потому что несведущие люди, стоящие у него на пути, топчущиеся по его раскопкам и отдающие приказы от имени службы безопасности, раздражают омегу не меньше начальника, что совсем не разбирается в археологии. однако, если данное решение поможет уберечь будущие экспонаты и защитить команду от непредвиденных ситуаций, чонгук не собирается его оспаривать. он слишком любит ощущение, когда собственными руками раскрываешь часть истории и соприкасаешься с тем, что сделано кем-то за тысячи лет до твоего рождения, и из-за каких-то своих загонов не собирается это самое чувство терять.***
оказавшись на взлётной полосе сеульского аэропорта, чонгук видит огромный и блестящий чёрный самолёт. он едва подавляет в себе восхищённый вздох, потому что, сколько бы омега ни путешествовал по миру, всегда отчего-то предпочитал ютиться на узких креслах эконом-класса или в хвостовой части небольших чартерных самолётов. возможно, так на нем сказывается многолетняя привычка ограничивать себя, но что-то делать с ней чонгук не видит никакого смысла. этот же чёрный красавец приковывает к себе все взгляды его исследовательской группы, и омега прекрасно понимает чужое возбуждение. арендовать такой самолёт точно стоит немало денег, и кто-то действительно прилично потратился на то, чтобы перевезти всю его команду на почти другую сторону земного шара. поднимаясь по трапу, чонгук ожидает увидеть дорогие кожаные сиденья и как минимум бархатный декор, но внутри самолёт укомплектован совершенно иначе. сиденья, конечно, кожаные и приятно пахнут, но помимо этого на стене поблёскивают мониторы со встроенными планшетами. вот только больше всего внимание омеги привлекают двое ожидавших внутри людей. альфы, судя по запаху, комплекции и жёсткому выражению на лице. они приветствуют омегу низким поклоном, а один даже задерживает на нём свой пристальный взгляд, и чонгук чувствует, как у него непроизвольно округляются глаза. ни разу в жизни он не видел таких пугающих мужчин, от которых буквально сквозит опасностью, и кобура на поясе на эти тревожные мысли лишь подталкивает. — с каких пор охрана древностей выглядит как хреновы надзиратели? — вопрос срывается с языка омеги даже раньше, чем он успевает его как следует обдумать. юнги позади чонгука давится смехом, но быстро берёт себя в руки и делает непринуждённый вид, потому что знает, что омега всегда, когда нервничает, начинает грубить всем поголовно. — ну что вы, господин чон, какие же мы надзиратели? — чонгуку улыбаются широко и обаятельно. вот только от этой улыбки у омеги мороз по коже. — блять, действительно, — тихо шепчет чонгук и поджимает полные губы. он проходит к своему месту и старается игнорировать сверлящий взгляд в спину. за ним пристально наблюдают, и это ещё один момент, который чонгуку очень не нравится. на время полёта он буквально отключается, абстрагируясь и бездумно рассматривая в иллюминаторе рваные облака. только когда начинают появляться первые зелёные пятна, чонгук жадно приникает лицом к стеклу и внимательно вглядывается в расстилающуюся под стальным корпусом самолёта непроходимую сельву и широкие медленные реки, кишащие пираньями и аллигаторами. омега пытается рассмотреть в них затерянные под кровом дождевого леса деревушки местных жителей, но не видит ничего, кроме густых джунглей, из-за чего его сердце с каждой секундой бьётся всё сильнее и тревожнее. чонгук не перестаёт изводить себя мыслями о том, кто же всё-таки их таинственный спонсор, полностью взявший финансирование и растраты на себя, и почему именно его археологическая группа удостоилась таких невероятных привилегий. ничего не бывает просто так. очевидно, что кто-то очень хотел, чтобы именно омега прилетел на раскопки. и этот кто-то подозрительному и недоверчивому чонгуку уже не нравится.***
омега выходит из самолёта самым первым. буквально вываливается в жаркую и липкую влажность, судорожно хватая ртом раскалённый воздух. тёплый налетевший ветер спутывает волосы на его голове и оставляет после себя растрёпанные волны белых упругих кудряшек, в то время как сам чонгук не в состоянии оторвать взгляда от сплошной стены сельвы, что высится в нескольких метрах от их самолёта. переплетение тонких ветвей, скрюченные и извивающиеся лианы, высокая трава и усеянные крупными цветами кусты. вдоль всей этой зелёной объёмной массы тянется тёмно-серая бетонная взлётно-посадочная полоса, на которую он со своей командой только что приземлился. широкая полоса прямо посреди диких джунглей. ровная и гладкая, как блядская автомагистраль в сеуле. — с каких пор в сраных джунглях такие охуенные взлётно-посадочные полосы? — едва слышно шепчет омега, пристально разглядывая плотно утрамбованную какой-то явно тяжёлой и очень недешёвой строительной техникой землю по обе стороны от асфальтированной дороги. — что-то не так, господин чон? чонгук дёргается от неожиданности, когда над его ухом раздаётся вкрадчивый голос. тот самый альфа, что на протяжении всего полёта не сводил с омеги глаз. — да, — чонгук криво и немного вызывающе улыбается. — мне вот интересно, как так получилось, что в глухих южноамериканских джунглях появилось всё это? омега оборачивается к мужчине и с трудом подавляет желание нервно сглотнуть и отшатнуться. альфа смотрит на него цепко, испытующе и как-то оценивающе. слишком оценивающе. — а что не так? — в том-то и дело, что всё так, но зачем же делать в таком захолустье такую первоклассную полосу? мы же не в столице, в самом-то деле, а ведь для всего этого наверняка нужны были бульдозеры, экскаваторы и асфальтоукладчики, — омега снова переводит взгляд на полосу, дальний конец которой из-за жары окутан колеблющимся маревом. — грузовики с гравием, в конце концов. не слишком ли затратно для простой дикой местности? жаркий воздух оставляет на повлажневших щеках чонгука рваные яркие пятна. омега убирает с разрумянившегося лица слипшиеся белые пряди и в ожидании ответа поднимает свои большие чёрные глаза на мужчину. — вы ужасно сообразительны и проницательны, господин чон. чонгук оторопело моргает. — что?.. — и я бы с удовольствием ответил на ваш вопрос, но думаю, что вы сможете снова задать его нашему боссу. альфа низко кланяется и начинает спускаться вниз по трапу, в то время как чонгук вперивает в него возмущённый взгляд. — ну, охуеть. омега недовольно цыкает и поправляет лямку рюкзака на своём плече, проглатывая досаду и личную неприязнь. бетон, на котором стоит самолёт, настолько раскалённый, что чонгук чувствует этот почти нестерпимый жар даже через толстые подошвы ботинок. омега тихо шипит и приподнимает ногу, боковым зрением замечая, что рядом с ним кто-то останавливается. — хённим? — чонгук беззвучно матерится и оборачивается к своему студенту с вежливой улыбкой и вопросительно вздёрнутой бровью. — я так благодарен вам за то, что вы взяли меня сюда и разрешили участвовать в экспедиции. — ты хорошо проявил себя в этом году, сынхёк. твоё зачисление в мою группу было лишь вопросом времени. молодой альфа широко распахивает веки, и его щёки наливаются румянцем. он смотрит на чонгука с благоговением и трепетом. — ох… да… я-я просто хотел сказать вам, что буду стараться изо всех сил и сделаю всё, что бы от меня ни потребовалось. уголки губ омеги слегка дёргаются. он мысленно закатывает глаза. — мы все будем упорно трудиться, сынхёк. нам каждый день придётся возвращаться обратно к храмам через дебри джунглей по жаре и исследовать их, — чонгук намеренно отходит подальше от альфы и внимательно смотрит на другого студента, стоящего рядом с ним. — так что очень надеюсь на то, что вы запаслись терпением и средствами от москитов. парни активно кивают, но омега видит, как сынхёк заметно поникает, смотря на него взглядом побитого щенка. чонгук снова нацепляет на своё лицо дежурную улыбку, в то время как его большие чёрные глаза всё так же остаются холодными и равнодушными. — а вы когда-нибудь были в подобном месте раньше, хённим? омега тяжело вздыхает, чувствуя, как по виску стекает мутная капля пота, и слизывает солонь с верхней губы, прежде чем ответить. — да. в молодости, — чонгук обводит задумчивым взглядом раскидистые джунгли. — тогда я был уверен, что обязательно найду несметные сокровища и стану знаменитым, вот только правда в том, что этот безнадёжно дикий край прячет их лучше, чем нам, археологам, хочется. — но разве эту местность уже не исследовали до нас? — исследовали, конечно, но тех, кто действительно знает эти места как свои пять пальцев, не наберётся и десятка, — омега пристально вглядывается в тонущую в тени зелень и добавляет чуть тише. — причём большинство из этих людей уже давно мертвы. — мертвы?.. почему? — теперь оба студента выглядят испуганными. — потому что они ошибались и были слишком самоуверенными. никто не знает эти дикие места по-настоящему. чонгук пришибленно замирает. как будто чужой басовитый голос не сдавливает его кишки так, что хочется их вырвать. как будто гланды не взрезает наживую от нахлынувших вдруг болезненных воспоминаний. челюсти сжимаются, скулы сводит, а холодный озноб вместе с нахлынувшей на тело испариной прокатывается вниз по позвоночнику. омега давится чёртовым воздухом, вставшим поперёк горла, и резко оборачивается, натыкаясь растерянным и уязвлённым взглядом на чужую жёсткую ухмылку некогда любимых пухлых губ. тонет в наглых раскосых глазах, сверлящих его так, что кровь начинает стыть в жилах. не может быть… — а ты, стало быть, знаешь? — спрашивает чонгук, усмирив готовый вырваться наружу крик. его голос предательски проседает и хрипит, и омеге мучительно хочется прокашляться, но он не позволяет себе эту слабость, хотя сам прекрасно знает, что тэхён видит его насквозь. он всегда его насквозь видел. возможно потом, когда шок от внезапной встречи поутихнет и когда можно будет, наконец, уйти в свою палатку, чтобы спрятаться от всех и остаться наедине со своими мыслями и тлеющей в глубине сердца болью. возможно, тогда получится дать волю чувствам, что, как он думал, давно в себе похоронил. похоронил вместе с тэхёном, которого последние несколько лет считал без вести пропавшим. — я рад, что мы так быстро перешли на «ты», чонгук. жду не дождусь, когда смогу поработать с тобой и твоей группой лично. омега дёргается, потому что собственное имя из этих пухлых губ звучит так, что по спине у него стремительно пробегают противные мурашки. только сейчас чонгук обращает внимание на то, что ускользнуло от него в минуты шока в первое мгновение: альфа, как и всё его окружение, одет в зеленовато-коричневую камуфлированную форму, а за спиной у него висит автомат. чёрная футболка плотно облепляет сильное тело и омега гулко сглатывает, переводя рассеянный взгляд на крепкие руки, что полностью покрыты чернилами и жуткими рубцами. чонгук так и зависает на них, не в силах прекратить таращиться на альфу, но когда он замечает на его длинном узловатом пальце обручальное кольцо, которое с волнением и робостью выбирал для него десять лет назад, то просто отшатывается назад, неверяще качая головой. — господи… ты просто… да как ты… — омега резко замолкает, слезящимися глазами впиваясь в хмурое лицо подобравшегося тэхёна, что одним своим видом вынуждает его заткнуться, и тяжело сглатывает, чувствуя на себе заинтересованные взгляды своей археологической команды. собственное кольцо начинает нестерпимо жечь кожу, и чонгук нервно сжимает вспотевшую ладонь в кулак. он прекрасно понимает, что сейчас не время и не место для выяснения отношений, но поделать с собой всё равно ничего не может. омега никогда и никому не грубит без причины, о чём его окружению прекрасно известно, а то, что происходит сейчас, полностью выбивает его из колеи. его альфа, его любимый мужчина прямо перед ним. такой близкий, родной, живой и одновременно с этим безмерно далёкий. как чонгук может спокойно на всё реагировать? как он может спокойно реагировать на него? — хённим, с вами всё в порядке? к пошатнувшемуся на месте омеге подбегает сынхёк и под враждебным взглядом тэхёна участливо заглядывает в повлажневшие чёрные глаза. чонгук вяло отмахивается от назойливого молодого альфы, который настойчиво пытается ухаживать за ним последние несколько месяцев, и больше не смотрит в сторону своего мужа, кожей чувствуя чужое недовольство. — такое поведение совсем на меня непохоже, наверное, долгий перелёт так сказывается, — омега вымученно улыбается, пытаясь придать лицу виноватый вид. — думаю, мне стоит немного пройтись. — тогда могу я составить вам компанию, хённим? — нет, не можешь. чонгук снова дёргается и зажмуривает веки, судорожно выдыхая. он старается так откровенно не реагировать на хриплый голос альфы, от которого его просто позорно трясёт. тэхён практически нависает над застывшим омегой, что медленно бледнеет и покрывается холодной испариной, продолжая крепко жмуриться, и бросает на оторопевшего сынхёка предостерегающий злобный взгляд. — мои люди помогут вам поставить палатки и перенести туда всё оборудование, — альфа оборачивается на свою небольшую вооружённую команду и едва заметно кивает. — но… тэхён угрожающе улыбается, сверкая удлинившимися клыками. — свободен, парень. сынхёк поджимает губы, нервно сглатывая, но рассчитывать на поддержку чонгука не приходится. омега окончательно уходит в себя и даже не замечает, какими любопытными взглядами провожает их его группа. альфа ведёт несопротивляющегося чонгука к приземистой бетонной коробке, примыкавшей к белой башенке диспетчера. тёмное, пропахшее корицей и сандалом помещение, находящееся недалеко от самолёта, где на грубо сколоченном деревянном столе лежит оружие и свёрнутая карта. омега тут же отходит подальше от тэхёна и делает глубокие вдохи, тщетно пытаясь успокоиться и справиться с подступающей к горлу истерикой. — что всё это значит? — но его голос всё-таки срывается на предательский и жалобный скулёж. — что всё это значит, тэхён? альфа внимательно смотрит на тяжело дышащего чонгука, который судорожно хватает ртом воздух. омежья ладонь сгребает футболку в районе груди, и тэхён готов поклясться, что слышит бешеные удары чужого сердца. — не думаю, что сейчас время для объяснений, почему я здесь. чонгук истерично усмехается и зарывается трясущейся рукой в собственные блондинистые волосы, запальчиво сверкая чёрными глазами. — ну, конечно. ну, конечно, блять. зачем мне вообще что-то объяснять, я ведь всего лишь твой ёбаный муж, которого ты бросил! омега шумно выдыхает и неосознанно тянет носом воздух, принюхиваясь к запаху тэхёна, по которому все эти годы тосковала его внутренняя сущность. вот только ноздри будто обжигает, а чувствительную слизистую болезненно щипает от странного и искажённого аромата. альфа всегда пах чем-то неопределённым и сухим, смесью острых специй и чего-то древесного, но сейчас чонгука едва ли не выворачивает в рвотном позыве от тяжёлого запаха железа и крови. лицо альфы мгновенно становится угрюмым, когда он видит, как чонгук морщится, бросая на него встревоженный, непонимающий и откровенно испуганный взгляд. — тэхён… что с тобой? — моя задача на данный момент – обеспечивать безопасность ваших археологических раскопок. и это всё, что тебе нужно сейчас знать. чонгук мгновенно подбирается и берёт себя в руки, вызывающе дёргая бровью. — вот как? и с каких же это пор ты специалист по вопросам безопасности? — омега морщит нос. — серьёзно, тэхён? думаешь, я поверю, что бывший продавец древностей на чёрном рынке стал… — а ещё я должен сопроводить вас к храмам и убедиться, что все ваши находки будут под круглосуточной охраной. чонгук раздражённо выдыхает. — ну, охуеть. я теперь даже слово вставить не могу, да? просто, блять, невероятно, — омега презрительно кривит губы. — и сколько же стоят твои услуги? — чонгук складывает руки на груди. — кто твой начальник? кто тебя нанял? кто спонсирует эту поездку? кто хотел, чтобы я приехал сюда? тэхён прищуривается и подходит ближе. так близко, что омега чувствует тепло его тела и… запах. снова этот страшный и ненормальный запах. в носу тут же начинает свербеть от густой смеси тяжёлых доминирующих феромонов, и слюна обильно выделяется и скапливается во рту, заставляя сердце зайтись в недоумённом испуге. — я не имею права разглашать информацию о своём работодателе, а остальное действительно не так уж и важно, потому что с моей стороны всё будет сделано в лучшем виде. чонгук встряхивает головой, чтобы хоть немного прийти в себя, но понимает, что всё ещё продолжает чувствовать этот скачок гормонов в собственном теле. омеге тревожно рядом с тэхёном, но внутренняя сущность всё равно откликается на него, испуская в ответ совсем слабые, но уже довольно ощутимые феромоны. — кто нашёл храмы? — с хрипом. — местный мальчишка. чонгук хмыкает недоверчиво и вяло ведёт плечом. не верит, потому что слишком удобная отговорка, которую никак не проверишь, а альфа насмотреться на него не может и надышаться любимым ароматом не в состоянии. хочется подойти к омеге вплотную, зарыться в белые длинные пряди ладонью и запрокинуть назад голову, чтобы беспрепятственно уткнуться носом в выпуклую запаховую железу и в собственную метку. — ты совсем не изменился, сокровище. и ты всё ещё носишь моё кольцо. тэхён шумно выдыхает, пытаясь заглушить нарастающий рёв в голове. этот вой голодного животного, требующего своего омегу, который совсем рядом, который смотрит жалобно влажными чёрными глазами и дрожащие полные губы поджимает. как и ты носишь моё. — не называй меня так, — глухо отзывается чонгук, раздражённый лёгкой дрожью в собственном голосе. альфа слабо улыбается, качая головой. — как скажешь, — и не перечит, мгновенно принимая серьёзный и сосредоточенный вид. — я организовал нам два полноприводных автомобиля, четыре электрокара для вашей техники и девять мотоциклов, а также договорился обо всём, что может потребоваться для твоей группы, начиная с еды и заканчивая основным походным оборудованием. — мотоциклы? — рассеянно переспрашивает чонгук хриплым голосом. он всё ещё не может прийти в себя после слов альфы. — дорожка к территории храмов слишком узкая и заросшая, чтобы проехать по ней на машине, — терпеливо поясняет тэхён и убирает со стола оружие, чтобы раскрыть на нём карту. он подаётся вперёд и руками опирается на самый край. — не думаю, что ты захочешь идти несколько километров пешком. тем более, что я планирую разбить лагерь прямо рядом с храмами, чтобы не возвращаться обратно в темноте. — резонно, — без особого энтузиазма соглашается омега, продолжая пребывать в подвешенном состоянии. он рассеянно наблюдает, как при каждом движении поигрывают мышцы чужих предплечий, и зависает на смуглой поблёскивающей от пота коже, которая покрыта небольшой порослью тёмных волос. — я могу идти? альфа поднимает внимательный взгляд на чонгука. — да. отдохните как следует, потому что через три часа мы будем выдвигаться. омега поджимает дрожащие губы и не поднимая глаз выходит, оставляя после себя горьковатый шлейф подозрительно усилившихся феромонов.***
чонгуку не впервые бывать в тропическом лесу, где солнца почти не видно из-за нависавших ярусами переплетений ветвей, но всё равно у омеги невольно захватывает дух, когда прямо перед его лицом перелетает с дерева на дерево огромная яркая птица. — вы оба очень странные, ты в курсе? с лёгкой улыбкой на губах чонгук оборачивается к юнги. — о чём ты? — о тебе и господине киме, — только силой омега заставляет улыбку не дрогнуть. — вы были такими, как бы правильнее выразиться, — юнги делает задумчивый вид. — очевидными? ты же буквально устроил сцену перед всеми, что на тебя совсем непохоже, а он чуть взглядом сынхёка не убил. — юнги… — он ведь твой бывший, да? лицо чонгука мгновенно становится серьёзным, а поза подобравшейся. — моя личная жизнь – это моё личное дело. — и я не собираюсь в неё лезть, гук. просто я кое-что услышал и думаю, что тебе нужно об этом знать. омега непонимающе хмурится, но спросить не успевает. юнги ловко берёт его под руку и утягивает в сторону нескольких молодых омег из исследовательской группы. те что-то оживлённо обсуждают, срываясь на звонкий смех, и чонгук с немым вопросом смотрит на друга, пока до него не начинают долетать обрывки их разговора. — так хочется покувыркаться здесь с кем-нибудь вроде господина кима. — ой, не говори. такой мужчина и правда наводит на определённые мысли. чонгук поджимает губы, чувствуя странную неприятную эмоцию глубоко в груди. юнги смотрит на него с любопытством. — у меня никогда ещё не было опытного зрелого альфы. молодые омеги согласно посмеиваются и косятся на тэхёна, раздающего указания своим людям. у того чёрная футболка подвёрнута до самых плеч и крепкие сильные руки, увитые чернилами, крупными венами и шрамами, поблёскивают от пота. альфа стоит полубоком, и ткань, натягиваясь на широкой рельефной груди, чуть ли не трещит по швам, заставляя омегу громко и позорно сглотнуть. — да-а, такие способны разнообразить любую постель. или даже разрушенные древние храмы. юнги не может сдержать тихий смешок, за что получает от друга колючий, уязвлённый взгляд. чонгук вырывается, сбрасывая с себя его руку, и быстрым шагом идёт обратно в сторону мотоциклов. омега чувствует клокочущий гнев внутри и раздражение, из-за которых из горла вырывается тихое, приглушённое ревностное рычание. этим маленьким наивным неопытным омегам такой человек, как ким тэхён, не по зубам. он сложный, умный и опасный. он внушает страх и одновременно с этим приводит в трепет. он сожрёт их и выплюнет, а потом оставит с разбитым сердцем истекать кровью, как когда-то давно оставил и его. — ты поедешь со мной. чонгук позорно дёргается, когда слышит над ухом хриплый бас, и возмущённо вскидывается, оборачиваясь и сталкиваясь взглядом с суровым лицом альфы. за своими мыслями он совсем потерял счёт времени. — с чего бы это? — с того, что мотоциклов всего девять, — тэхён наклоняется к замершему омеге, внимательно вглядываясь в чёрные глаза. — и с того, что тебя я могу доверить лишь себе. чонгук поджимает губы и переводит растерянный взгляд на остальных археологов и студентов из своей группы, которые медленно рассаживаются по мотоциклам, продолжая негромко переговариваться. он видит на их лицах нетерпение и тяжело вздыхает, хмуря густые брови. тэхён наблюдает за внутренними метаниями омеги с лёгкой ухмылкой на пухлых губах. — ты ведь знаешь, что я хорошо вожу. — как оказалось, я ничего о тебе не знаю, ким. рёв двигателей заставляет чонгука резко замолчать. он бросает на застывшего альфу вызывающий взгляд и аккуратно усаживается на самом краю. улыбка медленно сползает с лица альфы, делая его мертвенно-бледным, и чонгук уже жалеет о сказанном, пока не вспоминает о том, как тэхён безжалостно оставил его пять лет назад наедине со своей болью. альфа не отвечает ему, и лишь в тёмном взгляде чонгуку на какое-то мгновение мерещится что-то болезненное и тоскливое до тех пор, пока тэхён всё так же молчаливо не усаживается впереди него. омега нервно зажимает зубами нижнюю губу и с опаской обвивает руками чужую талию. — держись крепче. чувствовать тепло прижимающейся к нему спины альфы и бугры мышц под ладонями становится для чонгука настоящей пыткой. так же, как и естественный запах тэхёна, который забивается в ноздри омеги и заставляет чонгука беспомощно пропитываться насквозь этим пугающим ароматом. альфа словно помечает его. снова заявляет свои права. извивающиеся лианы хлещут по его лицу, и несколько раз тэхён со своими людьми и нанятыми местными рабочими делают остановки, чтобы прорубить себе путь с помощью мачете. но даже так ехать становится сложнее с каждой минутой, а уже через каких-то несколько метров рабочие и вовсе резко тормозят, принимаясь оживлённо спорить друг с другом на испанском языке. — что происходит? — шепчет чонгук, сильнее сцепляя руки на твёрдом прессе альфы. — не знаю, — вкрадчиво отвечает тэхён, и его голос буквально сквозит недовольством и раздражением. он накрывает омежьи ладони на своём животе, и только тогда чонгук мелко вздрагивает и убирает руки, позволяя альфе слезть с мотоцикла. — porque te detuviste? омега хмурится, наблюдая за угрюмым лицом тэхёна. он больше не слышит, что спрашивает альфа у нанятых рабочих и что те отвечают ему, но по мере их разговора взгляд тэхёна становится мрачнее и злее. чонгуку кажется, что он отсюда чувствует его тяжёлые феромоны, запах застоявшейся горькой крови и навязчивого железа, от которого сводит зубы. в горле от этого аромата начинает першить, и омега испуганно хватает ртом воздух, с шумом выдыхая. в глазах на мгновение темнеет, а виски простреливает от тупой надсадной боли. он жмурится, не понимая в чём дело, но когда разлепляет повлажневшие веки, то видит, как к нему мимо мотоциклов, столпившихся людей и низко свисающих ветвей торопливо пробирается встревоженный юнги. — они не поедут. — что?.. — работники отказываются ехать дальше, а господин ким выглядит так, будто собирается убить их голыми руками или тем мачете, которое мы взяли, чтобы срубать лианы. омега гулко сглатывает, продолжая осоловело смотреть на помощника. — что значит не поедут?.. — глупо переспрашивает чонгук. — почему? — они сказали, что дальше дорога слишком заросшая, даже для мотоциклов, хотя, как говорит господин ким, раньше им это совершенно не мешало, — юнги хмурится сильнее. — вдобавок они говорят, что отсюда начинаются проклятые земли и что в тех краях, где располагаются храмы, водятся злые духи, из-за которых пропадают люди. чонгук шумно выдыхает и предпринимает попытку слезть с мотоцикла, вот только ноги неожиданно подводят, а сам он начинает медленно заваливаться набок. — чонгук! испуганный юнги тут же подхватывает друга, крепко обнимая за талию. — я в порядке, в порядке… — омега похлопывает помощника по плечу. — просто слабость. от духоты, наверное. — ты уверен, что… — я же говорю, что я в порядке, юнги, — уже с нажимом произносит чонгук, встряхивая головой и впиваясь рассеянным взглядом в альфу, у которого венка на виске бешено пульсирует от разрастающегося гнева и губы пухлые сжаты в тонкую кривую линию. — para que cuando volvamos, tú y tu pueblo estén allí. испанец нервно кивает, и омега замечает, что его лицо всё неприятно покрасневшее и потное от напряжения. — si, señor kim. — y si intentas irte a la mierda a cualquier sitio, te sacaré de debajo de la tierra. атмосфера вокруг тэхёна в буквальном смысле становится гнетущей и давящей. он хлопает трясущегося испанца по спине и растягивает чувственные губы в улыбке. едкой, колкой, опасной улыбке. чонгук замирает на полпути, чувствуя, как на руках приподнимаются волоски от угрожающего и одновременно с этим будоражащего вида альфы. омега зависает потерянным взглядом на выпирающих клыках тэхёна, что так часто любил прикусывать его за загривок во время секса, и видит недобрый огонёк в раскосых глазах, которые уже через секунду хищно сужаются. он что-то говорит, всё ещё что-то тихо и спокойно выговаривает испуганному испанцу, а чонгук, наконец, отмирает, делая шаг вперёд, и медленно оглядывается, подавляя рвущийся наружу вскрик. всё вокруг будто застывает. альфы из его исследовательской группы смотрят на тэхёна боязливо, в то время как омеги с каким-то фанатичным благоговением. даже юнги стоит с открытым ртом и лихорадочным румянцем на щеках, что на него совершенно непохоже. да, тэхён всегда обладал обезоруживающей харизмой, взрывным характером и буйным темпераментом, но не настолько, чтобы все окружающие его люди в один миг потеряли дар речи. сердце чонгука снова заходится тревожным галопом, ноги слабеют, а в ушах начинает тонко и болезненно звенеть. омега морщится, пытаясь сосредоточиться хоть на чём-нибудь, но уже в следующую секунду мышцы на его лице расслабляются, потому что на него смотрят обеспокоенные карие глаза, около которых виднеется сеточка мелких морщин. — чонгук? омега заторможено моргает и тем самым будто сбрасывает со своего тела морок. он нервно оглядывается по сторонам и понимает, что все давно расселись по мотоциклам и косо на него поглядывают, и лишь он один продолжает стоять и глупо пялиться на напряжённого тэхёна. — я-я… ничего не понимаю. чонгук шумно выдыхает и ощущает боль в зубах, так сильно он сдавливал челюсти. — что… происходит? омега вздрагивает, когда из его горла вместо вопроса вырывается невнятный хрип, и сжимается весь, потому что на его плечи ложатся две большие ладони. он просто обессиленно упирается лбом в грудь тэхёна и чуть ли не стонет от облегчения, чувствуя чужие сильные пальцы в своих волосах. — минхо, езжайте первыми. раздаётся громкий рёв двигателей, и альфа крепко сжимает в кулаке белые пряди, заставляя потерянного чонгука запрокинуть назад голову. омега явно снова выпадает из реальности, раз так безропотно позволяет тэхёну оглаживать своё вспотевшее лицо, но когда он вновь приходит в себя, то вокруг них оказываются одни лишь джунгли и больше ничего. — т-тэхён… — я здесь, сокровище. чонгук тихонько хнычет и внутри у него стремительно зарождается лёгкая истерика от паники и непонимания, которая глушится феромонами и близким присутствием альфы. — что со мной? — то, что не должно было произойти так скоро. в голосе тэхёна отчётливо слышится злость и тревога, но омега всё ещё плывёт где-то в своих мыслях, чтобы обратить внимание на ответ альфы. он ощущает внутри себя стойкое и отчаянное желание громко разрыдаться. гормоны в его теле бурлят и беснуются, подталкивая чонгука уткнуться горячим и мокрым лицом в шею альфы, а страх из-за собственного состояния болезненно царапает внутренности, вырывая из плотно стиснутых губ первый судорожный всхлип. — тэхён… — сейчас всё пройдёт, чонгук, — желваки на скулах альфы напрягаются. — потерпи ещё немного, сокровище. омега жалобно скулит и вцепляется ногтями в предплечья тэхёна, полностью укрываясь в его спасительных объятиях. низ живота сводит в приятной судороге, а к паху внезапно приливает кровь. чонгук даже не замечает, как альфа подхватывает его под бёдра и требовательно вжимает спиной в твёрдую поверхность какого-то дерева. — мне страшно, тэхён, — язык вяло ворочается во рту, и омега в изнеможении закатывает глаза, откидывая голову назад и обнажая лоснящуюся от пота шею. его тело покрывает мелкая испарина, а в груди растёт удушающее желание оказаться под своим мужчиной. — тэхён… альфа крепко сжимает челюсть, когда в его волосы зарываются трясущиеся узловатые омежьи пальцы, и жадно затягивается волнующими сладкими феромонами чонгука, которыми тот начинает буквально благоухать. неосознанно, призывно и так искушающе, что тэхёну волком выть хочется от невозможности насквозь пропитаться этим потрясающим запахом течного омеги. — ещё немного, чонгук. альфа в подбадривающем жесте сжимает в ладонях крупные бёдра, а чонгук от этого простого действия весь дёргается, сжимается и несдержанно стонет. его колотит озноб, и только горячее тело тэхёна дарит успокаивающее и согревающее тепло. даже тяжёлый запах железа и крови сейчас не кажется омеге отталкивающим и неприятным. — тэ… чонгука скручивает в новом спазме, и он протяжно мычит, порывисто дёргая бёдрами и бесстыдно вжимаясь пахом в живот напряжённого альфы. омега слышит его утробный рык возле взмокшего виска и сам невольно срывается на просящее животное урчание, продолжая держать глаза закрытыми и беззастенчиво потираться отвердевшим членом. чонгук не помнит, когда приходит в себя. он лишь неосознанно пытается свести вместе ноги, но понимает, что сидит верхом на мотоцикле. омега чувствует между своими ягодицами характерную влагу и липкость и гулко сглатывает, непонимающе хлопая мокрыми ресницами и опуская ладонь на низ живота, где всё ещё мягко тянет и покалывает. — ну что, готов ехать? чонгук вздрагивает, поднимая свои большие влажные глаза на альфу. тэхён практически нависает над ним и омега совершенно не понимает, как упустил тот момент, когда альфа оказался так близко. всё такой же серьёзный, с цепким изучающим взглядом. — я-я… да. — да? чонгук неуверенно кивает. — может, хочешь воды? — хочу знать, что только что со мной было. омега неловко ёрзает по кожаному сиденью и не замечает, что на какое-то мгновение лицо тэхёна идёт рябью, а глаза полностью заволакивает чернотой. на тёмной коже остаются масляные разводы естественной смазки чонгука. — а ты не помнишь? — сверлящий взгляд альфы не отрывается от испачканного в выделениях сиденья. омега задумывается, поджимая полные губы, и совершенно не обращает внимания на состояние тэхёна, ноздри которого хищно сужаются, когда он незаметно втягивает в себя ускользающие приторные нотки чужих феромонов. между омежьими бровями образуется глубокая морщинка, и чонгук переводит на альфу растерянный взгляд, начиная медленно массировать застывшие мышцы собственной шеи. — я не… — омега внезапно осекается и оторопело моргает. — я не помню. я не помню, тэхён. альфа выдыхает, чувствуя, как от облегчения расслабляются все мышцы в напряжённом теле. — возможно, это был солнечный удар? как вариант. омега с сомнением смотрит на тэхёна. лёгкая слабость в мышцах и медленно стихающее возбуждение больше похожи на симптомы надвигающейся течки, вот только она закончилась у чонгука ещё пять дней назад. — мы с тобой столько раз путешествовали по пустыням, но ты говоришь мне про солнечный удар? альфа пожимает плечами, и на его суровом лице появляется ленивая улыбка. он достаёт из походного рюкзака бутылку с водой, раскручивает крышку и подносит горлышко к губам. чонгук же принимается наблюдать, как играет золотистый луч света на его загорелой мощной шее, очерчивая контуры сильного подбородка и твёрдой челюсти. — тогда мы были моложе. и ещё не забывай про человеческий фактор. — моложе… — чонгук раздражённо щерится, обнажая аккуратные клыки. — иди на хуй, ким. тэхён коротко хмыкает и усаживается на мотоцикл, заводя двигатель и дожидаясь, когда ладони омеги крепко ухватятся за его бока. — вот уж вряд ли. сквозь тени прорывается слепящий солнечный свет, но вскоре его снова поглощают густые заросли. чонгук сосредоточенно озирается по сторонам и внимательно осматривает местность, продолжая цепляться за альфу. он снова чувствует себя уверенно посреди жара и влажности густых раскидистых джунглей. сердцебиение замедляется, и будто бы дышать становится намного проще и свободнее. словно то, что сковывало его грудь и болезненно сводило внутренние мышцы бёдер на протяжении всего пути, неожиданно ослабло. — почему те рабочие отказались ехать, если до этого всё было хорошо? тэхён заглушает двигатель, окружая их облаками густой пыли, и слезает с мотоцикла. — потому что они решили, что могут ставить мне условия, пока вы находитесь здесь. чонгук недоумённо хмурится. — и что это должно значить? но альфа уже в который раз оставляет его вопрос без ответа, заставляя чонгука глухо скрежетнуть зубами от раздражения. — как видишь, мы уже сумели откопать некоторые легкодоступные участки. омега поджимает губы и обходит тихо хмыкнувшего тэхёна стороной, пружинистой походкой направляясь к своей команде. он так же не собирается отвечать альфе, если его буквально в открытую решают откровенно игнорировать. никто не говорит, что ему должны во всём потакать, но, чёрт возьми, неужели чонгук не заслуживает более-менее ясного и внятного объяснения хоть на какой-нибудь свой вопрос? они не смогут заниматься раскопками без рабочих, у них элементарно не хватит на это отведённого времени и рук. чонгук чувствует глубоко в груди тихо тлеющую злость, и только открывшийся вид на заросших мхом каменных богов с лихвой компенсирует липкую влажность воздуха с жужжащими в нём москитами и скрытное подозрительное молчание тэхёна. омега встряхивает головой и убирает упавшие на лицо белые кудряшки за проколотые уши, мгновенно включаясь в работу. сейчас чонгук буквально излучает энергию, которую альфа чувствует кожей, и в солнечных лучах светлые пряди его длинных волнистых волос отливают настоящим белым золотом. тэхён позволяет себе немного полюбоваться своим мужем, который уже вовсю ведёт оживленную беседу с несколькими археологами и аспирантами, наблюдая за его активной жестикуляцией и звонким командным голосом. омега такой энергичный и резвый, такой до безобразия соблазнительный с этими своими одурительными кудрями и блестящими чёрными глазами, что его так и хочется схватить в охапку, оттащить в сторону и зацеловать. ничего не выдаёт в чонгуке слабость, которую он испытывал в джунглях, и рассеянность, из-за которой позволил альфе к себе приблизиться и прикоснуться. сосредоточенный, увлечённый и внимательный. настоящий археолог с жилкой заядлого авантюриста. тэхёна всегда восхищали рвение и азарт его воинственного и любящего приключения омеги. всегда заставляли с замиранием сердца следить за рабочим процессом чонгука и тем, как тот грамотно руководит своей большой командой и принимает решения. его стойкость и целеустремленность всегда передаются тем, кто находится рядом. тэхён продолжает неотрывно наблюдать за омегой, обходившим по кругу углубление в земле, обнесённое заросшими мхом камнями, и на его лице отчётливо читается трепет и нетерпение. кто-то из исследовательской группы подаёт чонгуку фонарь, и омега тут же выпускает внутрь зияющего чёрного провала мощный пучок яркого света. — я хочу спуститься, — омега оглядывается по сторонам, и его пристальный взгляд натыкается на пронзительные карие глаза, которые следят за ним бог знает сколько времени, ничуть не смущаясь. явно не интересуясь другими археологами, тэхён открыто разглядывает его, сохраняя на лице странное нечитаемое выражение. чонгук приподнимает брови в молчаливом вопросе и на одобрительный кивок поджимает губы. он видит, как альфа встаёт с мотоцикла, на котором сидел всё это время, и осторожно перебирается на деревянный помост по одну сторону глубокой ямы, вновь заглядывая внутрь и прослеживая за лучом света от яркого фонаря. — сколько там метров? выглядит глубоко. подошедший тэхён складывает руки на груди. — четыре. — четыре метра?! — омега удивлённо выдыхает. — с ума сойти… — я и мои люди были только в первой секции. дальше мы не продвинулись. чонгук переводит взгляд на альфу. — почему? — решили дождаться вас, археологов. — говоришь так, будто сам им не являешься. — больше нет. с секунду они просто смотрят друг на друга, и прикрытые тяжёлыми веками раскосые глаза заставляют омегу растерянно отвернуться. — ладно… эм… сейчас я просто спущусь вниз и ознакомлюсь с местом, чтобы наметить план предстоящих работ, а вы пока займитесь каменными идолами и начинайте очищать их поверхность от грязи, — чонгук находит взглядом внимательно слушающего его указания юнги. — проследишь тут за всем в моё отсутствие? — конечно. омега благодарно улыбается и судорожно выдыхает, крепче перехватывая в руке фонарь. — тогда я пошёл. тёплая большая ладонь тэхёна мягко обхватывает омежье запястье, останавливая. — только после меня. чонгук сдерживает ругательства, готовые сорваться с языка, но решает не спорить, внимательно наблюдая за тем, как альфа начинает ловко спускаться вниз. со взволнованным блеском в глазах омега так же медленно спускается следом за ним по верёвочной лестнице. практически сразу же становится понятно, что главный коридор ведёт ещё глубже под землю, потому что находится под сильным уклоном. несколько минут они идут в абсолютном молчании, если не считать восхищённые вздохи останавливающегося практически через каждые пять минут чонгука, чтобы что-то записать в свой блокнот. но уже потом, когда омега понимает, что некоторые иероглифы на стенах и изображения повторяются через определённый интервал, то хмурится озадаченно и переводит взгляд на неторопливо шагающего впереди альфу. — а что, в этих краях действительно пропадают люди? тэхён равнодушно пожимает плечами. — каждый день пропадают люди, чонгук. особенно в этой местности. тебе ли не знать? — да, но… — омега запинается. — те рабочие выглядели испуганными. альфа резко останавливается. так резко, что чонгук едва не влетает в его широкую спину своим лицом. тэхён медленно оборачивается, и тяжёлый режущий взгляд пускает по телу омеги позорную дрожь. — те рабочие обычные суеверные религиозные фанатики. ты сам слышал, как они отказались ехать сюда из-за якобы злых духов, — альфа растягивает губы в неприятной усмешке, от которой у чонгука болезненно скручивает живот. — всё это время мне приходилось их немного мотивировать, чтобы они продолжали работать, но страх перед богами, видимо, значительно пересилил страх передо мной. — что?.. — омега неосознанно пятится от тэхёна назад, расширенными глазами смотря на зловеще освещённое фонарём лицо, которое из-за глубоких теней под скулами и подбородком кажется жёстким. — какого… блять, тэхён… какого хрена?.. что значит мотивировать? — ты ведь умный омега, чонгук. сам сообразишь или мне придётся тебе наглядно показать? — альфа с явным намёком кивает на кобуру, прижатую к твёрдому рельефному бедру. чонгук раскрывает рот и возмущённо вскидывается. — да ты должно быть шутишь, тэхён?! он вглядывается в чужое лицо, на которое падает мрачная тень, желая убедиться, что тэхён действительно просто неудачно шутит, но тот остаётся абсолютно невозмутимым. — а ты, должно быть, уже многое забыл. я никогда не был правильным парнем, сокровище, — он приближает своё лицо к застывшему омеге. — это только ты видел во мне хорошее. чонгук кажется поражённым и смотрит на альфу загнанно, сверкая блестящими чёрными глазами. — а теперь, если ты закончил с расспросами, то мы можем продолжить исследование. омега бледнеет и чувствует себя так, будто ему влепили пощёчину, потому что много лет назад он действительно разглядел в своём будущем муже что-то хорошее и инстинктивно пытался заставить тэхёна это «что-то хорошее» проявить. альфа по-прежнему мог быть циничным, холодным, расчётливым и безжалостным с другими, но с ним он был самым трепетным, любящим и внимательным партнёром. самой крепкой защитой и надёжной опорой. дальше они идут в абсолютном молчании через основную секцию храма и через ещё один сводчатый проход, от которого со всех сторон тянется пронизывающий холод. кости начинает ломить от леденящего сквозняка, и омега невольно ёжится, прижимая тёплые ладони к собственным предплечьям и принимаясь их потирать. он разлепляет полные губы и выдыхает изо рта густое облако пара. — ты не говорил мне, что здесь будет так холодно. чонгук переводит взгляд на альфу, которого даже не знобит в отличие от него, и подходит к нему ближе, потому что каменный коридор начинает неожиданно сужаться. омега чувствует, как от тела тэхёна исходит приятный согревающий жар, и неосознанно жмётся к твёрдому плечу, мгновенно вспыхивая изнутри как спичка. альфа косится на дрожащего чонгука и хмурит брови, осторожно притягивая к груди продрогшее насквозь тело. — дальше будет терпимее, поверь. нам осталось только по этому тоннелю пройти несколько метров, а дальше мы с тобой попадём в главный зал. — я надеюсь, ты и твои люди там ничего не трогали? пальцы на предплечьях омеги слегка напрягаются. — я знаю свою работу, чонгук, так что можешь не волноваться. омега не отвечает, но по мере того, как они приближаются к узкому проходу, у него учащается пульс и пересыхает горло. за годы преподавания в университете чонгук уже настолько привык к монотонной работе по смахиванию грязи и пыли с древних черепов и аккуратному очищению экспонатов, что чувство восторга, которое раньше наполняло сердце омеги перед каким-нибудь значимым открытием, со временем стало притупляться. особенно после исчезновения альфы, потому что почти все яркие события в его жизни были связаны именно с ним. вот только пройдя по тоннелю и оказавшись в огромном открытом помещении, чонгук внезапно ощущает знакомые, но такие давно забытые волнение и восторг где-то глубоко в груди. у омеги в горле застревает вдох, и веки распахиваются в удивлении, когда он понимает, что изнутри храм оказывается полым. один большой зал, все стены которого покрывают странные гравюры — на первый взгляд совершенно не повреждённые и в прекрасном состоянии. здесь легко можно представить древних ацтеков, идущих меж стен почтить своих богов, и чонгука начинает откровенно покачивать от этих мыслей. подумать только… — господи… омега слышит за спиной шаги тэхёна и понимает, что его трясёт. вот так просто. — впечатляет, правда? чонгук не находится с ответом, продолжая с жадностью разглядывать огромный тёмный зал, вдоль стен которого стоят высокие каменные скульптуры. — я должен был взять с собой камеру. блять, почему я не взял с собой долбанную камеру? альфа тихо хмыкает. — в следующий раз возьмёшь. — поверить не могу… господи… — чонгук бессвязно мычит, зарываясь трясущейся рукой в собранные волосы на затылке. — ты уже знаешь, чей это храм? — да. омега оборачивается к тэхёну. — расскажешь? — я хочу, чтобы ты сам догадался. чонгук недовольно цыкает, но всё же решает поддаться. ему и самому ужасно интересно, сможет ли он понять, кому принадлежит этот храм. — ладно, тогда давай пройдём дальше. кажется, я вижу посередине какую-то скульптуру, которая отличается от остальных. тэхён едва заметно улыбается на энтузиазм омеги и послушно подсвечивает ему путь своим более мощным и ярким фонарём, что охватывает намного больше пространства. чонгук подходит почти вплотную к божеству и застывает поражённо, жадно вглядываясь в каменное лицо с мозаичным венком из малахита, что смыкается вокруг головы богини. восхищённый взгляд опускается ниже и зависает на округлом животе, в центре которого вставлена какая-то золотая пластина. — да ну нет… быть не может… омега по кругу обходит величественную скульптуру и в неверии качает головой. — чонгук? — это ведь шочикецаль, да? тэхён одобрительно кивает. — подумать только… а я и не знал, что у ацтеков она почиталась настолько сильно, что для неё даже построили отдельный храм, — чонгук направляет луч света за спину богини. — ох… а это ещё что такое? чёрная дыра мгновенно бросается в глаза омеге, потому что выглядит совершенно несуразно на фоне остального внутреннего великолепия, пусть и пустого, но довольно богато украшенного просторного зала. тёмный небольшой провал мог появиться, когда вносили огромных каменных идолов при столкновении со стеной, но чонгук не исключает и другие внешние факторы, в которых ему явно ещё предстоит разобраться. омега подходит к нему почти вплотную и присаживается на корточки, удобнее перехватывая фонарь в руках. — чонгук, ты же не собрался сейчас туда лезть? — в низком голосе альфы сквозит недовольство. омега едва сдерживает мгновенно охвативший его гнев — никто не смеет разговаривать с ним таким тоном. тем более тэхён, который никогда не позволял себе подобного в отношении него. — конечно собрался, иначе зачем я здесь? альфа натянуто улыбается и бросает на чонгука острый вопрошающий взгляд. — и ты не боишься, что тебя завалит камнями? омега язвительно кривит губы. — не боюсь. — а я вот боюсь, чонгук. и поэтому ты не полезешь в эту дыру первым. только после меня. чонгук мгновенно подбирается и сердито выдыхает. — ещё чего. откровенно пожирая глазами стоящего перед ним омегу, ещё более соблазнительного в своём гневе, тэхён спрашивает опасно мягким голосом: — ты серьёзно собираешься тратить своё время на бесполезный спор со мной? ты ведь знаешь, что не сможешь меня переубедить, так почему бы тебе просто не сделать так, как я говорю? омега потирает виски кончиками пальцев. — потому что я не хочу идти тебе на уступки. всё очень просто, тэхён, а теперь отойди в сторону и дай мне, наконец, пройти. — кажется, я ясно выразился, чонгук. ты не будешь рисковать своей жизнью, — лицо тэхёна мгновенно ожесточается. — я и мои люди отвечаем за безопасность твоей группы на этих раскопках, хочешь ты того или нет. в конце концов меня наняли, чтобы исключить все риски, которые, возможно, будут, и тебе придётся с этим смириться. — исключить все риски? ты надо мной издеваешься, ким?! — громко вскрикивает омега, и его звонкий голос эхом разносится по огромному тёмному залу. — забыл, как мы вдвоём путешествовали по сраным джунглям и пустыням в поисках сокровищ?! забыл, сколько раз я вытаскивал твою задницу из дерьма?! — чонгук угрожающе рычит, сверкая красными радужками. — я не слабый омега, чёрт бы тебя побрал! меня не нужно защищать! — чонгук, — тэхён пытается подойди к взбешённому омеге, но тот лишь отшатывается назад и волком смотрит на альфу перед собой. — не смей даже близко ко мне подходить, тэхён. не смей. тэхён кривит губы в вызывающей ухмылке, а уже в следующую секунду его сильные татуированные пальцы хватают омегу за руку, заставляя того позорно подавиться воздухом. чонгуку кажется, что это прикосновение обжигает его кожу через тонкую ткань рубашки, и он уязвлённо скалится, пытаясь вырвать из крепкой хватки свою ладонь. — ты никогда не был слабым омегой, чонгук. упрямый, язвительный и своевольный? — альфа любовно оглаживает тыльную сторону мягкой омежьей ладони, вызывая в теле замершего чонгука предательскую трепетную дрожь. — да. но точно не слабый. — тэхён переводит взгляд на чужое бледное лицо. блеск его глаз и глуховатый голос заставляют сердце чонгука забиться сильнее. — мой омега всегда был невероятно сильным. самый сильный из всех, кого я когда-либо знал. чонгук оторопело моргает, стряхивая нахлынувшую на него теплоту от слов и близости альфы, и гулко сглатывает вязкую слюну. он чувствует, как к горлу медленно подкатывает горечь, а глаза начинают предательски щипать. тэхён всё ещё безумно близко. смотрит проникновенно и как-то жадно, словно не может насытиться, словно действительно надеется на внятный ответ, а у омеги взгляд затравленный, губы дрожат и самого трусит, как припадочного, когда он выдавливает из себя сиплое: — пошёл ты. но альфа только улыбается слабо и бережно обводит напоследок чужие костяшки пальцев, посылая по телу чонгука очередную волну дрожи. — обязательно пойду, если ты немного отодвинешься в сторону. омега гулко сглатывает и в растерянности отшатывается, пропуская тэхёна мимо себя. он в смятении наблюдает за тем, как альфа исчезает в тёмной дыре, и тяжело выдыхает, не понимая, что ему делать. как взять себя в руки и собраться с мыслями, которые разбегаются от чонгука, словно тараканы. он настолько начинает грузиться собственными нарастающими тревогами, что не слышит, как тэхён уже несколько раз зовёт его по имени. — что?.. — всё выглядит достаточно прочным, поэтому можешь пролезать. омега становится на четвереньки и начинает неторопливо протискиваться в маленькое тесное помещение в виде овала. тэхён к тому времени уже успевает отряхнуть от пыли колени и внимательно осмотреться. чонгук с тихим кряхтением поднимается на ноги. — ты здесь не был? альфа отрицательно мычит. — я особо не разглядывал тут ничего. только по главному залу прошёлся. омега так же начинает отряхивать колени, а уже потом вскидывает голову, чтобы обвести взглядом небольшую секцию. луч от фонаря тэхёна освещает едва выцветшие красные, золотистые и голубые рисунки из мелкой мозаики. поразительно сохранившиеся и невероятно детальные. — ох… вау. нужно будет установить здесь прожектор для более объёмного света. чонгук в основном говорит сам с собой, но альфа всё равно ему отвечает, наблюдая за тем, как омега достаёт из сумки свой незаменимый блокнот. — собираешься описывать всё здесь вручную? — только то, что заинтересует меня больше всего. тэхён хрипло усмехается. — то есть всё. чонгук тихо фыркает, заглядывая в собственные заметки. — возможно. дальше они работают вполне спокойно и лишь изредка перебрасываются словами, поглядывая друг на друга и кидая долгие задумчивые взгляды. омега больше не спорит, а тэхён не стремится командовать, молчаливо следуя за любопытным и энергичным чонгуком и внимательно следя за тем, чтобы тот не влез туда, откуда уже не сможет выбраться без посторонней помощи. — значит, тут один большой зал и несколько примыкающих к нему секций, — омега устало вытирает пот со лба и морщится, когда уголки уже порядком уставших глаз начинает немного жечь. тэхён подходит к нему и мягко поворачивает голову за подбородок, осторожно прикасаясь к горячей коже влажной салфеткой, чтобы вытереть испарину с разрумянившегося омежьего лица. чонгук заторможенно хлопает ресницами, смотря на альфу потерянно, но всё равно почему-то решает позволить тому позаботиться о себе. — тэхён? сосредоточенный на своём деле альфа вопросительно мычит. — позади тебя какой-то узкий проход. мы там ещё не были. тэхён понятливо хмыкает и послушно отстраняется. он отходит в сторону и сминает в ладони использованную салфетку. посвежевшее лицо омеги лучится благодарностью, когда чонгук бросает на альфу свой взгляд, а ещё восторгом, когда на глаза попадается плоская табличка из отполированного серого камня, где на гладкой поверхности вырезаны ацтекские письмена вместе с рисунками в виде цветов, босых женщин, танцующих на углях, непонятных ритуалов и обрядов. рядом со всё той же табличкой лежит небольшая каменная фигурка. очень устрашающая, к слову, со сжатыми, похожими на когти маленькими кулаками и жуткими, оскаленными зубами. её агрессивная поза и характерные черты сразу наталкивают чонгука на определённые мысли, которыми он тут же спешит поделиться с альфой. — я думаю, что это чиуатеотль – дух ацтекского омеги, умершего при родах. смотри, какой он злой. — и правда, — покорно соглашается тэхён, откровенно любуясь белой длинной прядью волос, прилипшей к розовой щеке взбудораженного собственной находкой омеги. он даже не смотрит на то, что возбуждённо показывает ему чонгук, не в силах отвести от него свой зачарованный взгляд. — очень красиво. омега активно кивает, наверняка думая, что тэхён имеет в виду найденную фигурку, а не его самого. — положишь её в свою сумку, пожалуйста? только аккуратно. чонгук бережно передаёт находку альфе и вновь устремляется в очередной тёмный зал, подсвечивая себе дорогу фонарём. смотреть на место вроде этого — безмятежное и выглядящее так же, как в те времена, когда люди только его оставили — вызывает внутри омеги ужасное волнение. подумать только, он там, куда, возможно, несколько веков не ступала нога человека. чонгук неторопливо бредёт вдоль стены, с нескрываемым интересом разглядывая завораживающие барельефы, и делает в блокноте пометки о том, чтобы внимательнее и более детально изучить внушающие трепет и страх изображения. их слишком много, и омега боится, что может что-то в расшифровке упустить. — чонгук? хрипловатый голос альфы вырывает чонгука из мыслей и пускает по его телу толпы предательских мурашек. омега позорно дёргается и на мгновение прикрывает веки. сердце колотится как ненормальное. — да? — подойди, — от приказного тона, сказанного глухим басом, у чонгука невольно сбивается дыхание. вряд ли тэхён действительно ему приказывает, потому что знает, как сильно это раздражает омегу, но всё равно создаётся ощущение некоторого покровительства. будто альфа уже давно обошёл это место вдоль и поперёк, а сейчас просто проводит чонгуку экскурсию. — что такое? тэхён ему не отвечает, да омега бы его и не услышал уже, если честно. всё его внимание приковывает ярко поблёскивающий под мощным пучком света золотой алтарь. — блядский боже, — неверяще шепчет чонгук, и от переполняемых эмоций у него начинает кружиться голова. — это же… омега не договаривает и резко разворачивается. буквально лучась энергией и радостью, он начинает звонко хохотать. подумать только, чонгук умудряется наткнуться на грёбаный алтарь из чистого золота, живя в то время, когда почти все грандиозные находки уже давно найдены другими. омега в принципе не надеялся обнаружить в этих храмовых постройках что-то настолько ошеломительное и потрясающее воображение, и теперь просто не может остановить эти разрастающиеся глубоко внутри неверие и радость. в этом эмоциональном порыве чонгук бросается альфе на шею и крепко обнимает, счастливо смеясь и ощущая, как в груди становится горячо и тесно от переполняющих чувств, с которыми так хочется поделиться. тэхён реагирует мгновенно, сжимая в объятиях любимое, сладко пахнущее тело. он помнит тот последний раз, когда так же держал омегу в своих руках. тяжёлого и уставшего. с округлившимся животом и болезненной надеждой в глазах. у нас же получится, да? у нас же… получится, тэхён?.. этот тихий заполошный шёпот чонгука до сих пор отдаётся пульсирующим набатом в ушах альфы. сейчас же омега стройный и жилистый, и в себя он приходит гораздо быстрее тэхёна, суетливо отстраняясь от него и пряча блестящие влажные глаза под навесом белых взлохмаченных прядей. — кхм… посмотрим его поближе? — чонгук прочищает горло, а у альфы на челюсти дёргается мышца от вида растрёпанного и счастливого омеги с лёгким румянцем на щеках и задорным блеском в глазах. как же тэхёну хочется притянуть чонгука к себе, чтобы снова ощутить тепло его тела и сладкий от удовольствия запах, но он не позволяет себе сделать это. лишь бросает на омегу взгляд, мгновенно ставший обжигающим, и морщится от прорезающихся клыков. альфа не может полностью погасить желание, которое пробуждает в нём чонгук, но может контролировать свои действия. пока может. — посмотрим. чонгук с воодушевлением кивает, и от волнения у него снова затуманивается голова. — он в таком хорошем состоянии, — омега несколько раз оборачивается вокруг себя, внимательно осматривая расписанные иероглифами и изображениями стены. — как и всё здесь. — да. видимо, грабители сюда так и не добрались. чонгук задумчиво хмурится, снова переводя луч фонаря в сторону алтаря, и подходит ближе, прикасаясь к немного шероховатой поверхности и представляя себе, как давным-давно кто-то невероятно умелый не покладая рук создавал это великолепие. вся поверхность стены за ним сплошь покрыта непонятными рисунками, красочно изображавшими события вокруг святилища, на котором теперь при близком и более тщательном рассмотрении отчётливо виднеются бурые пятна, по цвету сильно напоминающие ржавчину, и омега испуганно замирает, потому что… — тэхён. альфа вопросительно мычит и неторопливо подходит к застывшему чонгуку. — что такое? — скажи мне, что ты тоже это видишь. тэхён не отвечает и вместо того, чтобы встать рядом, он останавливается прямо позади напрягшегося омеги, который спиной ощущает жар чужой груди и горячее дыхание на своей открытой шее. — ты говоришь о крови? — тихий вкрадчивый шёпот пускает по телу вздрогнувшего чонгука волнующую дрожь. — и что тебя так удивляет? просто ещё один очередной жертвенный алтарь. — очередной?.. но… омега гулко сглатывает, понимая, что его ладони, держащие фонарь, липкие от пота. — но? кончик носа альфы внезапно соскальзывает чонгуку под челюсть. омега хлопает ресницами, делает глубокий вдох и позволяет чужой руке властно опуститься на собственное бедро. — это же храм шочикецаль. здесь не должно быть такого алтаря. ей не приносили человеческие жертвы, — убеждённо отвечает омега, чей голос, от тесного контакта, начинает немного дрожать. он и сам не понимает, почему допускает тэхёна к себе, но чувствует, что даже если захочет отодвинуться от сильного тела своего мужа, то просто не сможет этого сделать физически. — ты так в этом уверен? тэхён пальцами сжимает твёрдое омежье бедро, а затем осторожно отходит на несколько шагов назад, позволяя омеге облегчённо выдохнуть. — а почему я не должен быть уверен? насколько я помню — это самая очаровательная богиня в ацтекском пантеоне. одна из тех, кто не нуждался в кровавых ритуалах. альфа тихо хмыкает, качая головой. — чонгук, — в хриплом голосе сквозит ирония. — даже такие безобидные боги, как шочикецаль, питаются кровью. омега негодующе смотрит на золотой алтарь и хмурит брови. конечно, он знает, что каждый из многочисленных богов у ацтеков требовал к себе особого подношения. десятки сотен людей убивали, вспарывая беднягам грудные клетки и вытаскивая тёплое, ещё бьющееся сердце, но конкретно эта богиня любви, семейного благополучия и беременности в качестве дара принимала исключительно душистые цветы. о чём тогда говорит тэхён? — всё равно полная бессмыслица получается. — почему же? — альфа переводит на чонгука насмешливый взгляд. — всем давно известно, что лучшие приношения богам — это люди. и к тому же не забывай, что у ацтеков были одни из самых жестоких религиозных традиций. омега вздрагивает от хрипоты в чужом низком голосе и оборачивается на тэхёна, который со странным хищным прищуром внимательно за ним наблюдает. за его реакцией. чонгуку на мгновение кажется, что в раскосых глазах мелькает искра злорадного любопытства и появляется недобрый огонёк, но он отмахивается от этого виденья, снова устремляя растерянный взгляд на золотой алтарь. — ладно, как скажешь, — омега аккуратно достаёт блокнот из рабочей сумки, где покоится найденная табличка, и деловито раскрывает его на пустой странице. — я проверю твою теорию по поводу жертвоприношений, пусть я с ней и не согласен. тэхён тихо хмыкает. — моя теория основана на наблюдении, чонгук. — звучит очень неоднозначно. альфа пожимает плечами. — говорю как есть. чонгук фыркает, быстро делая пометки. — так… значит, у нас остался последний зал, к которому примыкает тоннель, ведущий в другой храмовый комплекс, да? — да, и туда мы пойдём завтра. омега резко вскидывает голову. — в смысле завтра? — в прямом, чонгук. мы уже шесть часов находимся под землёй. — но, — чонгук запинается, растерянно оглядываясь. после такой невероятной находки он почти не чувствует усталости, только взбудораженность и нервное возбуждение. — я не могу уйти прямо сейчас, мне слишком многое нужно сделать и… — скоро сядет солнце, чонгук. — да, а мы между тем в ёбанном подземном храме, где солнца нет в принципе! чёрт возьми, тэхён, с каких пор ты стал таким дотошным? ты что, не можешь сделать для меня исключение? — ты очень удивишься, когда узнаешь, сколько всего я могу ради тебя сделать, чонгук. омега поджимает дрожащие губы от двусмысленности ответа. — тогда разреши мне остаться. тэхён снисходительно улыбается. — нет. завтра с утра мы спустимся сюда со всем необходимым оборудованием, а пока нам лучше подняться наверх. в этих краях всегда темнеет очень быстро. чонгук сводит брови к переносице и прикладывает ладонь к холодному камню, понимая взвешенность и правильность подобного решения. омега понимает, что действует отчасти импульсивно, и скрепя сердце соглашается. — я уже хочу вернуться обратно, — чонгук неотрывно смотрит на поблёскивающий в лучах мощного фонаря алтарь, чувствуя в сумке тяжесть каменной таблички. — здесь просто невероятно. — а это только первый храм. впереди могут быть целые километры подземных лабиринтов, и если нам повезёт, то в лучшем случае мы управимся с их изучением за два месяца. покинув основной зал и несколько длинных коридоров, они подходят к верёвочной лестнице. тэхён жестом велит омеге, который снова успел уже порядком замёрзнуть и озябнуть, подниматься первым. чонгук смеряет его настороженным взглядом и наступает одной ногой на ступеньку, остро ощущая близкое присутствие альфы за своей спиной. тэхён же, пока есть такая возможность, откровенно наслаждается потрясающим видом скрытых плотными брюками упругих омежьих ягодиц, а после судорожно тянет носом воздух и резко встряхивает головой. отвлекаться на аппетитные формы чонгука изначально гиблое дело, и если так продолжится и дальше, то вряд ли альфа сможет уследить за своими руками, которыми так и хочется ухватить стройные бока. как только они оказываются на поверхности, омега сразу же уходит в сторону своей палатки, потому что ему жизненно необходимо уединение, хотя бы небольшая передышка от постоянного ощущения присутствия тэхёна. альфа, в свою очередь, провожает его широкую спину задумчивым взглядом и решает начать обход, пока окончательно не стемнело, чтобы успеть проверить работу персонала. через какой-то час в большинстве палаток уже не горит свет, и люди внутри спят после напряжённого дня, но в одной виднеется слабый огонёк. скорее всего, археологи либо читают, либо планируют завтрашний день. вот только его интересует одна конкретная палатка, и альфа прекрасно знает, кто в ней сейчас работает и над чем. матерчатая створка на входе откинута и крепко подвязана у самых боков, позволяя тэхёну беспрепятственно проникнуть внутрь и впиться тяжёлым взглядом в спину склонившегося над самодельным деревянным столом омегу, который, закусив от усердия нижнюю губу, сосредоточенно записывает что-то в блокнот, а после сверяется с лежащей рядом табличкой. тэхён делает шаг вперёд и… выражение лица чонгука… какое же блядство. альфа просто не может отвести от него взгляда. даже не пытается. увлечённо горящие глаза жадно исследуют иероглифы, ни на что не отвлекаясь, а ладонь быстро делает размашистые пометки. тэхён подходит ближе, пытаясь увидеть то же, что и омега, который в ту же секунду вскидывается и резво разворачивается. тело чонгука напрягается, а чёрные глаза широко распахиваются. — т-тэхён?.. — прости, я не хотел тебя напугать. омега очаровательно морщит аккуратный нос. — кто сказал, что я испугался? чонгук показательно отворачивается от альфы и поднимает лупу над гладкой поверхностью таблички. — твоё тело. омега пренебрежительно фыркает. — ты пришёл сюда, чтобы поговорить о моём теле? взгляд тэхёна проходится по чужим сведённым лопаткам. — хотелось бы, но нет, — альфа медленно подходит ещё ближе. — над чем работаешь? — над иероглифами. пытаюсь перевести всё, что выгравировано на табличке, но, честно говоря, мне кажется, что я где-то проебался, — вздыхает чонгук, потирая переносицу. — наверное, я и правда что-то упускаю. — ты просто устал, чонгук. заработался, — альфа наклоняется, чтобы заглянуть в чужие записи, чувствуя, как боком прижимается к омежьему плечу. — дай себе и своему организму отдохнуть. — у меня нет на это времени, тэхён. — у тебя есть время, — с нажимом проговаривает альфа, с любопытством выцепляя обведённый несколько раз необычный символ. — поэтому, пожалуйста, не засиживайся допоздна, сокровище. чонгук на секунду поднимает горящие глаза от блокнота и ловит на своём изнурённом лице тяжёлый взгляд. — и этот иероглиф, который ты никак не можешь расшифровать… — вспыхнувший омега недовольно поджимает губы, смотря на тэхёна исподлобья. — думаю, что в данном случае он может означать «великий дар» или «самое ценное сокровище», — с этими словами альфа выходит из палатки, оставляя застопорившегося чонгука в смешанных чувствах. омега сильнее распахивает веки и хмурит брови, внимательно всматриваясь в хитрые переплетения резких, а где-то совсем обрывистых кривых линий, что складываются в необычный иероглиф. — великий дар? — чонгук переводит задумчивый взгляд в сторону выхода из палатки, а после опускает его на свой плоский живот, который тут же накрывает ладонью. — самое ценное сокровище?.. омега весь съёживается от предательской мысли, промелькнувшей в голове, и быстро отдёргивает руку, будто одно подобное касание способно её обжечь. только когда на их лагерь, наконец, опускается бархатная южная тьма, чонгук откладывает в сторону свои переводы и решается пройтись по округе. не то чтобы это лучшая его идея, но омеге она кажется единственно верной, потому что собственная палатка неожиданно начинает давить на него изнутри. ему просто необходимо проветрить голову и как следует всё обдумать. что, чёрт возьми, происходит с тэхёном? и самое главное, что происходит с ним самим? внутренняя сущность бунтует с каждой секундой всё сильнее, а желание снова оказаться в объятиях альфы становится лишь настойчивее, и бороться с ним, откровенно говоря, чонгуку совсем не хочется, потому что затаить на тэхёна обиду получается из рук вон плохо. он пытается вспоминать своё состояние после исчезновения альфы, свою беспомощность, горе и тоску по любимому мужчине, но все эти яркие и отрицательные эмоции исчезают, как только на горизонте вновь появляется тэхён. живой, пугающе красивый и такой далёкий. несколько раз омега пересекает звериные тропы, а затем на протяжении десятка метров идёт по узкой, хорошо протоптанной дорожке, которая буквально стиснута джунглями, образуя в густом лесу узкий коридор. чонгук прибавляет шаг в надежде, что прохладная вода растворит его горькие мысли, и слышит, как из-за поворота начинает доноситься успокаивающий плеск водопада.***
желание нарычать на омегу за его безрассудство и непослушание пропадает у тэхёна мгновенно, когда он выходит на чёртов берег. у альфы в груди позорно застывает вдох, а кровь принимается стучать в висках, потому что полностью обнажённый чонгук с умиротворённым видом стоит по пояс в воде. омега запрокидывает назад голову, подставляя лицо брызгам, и жмурится от удовольствия, расслабленно улыбаясь. чонгук явно наслаждается ночью и освежающими прохладными волнами, и альфа совершенно не может отвести от него взгляд, откровенно любуясь соблазнительными, чувственными изгибами. на блаженно застывшем лице проглядывается мягкий румянец, а светлые влажные пряди прилипают к мокрым вискам и высокому лбу. чонгук завораживает. его загорелая, обласканная солнцем и летним зноем кожа с мелкими веснушками на плечах, спине и под чёрными глазами, и белоснежные кудрявые волосы, завивающиеся от влаги в упругие и короткие завитушки, пахнут ладаном, сладковатой ванилью и финиками. омега пахнет чёртовыми пряностями и совсем немного потом, — а пряности – вторая, после золота, причина, гнавшая отчаянных искателей наживы, редкого жемчуга, полудрагоценных и драгоценных камней и расхитителей могил в мангровые болота, гиблые дождевые леса и густые, почти непроходимые сельвы и джунгли с их звериными тропами. этот аромат восточных пряностей и благовоний неизменно будит в тэхёне что-то животное, дикое и давно забытое. чонгука безумно хочется сжать в объятиях, хочется схватить руками за его стройную талию и блуждать по крепким бёдрам. хочется прижать к собственному напряжённому телу, чтобы… чтобы не отпускать от себя. никуда больше от себя не отпускать. — так и будешь там стоять? — нежный голос чонгука звенит от сквозящего в нём напряжения. он оборачивается и сталкивается с абсолютно чёрными, непроницаемыми глазами, в которых опасный, жгучий, с металлическим привкусом крови блеск плескается и что-то такое, что заставляет омегу подобраться всем телом и ногтями впиться в собственные мягкие ладони. этот тэхён его пугает. его долгие, странные, дотошные взгляды. его внешность, претерпевшая за эти несколько лет изменения, его острые скулы, сильная челюсть, ходящие желваки, жёсткие и колкие ухмылки, язвительные комментарии и сильные узловатые пальцы, так мастерски владеющие холодным оружием. альфа и раньше мог похвастаться хорошей физической подготовкой, в их профессии умение постоять за себя никогда не было лишним, но то, что чонгук видит сейчас, видит прямо перед собой… он делает шаг назад, вот только тэхён не отстаёт. движется следом и смотрит цепко, словно хищник, загоняющий свою глупую и наивную жертву в смертельную ловушку. — приглашаешь поплавать вместе? — такие знакомые, но одновременно чужие глаза сверлят так, что всё тело пробивает крупной и нервной дрожью. омега не отвечает, продолжая большими глазами смотреть на приближающегося тэхёна. он не отвечает, но начинает дрожать и источать тонкий, едва уловимый запах, в котором тэхён без труда улавливает раздражение, концентрированные гнев и ярость. омега пахнет противоречием. будто чонгук борется с соблазном и желанием самому отчаянно прижаться к чужой груди, но потом понимает, насколько это желание неправильно, отчего и злится. от этого коктейля на корне языка проступает горечь, и альфа морщится, недовольно хмурясь и бросая угрюмый взгляд на взъерошенные светловолосые кудри, прикрывающие любимые чёрные глаза. — делай, что хочешь, только подальше от меня. — а если я не хочу быть дальше от тебя? чонгук мотает головой, и несколько крупных белых кудряшек прилипают к его вспотевшему лбу. он морщится, и его тёмные брови болезненно сводятся к переносице. — а если я… — не смей… — соскучился по тебе? — низкий тон, которым альфа это произносит, заставляет что-то тёплое и в то же время колючее пробежать по позвоночнику чонгука. его пальцы вдруг слабеют, и омега их разжимает, одеревенелые и побелевшие. он шумно сглатывает и опускает опустошённый взгляд с серьёзного лица тэхёна на его смуглую шею с литыми мышцами и острым, блуждающим вверх-вниз кадыком, на покатые широкие плечи, татуированные руки и ладони, едва касающиеся поверхности воды, на крепкую обнажённую грудь, испещренную странными ритуальными символами, кривыми бороздами, розовыми рубцами, линиями и замысловатыми рисунками. на рельефный пресс и тёмную дорожку волос, уходящую под гладь воды. — я не хотел этого слышать, — тихо, едва шевеля губами. — я знаю. — если бы ты и вправду скучал, то никогда бы не оставил меня в неведении. ты никогда бы не оставил меня. чонгук чувствует, что начинает задыхаться, когда видит, как альфа порывается к нему подойти, как его и без того хмурое, и даже злое лицо становится ещё жёстче, а грубая упрямая складка прорезается между тёмными бровями. он выглядит нетерпеливым, опасным и по-настоящему отталкивающим, словно сдерживающим себя, готовым сорваться и наброситься на него в любую секунду, и омега ничего не может с собой поделать. в эту самую секунду он боится тэхёна, хотя сам не понимает, почему, ведь на подсознательном уровне чувствует, что тот никогда не причинит ему зла, не сможет, вот только всё равно альфу инстинктивно опасается. он этого тэхёна не знает. чонгук обнимает себя руками и затравленно пятится от альфы назад, по пояс погружаясь в воду. у него от одного взгляда тэхёна волоски встают дыбом на задней части шеи и руках, пульс учащается и волнение снова вступает в ожесточенную борьбу с отголосками горечи, тоски по любимому человеку, так жестоко и безжалостно обманывающего все эти годы, и обиды, грызущими нутро своими острыми зубами. какое право тот имеет так на него смотреть и говорить подобные вещи после того, что он сделал? какое право тэхён имеет носить его кольцо? так, будто чонгук и его чувства по-прежнему что-то для альфы значат? — ты пропал на пять лет. уехал, никому ничего не сказав, и теперь говоришь мне, что скучал? — на то была причина, чонгук. — о которой ты до сих пор мне ничего не говоришь, — омеге становится дурно. голова начинает кружиться, а в лёгких жжёт от отсутствия воздуха. — мы думали, что ты умер, тэхён. мои родители, наши друзья… я. после стольких лет поисков… — омега вымученно вздыхает. — мы решили похоронить пустой гроб. а ты оставил меня в тот момент, когда я больше всего в тебе нуждался, — не высказанная вслух фраза образует ком в горле. — когда я в четвёртый раз потерял нашего с тобой ребёнка. из-за мутной пелены перед глазами чонгук не видит, как лицо альфы на мгновение идёт пугающими судорогами, а после резко расслабляется. — господи… мы же оплакивали тебя, а ты всё это время был здесь, в этих грёбаных джунглях? омега давит в себе этот позорный скулёж, застрявший глубоко в глотке, и с шумом проглатывает его, отворачиваясь от тэхёна. он крепко зажмуривается, продолжая обхватывать себя дрожащими ладонями. чонгука колотит. от нечитаемого взгляда альфы и его вязкого молчания становится тошно, и стоять к нему спиной, быть таким открытым, обнажённым и уязвимым перед ним, с поникшими плечами и опущенной вниз головой, кажется омеге невероятной глупостью, но он всё равно ничего с собой поделать не может. ему хочется разрыдаться, горько и громко, и совсем не хочется, чтобы свидетелем его слабости был тэхён, который этой слабостью и является. всегда являлся. каждый чёртов раз, вспоминая его волнующие прикосновения, их особенную близость, любовь и преданность друг другу, чонгук чувствует себя уязвимым. между ними существовала и продолжает существовать слишком необъяснимая связь, какое-то странное понимание, возникающее всякий раз, едва они оказываются вдвоём. это чувство уже ничем не вытравить. омега настолько уходит в себя, что совсем не ощущает чужой пытливый взгляд, пристально сканирующий его широкую спину с выпирающими лопатками, взгляд, что останавливается на пояснице, но зато крупно вздрагивает, когда на ней же ощущает обжигающее и требовательное прикосновение горячей ладони и такое же горячее и сильное тело позади. чонгук испуганно шарахается в сторону и поднимает руками волны брызг. его тэхён был тактичным, чутким и внимательным. он ценил чужое личное пространство и стойкое, даже необходимое иногда желание омеги побыть в гордом одиночестве. особенно после каждой их будто бы заведомо обречённой попытки завести ребёнка. этот же тэхён грубо тянет его, отчаянно сопротивляющегося и вырывающегося на себя, беспардонно держа наглую тяжёлую ладонь на тёплой влажной коже чуть выше подтянутых округлых ягодиц. очерчивает острые позвонки, а после переходит на дрогнувший живот, полностью накрывая, и настойчиво надавливает подушечками пальцев на бугристый, зарубцевавшийся шрам. — откуда он у тебя? — альфа сжимает челюсти до белых пятен на коже. — убери свои руки, — омега зло и яростно дёргается, отчаянно трепыхаясь в чужих руках, но тэхён лишь усиливает хватку на его талии, по-хозяйски прижимая к себе. — в тебе будто нож прокрутили, — тэхён замолкает и внезапно приникает грудью к спине замершего омеги. мокрая ладонь обхватывает его челюсть и стискивает до глухой боли из-за впившихся в щёки подушечек пальцев, а потом альфа просто вжимается в его загривок своим ртом и носом, голодно и хищно затягиваясь любимыми сухими пряностями и финиками, и чонгуку нечем дышать, совершенно нечем дышать от жара, густого запаха заведённого мужчины и близости чужого тела. от того, что снова подпустил к себе тэхёна так близко. от того, что хочет подпустить тэхёна к себе. совершить этот необдуманный и явно опрометчивый поступок. — осталось от кесарева? — на грани шёпота спрашивает альфа, продолжая касаться губами чувствительного местечка у линии роста волос и выдыхать на него горячий воздух. капли воды собираются на слипшихся в треугольники ресницах, брови сведены к переносице, а губы упрямо поджаты, когда чонгук всё-таки умудряется развернуться и даже выскользнуть из обжигающих тело объятий. он шумно вздыхает и отталкивает от себя альфу, пристально следящего за каждым его движением, за каждой эмоцией, промелькнувшей на чужом лице. зардевшие от стыда и гнева щёки, участившийся пульс и влажные, яростно блестящие чёрные глаза. омега отплывает назад, ещё глубже, остужая собственное взбунтовавшееся тело, и едва касается пальцами ног илистого дна, потому что чем ближе тэхён, тем сильнее чонгук чувствует этот вездесущий тяжёлый густой аромат, прилипающий к ноздрям и жгущий чувствительную слизистую. он стекает по носоглотке и жжёт горло изнутри. так пахнет кровь. так теперь пахнет альфа. порохом, мускусом, солью и железом. чем-то неправильным. чем-то удушливо древним. — тебя рядом не было, — омега уязвлённо скалится, обнажая вылезшие аккуратные клыки, а тэхён щурится и зарывается мокрой ладонью в чёрные волосы, коротко облизывая пересохшие губы от представленной перед ним соблазнительной картины разозлённого чонгука. — тебя рядом со мной не было! ты не видел, как я собирал себя по кускам. ты просто исчез! тэхён скашивает взгляд на собственную грудь, испещренную ритуальными татуировками, что сильно напоминают омеге глифы, и выпуклыми белыми рубцами-шрамами. хмыкает, когда произносит хриплое: — да, не было, — и поднимает свои выразительные глаза на тяжело дышащего чонгука, сжимающего ладони в кулаки. он говорит так убеждённо и уверенно, что омеге снова становится тошно. — но теперь ты здесь, и всё, наконец, изменится. — изменится? наконец? — чонгук мотает головой, болезненно кривясь. — господи… — он чувствует, что ещё немного и начнёт сходить с ума от чужих пространных фраз, от которых буквально сквозит какой-то ненормальной и маниакальной верой. — уходи, тэхён, потому что я больше ни за что не повернусь к тебе спиной. альфа медленно зарывается пятернёй в собственные чёрные волосы и откидывает их со лба. смотрит на чонгука, как на несмышлёного ребёнка, и слабо улыбается. так знакомо и мягко улыбается, совсем как раньше. — тебе не следует оставаться здесь одному. омега поджимает дрожащие губы. он явно сдерживается, продолжая учащённо дышать, и вряд ли догадывается, что его злость и зрелая чувственность, которая проявилась с годами, кажутся тэхёну слишком привлекательными. лицо чонгука, и без того смуглое и влажное от испарины, приобретает какой-то совсем особый оттенок тёмной бронзы, а запах с каждой секундой становится лишь гуще и вкуснее, раскрывая за собой все необычные и пряные нотки. — я сказал: уходи! раскосые карие глаза останавливаются на лице чонгука, у которого волосы позади шеи встают дыбом от чужого взгляда. — если ты не будешь в своей палатке через десять минут, то я вернусь и вытащу тебя из воды силой. — да пошёл ты! — истерично взвизгивает чонгук, и из его горла вырывается недовольное, уязвлённое рычание, вот только альфа, вместо того, чтобы разозлиться, лишь хрипло усмехается. — блять, как же я скучал по твоему сучьему характеру. омега перестаёт скалиться и замечает, что мышцы на лице тэхёна немного расслабляются, а уголки рта становятся не такими жёстко очерченными, как раньше. также он чувствует, как нежная кожа его щёк начинает стремительно припекать и розоветь после чужих слов, потому что таким вспыльчивым, немного капризным и язвительным он мог быть только наедине со своим любимым мужчиной. его дикий нрав, горячий темперамент, самоуверенность и лёгкая агрессивность всегда приводили тэхёна в восторг. с самой первой их встречи, когда чонгук, молодой омега, ещё студент, с надменной улыбкой и лукаво сощуренными глазами, грозился отбить ему все яйца за попытку украсть прямо из-под носа небольшой археологической команды одного сеульского университета древнюю реликвию из едва сохранившегося храма инков. — уходи, — упрямо. — я не шучу, чонгук. — я тоже, тэхён. спокойствие на лице альфы тут же сменяется на непреклонность, которая буквально кричит: «не нарывайся, омега». но чонгук нарывается. складывает полные розовые губы в дерзкую ухмылку, показывая аккуратные клыки, и поднимает на хмурого альфу стервозный взгляд. омега не сдвигается с места, даже когда тэхён начинает медленно и угрожающе сокращать между ними расстояние, но вот сладковатый запах, краснючие щёки и предательски сбившееся дыхание выдают его с головой. нервы, стресс, нерастраченная годами сексуальная энергия, требующая выхода, и лёгкое возбуждение от осознания их абсолютной наготы и уязвимости друг перед другом дают о себе знать. альфа смотрит на чонгука тяжело и властно, с холодным, хищным блеском, вспыхнувшим в карих глазах, а через какое-то мгновение просто обхватывает всей ладонью светловолосый омежий затылок и резко дёргает вперёд. всё происходит слишком неожиданно, чтобы начать сопротивляться, но вместе с тем так медленно, что чонгук каждой клеточкой своего тела ощущает, как плотно соприкасаются их ноги, бёдра, пах и обнажённая грудь. он испытывает такое острое потрясение и волнение, что едва слышно скулит и выдыхает, когда горячий рот торопливо сминает его губы. тэхён целует его быстро, жадно и грубо, влажно сплетая языки и пошло хлюпая обильно выделяющейся слюной. чонгук возмущённо мычит в чужой рот и бьёт кулаками по твёрдым предплечьям альфы, чувствуя, как внизу всё предсказуемо наливается томным жаром. он пытается укусить зарвавшегося тэхёна, но тот лишь хмыкает приглушённо на его попытку ухватить острыми клыками скользкий язык и мокро всасывает нижнюю губу омеги в рот, напоследок сжимая мягкую плоть зубами и оставляя на маленькой и любимой родинке смазанный влажный поцелуй. — десять минут, чонгук. омега низко рыкает и сверкает красными радужками, провожая разъярённым взглядом широкую спину тэхёна и пытаясь унять свой бешеный пульс. — сука… чонгук слышит тихий раскатистый смешок и крепко сжимает челюсть, наблюдая за выходящим из воды альфой. абсолютно обнажённым альфой. омега прикрывает веки, не в силах больше смотреть на мощное тело своего мужа, который ещё несколько секунд назад сжимал его в своих объятиях. чонгук стоит в прохладной воде в надежде на успокоение, но чувствует лишь нестерпимый жар в паху и горячую тянущую пульсацию на располневших от яростного поцелуя губах. — чёртов альфа, — со свирепым рычанием хрипит омега, и чтобы хоть немного прийти в себя, он окунается с головой в прохладную воду. в висках тяжело стучит кровь, в глотке вяжет от горечи чужого запаха, член плотно прижимается к низу живота, а перед глазами всё ещё стоит образ голого тэхёна. его длинные сильные ноги, плавно переходящие в покатые бёдра, и крепкие поджарые ягодицы. глупо рассчитывать на то, что альфа не будет привлекать чонгука, который после его исчезновения даже помыслить не мог о том, чтобы снова впустить в своё сердце и к своему телу совершенно постороннего мужчину. но вот тэхён снова врывается в его жизнь, говорит, трогает, целует и смотрит так, будто всё ещё имеет на это грёбаное право, а у омеги сил уже нет сопротивляться чужому сумасшедшему напору, и желание в груди возникает совсем другого рода. чонгук всё ещё остаётся омегой, и скрыть метания своей природы, своей внутренней сущности совсем не получается. его омега царапается изнутри, грызёт нутро и опаляет жаром, требуя от чонгука вернуть своего альфу на место, чтобы вновь вдохнуть его странный аромат, вцепиться в крепкие руки стальной хваткой и не отпускать. никогда больше от себя не отпускать. чонгук готов брыкаться, огрызаться и скалиться до последнего, но глубоко внутри он отчётливо и ясно понимает: альфу хочется до помутнения в глазах, хочется рядом с собой, как раньше, хочется прижаться всем телом и хочется обо всём, наконец, нормально поговорить. почему так поступил с ними? что послужило причиной для такого жестокого молчания все эти годы? ведь его тэхён, его альфа, его самый любимый мужчина, который был с чонгуком рядом целых пятнадцать лет, не мог поступить так без каких-либо оснований. они пережили друг с другом слишком многое, чтобы это можно было просто взять и разом перечеркнуть. обручальные кольца и вспышки ревности у обоих, откровенное, неутихающее влечение и явное изменение, как внешне, так и внутренне. омегу всё ещё напрягает и настораживает то, как сильно исказились облик тэхёна и его запах. все эти татуировки, грубость и жуткие шрамы. слишком сильные перемены за пять лет и слишком большая пропасть, которую альфа не помогает заполнить, отталкивая от себя чонгука своими непредсказуемыми действиями. холодок дурного предчувствия не отпускает омегу до самого лагеря. он спускается вниз по спине и цепляется за позвонки острыми когтями, заставляя зябко ёжиться. спать чонгук ложится с бешено колотящимся сердцем и тяжестью в груди.***
следующим утром взвинченный и угрюмый чонгук раздражённо шагает около зияющего чёрного провала, на ходу заправляя свободную бежевую футболку в тёмные хлопковые брюки. он не выспался. блядский боже, как же он не выспался. вернувшись ночью к себе в палатку в мокрой одежде и с каменным стояком, омега долго не мог заснуть, ворочаясь в спальном мешке под тонкий звон голодных москитов в душной темноте. вот только когда ему всё-таки удаётся задремать, то тут же перед закрытыми веками начинают появляться странные образы золотого алтаря, неисследованного подземного храма, кровавых ритуалов и маленьких фигурок идолов. чонгук видит себя в окружении омег с безумными глазами, чувствует дурманящий запах благовоний и послушно становится на колени, в экстазе простирая руки к каменному лицу своей могущественной богини. а потом всё это медленно перетекает в откровенную эротику, где над омегой властвует ощущение грубых рук и жестоких губ одного конкретного альфы. ощущение, которое вызывает у чонгука двойственное чувство смертельной опасности и покоя. тэхён в его сне полностью окружён пугающей расплывчатой тьмой, и берёт он омегу неторопливо и медленно, вырывая из распахнутого рта хриплые, надрывные вскрики. щетина, привычно царапающая живот и чувствительную кожу внутренней стороны разведённых бёдер, бесстыдные постанывания, прерывистое жаркое дыхание, глухие шлепки, хлюпающие звуки и очарованный влажный взгляд сквозь тёмные опущенные ресницы. чонгук просыпается резко, беспокойно, с холодной испариной по всему телу и в мокрых насквозь боксерах, которые пропитались его природной влагой и спереди и сзади. ткань настолько сырая, что омеге приходится выжать её несколько раз, прежде чем закинуть испорченное нижнее бельё в самый дальний угол палатки. приличная лужица смазки мгновенно впитывается в землю под ногами чонгука, который от нестихающего возбуждения и стыда не знает, куда себя деть. липкость между ягодицами и узел в животе, что сжимается всё сильнее, перекручиваясь, как корни сгнившего дерева, мешают сконцентрироваться, но омега всё равно упрямо натягивает на себя чистые боксеры, ощущая, как оставшиеся на коже естественные выделения быстро пропитывают тёмную ткань. загнанно бьющееся сердце тяжело ударяется о грудную клетку, и чонгуку кажется, что ему совсем нечем дышать, потому что вся палатка пропиталась его насыщенным ароматом. тем самым, после которого омеги входят в свой привычный цикл. — да что за чертовщина со мной творится?.. чонгук прикрывает раскрасневшееся потное лицо подрагивающей ладонью, чувствуя на ней запах собственной смазки, а после прижимает пальцы к вискам, пытаясь снять массажем напряжение и тревогу, от которых раскалывается голова. омега громко сглатывает и морщится от горечи слюны во рту. он оглядывается немного растерянно и уже думает о том, чтобы достать из рюкзака тампон, но так и застывает пришибленно, всем телом ощутив медленное приближение тэхёна. оно чувствуется инстинктивно. мгновенной сухостью в горле. дерущей горячей сухостью, характерной влагой между ног и нервной дрожью на кончиках подрагивающих пальцев. — чонгук, ты проснулся? я могу войти? волосы на руках встают дыбом, а кожа покрывается мурашками до самого загривка. омега видит расплывчатый силуэт за своей палаткой и едва сдерживает отчаянный стон, уже готовый сорваться с губ. как некстати вспоминается их вчерашний жаркий поцелуй, полный яростного доминирования, и омега невольно напрягает бёдра. — н-нет! я-я не одет. альфа какое-то мгновение не отвечает, и чонгуку отчего-то кажется, что к нему, к его запаху и сладким феромонам принюхиваются. от мысли, что тэхён действительно это делает, находясь всего в нескольких шагах, в боксерах снова становится тесно и влажно. — ты в порядке? омега крупно вздрагивает, до боли сдавливая передними зубами нижнюю губу. чужой огрубевший голос только подталкивает чонгука к мысли о том, что альфа улавливает каждую изменчивую и призывную нотку в его запахе. тэхён явно возбуждён. — д-да. омега медленно ведёт трясущейся рукой по своему телу и так же медленно накрывает всей ладонью напряжённый член, обхватывая твёрдую плоть пальцами прямо через тонкую ткань боксеров. гудящее, пульсирующее наслаждение проходится вдоль позвоночника от этого простого прикосновения. — хорошо, — что-то тёмное слышится в будто бы вибрирующем голосе тэхёна. что-то угрожающее и смертельно опасное. омега сильнее сжимает собственный член в кулаке. — я буду ждать тебя у входа в храм. альфа уходит, а чонгуку хватает его ускользающего горьковатого аромата и одного резкого движения ладонью по всей длине, чтобы позорно кончить прямо в боксеры. снова. сейчас же омега жалеет, что всё-таки не воспользовался тампоном, потому что только от мрачного взгляда тэхёна хочется плаксиво заскулить и бесстыдно выпятить задницу, которая явно напрашивается на то, чтобы её чем-нибудь как следует заполнили. — вы опять поругались с господином кимом? чонгук дёргается и прикладывает ладонь к груди, тихо матеря подкравшегося сзади юнги. омега быстро, но нервно собирает волосы в небольшой хвостик на затылке, а затем оборачивается к другу. — с чего ты так решил? — ну, не знаю. он просто так смотрит на тебя, вот я и подумал… омега тяжело сглатывает, так же кожей чувствуя чужое внимание на себе. — нет, мы не ругались, — юнги с сомнением хмыкает, а чонгук отчего-то спешит оправдаться. — ничего такого, правда. потому что он слишком хорошо знает этот голодный влипчивый взгляд. тэхён смотрит на него так, словно прекрасно понимает, чем занимался в своей палатке омега. альфа смотрит так, словно хочет его оттрахать. — лучше скажи мне, ты всё с собой взял? — да. — а фотоаппарат? — джинхо возьмёт. — отлично. омега удовлетворённо кивает и убирает за уши белые волнистые пряди. — ну… тогда можем потихоньку спускаться? — чонгук оборачивается на альфу, который теперь цепко наблюдает за работой студентов, что старательно счищают налипший мох и грязь с больших каменных идолов. — тэхён! мы спускаемся. тэхён снова переводит взгляд на нетерпеливо переминающегося омегу и пересекается с его горящими чёрными глазами. поза альфы выглядит раскованной и свободной, и в ней отчётливо чувствуется затаённая мощь, которая сквозит практически в каждом его действии и движении. даже в простом повороте головы. — будь осторожен. омега дёргано кивает, чувствуя, как от повелительных ноток в чужом низком голосе его пробивает мелкой дрожью до самого загривка, и резво забирается на помост, чтобы уже через секунду исчезнуть в глубокой яме.***
— очень тяжёлое место. от него буквально веет смертью. чонгук задумчиво мычит. он в каком-то смысле понимает о чём ему говорит юнги. в этих пещерах, что образуют огромные залы, в этих древних плитах таится слишком мощная энергетика. всё существо омеги откликается на неё, реагирует, взамен выплёскивая яркие феромоны, которые словно впитываются в стены. насыщают их. — когда мы были с тэхёном здесь в прошлый раз, то мне так не показалось. обычный подземный храм. тем более, что конкретно в этом ацтеки никого не убивали. чонгук вспоминает слова альфы о кровавых приношениях для всех богов без исключения и в сомнении прикусывает нижнюю губу. он всё ещё не хочет соглашаться с чужими доводами, пусть они и имеют под собой основание. ведь столько лет уже прошло, не могут же те бурые пятна действительно быть засохшей кровью? омега невольно задумывается. возможно ему стоит соскоблить подсохшие кусочки и отправить на экспертизу? — почему? — храм посвящён богине любви и покровительнице беременных, а в дар ей приносили цветы. даже если тэхён считает иначе. — ох… надеюсь, гук, а то после того, что я услышал от рабочих, мне совсем не по себе здесь находиться. — от рабочих? — ну да. вчера, когда мы вернулись в лагерь, а ты ушёл в свою палатку, я и линсо разговорились с несколькими местными мужчинами, — юнги останавливается у монолитной плиты, где изображена танцующая богиня с высунутым языком. — они нам много чего интересного рассказали. чонгук внимательно вписывает в свой блокнот заметки, которые не успел записать в прошлый раз, и поглядывает на выскобленные иероглифы. — например? — например, что в этих краях действительно пропадают люди. причём в каком-то определённом порядке, если так можно выразиться. местные уже в течение нескольких лет не досчитываются по одному человеку в месяц. омега прекращает писать и удивлённо приподнимает брови, резко вскидывая голову. — что? — чонгук обеспокоенно хмурится. — несколько лет? ты сейчас серьёзно? — куда уж серьёзнее? омега неуверенно пожимает плечами, отказываясь верить в услышанное. — здесь повсюду мангровые болота, в которых можно легко утонуть, да и тэхён говорит, что местные жители очень суеверны. — так может они суеверны неспроста? спроси об этом у господина кима, он ведь, как я понимаю, почти живёт в этих краях. вдруг он что-то знает. — может и знает, но мы почти не говорим с ним, а если и говорим, то обязательно потом ругаемся. или выясняем отношения. — тем более я уже спрашивал его об этом. — и что он сказал? — ничего, что могло бы удовлетворить моё любопытство, — чонгук недовольно морщится. — пойдём я лучше покажу тебе алтарь. ацтеки явно не поскупились на золоте, когда делали его.***
чонгук медленно встаёт с колен и выпрямляется с тихим стоном, пытаясь расслабить затёкшие мышцы. последние несколько часов он провёл на четвереньках, записывая все иероглифы, выгравированные на алтаре, рядом с которым покоятся величественные столбы, окружавшие древнее святилище. омега нашёл несколько любопытных фрагментов, описывающих какое-то непонятное, но явно торжественное событие, и теперь ему не терпится заняться их расшифровкой, чтобы понять, что праздновали ацтеки с таким размахом и почестями. он отряхивает пару раз запылившиеся колени и оглядывается на юнги, смахивающего кисточкой грязь с каменной богини. — юн, я пришлю к тебе сумин и довона? друг, не отвлекаясь, одобрительно мычит. — и воду пусть с собой захватят. чонгук кивает и с усталым вздохом захлопывает блокнот. пора подниматься.***
как же тэхён заебался. внешне он сохраняет спокойствие и криво улыбается любопытным студентам, отвечая на их нескончаемые вопросы и наблюдая за сдержанной суетой и за тем, как расставляют оборудование, но в душе у него кипит множество грызущих и противоречивых чувств, потому что от одних воспоминаний об аромате вкусных фиников и ласкающем себя омеге в чёртовой палатке, его поясницу окатывает волной жара, а пах знакомо напрягается. радует только то, что самообладание у альфы достаточно сильное, чтобы усмирить позорное желание спуститься к чонгуку, затащить в какое-нибудь укромное место и овладеть любимым сладко пахнущим телом. даже сейчас он не может думать ни о чём другом, как об омеге, исследующем храмовые секции под землёй. просто блядство. только усилием воли тэхён заставляет себя не вспоминать, как тогда, на водопаде, с чужого тела скатывались крупные капли воды. как тесно прижимались охуительные бёдра чонгука к его паху. воздержание явно не идёт ему на пользу. — господин ким? тэхён отвлекается от собственных мыслей и переводит взгляд на тихо подошедшего омегу, смотрящего на него с заискивающей улыбкой. — да? — я хотел у вас кое о чём спросить, но… альфа сдавливает челюсть. раздражение из-за того, что, видимо, придётся вытягивать из этого мнущегося перед ним парня каждое слово, медленно поднимается к горлу, но он проглатывает его, вопросительно дёргая тёмной бровью. — но? — но я не знаю, как вы отнесётесь к этому вопросу. он достаточно личный. — и не узнаешь, если не спросишь, — замечает тэхён. неприкрытая язвительная насмешка в его голосе явно сбивает молодого омегу с толку, но он всё равно тяжело сглатывает и его щёки наливаются насыщенным румянцем. — эм… д-да, просто… — парень шумно выдыхает. — просто нам всем показалось, что вы знакомы с нашим хённимом. это так, господин ким? альфа в задумчивости склоняет голову к плечу и видит, как из глубокой ямы показывается растрёпанная светловолосая макушка. карие глаза в мгновение теплеют, и в них появляется дразнящий огонёк, когда тэхён окидывает жадным взглядом выбирающегося по верёвочной лестнице омегу и его очаровательное чумазое лицо. — да… мы очень хорошо знакомы. альфа даже не смотрит на застывшего перед ним студента, потому что уже в следующую секунду ловит на себе непонимающий взгляд растерянного чонгука. омега недоумённо приподнимает брови, чувствуя, как его медленно охватывает нервная дрожь, которая ещё больше усиливается, когда на пухлых губах тэхёна появляется ленивая, насмешливая ухмылка. — я муж вашего хённима. альфа, едва скрывая злорадство, косится на ошарашенного парня перед ним, что очень старается сохранить спокойный вид. — м-муж? но как же… — а теперь иди и займись делом, — грубо обрубает тэхён, вытягивая из кармана пачку кэмела. — если не хочешь, чтобы я тебе его нашёл. омега хотя бы в этом оказывается понятливым и лишь губы поджимает от обиды и досады, разворачиваясь от него на пятках. альфа хмыкает. и на что только рассчитывал? зажав в зубах сигарету, он раскручивает колёсико зажигалки и прикрывает ладонью пламя от ветра. приближение чонгука отдаётся спазмом в горле, напряжением во всём теле и сладким ароматным шлейфом, оседающим на стенках слизистой. тэхён крепче перехватывает повлажневший от слюны фильтр и мягко выдыхает сквозь сомкнутые зубы. омега смотрит на него исподлобья, уперев испачканные в пыли ладони в крупные и соблазнительные бёдра. — я не заигрывал с ним, если что. — мне плевать, — едко цедит чонгук, переводя взгляд на чужие чёрные волосы. одна длинная прядь падает альфе на лоб. он приглушённо мычит и делает очередную затяжку, а его надменные тёмные брови иронично изгибаются. — когда ты ревнуешь, то всегда немного вздёргиваешь подбородок и кривишь губы, — тэхён прищуривается от попавшего в глаза дыма и приподнимает голову. он смотрит на покрасневшего чонгука немного снисходительно и опускает уголки чувственных губ вниз. — вот так. — я не ревную тебя, ким. — говори, что хочешь, сокровище, вот только я помню каждый наш секс после твоих вспышек ревности, — альфа с удовольствием замечает, как сбивается чужое дыхание после его слов. — как ты сжимался на мне и как помечал потом своим запахом. а ещё тэхён помнит их самую первую близость. помнит, как с жадностью вглядывался в затраханное лицо сидящего перед ним омеги и как двигал членом в тёплой влажной глотке, наслаждаясь похабными звуками хлюпающей слюны в старательном рту и чужими подавленными стонами. чонгук совершенно не растерял с годами своей сексуальности, по-прежнему излучая чувственную энергетику каждой клеточкой тела. единственное, омега совершенно не понимает, что играет с огнём. дёргает хищника за хвост, проверяя его и без того слабую выдержку и терпение. — так что я прекрасно знаю, как выглядит мой омега, когда ревнует. отчаянно пытаясь сохранить хладнокровие, чонгук судорожно выдыхает и сжимает дрожащие ладони в кулаки. — я не твой… — мой, — грубо припечатывает тэхён. омега в гневе раскрывает рот, но ответить на подобную наглость не успевает. — ты всё ещё мой, чонгук. и это не изменится. никогда. альфа говорит настолько властно и уверенно, что у чонгука невольно перехватывает дыхание, а от возмущения и волнения он просто не знает, что сказать. хочется влепить самодовольному мерзавцу звонкую и болезненную пощёчину, но одновременно с этим хочется этого наглеца поцеловать. снова. — ты… — омега надрывно вдыхает и на мгновение прикрывает веки, толкая язык в щёку. самонадеянная уверенность альфы неимоверно бесит, его скрытность неимоверно бесит и сам он неимоверно… бесит. надо взять себя в руки. надо немедленно взять себя в руки и… — я хочу сегодня ещё немного поработать над переводом той таблички, поэтому принеси мне её, пожалуйста, в мою палатку. и тэхён действительно приносит через каких-то несколько минут каменную табличку, осторожно устанавливая её так, чтобы не повредить древнюю реликвию. омега благодарит его кивком головы и вновь принимается за изучение, заново перечитывая то, что успел перевести ещё вчера. вот только что-то всё равно ему не нравится и упорно не складывается в полноценную картину. возникает стойкое чувство какой-то несостыковки. перевод по непонятной причине выходит корявым, а местами и вовсе бессвязным и лишённым всякого смысла. чонгук явно что-то упускает, но совсем не понимает, что именно. он не привык терпеть неудачи в расшифровках древних текстов, оттого и злится. — блять… омега снова пытается сосредоточить взмыленный взгляд на первой строчке, чувствуя, как постепенно начинает раскалываться голова. он настолько увлекается, что даже не слышит за своей спиной тихих шагов. только тяжёлый аромат железа и крови даёт понять, что больше он в палатке не один. — ты не пришёл ужинать, поэтому я принёс тебе кое-что, чтобы ты перекусил. чонгук тихонько мычит, не поднимая глаз с таблички. — спасибо. — поешь, чонгук. не нужно загонять себя, — альфа подходит ближе. — никто здесь тебя не торопит. вы только начали. — я знаю, — омега снимает с переносицы очки, чувствуя, что его мелко трясёт. то ли от усталости, переплетающейся с недосыпом, то ли от раздражения из-за собственных глупых ошибок по невнимательности. не в силах сделать новую пометку в блокноте, он резко поднимается со стула и начинает разминать затёкшие мышцы спины. — но мне самому не терпится всё расшифровать, понимаешь? чонгук утомлённо потирает лоб, не сомневаясь, что всё его лицо перепачкано пылью, но уже в следующее мгновение бросает жаждущий взгляд на рабочий стол, отчего у альфы скручивает живот. он тянет руку к застывшему омеге и аккуратно ведёт большим пальцем по горячей щеке, чтобы стереть с загорелой кожи подсохшую корочку грязи. — скажи мне, если тебе понадобится помощь. чонгук тяжело вздыхает и на секунду прикрывает веки, почему-то снова позволяя альфе касаться своего лица и испытывая странное чувство успокоения от его присутствия и низкого мягкого голоса. — ты уже мне помог. благодаря тебе я вчера вечером перевёл половину иероглифов оттуда. — м-м… ну и как успехи? омега вяло пожимает плечами, бросая на тэхёна взгляд исподлобья. — не знаю, если честно. некоторые символы кажутся несвязанными. да и то, что там описывается, больше похоже на какую-то небылицу или миф. — расскажи мне, — неожиданно просит альфа совершенно непохожим на себя участливым голосом, который на чонгука отчего-то действует безумно усыпляюще. у омеги даже плечи расслабляются и голова будто пустой становится, начиная немного кружиться и гудеть. хочется вновь прикрыть трепещущие веки и прижаться всем телом к тэхёну, а не разговаривать о странных иероглифах, о значении которых чонгук может только предполагать. — чонгук? ещё одно успокаивающее поглаживание по щеке. — м-м… д-да, я… — омега запинается, поднимая на тэхёна осоловелый взгляд. слабость в теле и стеснение в груди теперь ощущаются ещё сильнее по мере того, как чужая большая и тёплая ладонь плавно опускается на его взмокшую горячую шею. — я думаю, что там описан какой-то ритуал связанный… — чонгук замолкает и тяжело сглатывает, шумно вздыхая. — связанный… омега испуганно застывает, вдруг особенно остро чувствуя собственную уязвимость. — связанный с чем, сокровище? — подталкивает альфа вкрадчивым голосом, осторожно вжимая подушечки пальцев в заднюю часть омежьей шеи. — связанный с зачатием, — хриплый выдох срывается с побелевших от напряжения губ. чонгук опускает взгляд на чужой чувственный рот, не в силах больше смотреть в проницательные глаза альфы, лицо которого всё так же остаётся нечитаемым. от собственных слов внутри всё неприятно скребётся и крутит. слишком больная тема для омеги. — по крайней мере, тот иероглиф, который ты расшифровал, наталкивает меня на эти мысли. — и что тебя тогда смущает? — меня не… — чонгук громко выдыхает. — там всё время говорится про какое-то перо, а я понятия не имею, что это может означать. омега отстраняется и, бросив на тэхёна взгляд, полный неопределённости и сомнения, подходит к столу, чтобы взять с него свой блокнот. чонгук присаживается на табурет, а альфа наклоняется так, чтобы смотреть ему через плечо. омега снова чувствует резкий скачок гормонов в своей крови и как нарушается концентрация от близости чужого тела. тэхён всегда волновал его, это правда, но конкретно сейчас все эмоции чонгука словно впадают в бешенство, если можно так выразиться. становятся ярче. он едва контролирует свою внутреннюю сущность от животной потребности уткнуться лицом в мощную шею альфы. пометить своим запахом. укусить. омега вздыхает, собираясь с мыслями, и тычет ручкой в древний символ. — вот видишь… этот иероглиф тоже поставил меня в тупик. в связке с тем ритуалом он вообще выглядит совсем не к месту. — он выглядит так, потому что ты ошибся и неправильно его перевёл, — тихо говорит альфа, склоняясь ещё ниже к застывшему и внимательно слушающему чонгуку. — этот символ означает «вторая ипостась», возможно, тебя спутала схожесть глифов, но… — стоп-стоп… подожди!.. — перебивает омега, принимаясь зачёркивать свои примечания, чтобы после быстро записать над ними новые. — получается, что «цветочное перо» – это второе имя шочикецаль? — да. чонгук резко прекращает писать и запрокидывает голову, глядя на альфу снизу и едва слышно выдыхая: — невероятно, тэ… и как я мог не догадаться? теперь, когда понимаешь, в чём была ошибка, то всё сразу становится понятно… господи, ты просто гений. омега уже и забыл, каково работать в паре с тэхёном. они всегда были отличной командой. большие чёрные глаза возбуждённо и радостно блестят, и омега буквально кожей ощущает, как в груди становится тесно от избытка чувств. только сам тэхён, кажется, не разделяет его эмоций. — если не прекратишь, то я снова тебя поцелую. не искушай меня, сокровище. чонгук оторопело моргает, убирая улыбку с разрумянившегося лица. — тэхён… тэхён медленно наклоняется к задрожавшему омеге, чей запах предательски усиливается от волнения и близости. — я предупреждал тебя. чонгук не успевает сделать даже вдох, когда его грубо разворачивают и прижимаются с требовательным поцелуем. альфа влажно сминает чувственно приоткрывшийся рот и с низким рокочущим мычанием проскальзывает внутрь своим языком. омега роняет блокнот прямо на землю и двумя ладонями зарывается в чёрные мягкие кудри, подрагивающими пальцами цепляясь за гладкие пряди. тэхён целует его торопливо, откровенно и очень глубоко. чонгук не поспевает за чужой страстью, чувствуя, как вокруг рта становится влажно, и хрипло выстанывает, заламывая брови. он даже не сразу замечает, что альфа обжигающими касаниями пухлых губ переходит на его солёную от пота шею, только часто дышит, прижимая черноволосую голову к своему горлу и отзывчиво прогибается в пояснице. омега протяжно мычит, и дыхание его прерывает сладкая дрожь. чонгук просто ведёт ладонями к напряжённым предплечьям чужих сильных рук, и это трепетное движение отдаётся горячим спазмом в паху альфы. кончиками пальцев омега ощупывает сеть шрамов неизвестного происхождения и раскрывает припухшие веки. он смотрит осоловело и непонимающе на резко отпрянувшего от него тэхёна, который разглядывает его пышущее удовольствием и жаром лицо голодным взглядом. — мне… — хрипит. — мне нужно идти. альфа подрывается с места слишком быстро, чтобы чонгук смог удержать его рядом с собой, и все слова, которые омега хотел сказать своему мужу, замирают у него на распухших от поцелуя губах. — снова. ты делаешь это снова. бросаешь меня. горечь быстро расползается по рту чонгука. он жмурится, судорожно выдыхая, и осторожно подцепляет со стола очки трясущимися пальцами, что всё ещё помнят тепло чужой смуглой кожи. омега думает, что в своём нынешнем, противоречивом, состоянии ума и души он просто не может ни в чём найти утешения, не может сосредоточиться, вот только от одного взгляда на реликвию у чонгука мгновенно расслабляются плечи и накатывает долгожданное спокойствие, что было потревожено одним несносным мужчиной. возможно, ему действительно стоит сейчас как следует поработать, чтобы освободить себя от гнетущих и пагубных мыслей. чонгук не рассчитывает избавиться от них полностью, потому что альфа в нём слишком глубоко и надолго, но внутренние тяготы будто и правда понемногу отпускают омегу, когда он вновь сосредотачивается на табличке. нужно было понять, в чём ещё мог ошибиться чонгук во время перевода, и исправить то, с чем ему помог альфа. омега вновь принимается за работу, тщательно проверяя заметки в своём блокноте. — …и соединятся в эту жаркую лунную ночь шочикецаль и супруг её тонакатекутли, и вольёт он в неё свою влагу, чтобы наполнить своим естеством… — чонгук резко замолкает и замирает в непонятном предвкушении, внимательнее вчитываясь в иероглифы, что порождают в душе омеги непонятное томление. его лоб прорезают две глубокие морщины. — …и станет она с ним единым целым… и благословят на свет они великий дар… и будут все жертвы в её честь вознаграждены. омега щурит глаза. жертвы? какие ещё, мать твою, жертвы? чонгук перечитывает свои записи снова, а после сверяется с иероглифами. ритуал получения великого дара после священного совокупления шочикецаль и тонанкатекутли. — не то, не то, не то… чтобы получить благословение богини требуется в каждое полнолуние хааба возложить на алтарь шочикецаль йолотль. откинувшись на спинку стула, омега устало потирает ладонями слипающиеся веки. значит, получается, что тэхён всё-таки прав? йолотль точно не может быть метафорой, а алтарь всегда останется алтарём для грёбаного приношения, пусть и кровавого. — жесть какая-то… — чонгук со вздохом принимается массировать себе шею. он косится на наручные часы и едва ли не взвывает. господи, как поздно. наверняка весь лагерь уже спит и видит десятый сон. омега откладывает в сторону блокнот и косится на табличку. у него рябит в глазах, но желание сорваться с места и найти тэхёна, чтобы поделиться своими соображениями возрастает с каждой секундой. тем более что он не может просто так оставить древнюю реликвию у себя. слишком небезопасно. чонгук пытается приподняться, но чувствует, как голова на мгновение едет в сторону. усталость в теле резко наваливается на плечи, и она настолько сильная, что омега не замечает, как проваливается в дрёму, которой не в состоянии больше сопротивляться.***
омега с тихим стоном разлепляет тяжёлые веки. ресницы цепляются друг за друга, а в глотке сухо почти до боли. голова раскалывается так, будто в его виски со всей силой вонзают длинные иголки. чонгук приподнимается на локтях и обнаруживает себя укрытым по пояс и в спальном мешке. рассеянный взгляд тут же мечется в сторону стола, на котором он ещё вечером оставил табличку и, конечно же, ничего не находит. это тэхён. омега даже представить себе не может, чтобы кто-то из его команды осмелился перенести своего руководителя в походную постель, а перед этим раздеть. даже юнги. чонгук широко зевает, прикрывая ладонью рот, и выбирается из спальника, решая пойти умыться к водопаду и там же привести себя в порядок. он набрасывает на плечи рубашку с коротким рукавом, застёгиваясь до середины, и натягивает просторные штаны, которые настолько длинные, что прикрывают даже кончики пальцев на босых ногах. омега небрежным движением подтягивает их до пупка и осторожно выглядывает из палатки, удивляясь тому, что вокруг всё ещё властвует ночь. чонгук хватает со стола резинку для волос, с помощью которой делает маленький хвостик на затылке, и подсвечивает себе фонарём, прежде чем окончательно шагнуть в кромешную тьму. холодный ветер создаёт напрягающие шорохи, и омега невольно ёжится при мысли, что за мрачными раскидистыми лианами за ним спокойно может кто-то наблюдать. идти одному к водопаду теперь не кажется чонгуку такой уж хорошей идеей, а зашедшееся в быстром ритме сердце только сильнее нагоняет жути. хочется немедленно найти тэхёна и попросить его пойти вместе с ним, чтобы перестать так откровенно трястись от непонятного страха, царапнувшего все внутренности разом, только вот омега сам себя одёргивает, ругая за беспричинную тревогу. мало ему каждодневной нервотрёпки в лице одного несносного альфы, так он себя ещё накручивает почём зря. да, чонгука всегда напрягала и настораживала темнота ночи, когда при взгляде на небо невозможно найти даже луну, но сейчас омега действительно чувствует себя не в своей тарелке, постоянно оглядываясь по сторонам и оборачиваясь назад. нервозность в теле возрастает, и в следующее мгновение чонгук просто позорно вскрикивает, когда его нога наступает на что-то мягкое и неподвижное. фонарь выпадает из ослабевших рук, а сам омега грузно приземляется прямо на задницу, больно ударяясь копчиком. — блять… челюсть громко клацает, и зубы стучат друг о друга, при попытке судорожно выдохнуть и успокоиться. трясущаяся ладонь натыкается на фонарь, который чонгук тут же хватает и направляет лучом на то, во что он умудрился по неосторожности наступить. все слова так и замирают у омеги на языке, потому что на земле в распластанном состоянии лежит человек, лицо которого скрыто чёрной балаклавой. область вокруг глаз изуродована до неузнаваемости, а одежда спереди полностью залита кровью, влажно поблёскивая на свету. незнакомец явно не подаёт признаки жизни, и чонгук пронзительно взвизгивает от ужаса, резво подрываясь на ноги и стремительно срываясь с места в сторону палаток, где хранятся все находки его группы. туда, где должен находиться тэхён. омега слишком хорошо понимает, что именно сейчас происходит, потому что уже сталкивался с подобным в лице самого альфы, и теперь тишина вокруг кажется ему губительно обманчивой. чонгук знает, как могут работать профессионалы, а ещё он знает о том, что в южной америке процветает наркоторговля и прекрасно развит чёрный рынок древних реликвий, который сбывает артефакты, как горячие пирожки. видимо, именно это и объясняет наличие такой охуенной взлётно-посадочной полосы, бдительную охрану, состоящую исключительно из хорошо обученных и вооружённых альф, и вполне современную технику, непонятно как очутившуюся в дикой сельве. скорее всего, чёрные археологи следили за ними с самого прилёта и тот незнакомый мужчина явно видел, как чонгук работал с одним таким сокровищем в одиночку, потому что был убит почти у входа в его палатку. тихо, быстро, незаметно. так, чтобы никто из археологической команды не проснулся от звуков борьбы и возможных предсмертных криков. с каждым шагом уровень адреналина в крови омеги лишь продолжает расти, хотя лицо его по-прежнему остаётся сдержанным. ему слишком хорошо известно это нервное нетерпение, пускающее дрожь по напряжённым рукам, он испытывал его и раньше. омега прекрасно узнаёт колючий животный страх, свернувшийся в желудке спиралью, узнаёт и держится за него, чтобы сохранить сосредоточенность, ведь ему всё ещё нужно добраться до тэхёна. до своего альфы. лучше бы ему подумать о том, кто так бесшумно мог убить того мужчину в чёрной маске, у кого могут быть настолько выработанные рефлексы, мастерство и сила, способная превратить чужое лицо в кровавое месиво? чонгук встряхивает головой, чувствуя, как уголки глаз жжёт от солёного пота, но всё равно упрямо обходит очередную палатку, чтобы уже в следующее мгновение пришибленно замереть. он видит людей тэхёна, сцепившихся с бандитами, и видит самого альфу, который крепко удерживает сопротивляющегося мужчину за голову и наверняка до боли сдавливает ладонью рот. они борются практически бесшумно, и омега больше телом ощущает, чем действительно слышит, как жёстко сжимаются татуированные пальцы тэхёна на чужой глотке. судорожный панический выдох вырывается из губ чонгука ровно в тот момент, когда альфа резко дёргает ладонями и сворачивает незнакомцу шею. без напряжения и видимых усилий, так, словно тэхёну это ничего не стоит. так, словно ему ничего не стоит убить человека голыми руками. альфа брезгливо отшвыривает от себя мёртвое тело, а потом его взбешённый взгляд падает на бледное испуганное лицо омеги, что белым пятном выделяется на фоне кромешной темноты лагеря. что-то в карих глазах тут же меняется, но чонгук так и не успевает понять, что именно, потому что его, застывшего и потерянного, замечают и другие люди. мужчина в чёрном, отделившийся от основной массы бандитов, опрометью кидается к нему, и омега вновь, испуганно вскрикнув, срывается с места в сторону джунглей в слепой надежде, что тэхён не оставит его одного и последует за ними. чонгук не знает, сколько он уже петляет между тонкими извилистыми деревьями, царапая ветками голые руки и вспотевшее раскрасневшееся лицо. на секунду, от быстрого бега, у него начинает ужасно кружиться голова, и всё проваливается в чёрное, бездонное, беспощадное, а потом омега вдруг чувствует, как на его шею ложатся холодные влажные ладони, касаются шейного позвонка и грубо сжимают, надавливая и толкая вниз, к земле. чонгук спотыкается и, чтобы смягчить падение, выставляет руки перед собой, тут же отталкиваясь разодранными ладонями и резко разворачиваясь. омега вскакивает на ноги и замахивается, целясь мужчине в промежность, вот только альфа оказывается быстрым и прытким и в последнюю секунду уворачивается. однако чонгуку всё равно удаётся нанести ему сильный удар в бедро, после которого он слышит пугающий низкий рык. из-за него у омеги внутри всё резко скручивает в маленький кровящий комок и лёгкие сжёвывает так, что становится нечем дышать. каким бы крепким и тренированным не был чонгук, но он всё ещё остаётся омегой, чья сущность пусть и противится воздействию доминирующих феромонов постороннего альфы, но не блокирует их полностью. сейчас же его организм слишком уязвим и подвержен влиянию внешних раздражителей, и как бы чонгук ни старался, но защитить себя полностью в данный момент он просто не в состоянии. — успокоился, сука? мужчина слишком быстро приходит в себя, и озлобленный взгляд серых глаз впивается в задыхающегося омегу. альфа резко хватает его за плечи и швыряет прямо в дерево, отчего у чонгука из лёгких выбивается весь воздух и на мгновение темнеет в глазах. — успокоился, я спрашиваю? бандит тянется пальцами к горячей пунцовой щеке, и омега тут же пытается уклониться от прикосновения, чувствуя нестерпимую брезгливость и боль в спине. — отъебись от меня… — голос чонгука похож на жалкое шипение. он морщится от чужого запаха, который продолжает давить на него и вызывать в теле отторжение на грани рвотных позывов, и отчаянно сопротивляется, когда грубая ладонь хватает его за лицо. — а сука-то с острым языком. альфа глумливо ухмыляется и наотмашь бьёт чонгука по щеке, когда тот снова предпринимает попытку вырваться из жёсткого захвата. от силы удара омега падает на четвереньки, но сразу же старается подняться, встряхивая головой и пытаясь не замечать боль, прострелившую челюсть и виски. рот быстро заполняет тёплая солёная жидкость. — давай разворачивайся и снимай штаны, если не хочешь, чтобы это сделал я. вкус крови вызывает у чонгука рвотный рефлекс, и он вновь начинает яростно дёргаться в чужих руках, пока не чувствует, как ему в висок упирается холодный металл. все мышцы в теле омеги мгновенно напрягаются, а живот будто каменеет. от страха. — я сказал тебе повернуться, сука. чонгук крепко стискивает зубы и жмурится до белых пятен под веками, скапливая горькую слюну во рту и выплёвывая её прямо в ухмыляющееся лицо. грудная клетка ходит ходуном, а сердце стучит за рёбрами от собственной глупой импульсивной выходки, которая явно будет стоить ему жизни. кровь стекает по носоглотке и нестерпимо жжёт горло по мере того, как разозлённый альфа снова хватает чонгука, но теперь уже за шею, и замахивается прикладом пистолета. вот только всё, что чувствует омега в следующую секунду — это тёплые брызги на своём лице. бандит выплёвывает воздух вперемешку с кровью и тяжело падает на колени, а затем валится ничком, издавая булькающие звуки.***
по венам тэхёна проносится ярость, когда он видит, как его омегу начинает преследовать какой-то ублюдок. но вот когда тот ударяет чонгука по лицу, у альфы и вовсе сносит крышу, а глаза заволакивает сплошной красной пеленой. он без жалости перерезает мудаку глотку и лишь чудом успевает ухватить рванувшего было чонгука за руку, спиной прижимая к своей груди и накрывая ладонью раскрывшийся в крике рот. омега тут же впивается зубами в жёсткую, пахнущую металлом и табаком ладонь, зажавшую ему рот. — mierda, — шёпотом выругивается до боли знакомый чонгуку басовитый голос. — кровожадный мой, ты мне руку собрался отгрызть? омега медленно разжимает зубы, чувствуя явный привкус крови на языке. — тэ?.. — да, — тэхён рывком разворачивает к себе омегу, который, тихо хныкнув, жмётся к его груди. чонгука снова колотит. адреналин сходит на нет, и ему требуется заверение, что с альфой всё в порядке. он помнит, как тот дрался с наёмником в лагере, и брызги крови на мощной шее и челюсти совсем не помогают успокоиться. омега дрожащими пальцами обеспокоенно впивается в полы чужой рубашки, а затем, резко рванув её сверху, прижимается к голой загорелой коже лицом. к месту под горлом и колючей от щетины щеке. чонгук мгновенно улавливает нотки дыма и пота, но под ними скрывается запах самого альфы. кровь, свербящее железо и порох. тяжёлый густой феромон, прилипающий к ноздрям и жгущий чувствительную слизистую. что-то внутри от этого ненормального аромата тут же успокаивается, и омега чувствует, как безумный, болезненный страх за жизнь тэхёна отступает. — чонгук? посмотри на меня. чонгук послушно приподнимает голову и видит, как разъярённый взгляд альфы останавливается на его лице. — тэхён… тэхён тихо шикает, призывая вздрогнувшего омегу к молчанию, и аккуратно обхватывает огрубевшими ладонями испачканное в крови лицо. — нужно было отрезать ублюдку руки за то, что он посмел ударить тебя, — альфа осторожно проводит пальцами по слегка опухшей после удара щеке. чонгук гулко сглатывает, когда сталкивается с выразительными карими глазами. — а не перерезать ему глотку. омега судорожно выдыхает и действительно начинает ощущать специфический запах свежей крови. не той, что обычно исходит от тэхёна. он явно должен испугаться от того, с какой злобой тэхён выплёвывает из себя последние слова, но вместо страха чонгук испытывает лишь удовлетворение от осознания, что альфа защитил его таким кровавым, почти первобытным способом. омега чувствует, как по телу прокатывается предательская дрожь и как в ногах появляется уже знакомая слабость. по животу медленно разливается обжигающая боль, от которой у чонгука снова темнеет в глазах. — тэхён… омегу вновь бросает в жар, а тэхёна, что теперь крепко удерживает его за плечи, позорно ведёт от резко усилившегося аромата, вяжущего на языке. — блять… — хрипит альфа, чувствуя, как напрягается пах от ярких феромонов чонгука, с каждой секундой раскрывающихся только сильнее. вместе с запахом пережитого страха и горького волнения активно прорывается сладкое и тягучее основание с привкусом пряностей, которые смешиваются с диким цветочным мёдом. — блять… нам срочно нужно в лагерь, чонгук. тэхён делает попытку отстранить от себя льнущего омегу, но тот лишь упрямо выдыхает и неожиданно пихается. — лагерь подождёт, — чонгук опускает пылающий взгляд, и альфа знает, что он не может не заметить натянувшую его штаны эрекцию. более того, тэхён видит, как грудь омеги начинает вздыматься и опадать быстрее обычного. — кто все эти люди, тэхён? — сейчас не время для подобных вопросов, чонгук, — начинает злиться альфа, откровенно нервничая, потому что если его омега полноценно потечёт, то всё, ради чего он оставил чонгука в сеуле одного и жил здесь столько лет, будет зря. тэхёну всего лишь нужно сбить первую волну жара, после которой в свои законные права вступает течка, как он сделал это в прошлый раз, и найти для омеги безопасное место вдали от лишних глаз и ушей. тогда ему крупно повезло, но тэхён не может постоянно на что-то надеяться и уповать на удачу. может, чонгук и не ощущает сейчас своё уязвимое состояние в полной мере из-за эмоциональной нестабильности, но зато его прекрасно чувствует тэхён. — а у тебя никогда нет времени для моих вопросов! — мгновенно ощетинивается чонгук, срываясь на крик из-за чужой постоянной уклончивости. — чем ты на самом деле занимаешься в этих сраных джунглях?! чонгук недовольно смотрит на жёсткое лицо альфы, который так же не отводит от него своего взгляда, желая видеть каждую промелькнувшую на нём эмоцию. — а ты разве уже не догадался? омега прерывисто вздыхает, когда тэхён делает шаг навстречу, чувствуя всплеск гормонов в крови от близости альфы и горячую пульсацию в паху. — кажется, догадался, — чонгук дёргает подбородком. — вернулся работать на чёрный рынок? серьёзно, тэхён? после того, как ты с таким трудом смог оттуда вырваться? альфа пожимает плечами. — а почему бы и нет? — и продолжает наступать, пока дрожащий и пышущий жаром омега не вжимается спиной в дерево позади себя. — я умею находить древние реликвии, а они умеют находить меня. — ты звучишь как чёртов безумец, — чонгук откидывает голову назад и смотрит на возвышающегося альфу из-под ресниц. — да и выглядишь теперь так же. тэхён опасно клацает зубами, чувствуя собственную горечь и железо на языке, смягчённые омежьей сладостью, и обнажает острые клыки, при виде которых у омеги пересыхает в глотке. чонгуку вновь хочется ощутить их в себе, и, кажется, альфа верно распознаёт его влажный взгляд, потому что уже в следующую секунду вбивает свои ладони по обе стороны от растрёпанной светловолосой головы. — я всегда таким был, чонгук, — тэхён хрипло усмехается, растягивая чувственные губы в кривой ухмылке. — но с тобой я стал ещё более безумным. омега успевает лишь отчаянно и сипло вздохнуть, когда на его рот обрушиваются с голодным и торопливым поцелуем. он стонет от силы, с которой тэхён сминает и ласкает его губы своим языком, но потом возбуждённо рычит, хмуря брови и нетерпеливо вытаскивая рубашку альфы из-под ремня брюк. от грудного омежьего рыка член тэхёна в буквальном смысле становится твёрже и мокрее. — твоя кожа, — чонгук шумно дышит в распахнутый рот и вскидывает на разгорячённого альфу взмыленный взгляд. — хочу чувствовать её. полностью. тэхён сглатывает от приказного тона омеги, но помогает ему расстегнуть оставшиеся пуговицы на своей одежде, тут же ощущая, как чужие мягкие ладони начинают блуждать по его непроизвольно втянувшемуся животу. короткие ногти царапают твёрдую грудь, задевая соски, и тэхён грубо хватает увлёкшегося омегу за волосы, оттягивая голову назад и вынуждая доверчиво обнажить перед ним свою вспотевшую шею, на смуглой и лоснящейся коже которой остаются яркие покраснения. альфа беспорядочно касается влажными губами нежного горла, в котором зарождается глубокое урчание, а уже в следующую секунду настойчиво и жадно присасывается к упругой, дико бьющейся жилке, которую болезненно и туго втягивает в рот. чонгук давится криком от жжения в районе запаховой железы и задыхается от низкого рычания, что вырывается из горла тэхёна вместе с его тяжёлыми феромонами, липкой плёнкой оседающими на всём трясущемся омежьем теле. альфа впивается в чонгука пальцами с такой силой, что на крупных бёдрах наверняка появятся следы, и с животным голодом слизывает капельки солёного, отдающего запахом сладкого мёда и пряностей пота. омега хрипит что-то невнятное и чувствует, как конвульсивно сжимается изнутри, с трудом удерживая в себе обильно выделяющуюся естественную смазку. вот только между ягодицами всё равно пошло хлюпает и становится неприятно липко, а требовательно оглаживающий и ласкающий его тэхён совсем не прибавляет трезвости, побуждая выделять ещё больше смазки. он почти обмяк у него в объятьях, истекая и благоухая в сильных руках. вряд ли альфа не ощущает эти сладковатые и призывные нотки в чужом аромате. вряд ли он не слышит томные вздохи и не понимает, насколько чонгук в нём сейчас нуждается и как сильно хочет. — тэхён… — омега сбивчиво дышит, когда одним порывистым движением тэхён разворачивает его задом. — никто не смеет тебя трогать, — крепкая, увитая венами, шрамами и татуировками рука властно хватается за омежье горло. — никто кроме меня, чонгук. никто и никогда. — альфа намеренно придушивает чонгука, который от нехватки воздуха распахивает кислотно-розовый рот и прогибается в спине, теснее прижимаясь к чужому напряжённому паху. — у тебя всегда буду только я, но ты ведь и сам это знаешь, да? ты ведь прекрасно чувствовал, что я никогда тебя не оставлял? омега отчаянно стонет, срываясь на жалобный всхлип, и неуклюже ёрзает и трётся бёдрами о твёрдый член тэхёна, что свободной рукой стягивает с него штаны вместе с нижним бельём. чонгук закатывает глаза и дёргается, когда альфа нетерпеливо раздвигает его мокрые от выделений ягодицы и ныряет двумя пальцами между скользкими половинками, сразу упираясь подушечками в сморщенный и пульсирующий сфинктер. тэхён тут же начинает настойчиво потирать и стимулировать мокрое отверстие, размазывая маслянистую влагу по сокращающейся дырке, мошонке и копчику, и возбуждённо выдыхает, с утробным рыком прихватывая зубами потный омежий загривок. — отвечай, чонгук, — шепчет альфа низким, со странными рычащими нотками голосом. омега громко стонет, бесстыдно потираясь задом о чужую ладонь, и хватается обеими руками за руку тэхёна на собственной шее. ему хочется выкрикнуть во всю мощь своего горла, что он всегда знал, что его мужчина жив, что он до последнего противился родственникам и отказывался хоронить пустой гроб, что он будто ощущал присутствие своего мужа рядом с собой, но чонгук этого не делает. вместо этого он жмурится до белых пятен под веками и выталкивает смазку на ладонь тэхёна, надрывно хрипя. от альфы всё ещё пахнет смесью какой-то адской дряни, чего-то зубодробящего и будоражащего одновременно. чонгук на голых инстинктах начинает протяжно скулить, неосознанно срываясь на животное урчание, и слегка поворачивает голову, чтобы влажные губы тэхёна упёрлись ему в щёку. — тэхён… — ответь мне, — омега скребёт короткими ногтями по сильной руке и тихо завывает, когда чувствует горячую липкую головку, мазнувшую по его оттопыренному обнажённому заду. — ну же, я хочу услышать это от тебя. альфа проводит членом между мокрыми ягодицами и с рьяным остервенением шлёпает ладонью по твёрдому бедру чонгука, заставляя того вскрикнуть, выгнуться в пояснице и вытолкнуть ещё больше естественной смазки прямо на медленно скользящую крупную плоть между его разведёнными ногами. — д-да… — заполошно хрипит омега и самостоятельно двигает бёдрами, нервно облизывая губы. чонгуку хочется обхватить собственное возбуждение, что так же отзывается на голос и аромат тэхёна. покрасневший член с текущей пунцовой головкой дёргается и пульсирует, ударяясь при каждом толчке о низ живота, а яйца болезненно тяжелеют, скукоживаясь и наливаясь спермой. альфа позади него хмыкает удовлетворённо и опаляет омежью щёку горячим дыханием, опуская ладонь на чужой лобок, где уже пробиваются жёсткие паховые волосы. — хороший омега. и чонгук снова срывается на откровенный и просящий скулёж, когда чувствует ягодицами уплотнение, пока ещё незначительное, но через какое-то время готовое набухнуть и расшириться из-за непрекращающейся стимуляции. чужой надрывный выдох доходит до заведённого чонгука, как сквозь вату, и он сам не понимает, как умудряется завести трясущуюся руку назад и обхватить пальцами горячий узел у основания члена альфы. тихий и опасный рык в самое ухо парализует омегу на какое-то мгновение, а запах железа вместе с забурлившими в крови гормонами оседает комом в лёгких, побуждая очнуться и сильнее сдавить в ладони пульсирующий и плотный узел. теперь сам тэхён развязно толкается ему в руку, поощряя разгорячённого омегу настойчивее массировать взбухающее уплотнение и поджатую тяжёлую мошонку. чонгук послушно смыкает пальцы вокруг бархатистой кожи и уже давно не обращает внимания на то, что происходит вокруг них. все звуки, мысли и посторонние ароматы — абсолютно всё уходит на второй план, оставляя после себя лишь яростную нужду и желание, как можно дольше слушать низкое возбуждённое шипение альфы и чувствовать жар его мощного тела прямо позади себя. их прелюдии никогда не были настолько дикими и необузданными, настолько агрессивными и животными. настолько разрушающими. это должно пугать чонгука, должно отталкивать и отрезвлять, но вместо того, чтобы образумиться, он лишь подкидывает бёдра вверх, молчаливо моля об ответной ласке, и протяжно стонет, когда на его немую просьбу отзываются властным прикосновением к влажному и тонущему в смазке члену, который начинают поглаживать рваными, жёсткими движениями. тэхён убирает руку со вспотевшей омежьей шеи и опускает на скользкое бедро, жадно приникая к обнажившейся запаховой железе чонгука своим ртом. альфа обводит мокрым языком собственную бледную метку, которая уже давно потеряла чёткий контур, и приглушённо рычит, доводя забившегося в его руках омегу до оглушающего оргазма. чонгук кончает долго, бурно и обильно. он беззастенчиво омывает своей спермой ладонь альфы и мягко выстанывает, сжимаясь изнутри и конвульсивно подбрасывая бёдра вверх. омега утопает в их общем запахе и дышит тяжело и рьяно, пропуская в свои лёгкие больше жутких феромонов тэхёна, от которых его внутренняя сущность буквально трепещет. чонгук выпускает из мокрой ладони набухшую и пульсирующую плоть и заполошно скользит по голому бедру альфы, пытаясь развернуться, чтобы уже в следующую секунду увидеть, как возбуждённое и влажное от пота лицо тэхёна подёргивает чёрной клубящейся дымкой. омега испуганно вскрикивает и отшатывается, а наваждение будто разом сходит с него, оставляя после себя лишь одно позорное желание. ясное, жгучее желание бежать. от тэхёна, его запаха, его давящей ауры, резко навалившейся на плечи, и его рук, удерживающих на месте. от сильного и настойчивого желания внутренней сущности оказаться на его внушительном члене и набухшем узле, которое, вопреки здравому смыслу, разрастается ещё больше. чонгук отталкивает от себя разгорячённого альфу и старается не опускать взмыленный взгляд вниз, в то время как сам тэхён бесстыдно скользит по подрагивающему лоснящемуся телу напротив. округлые щёки омеги разрумянились, истерзанные губы опухли, а чёрные глаза горят лихорадочным влажным блеском. — н-не приближайся… — серьёзно, чонгук? альфа приподнимает тёмную бровь, и его блестящая от пота грудь тяжело поднимается, когда он тянет испачканную в чужом семени ладонь к своему лицу. вокруг тэхёна всё ещё извивается лёгкая пульсирующая дымка, но омега уже не обращает на неё внимания, потому что единственное, на чём он может сконцентрироваться, — это альфа и его длинный розовый язык, бесстыдно слизывающий с пальцев белёсые подтёки. — всё такой же вкусный. чонгук судорожно выдыхает, и, облизав губы, он видит в наглых раскосых глазах обжигающую вспышку собственничества, а следом кромешную черноту. голову омеги всё ещё немного ведёт от их общих феромонов, вот только внутри разливается необъяснимое чужеродное спокойствие, больше похожее на оцепенение перед хищным и опасным животным. он понимает, что должен быть напуган до смерти от вида тэхёна, но вместо этого продолжает испытывать необъяснимую жажду и потребность снова оказаться в объятиях своего альфы. — ты… — можем списать всё на временное помешательство, если хочешь, — предлагает тэхён с явной издёвкой и нескрываемой злостью, а омега чувствует, как болезненно скручивает живот от этого раздражённого хриплого голоса и как холодит липкую от пота кожу, вызывая в теле позорные мурашки. альфа ожидает увидеть на румяном и откровенно затраханном лице чонгука облегчение после его слов, но на нём лишь тень глубокой и давней обиды. омега поджимает дрожащие полные губы и его чёрные, широко распахнутые глаза чересчур влажно блестят. слишком характерная и знакомая черта, после которой чонгук позволяет себе побыть слабым и уязвимым. — ты сам сказал мне не приближаться, — тихо напоминает тэхён, на что омега только надрывно всхлипывает и зажмуривает веки. чонгук понимает, что его натурально колотит. гормоны тому причина, чужие слова или сам альфа, тьма которого осторожно и робко ластится к его рукам и телу, – омега не знает. — потому что ты пугаешь меня, — рябь, что полностью покрывает тело тэхёна, медленно сползает вниз, рассеиваясь по земле. омега тяжело сглатывает, наблюдая за исчезающей дымкой. кажется, что только из-за воздействия на его организм феромонов альфы он не впадает в истерику от увиденного. — ты не тот тэхён, которого я знал. что с тобой происходит? что с тобой? альфа качает головой и начинает неторопливо подходить к сжавшемуся чонгуку. он всё ещё возбуждён и не скрывает этого. он всё ещё безумно хочет своего омегу. такого напряжённого, испуганного и чертовски соблазнительного. пряностями пахнет так сильно, что тэхён ощущает их сладковатый привкус у себя на языке. терпкие нотки, пробивающиеся в омежьих феромонах, всегда наталкивали его на мысли о восточных гаремах и жарких ночах. всё естество тэхёна требует продолжить и взять своё, но он не делает этого. не давит и не напирает больше, а чонгук, в свою очередь, не отталкивает его, хоть и вздрагивает крупно всем телом, и выглядит слишком взвинченным, когда альфа укладывает свою ладонь на его обнажённый из-за задравшейся к груди рубашки живот. — тот тэхён не смог сделать тебя счастливым, — с явным намёком в голосе произносит тэхён. чонгук мгновенно цепенеет и беспомощно хватает ртом воздух, чувствуя резкую слабость в подкосившихся коленях. с нижних ресниц срываются первые предательские слезинки, и он хватается обеими руками за альфу, за его обжигающе горячую ладонь, отчаянно мотая головой в отрицании. он не видит, как мрачная дымка нежно обвивает его трясущееся тело. — нет… нет, тэхён. ты здесь ни при чём. ты делал меня самым счастливым омегой. — но всё это теперь неважно, — альфа хмыкает, будто не слышит, что говорит ему чонгук, и рассеянно оглаживает тёплую кожу вокруг чужого пупка. — потому что сейчас я знаю, как всё исправить. — я не понимаю… — жалобно выдавливает из себя омега, продолжая тихо плакать. густые мокрые ресницы искрятся от непрекращающихся слёз. — я ничего не понимаю, тэ. на чонгука снова смотрят колкие карие глаза. черты такие знакомые, такие родные, но какие-то одновременно с этим совершенно другие, хищные. искажённые. — тебе и не нужно понимать, сокровище, просто подожди ещё немного, — тэхён смахивает крохотную слезу под нижним веком омеги, размазывая влагу по мягкой коже. — осталось совсем чуть-чуть. — до чего?.. — сглатывает. — узнаешь. — тэхён, пожалуйста, хватит с меня этих загадок… прошу тебя… я больше не могу… чонгук не договаривает, потому что следующее, что он чувствует, это большие тёплые ладони альфы на своих щеках, от которых пахнет его выделениями. серьёзное выражение лица тэхёна мгновенно обрывает на полуслове все провокационные вопросы. — чонгук, если я говорю, что сейчас не время, значит так оно и есть. я всё тебе расскажу, но сейчас нам срочно нужно вернуться в лагерь, потому что тебя снова может накрыть. — почему? — хрипит омега, позволяя тэхёну приводить себя в порядок и стирать с влажной распаренной кожи последствия их общего безумия. сам же чонгук начинает ощущать в коленях и в самом теле такую дикую слабость, что становится откровенно страшно. он едва может пошевелить собственными руками. он будто всё ещё находится в странном оцепенении. омега судорожно выдыхает. всё ведь было в порядке. всего несколько минут назад, когда он распутно выгибался в объятиях тэхёна, откровенно подставлялся и кончал с его именем на губах. всё было в порядке. — почему что? — альфа внимательно заглядывает в любимые чёрные глаза, которые устало прикрываются длинными ресницами. лёгкая испарина покрывает лоб чонгука, его потемневшие виски, пунцовые округлые щёки и крепкую сильную шею. она же собирается мелкими бисеринками пота над верхней, более тонкой губой, которую тэхёну отчаянно хочется вобрать в свой рот. из сведённого судорогой омежьего горла вырывается горячий вздох, оседающий на чужом напряжённом лице ломким вопросом: — почему меня снова должно накрыть? — не должно, — я не позволю — убеждённо отвечает тэхён, убирая за розовое ухо белую волнистую прядь. — но перестраховаться всё равно не помешает. сейчас ты слишком восприимчив к чужим запахам, из-за чего твоя внутренняя сущность может быть напряжена, и очень ослаблена физически, — низкий голос альфы становится виноватым. — оргазм тебя сильно вымотал, сокровище. омега вяло мычит в ответ и прикрывает веки. чувствовать обжигающе горячие ладони тэхёна на своём теле неимоверно приятно. — это состояние так похоже на предтечное. я будто не могу контролировать эти внезапные приливы жара в своём теле. альфа застывает. — чонгук… — и этот чёрный дым вокруг тебя… — омега нервно усмехается, слабо дёргая уголками располневших насыщенно-розовых губ, и между его бровями появляется кривая линия. он всё ещё не открывает своих глаз, чувствуя в собственном теле дикую усталость. — похоже, меня слишком сильно ударили по голове… — чонгук вяло смеётся и тихонько всхлипывает. тэхён едва слышно выдыхает, наблюдая за тем, как его тьма тянется к обессилевшему омеге, стремясь окутать разнеженное и одновременно с тем измождённое тело полностью. он не отвечает, но испытывает такое дикое облегчение от разморенного вида чонгука, что ему едва удаётся контролировать собственные эмоции. всплеск гормонов в крови омеги из-за адреналина, драки и переживаний снова едва не спровоцировал у него преждевременную течку, которая могла в конечном счёте закончиться для них плачевно. тэхён ласково прижимается губами к потному виску почти отключившегося в его руках омеги и крепче обхватывает тонкую талию. чонгук с закрытыми глазами сам интуитивно тянется к альфе и дышит совсем тихо. только когда он в третий раз спотыкается и чуть не падает из-за ослабевших ног, тэхён решается поднять его на руки. совершенно не сопротивляющегося, измученного, но безумно расслабленного. омега всё-таки отключается, потому что спустя некоторое время он чувствует, как тэхён осторожно опускает его на землю, приваливая спиной к дереву, и сквозь марево в голове слышит оживлённые разговоры археологов. кажется, что все уже оправились после нападения, и только имя пропавшего чонгука мелькает в наполненных тревогой голосах. — тэхён, я должен… тэхён тихо шикает на омегу и снова обхватывает за талию, чтобы медленно продолжить путь к лагерю. — береги силы, сокровище. сейчас я отведу тебя в твою палатку и… — ты не понимаешь… — упрямо перебивает чонгук. он с трудом ворочает языком, а глаза и вовсе держит закрытыми – настолько сильно устал и вымотан. просто смертельно. — я должен объясниться со своей группой. рассказать о том, что происходит. — я сам с ними поговорю. — тэ… — ты едва стоишь на ногах, чонгук. прекращай упираться и позволь мне всё сделать самому. омега явно настроен и дальше спорить и препираться с тэхёном сквозь собственную усталость, стекающую вниз по телу. он даже открывает рот и разлепляет веки, уже готовый продолжить никому из них не нужные склоки, вот только в следующее мгновение всё перед глазами смазывается в неясную картинку. чонгук резко стопорится, чувствуя, как сквозь густое марево пробирается чей-то очень знакомый голос, расплывчатый силуэт, а затем и запах. неправильный, чужой. сущность внутри яростно оскаливается, нагло и так опрометчиво потревоженная посторонними феромонами. теряя ровность дыхания, чонгук буквально каменеет в руках альфы, вжимаясь спиной в его грудь. паника от того, что он почти не ощущает своего мужчину, стремительно затапливает сознание омеги и заставляет сердце биться бешено и бесконтрольно. чонгука бесцеремонно хватают за руку и о чём-то громко спрашивают, но он слышит всё будто сквозь вату. беспокойный голос режет чувствительный слух дезориентированного омеги, который явно уже находится на пределе своих сил. напряжённый, как натянутая струна, и настороженный, будто загнанный в угол дикий зверь, остро нуждающийся в защите своей пары, которая больше не заставляет себя ждать. — какого чёрта ты делаешь?! низкий голос тэхёна пускает по трясущемуся телу омеги волну жара к низу живота. — я просто хотел узнать, всё ли в порядке с хённимом. м-мы все здесь переживали из-за его исчезновения. чонгук морщится, фокусируя расплывающийся взгляд на лице говорящего. сынхёк. омега устало выдыхает и больше никак не реагирует, потому что тэхён поднимает тёмные блестящие глаза на застопорившегося сынхёка и зловещим тоном произносит: — с твоим хённимом всё просто замечательно, парень, а теперь проваливай с дороги. — но у него на лице кровь… сынхёк по собственной глупости снова тянется к испуганно дёрнувшемуся от него чонгуку, который уже в следующую секунду вдруг крупно содрогается всем своим стройным телом и прижимается к твёрдой груди альфы в поиске защиты. взгляд тэхёна буквально чернеет, делается жёстким, как у мужчины, жаждущего разорвать в клочья любого обидчика его, только его, омеги. если бы альфа мог, то завёл бы чонгука за свою спину в инстинктивном желании спрятать и укрыть, но омега с трудом стоит на ногах, а ещё все на них смотрят. кто-то с любопытством, кто-то с откровенным непониманием и страхом. возможно, всё дело в угрожающем виде тэхёна и перекошенном от гнева и злости лице, а может, всё дело в трупах, которые вполне могли быть обнаружены исследовательской группой, если с ними уже не разобрались люди альфы. — я переломаю тебе все пальцы на руках, если ты ещё хоть раз осмелишься коснуться чонгука. я, блять, их вырву и затолкаю в твою глотку. чонгук жмурится и разворачивается в руках альфы, чтобы бесстыдно обвить ладонями его шею и теснее прижаться всем телом. тэхён послушно обнимает льнущего омегу, что ещё сильнее теперь нуждается в покое из-за вмешательства абсолютно чужого, постороннего альфы, и продолжает сверлить вконец растерявшегося сынхёка бешеным взглядом. — ты понял меня? получив дёрганный кивок, альфа поджимает губы и судорожно выдыхает, пытаясь прорваться через марево гнева, вот только собственнические инстинкты тэхёна пробудились ещё в тот момент, когда истекающий в его руках омега стонал и изгибался в оргазме. скрипя зубами, альфа подхватывает ластящегося чонгука на руки, полностью игнорируя взгляды шокированных студентов и своих собственных людей. — займитесь делом, пока ваш руководитель не придёт в норму. у чонгука есть заместитель? юнги осторожно поднимает руку и встревоженно всматривается в лицо друга, взволнованно поджимая губы. он всего на секунду ловит на себе поплывший взгляд явно мало что соображающего сейчас омеги, прежде чем тот окончательно отворачивается и зарывается носом в шею тэхёна. — господин мин, да? проследите здесь за всем в отсутствие чонгука. — с гуком… — всё будет хорошо. альфа крепче обхватывает омежьи бёдра и больше ни на кого не смотрит, глазами быстро выискивая палатку чонгука. тэхёну по большому счёту плевать, что о них подумает группа омеги, когда на кону стоит то, к чему он так долго шёл последние пять лет, и альфа правда считает, что всё обошлось, до тех пор, пока не пытается уложить чонгука в его спальный мешок. омега неожиданно взбрыкивает, по-животному щерится и отталкивает тэхёна от себя. измученное и пылающее тело чонгука подбирается, а клыки обнажаются в диковатом оскале. — сокровище, — осторожно зовёт альфа, медленно протягивая руку. омега смотрит на неё агрессивным взглядом и приглушённо рычит. — тебе нужно поспать, слышишь? чонгук скалится и резко шарахается в сторону, когда альфа вновь предпринимает попытку к нему приблизиться, но тэхён всё равно оказывается быстрее. кажется, проходит целая вечность, прежде чем чонгук справляется с охватившим его бешенством. он понимает, что находится в собственной палатке, а ещё понимает, что его трясёт. дрожащий и побледневший, чонгук снова пытается вырваться из рук альфы, что едва замечает его жалкие попытки освободиться. — сокровище, дыши вместе со мной. ты слышишь меня? дыши вместе со мной. омега крепко жмурится, чувствуя, как давление на внутреннюю сущность начинает постепенно ослабевать. он глубоко вдыхает, и знакомая смесь запахов наполняет его лёгкие, вытесняя из памяти раздражающий чувствительные рецепторы зловонный аромат чужого альфы. большая ладонь тэхёна опускается на светловолосую голову и настойчиво привлекает всё ещё сопротивляющегося омегу к своей шее. через минуту руки чонгука перестают дрожать, а холодок в груди проходит, заставляя теперь дышать на износ до боли знакомыми и такими нужными феромонами. — тэхён… — дыши, сокровище, продолжай дышать, — сильные пальцы, пахнущие табаком, массирующими движениями закапываются в белые кудри. — мы должны как можно быстрее успокоить твоего омегу. а после ты обязательно ляжешь спать. болезненная дрожь, сотрясавшая чонгука, начинает понемногу отпускать, но в груди снова нарастает требовательное желание почувствовать своего мужчину как можно ближе. почувствовать его в себе. полностью. — тэхён… мне… надо… омежьи пальцы вцепляются в стройные бока. тэхён мгновенно понимает по изменчивым и влекущим феромонам нужду омеги, который в изнеможении жмётся к его груди и жадно трётся носом о запаховую железу, обеими ноздрями втягивая умопомрачительный запах альфы. — нельзя. хриплое недовольное рычание срывается с покрасневших полных губ, и опасное клацанье раздаётся рядом с дрогнувшим под кожей кадыком. — тэхён… — нет, сокровище. нам правда больше нельзя, — в мягком тоне альфы слышится неумолимая властность. вот только она разбивается о низкий угрожающий рык чонгука, который выдавливает из себя одно единственное слово: — альфа. тэхён хватает омегу за волосы и с силой оттягивает от своего горла, впиваясь сердитым взглядом в любимое лицо. припухшие и подрагивающие веки чонгука чуть прикрыты ресницами, но всё равно вблизи становятся видны бордовые прожилки в тёмных радужках. омега нарывается, целенаправленно выводит на эмоции и знает об этом. только как ему, такому заведённому и опять нуждающемуся в близости, объяснить необходимость держать дистанцию? уже слишком многое пошло не по плану тэхёна, и ещё одна ошибка может стоить ему всего. может стоить ему чонгука. — нет, — сквозь зубы цедит альфа, чувствуя, как челюсть немеет от злости и беспомощности. последнее, что он хочет, это отказывать своему мужу. но он делает это, и у омеги уже знакомо влажнеют глаза. в них стоит такая уязвлённая злоба и растерянность после отказа, что тэхёна едва ли не ведёт в сторону от резко усилившегося аромата. с тревожно загорчившими нотками и болезненными отголосками в самом конце. — да, альфа. белые упругие завитки обрамляют упрямое омежье лицо. чонгук толкает альфу в грудь, и тот грузно оседает на спальном мешке, от которого так же веет яркими феромонами. тэхён успевает только выставить позади себя руки, когда на его бёдра нетерпеливо усаживается омега. разгорячённый, сладкопахнущий и невероятно соблазнительный. чонгук тут же нависает над своим мужем, который голодным взглядом впивается в широкий вырез чужой футболки, вызывающе обнажающий верхнюю часть блестящей от пота груди. тёмные соски набухли и затвердели от возбуждения, а смуглая кожа источает манящий жар, и альфа едва сдерживается, чтобы не провести языком по глубокой ложбине и вобрать в себя солонь и трепетную дрожь. — ладно, окей… — тэхён переводит помутневшие глаза на румяное омежье лицо. — можешь поёрзать на мне, если тебе так хочется, но это всё, что я могу тебе сейчас дать. чонгук хмурится, ведя взмокшими ладонями по шее альфы. — сейчас? несмотря на своё взбудораженное состояние, омега умудряется выделить из его слов только важные вещи. тэхён напряжённо ухмыляется. чонгук всегда был невероятно сообразительным и умным, а в какой-то степени даже расчётливым, но всё же он недостаточно сосредоточен из-за бушующих гормонов и не особо пытается вникнуть в смысл сказанного, чтобы полностью обратить внимание на двусмысленные ответы альфы. — да, сокровище, — большие ладони тэхёна опускаются на мясистые омежьи бёдра. — подождёшь? осталось совсем немного. чонгук дёргано кивает и снова не заостряет ни на чём внимание, кроме сочных пухлых губ напротив. он оставляет на них влажный поцелуй, от которого у тэхёна предательски перехватывает дыхание, а затем впивается в его рот с нежной, голодной тоской. омега вопрошающе ласкает податливые пухлые губы, призывая их раскрыться, и с довольным мягким урчанием проникает тёплым языком внутрь. сдержанность альфы оказывается под угрозой, когда чонгук принимается беззастенчиво потираться задом о его напряжённую промежность, и руки дёргает до самых локтей, стоит только почувствовать на своей натянувшей штаны внушительной эрекции характерную маслянистую влагу. омега приподнимается над тэхёном, и его голос становится хриплым от возбуждения, когда он говорит: — прикоснись ко мне. пожалуйста, прикоснись к моей коже. дай мне почувствовать твои руки. альфа слушается и опускает ладони на заднюю часть призывно оттопыренных ягодиц. чонгук удовлетворённо выдыхает, прикрывая веки, и с мокрым чмоком отлепляется от пухлых губ, запрокидывая голову и закатывая глаза, когда сильные пальцы забираются под резинку его просторных хлопковых штанов и боксеров. — м-м… тэ… тэхён ртом присасывается к выпуклой жиле на крепкой омежьей шее, и напряжённое давление его языка и зубов на кожу в районе уязвимого горла и ощущение огрубевших ладоней на собственных влажных от выделений ягодицах, заставляют чонгука затрепетать от удовольствия. альфе достаточно пару раз сжать в пальцах упругие и скользкие половинки, а затем осторожно надавить на мокрый сфинктер, послушно раскрывшийся для проникновения, чтобы омегу в его руках до хруста выгнуло в пояснице. розовые влажные веки приоткрываются, и тэхён встречает разнеженный, полный истомы и покоя взгляд больших чёрных глаз. две прекрасные бусины, в которые он когда-то без памяти влюбился и продолжает отчаянно любить. — так хорошо… тэхён… истощённый несколькими почти непрерывными гормональными всплесками и оргазмами организм, тепло чужого тела и ласковые губы, жмущиеся к потному белому виску, побуждают омегу умиротворённо и хрипловато заурчать. — знаю, сокровище. голова чонгука оказывается приятно пустой, а тело невероятно лёгким и разморенным. он даже не обращает внимания на то, как альфа укладывает его на спальный мешок и начинает приводить в порядок, обтирая разгорячённую и покрытую испариной и семенем кожу собственной рубашкой. омега лишь сонно и заторможенно моргает, прижавшись щекой к подушке, и наблюдает осоловело за тэхёном, стараясь держать глаза открытыми. — не уходи, — чонгук с трудом преодолевает судорогу, которая зарождается где-то в желудке и доходит до подрагивающего подбородка. альфа тяжело сглатывает от мольбы в нежном голосе и жадно вглядывается в любимое лицо. — я не собира… — не оставляй меня одного, — резко перебивает чонгук. он едва языком ворочает, но смотрит всё так же упрямо, сквозь тёмные опущенные ресницы. — мне было очень плохо без тебя, тэхён. так плохо, что хотелось умереть вслед за нашим последним ребёнком. дрожащая ладонь медленно накрывает горячую омежью щёку. альфа осторожно ведёт пальцем по маленькому шраму и с силой закусывает нижнюю губу, с шумом выдыхая через нос. — прости, сокровище. прости меня. тэхён чувствует горечь в собственном запахе и на мгновение крепко зажмуривает веки. все эти годы за чонгуком следили, приглядывали, наблюдали со стороны и докладывали ему о чужом состоянии, но знать, что твоему мужу, твоему омеге без тебя невыносимо больно, и видеть — абсолютно разные вещи. когда альфа приходит в себя, то чонгук уже мирно спит, едва слышно выдыхая через приоткрытый припухший рот. тэхён соскальзывает ладонью к его округлому подбородку и обводит большим пальцем крохотную родинку под нижней, более полной губой. — я всё исправлю, родной. вот увидишь.***
чонгуку снится кровь. много крови. омега идёт через бесчисленные мрачные узкие коридоры какого-то древнего храма, ступает босыми ногами по ледяному полу и чувствует витающий вокруг странный запах. солёный и сырой. он немногим отличается от аромата тэхёна, который своей резкостью и горечью на корне языка каждый раз заставляет внутреннюю сущность скалиться и изводиться. это тяжёлый аромат свежей и застоявшейся крови. чонгук входит в зал, пол которого покрыт россыпью больших и расползающихся влажных пятен, и у него хлюпает под ногами, окрашивая бледные ступни и тянущуюся позади длинную тунику в насыщенный алый цвет. картинка меняется, и перед глазами омеги возникает знакомый золотой алтарь, украшенный искусной резьбой. ступени полностью залиты кровью, а позади стоит божество. танцующая шочикецаль с высунутым языком, яркими глазами из нефрита и с двумя пучками перьев кетцаля в волосах. чонгук застывает, не в силах пошевелиться и отвести от неё своего завороженного взгляда, а кровь принимается буквально хлестать из-под земли, и её с жадностью впитывает белоснежная одежда омеги. багровые струйки текут из трещинок каменных стен, тягучие, крупные капли падают с мозаичного потолка и даже льются из открытого рта веселящейся богини. перед глазами омеги всё стремительно мутнеет, а от лодыжек до макушки всё его омежье естество начинает заполнять странное тянущее чувство. слишком знакомое чувство. чонгук крепко зажмуривается, и под плотно сомкнутыми веками вспыхивает образ альфы, вокруг которого клубится пугающая тьма. он что-то тихо говорит, и от одного его мягкого участливого голоса и карих сверлящих глаз омега понимает, что наполняется влагой, которую просто не в состоянии удерживать в себе. чонгука скручивает в болезненном спазме, вынуждая упасть перед тэхёном на колени и запачкаться в крови. трясущиеся ладони полностью погружаются и утопают в густом и красном, когда омега резко вскидывает голову. он всё ещё видит перед собой своего мужа, по пояс обнажённого и неподвижного. альфа возвышается над ним и больше не заговаривает, только смотрит с какой-то нескрываемой злобой и решительностью. — т-тэхён… — боги не просто так требуют себе в жертву кровь, сокровище, за неё они дают нам то, что невозможно приобрести другим путём. от новой вспышки острой боли в низу живота чонгук жалобно и пронзительно скулит. бёдра снова сводит судорогой, а между ягодицами мгновенно становится горячо и липко. омега тянет к тэхёну дрожащую руку, мокрую от крови, и видит, как альфа протягивает свою в ответ. с чужим, гулко бьющимся человеческим сердцем в крепко сжатой ладони. по крупному запястью тэхёна течет кровь, а по искажённому ужасом лицу чонгука текут слёзы. в своём жутком сне он кричит от страха, дерущего глотку, и этот крик переходит в протяжный вой раненого животного, вот только наяву чонгук лишь хрипло шепчет, метаясь головой по пропитавшейся потом подушке: — нет, тэхён… нет… снедаемый ужасом от увиденного омега вырывается из кошмара и разлепляет припухшие веки. боль жжёт в покрасневших глазницах и наполняет гудением пульсирующие виски, пока чонгук растерянно моргает и хватает ртом воздух, оглядывая пустую палатку. омега чувствует на лице стягивающую кожу соль, а между ног липкую влажность и возбуждение, которое сводит низ его живота в мелких приятных судорогах. его напряжённые мышцы паха предательски сокращаются и пачкают под собой боксеры и мокрый спальник, выпуская из сокращающегося и припухшего сфинктера густые порции вязкой смазки. чонгук трясущимися пальцами накрывает влажный и скользкий член сквозь тонкую ткань нижнего белья, и внутри всё взрывается от этого простого прикосновения, давит безжалостно на пах, прокатываясь к чувствительной зоне под самыми яичками. чонгук отдёргивает руку и громко скулит. в желудке клубится тошнота, поднимающаяся к самому горлу, и омега поспешно сглатывает, неосознанно выискивая, на чём сфокусировать взгляд, чтобы унять безумное головокружение. чонгук выходит из своей палатки и застывает как вкопанный, хватаясь за дерево, чтобы не упасть, когда взгляд падает на незнакомое небо и безумный адский пейзаж с пробивающимися сквозь растрескавшуюся землю лианами. росчерки оранжевых молний вспыхивают вокруг багряной луны, и омега тихо вскрикивает, прикрывая ладонями лицо и начиная тихо и обессиленно плакать. ему страшно, ему жутко, ему хочется добраться до тэхёна и укрыться в его спасительных объятиях, чтобы после поскорее забыться успокаивающим и безмятежным сном. вот только даже спустя долгие минуты чонгуку не становится легче. он отдёргивает руки от мокрого лица и вперивает слезящиеся глаза в расположенные полукругом палатки. везде стоит такая мёртвая тишина, что омегу мутит от неприятного предчувствия, закравшегося под пульсирующую от паники черепную коробку. в голове проносится совершенно абсурдная, толком не сформировавшаяся и дикая мысль: а может, я всё ещё сплю? просто страшный и глубокий сон. но вот ноздри мгновенно наполняются тёплым влажным воздухом, горячее дуновение ошпаривает пылающие щёки, а ноги сами начинают идти в сторону храмов, скрытых густой зелёной сельвой. чонгук прижимает ладони к низу живота и жалобно хнычет, чувствуя, как по трясущимся бёдрам стекают густые дорожки ароматной смазки. боль в его теле такая, что даже дышать получается с трудом, не то, что удерживать в себе всю влагу, грозящуюся бесстыдно пролиться ручьём. у него течка. полноценная. у него течка, которой сейчас быть просто не может. организм чонгука уже давно не устраивает ему подобных неприятных сюрпризов, но с момента, когда нога омеги ступила с борта самолёта в эти чёртовы джунгли, всё разом пошло наперекосяк. чонгук чувствует себя так, будто ему снова шестнадцать. когда юное девственное тело только-только начинает нуждаться в альфе и изнывает без чужих интимных прикосновений. омега останавливается, шатаясь из стороны в сторону, и зовёт слабым голосом, обнимая себя за плечи: — тэ… юнги… — чонгук надрывно всхлипывает, чувствуя, как лицо мокнет от слёз. — кто-нибудь… но вокруг по-прежнему стоит мрачная тишина, а омега… омега что-то ощущает. и это что-то – не возрастающее желание между бёдрами, которые хочется раскинуть широко и призывно. это что-то разливается в воздухе нехорошим предчувствием и вспыхивает страшными багряными росчерками в небе. там, впереди, куда так слепо ведут непослушные ноги, скрывается зло, и оно готово к схватке. оно затаилось и ждёт чонгука. зовёт к себе. манит. настойчиво, страшно и пронзительно. и омега… идёт. шагает на ослабевших ногах из душной влажной ночи в полутёмное святилище и хватается ладонями за покрытые мхом стены. он не помнит, как спускается по верёвочной лестнице, не помнит, как бредёт по тесному коридору, сквозящему холодом, босиком, но машинально вытирает пот со лба подрагивающей ладонью и ею же накрывает низ живота. чем ближе чонгук к залу, тем отчётливее слышится странное гудение. как будто кто-то поёт на низких частотах, и даже не поёт, нет. мычит. что-то подобное омега слышал, путешествуя по индии вместе с альфой семь лет назад. но сейчас эти звуки чонгука парализуют, не дают сдвинуться с места. заставляют поджилки трястись. слёзы не прекращают срываться крупными каплями с нижних ресниц, и омега издаёт жалобное тонкое скуление. он видит, как несмотря на холод, струящийся под его босыми ногами, по полу принимаются ползти яркие багровые прожилки, напоминающие лаву. ноги снова начинают идти, а руки, в безуспешной попытке затормозить движение, цепляются за стены и скользят по неровностям, обламывая ногти. воздух заметно густеет, мычание набирает громкость, и зал, в который чонгук всё-таки входит с бешено колотящимся сердцем, наполняет тошнотворный и омерзительный хруст. омега жмурится, чувствуя, как ощущение опасности с каждым его шагом затапливает сознание, и отчаянно дёргается, когда в ушах тихим рокотом начинают стучать барабаны. он разлепляет веки, только когда всеми своими чувствительными рецепторами улавливает отголоски знакомых густых феромонов, которые настолько сильные, что вполне могут спровоцировать течку и даже гон. но всё, что они делают, это заставляют чонгука подавиться спёртым густым воздухом. перед заплаканными, помутневшими глазами всё будто проясняется, и омега, наконец, видит. видит тэхёна, стоящего прямо за золотым алтарём, в окружении извивающейся тьмы. тэхёна, чьи крепкие руки, увитые крупными венами, по локоть в буром и землистом. альфа по пояс обнажён, как в его чёртовом сне, чёрные кудри прикрывают жгучий, пробивающий дьявольщиной взгляд, а замысловатые татуировки и шрамы словно пульсируют под смуглой кожей, наливаясь ярко багряным. омега испуганно пятится назад, вот только клубящаяся вокруг тэхёна чернильная дымка тут же следует за ним и крепко удерживает его на месте, обвиваясь вокруг подрагивающих ног. чонгук неуклюже взмахивает руками, но что-то мягкое толкается ему в спину, не позволяя упасть, и это что-то его нежно обволакивает, расползаясь тёмным шлейфом по телу. — т-тэхён… — беспомощно зовёт омега, пытаясь обратить внимание мужа на себя, а после пришибленно застывает, загнанно уставившись в пульсирующую вокруг тэхёна тьму. внутренности затапливает волной леденящего страха, а загорелая кожа покрывается мелкими колючими мурашками, в противовес удушающей жаре. чонгук прижимает трясущуюся влажную ладонь ко рту и понимает, что плачет от ужаса, не в силах перестать смотреть. зрачки тэхёна вспыхивают холодным огнём, когда он, наконец, переводит глаза на дрожащего омегу, у которого позорный крик застревает в горле, потому что в большой ладони альфы чонгук замечает гулко бьющееся сердце. тэхён делает шаг в сторону, в его сторону, и омега видит на алтаре чьё-то распростёртое мёртвое тело со знакомой копной коротких светлых волос. кровь густыми дорожками стекает по золотому покрытию и медленно ползёт вниз, огибая выбитые на святилище древние ацтекские письмена. это зрелище настолько сильно действует на омегу, что у него начинает невыносимо раскалываться голова, и несколько секунд от боли он не видит ничего вокруг. всего несколько секунд, после которых он оказывается прижат к чужой твёрдой груди. большая ладонь, горячая и абсолютно чистая, грубо сдавливает его щёки, вынуждая тихо простонать и запрокинуть голову. запах тэхёна ядом проникает в лёгкие омеги и воздействует на его внутреннюю сущность, насильно усмиряя панически мятущийся рассудок и каждое нервное окончание в теле, которое буквально вопит от ледяного костлявого ужаса в дико бьющемся сердце. чонгук чувствует, как иррациональное спокойствие снова уже так знакомо разливается по венам, по мере того как альфа сильнее сжимает его в своих объятиях. — тело, — хрипит омега, громко стуча зубами. — то тело… это… эт-то сынхёк?.. — с нотками истерики в голосе спрашивает чонгук. — был когда-то, — равнодушно отвечает тэхён и продолжает держать в своих объятиях трясущегося омегу, не позволяя тому снова посмотреть себе за спину. — поверь, сокровище, я бы очень хотел, чтобы ты этого не видел, но, к сожалению, для ритуала в твоём теле должно содержаться достаточно адреналина, чтобы твоя внутренняя сущность полностью насытилась энергией богини. зал медленно заполняется крупными спиралями чёрного дыма и, извиваясь, они целиком охватывают их двоих. — эн-нергией?.. ритуала?.. — лёгкие словно разрывает изнутри, и омега вновь сипло хрипит, учащённо дыша. — какого, блять… ритуала… — ты ведь и сам уже знаешь какого. ты всё давно понял. голос тэхёна размеренный и чуть ироничный. чонгука от него трясёт только сильнее с каждой грёбанной секундой. от него, от высказанных ужасных слов тэхёна и от кошмарной картины распотрошённого тела своего студента, которого омега поначалу даже не заметил из-за непроглядной тьмы. даже под воздействием мощного давления со стороны альфы на саму его суть, чонгука не перестаёт крупно колотить, словно в лихорадке. о чём тэхён говорит? о чём тэхён… или не тэхён? — о, да брось, чонгук. в молодости я делал вещи и похуже, а это, — альфа на мгновение замолкает, будто бы давая чонгуку прочувствовать всё то, что он собирается дальше сказать. — а это я делал не только для тебя, — властные и раздражительные нотки проскальзывают в глубоком бархатном баритоне, когда тэхён наклоняется ближе к побледневшему омеге. — я делал это для нас. мы всегда с тобой мечтали о ребёнке. в потрясённом молчании чонгук пялится на альфу, не в силах осознать и принять то, что тот способен на такое. омега лишь беззвучно открывает рот, не будучи в состоянии произнести ни единого слова, а его мозг готов взорваться от боли. тэхён смотрит так преданно и пристально, что чонгука пробивает крупная дрожь. он беспомощно глотает собственные слёзы, сотрясаясь всем телом от беспринципной жестокости и решимости альфы, который совершенно точно не раскаивается в содеянном, во что бы то ни стало добиться своей цели. тэхён не прав. он никогда не делал настолько ужасные вещи. — н-нет… — что нет, чонгук? думаешь, мне нравилось этим заниматься? думаешь, я хотел быть вдали от тебя все эти годы и смотреть на то, как ты не справляешься без меня? — прекрати! — плача, истошно кричит омега. — прекрати, прекрати, прекрати… я не хочу этого слышать. чонгук собирает в себе все оставшиеся силы, чтобы выбраться из крепкого захвата, но альфа ловит его за руки и дёргает на себя, склоняясь к пылающему омежьему уху. — прекратить? говоришь мне прекратить? — горячее дыхание посылает по трясущемуся телу чонгука волну нервной дрожи, стремительно добирающейся к паху. — а как же сынхёк? неужели ты собираешься сделать его смерть напрасной? спина омеги мгновенно каменеет и, быстро повернувшись, он бросается на тэхёна, как разъярённая дикая кошка. — ублюдок! — снова кричит чонгук, задыхаясь и молотя руками по чужой обнажённой груди и плечам. — как ты можешь такое говорить, тэхён?! как ты можешь… белые растрёпанные волосы падают на зарёванные чёрные глаза, когда альфа зарывается пятернёй в спутанные на затылке кудри, заставляя чонгука приподнять голову. омега давится собственным плачем, видя на себе мрачный взгляд тэхёна. зрачков нет, только тьма, глубокая и беспросветная. — я помню, как ты рыдал, когда у тебя случился первый выкидыш, и я помню, каким счастливым ты был на последнем месяце беременности. мокрые от слёз губы искривляются в страдальческой гримасе. — замолчи, тэхён… — а потом наш четвертый ребёнок родился мёртвым, — безжалостно припечатывает альфа. — я сказал: замолчи! — у омеги беспросветно чёрные, залитые слезами глаза. — замолчи!!! губы тэхёна искривляются в злой усмешке. — что такое, сокровище? — спрашивает он яростно, и эта ярость вырывается из него загорчившим ароматом и придавливающей к полу тяжёлой аурой. — не хочется слышать правду? чонгук поджимает мокрые дрожащие губы, и на его бледных влажных щеках выступают яркие пятна болезненного румянца. сердце у омеги болит так, что кажется, будто оно вот-вот разорвётся, и ему вдруг перестаёт хватать дыхания. чонгук корчит лицо и жмурится, мотая головой. — это неправильно, тэ… так нельзя… господи… так ведь нельзя. почему ты так хочешь сделать меня несчастным? чонгук вдруг ясно понимает, что никогда не забудет жуткий вид тэхёна и те ужасы, на которые он ради него пошёл. но вот сердце, глупое и любящее, и беснующаяся внутренняя сущность, продолжают умолять не противиться судьбе, которая привела его в эти чёртовы джунгли, в объятия своего жестокого мужчины. — я не смогу с этим жить, тэхён… как ты не понимаешь? я не смогу с этим жить. я-я не возьму на себя такой грех… господи, тэ, что же ты наделал?.. омега заходится в громких рыданиях и вновь предпринимает попытку освободиться, чтобы уже через мгновение тихо вскрикнуть и повиснуть в руках тэхёна из-за резко подкосившихся ног. внутренности будто опаляет невыносимым жаром, который быстро сменяется на жар совсем другого рода. от лодыжек до макушки тело заполняет приятное томительное чувство. — можешь не переживать, сокровище. этот грех возьму я, — альфа грубо вытирает ладонью родное зарёванное лицо. — а теперь прекращай сопротивляться и освободи свою сущность. — н-нет… нет! — чонгук пронзительно взвизгивает и отводит голову в сторону, уходя от касания и пойманным зверьком снова начиная барахтаться в чужих объятиях, вот только тяжесть в суставах не даёт это делать в полной мере. альфа с мёртвой улыбкой на лице наблюдает за загнанно забившимся в его руках мужем. омега весь потный, раскрасневшийся и мокрый от собственных выделений, что всё так же стекают по его ногам и впитываются в одежду, обессиленно дрожит и благоухает призывными феромонами. его одуряющий запах буквально сочится из пор и влажной от пота кожи, а течка накрывает волнами, помутняя разум и заставляя нуждаться в сильном партнёре, способном утихомирить и сбить влажный жар, расползающийся по низу живота. но даже такой, уязвимый и нуждающийся, чонгук продолжает отчаянно и яростно сопротивляться. — узнаю своего омегу, — альфа хищно усмехается и перехватывает чонгука одной рукой, впиваясь зубами в подушечку указательного пальца. — будешь бороться со мной до последнего, да, сокровище? тэхён хмыкает и отрывает острыми клыками кусочек кожи, а затем быстро прижимает кровящей стороной к потному горячему лбу заплаканного омеги, стеклянный взгляд которого становится безумным и загнанным. — ч-что ты делаешь?.. — невозможно провести ритуал, не пожертвовав для него собственной крови. в голову с новой силой врывается сладкий запах возбуждения, и чонгук только сейчас сквозь дурман, застилающий глаза, понимает, что этот соблазнительный и сильно концентрированный аромат исходит от его тела. он пытается в последний раз достучаться до своего мужа, обессиленно выдавливая слова ломким голосом: — не надо, тэхён… что бы ты ни задумал… я прошу тебя… не надо… пожалуйста, тэ… пожалуйста. а тэхён вместо ответа подхватывает его на руки так легко, будто в омеге совсем нет веса. звуки и краски беспощадно смешиваются, превращаясь в чёрную пелену перед глазами. чонгук прикрывает тяжёлые, будто налитые свинцом веки, и последнее, что он видит – это бесстрастное, абсолютно безразличное лицо альфы, к плечу которого он прижимается раскалывающейся головой. влажная от пота и слёз щека прилипает к голой горячей коже, а ноздри жадно втягивают в себя агрессивные феромоны, что продолжают воздействовать на сущность омеги и успокаивать его взбесившийся из-за нервов и течки организм. для чонгука реальность смазывается и переплетается с видениями из собственных снов, и он даже не сразу понимает, что находится в обнажённом виде в окружении пульсирующей вокруг тьмы, восседая на чужих крепких бёдрах. омега мокрый, горячий и требовательный, движется и трётся скользкими покрасневшими ягодицами одержимо и резко, и уже вовсю отдаётся во власть своей течке, неуёмному желанию и телесному голоду, выход которому он не давал уже несколько лет. только на мгновение он приходит в себя, выныривает из сладкого тумана, застилающего слезящиеся глаза и грозящего разлиться первым оргазмом по сжавшемуся в судороге животу, и чувствует, как длинные пальцы альфы исчезают у него между ног. погружаются в горячую влажность, из которой всё бесстыдно льётся прямо по запястью тэхёна. мелкая и лихорадочная дрожь тут же разносится по телу всплесками жара, и альфа, подстёгнутый резким выдохом чонгука, склонившего голову, прижимается нежным поцелуем к его плечу и медленно ведет языком ниже, пока не нащупывает вызывающе торчащий сосок и не обхватывает его губами, размеренными ударами добиваясь того, чтобы он набух и затвердел. светлые волосы падают омеге на лицо и закрывают поблёскивающие от удовольствия чёрные глаза, а розовый распахнутый рот, из которого вырываются тихие постанывания, заставляет тэхёна оторваться от резко вздымающейся омежьей груди и глубже толкнуться пальцами в мягкое нутро и обилие ароматной смазки. со сводящим с ума хлюпаньем альфа принимается толкаться во вскрикнувшего чонгука, чьи губы он сминает в голодном отчаянии, так, будто боится не успеть. омега откровенно задыхается, теряясь от наслаждения и закатывая глаза, и снова на какое-то время выпадает из реальности, чувствуя под собой полностью обнажённое тело. сильное, мощное, нетерпеливо ласкающее в ответ. чонгук нависает над альфой, и его крупные смуглые бёдра, полностью покрытые смазкой, дразняще покачиваются над налитым кровью членом и с оттягом скользят по всей длине, особенно жадно потираясь раскрытым и влажным отверстием о мясистую гладкую головку. омега опускается так, чтобы плотно соприкоснуться промежностью с пахом, и приподнимается, ощущая на своей призывно оттопыренной заднице большие и мозолистые ладони. — сокровище. от грудного осаждающего рыка у чонгука сладко тянет низ живота и пальцы на ногах поджимаются. он чувствует, как альфа властно раскрывает его мягкие ягодицы в стороны, и инстинктивно напрягается, ощущая медленно вытекающую из пульсирующего и припухшего сфинктера тонкую струйку естественной смазки. тэхён двумя пальцами ловит эту маслянистую дорожку и размазывает влагу по трепещущей дырке, слегка раздвигая гладкие припухшие края и снова дразняще проникая самыми кончиками внутрь. омега содрогается всем телом и чувственно заламывает брови, подаваясь бёдрами навстречу ласкающей руке. ощущение ровного погружения трёх длинных пальцев в раскрытое и влажное отверстие вырывает из полных губ звонкий вскрик. тэхён жадно разглядывает его соблазнительно раскрасневшееся лицо и толкается глубже, несдержанно упираясь в нежное нутро, которое он в скором времени заполнит своей спермой и заткнёт узлом. — тэхён… альфа приподнимается и обхватывает свободной ладонью твёрдое омежье бедро, накрывая горячими губами выгнутую шею чонгука, пахнущую пряностями, финиками, цветочным мёдом и им самим. — ты такой потрясающий вокруг моих пальцев, — шепчет с нескрываемым благоговением тэхён и, дрожа от нетерпения, широко облизывает языком то место, где прямо под смуглой, чуть солоноватой и ароматной кожей бьётся лихорадочный пульс. вновь ощущая подзабытый терпкий вкус, который плавит мозг не хуже алкоголя, альфа в экстазе закатывает глаза. омега тихонько всхлипывает и срывается на утробное урчание, пытаясь неуклюже насадиться и вновь полностью вобрать в себя неторопливо скользящие пальцы. — и в тебе так свободно… — вылезшие клыки медленно обводят и царапают выпуклую железу. источник благоухающего запаха. — уже не терпится почувствовать меня внутри? чонгук согласно хнычет, что на него уже совсем не похоже, и приникает щекой к лицу альфы, начиная по-животному ластиться и потираться. тени вокруг сгущаются, становятся плотными и осязаемыми по мере того, как омега ещё сильнее раскрепощается, отчаянно поскуливая и несдержанно раскачиваясь на длинных узловатых пальцах. тьма клубится и яростно плещется вокруг сплетённых между собой тел, а когда тэхён с чавкающим звуком загоняет пальцы до самых костяшек, она вырывается из альфы, полностью обволакивая обнажённого и вскрикнувшего чонгука. — т-тэхён! — блять… — тэхён возбуждённо выдыхает и принимается с хлюпаньем вбиваться в часто сжимающееся отверстие. по его напряжённому запястью медленно стекают густые дорожки омежьей смазки, крупными каплями срываясь вниз, а сам альфа несдержанно толкает язык в щёку, нахмуривая брови. омега надрывно всхлипывает и снова ласково трётся щекой о лицо тяжело дышащего тэхёна, чтобы оставить на нём больше своих сладких феромонов. — тэхён… — нежное урчание вырывается из горла чонгука с протяжным стоном, и последней каплей становится влага, обильно пролившаяся на ладонь и полностью утопившая в себе замершие пальцы альфы. омега учащённо сжимается на них и забрызгивает спермой грудь тэхёна, к которой тут же тесно жмётся и притирается, смешивая между собой их запахи. нет ничего вкуснее аромата близости и желания, а от чонгука, растёкшегося, затраханного и удовлетворённо заурчавшего, буквально разит удовольствием и возбуждением. — разве кто-то говорил, что ты можешь кончать без меня, сокровище? омега весь подбирается и резко замолкает, прекращая по-животному урчать и ёжась от того, как медленно выскальзывают из него чужие пальцы. он отлепляется от влажной широкой груди и смотрит потерянно и непонимающе в ухмыляющееся лицо тэхёна. чонгук опускает осоловелый взгляд вниз и хрипло выдыхает, осторожно и будто бы неуверенно двигая задом и закусывая располневшую губу. альфа склоняет голову к плечу, а уже через секунду чувствует влажное давление на своей головке. омега практически падает на его член, полностью вбирая в себя всю длину, и тихо мычит от чувства наполненности, ёрзая смявшимися ягодицами по колючему лобку тэхёна и настойчиво размазывая по нему свои выделения. — помечаешь, омега? — дразняще спрашивает альфа и пристально наблюдает за тем, с каким усердием чонгук покачивает бёдрами. омега сладко зажимается, а тэхён ведёт влажными от смазки ладонями по его выгнутой пояснице к трогательно дрогнувшим лопаткам и склоняется к хрипло задышавшему чонгуку, смотрящему на него своими огромными чёрными глазами. довольными, блестящими и сытыми. конечно, помечает. тэхён трогает влажным дыханием его раскрытые на выдохе розовые губы и прикасается к ним языком. — я тоже хочу. чонгук видит, как альфа опускает жадный взгляд туда, где сливаются их тела, где они сталкиваются, шлёпаются и сминаются под давлением ягодиц и бёдер, и от этого его внутренние мышцы крепко сжимаются, сильнее обхватывая проникающий крупный член мокрыми и тесными стенками. омега сдавливает тэхёна в себе плотно, горячо и до невозможности одурительно, и отзывчиво льнёт ближе к альфе, чьи тёплые губы вжимаются в запаховую жилу на его шее. чонгук извивается прямо на члене и бессильно хватает ртом воздух от этой нехитрой, но такой действенной ласки, которая заставляет омегу дрожащими пальцами вцепиться в чёрные волосы тэхёна и требовательнее притянуть к своему горлу. — ещё… ещё… — шепчет в бреду чонгук и без стеснения скользит ягодицами вперёд-назад, сильнее размазывая собственные выделения по чужому колючему лобку. — я хочу ещё… тэхён… тэхён приглушённо хмыкает, накрывая пухлыми губами дёрнувшийся омежий кадык, и слегка отстраняется, с чувством сминая и оглаживая ладонями упругие половинки. его обжигающий взгляд поднимается к нуждающемуся лицу чонгука и альфа почти не двигает тазом, откровенно наслаждаясь омегой, который сам поднимается и опускается, лаская собой его возбуждение. но вскоре размеренности плавных движений начинает не хватать, потому что такого жаждущего чонгука безумно хочется подмять под себя и накрыть телом полностью. тэхён сдерживается только потому, что принять узел омега может лишь в сидячем положении или лёжа на его груди, но вот потом… потом альфа в полной мере насладится любимым телом. чонгук скользит рукой вниз и уверенно обхватывает ладонью собственное возбуждение, оттягивая крайнюю плоть и обнажая напряжённую розовую головку члена, которую нетерпеливо обводит по кругу влажной подушечкой большого пальца. скользкая бархатистая кожа полностью измазывается в предэякуляте и загустевшей сперме, в то время как твёрдая плоть у него между ног начинает почти болезненно пульсировать. сильное натяжение внутренних мышц, толчками расходящееся по подтянутому животу, доставляет омеге лишь болезненное наслаждение, потому что рука тэхёна вдруг полностью накрывает липкий и содрогающийся в мелких спазмах живот. потому что татуированные узловатые пальцы требовательно давят прямо на контур округлой головки, что выпирает и натягивает тонкую смуглую кожу под самым пупком. прямо под уродливым тонким шрамом. у омеги от этого действия перед глазами скачут белые точки, он жмурится и активнее насаживается на член. чонгуку хочется оттянуть приближающийся оргазм, чтобы вдоволь насладиться своим мужчиной и их откровенным единением друг с другом, но в определённый момент удовольствие от происходящего достигает такого сильного пика, что рассудок покидает чонгука. безумная, блаженная нега заливает всё его тело и взрывается, оседая где-то в паху. он падает навзничь на тяжело вздымающуюся грудь альфы и судорожно сжимается, принимая в себя горячие толчки чужого семени. сладкая судорога зарождается между широко разведёнными ногами и пошло раздвинутыми ягодицами. омега чувствует, как лопается где-то в животе совершенно ошеломительное наслаждение, которое стремительно затапливает его внутренности жаром и растягивает податливые мышцы ануса до самого предела. чувствует и тихо стонет, срываясь на протяжное мычание, когда большая ладонь сгребает спутанные белые кудри в кулак, а чужой рот накрывает его. губы тэхёна бродят по губам омеги, терзая их, сминая и заставляя соблазнительно вспухать, а зубы с чувством сжимают мягкую плоть, оттягивают и кусают. — тэ… тэ… чонгук тихонько хнычет и гладит дрожащими ладонями влажные волосы альфы, убирая их от раскрасневшегося лица. омега напрягает бёдра и внутренние мышцы, пока его вспухшее отверстие растягивает плотный и толстый узел. запредельная дрожь пробивает разнеженное тело насквозь, и тэхён держит омегу в своих руках, позволяя развалиться на себе и умиротворённо заурчать. чонгук покрыт потом, влажными поцелуями и их общими выделениями. его мышцы приятно тянет и сводит, как после хорошей тренировки, а подрагивающие от напряжения пальцы всё ещё чувствуют под собой тёплую широкую спину, в которую омега безжалостно впивался ногтями. пухлые губы тэхёна мажут по его влажной щеке, и чонгук невольно задирает подбородок и податливо прогибается, чувственно сжимаясь, когда альфа поцелуями спускается ниже, подтягивая за скользкие ягодицы на себя и нежно тревожа уставший покусанный сосок. омега лежит на нём, привольно раскинувшись на твёрдой груди, и, не открывая глаз, обнимает тэхёна за шею, продолжая вяло напрягать мышцы ануса на толстом члене, с которого ему никто сейчас не позволит слезть. да он и не сможет. сцепка связывает их крепче, чем самые прочные и надёжные верёвки. после такой яркой близости невыносимо хочется спать, но именно в этот момент тэхён начинает говорить. низкий тихий голос бархатом обволакивает обнажённое омежье тело, покрытое липкой плёнкой испарины. — я не жалею о том, что сделал. я никогда не пожалею о том, что сделал ради нас. болезненно мучительные слова заставляют чонгука крупно содрогнуться. он полностью распластывается на сильной горячей груди, и чужая большая ладонь властной лаской скользит по его потной пояснице. омега зажмуривается, не в силах прекратить нежиться в надёжных объятиях тэхёна, и очень хочет ответить, но понимает, что не может. больше не может. язык не слушается, мысли разбредаются, вокруг по-прежнему стоит беспросветная тьма, а последнее, что чонгук слышит, это заполошный шёпот альфы, заставляющий его насильно провалиться в глубокий сон. — спи спокойно, сокровище. я позабочусь о том, чтобы ты ничего не вспомнил. обо всём позабочусь. тэхён легонько дует омеге на лоб, чтобы хоть немного остудить расходящийся жар по омежьему телу, и обнимает крепче, осторожно целуя заснувшего чонгука в нахмуренную переносицу и убирая с его румяной щеки прилипший к коже белый локон.***
чонгук с надрывным хрипом распахивает влажные припухшие веки. всё его тело пробивает крупная дрожь, сердце заходится в нездоровом быстром ритме, а ладони, которыми он судорожно вытирает своё побледневшее и покрытое холодной испариной лицо, трясутся как у припадочного. тяжело дыша и испуганно вжавшись в постель, омега поворачивает голову и тут же ловит на себе напряжённый взгляд мужа. — т-тэ… — в больших чёрных глазах стоят слёзы. альфа аккуратно приподнимается на локте и подтягивается выше, а его рука тянется к мокрой омежьей щеке, осторожно смахивая пальцами тонкие солёные дорожки. — тэ… мне приснилось, как ты… ты… — приснилось, сокровище, — мягко перебивает тэхён тихий шёпот омеги, продолжая ласково поглаживать любимое лицо. — просто сон, чонгук. ничего больше. чонгук тяжело сглатывает и хлопает слипшимися ресницами, на концах которых поблёскивает влага. он жадно втягивает ноздрями успокаивающий запах альфы и тихо выдыхает через приоткрытый рот. — просто сон? тэхён ободряюще улыбается и вновь укладывается головой на подушку, смотря на омегу снизу своими внимательными, выразительными глазами. — просто сон. взгляд чонгука перестаёт сквозить тревогой и медленно проясняется. омега постепенно расслабляется, стыдливо хлюпая заложенным покрасневшим носом, и придвигается чуть ближе к мужу, который с абсолютно умиротворённым выражением лица поглядывает на него из-под полуприкрытых глаз. чонгук же опускает слегка дрожащую ладонь на тёплый животик их новорождённой дочери, уютно расположившейся между родителями, и натужно выдыхает, чувствуя, как отчего-то слишком сильно колотится сердце в груди. он начинает немного суетливо разматывать небольшую простынку, потому что их характерная малышка всё время старается высунуть свои ручки из пелёнок, а потом обязательно громко и требовательно хнычет, если у неё это сделать не получается. — покормить тебя, милая? — хрипло выдыхает омега и трепетно прижимается губами к пухлой розовой щёчке, принимаясь тихо ворковать с окончательно проснувшейся, но убаюканной смешанными ароматами родителей дочерью, улыбающейся ему беззубым ртом. и увлечённый чонгук, конечно же, не замечает, как всего на мгновение глаза тэхёна, что с откровенным обожанием наблюдает за своими самыми любимыми омегами, заволакивает пугающей чернотой.