У боли есть порог, а у страха - нет

      Солнце было уже почти на горизонте, заливая небо красно-фиолетовыми цветами. Облака, впитывающие общий цвет, спокойно плыли по небосводу, совсем не закрывая заката, оставаясь, все же, где-то сзади. Шум города почти не слышно с высокой крыши. Ветер неприятно ходит по телу, почти что царапая кожу, после уходя куда-то дальше, за пределы видимости людей. Трех людей, которые стояли на, с виду даже красивом месте. Только вот повод был совсем не веселый. Как минимум для двоих. Пойдя против буквы закона, против книг Алы и Терры, они оказались перед Инспектором и фактом, что они приговорены к ликвидации. Вот здесь и сейчас, на этой крыше, им уже выдвинут приговор. И они уверенны, Инспектор перед ними их не пощадит, у него даже рука не дрогнет. Кажется, лица приговоренных даже нравились ему, что уж тут говорить. Все дернулись от громкого звука. Большие двери, что вели на крышу, открылись на распашку, ударившись о стены. А в дверях стоял парень, знакомый всем. Кому по дружбе, а кому по личному делу и отчетам с приметкой о скором допросе. — Лололошка! — выдохнула девушка имя. Кажется, строитель хотел что-то сказать, но не смог. Странно, слово у них такое приветственное слово, что ли? В любом случае, этот Дейв, которого пропустили непонятно как (надо проконсультировать по этому поводу людей), явно что-то от них хотел. — Здравствуйте, комиссар? Что Вы здесь делаете? Хотите поздороваться с друзьями? — Инспектор повернулся к парню, что довольно в быстром темпе подходил к ним. — Поздороваться. И с Вами, и с друзьями. Но больше к Вам, конечно, Инспектор, — человек смотрел на него с улыбкой, хоть и через очки. Интересное решение, ему докладывали, что он ходит в этом аксессуаре, но все же, он увидел его впервые. — Лололошка, не надо! — пискнула девушка как-то совсем отчаянно. Их уже погубило спасение другого, не учатся на ошибках. И «Лололошка» это прозвище? Интересное, сказать честно. — Кейт, все в порядке. Инспектор, не хотите отпустить людей? Место опасное, даже заборчика нет, свалиться можно, — совсем не боясь, говорил парень. Между ним и Инспектором осталось пол десятка метров. — Думаю, что Вы хотите встать рядом с ними, — парень, конечно, смелый, но это ему не поможет. Хорошо бы он в наблюдателях смотрелся, но уже не сможет. Надо все же знать меру. — Ну я могу, конечно, подойти к ним поближе, но это ничего не изменит. Я быстрее даже не смотря на Ваш пистолет. Доставайте, не стесняйтесь, — хотя он не просто уверенный, он самоубийца. Его подготовка, как инспектора полиции в разы лучше, чем комиссара, прошлого сборщика хлопка, что бы он там себе не думал. И его друзья считают так же, судя по их писку и грустным выдохам. — Х-м, считаете, что сможете увернуться от пули? — щелчок и огнестрел действительно теперь в руке, а после еще одного и без предохранителя, наставленный на нарушителя «традиций». И все еще он не видит страха. Или совсем у парня с головой, чего не было по докладам или он чего-то не знает, что, несомненно, плохо. — Возможно, — пожал плечами парень. — Хотите проверить? — Желаю всей душой. Только чуть позже, — поворот корпуса и вытянутая рука с пистолетом останавливается, направленная на голову девушки. Секунда, пара любовников понимает, что происходит, а он поворачивает голову, чтобы посмотреть на лицо комиссара. Щелчок курка. Шум разорвавшегося пороха в патроне. А на лице в очках не поменялось ничего. Ни-че-го. Это вызывало удивление, опаску и раздражение. Явно девушка издала какой-то странный полу-выдох. А кинутый мельком взгляд остановился. Между ним и девушкой, прямо в воздухе, была черная трещина. Будто там было бронированное стекло, в которое он попал. Но там же ничего нет. А по ушам ударил тихий, но весьма неожиданный треск. Трещина пошла больше. И это же явно этот комиссар. Он явно знает. Но что это? — И что, ты решил меня поймать и пытать до конца дней? — он хотел сказать это уверенно и смешливо, но… Не получилось. — Ох, ты, наверное, не знаешь. У боли есть порог, а у страха — нет.       Мир вокруг будто упал, свергся во тьму, исчез по щелчку пальцев по линии за мгновение разошедшейся трещины. Но этот комиссар остался перед ним. Перед ним и явно знал, что ему ничего не будет.