***
Пробуждение получается так себе. Во рту отвратительно сухо, голова трещит, а попытки хоть как-то сменить положение заканчиваются мгновенно дающей знать о себе тошнотой. Но самое худшее даже не это. Худшее то, что напиться до беспамятства ему вчера не удалось. Он помнит всё. Помнит почти равнодушный взгляд. Собственное сердце, ухнувшее в пустоту. Тщетные попытки забыться во сне и внезапное, будто все эти несколько лет где-то внутри копившееся чувство вины пополам с тоской. — Бляяяяяяять… — тихо стонет Хоён. — Нормально же жили. Ну?.. Он прикрывает слезящиеся от яркого, уже далеко не утреннего солнца глаза и до боли закусывает губу. Такого он не ожидал. И это, конечно, немного пугает. Но думать об этом прямо сейчас он не готов. Прямо сейчас он снова хватается за телефон. Почему-то с облегчением выдыхает, обнаруживая, что в ответ на единственный комментарий Донхон так ничего и не написал, и придирчиво рассматривает детали фото, пытаясь понять, чем сейчас старший живёт. Дурная затея. Если учесть, что всё, что тот обычно выкладывает в сеть, никакого подтекста или намёка в себе не несёт. Просто начало нового дня. Просто улица. Просто рассвет. Просто перила его балкона. И пепельница в углу на полу. — Всё ещё куришь… — вздыхает Хоён, с сожалением заключая, что ничего особого в фото и правда нет. И только спустя минуту осознавая, как сильно надеялся найти в нём хоть что-то, связанное с собой. — Чтоб тебя, Бэ Хоён! — взрывается он. — Ты с ума сошёл?! Игнорируя в десятки раз усилившуюся от резкого рывка боль в висках, он скатывается с кровати, пинает упавшую на пол подушку ногой и, пошатываясь, идёт в душ. К чёрту переживания! К чёрту нытьё! — К чёрту тебя, Ли Донхон! Растрёпанное, сильнее обычного, отражение кидает на него насмешливый взгляд, и Хоён закатывает глаза: — Ладно. К чёрту ТЕБЯ, Бэ Хоён. Он показывает отражению фак и, наконец, ныряет под струи воды. Хорошо… У него всё хорошо. Это просто долбаный алкоголь. Ностальгия. И дурацкое: «А что было бы, если бы?..» Ни. Че. Го. Донхон не пытался его удержать. Не перебивал, когда он сбивчиво объяснял, почему не может остаться в Сеуле. Не пытался отговорить и… Тоже не бросил любимое дело ради него. Они оба выбрали не друг друга. Каждый принял решение идти своим путём. И разорвать отношения предложил именно Хоён. Это казалось логичным. И правильным. Да чего уж там, кажется до сих пор. Вот только кто тогда мог подумать, что случайная встреча, спустя столько лет, не просто взволнует его, а буквально всё внутри перевернёт? Хоён раздражённо встряхивает головой, с удивлением осознаёт, что уже вылез из душа и, зависнув у зеркала, даже замёрз и усмехается сам себе. — Весело, да? — глядя в глаза отражению, интересуется он и отстранённо подмечает, что корни опять отросли… Надо бы осветлить. Или… Хоён замирает, внимательно разглядывает себя, а потом смотрит на часы и нащупывает телефон. Он успеет подстричься перед работой, если ему повезёт. И пусть это будет по-детски и глупо, но у него будет свой «новый день». И именно так он его начнёт.***
На работе его новый цвет производит фурор. Хоён ловко отшучивается от вопросов коллег, ныряет в рутину будничных дней и ждёт. Чего именно, правда, не знает. Но спустя какое-то время осознаёт, что смятение отступает, и он, наконец, может трезво оценить всё, что произошло. Выводы напрашиваются неутешительные. Он трухнул. Даже не потому, что был не в форме (чёрт бы побрал этот корпоратив!). А потому, что понятия не имел, как в данной ситуации должен был поступить. Должен ли был сделать вид, что они не знакомы? Или наоборот? А стал бы Донхон с ним говорить, если бы он подошёл? Хоён бы, наверное, стал… Через неловкость и недомолвки. Через тонну сомнений и так и не пропавшее до конца чувство вины. Он бы заговорил. Сделал бы шаг навстречу. Попытался вернуть старшего в свою жизнь. Не для какой-то конкретной цели. А потому, что скучал. Без лишней драмы и надоедливых мыслей. Без дурацких сомнений и без тоски. Просто следил за его акком в Инсте. Верил в успех команды, лидером которой тот стал. И раз за разом перебирая в уме все возможные варианты, убеждал себя в том, что сценария, при котором они могли бы следовать за мечтами, оставшись вместе, у них тогда не было. И сейчас тоже нет. Как нет и смысла надеяться на то, что их историю можно повторить. Ведь если подумать, человека, занимавшего все его мысли последние пару недель, попросту нет. Как нет и того Хоёна, которым он был. Четыре года — это не шутки. Они изменились… И — Хоён это сердцем чувствует — там, на пустыре, перед ним стоял вовсе не тот, кого он когда-то любил, а другой, почти не знакомый ему человек. Человек, в чьё настоящее ради поиска ответов на вопросы из прошлого точно не стоит лезть. Хоён устало потирает виски, откладывает в сторону документацию, ради оформления которой задержался после дежурства, и кинув рассеянный взгляд на часы, решает, что имеет смысл вызвать такси. Он выбирается из-за стола, по дороге в раздевалку молча машет коллеге рукой, а после растерянно держит собственную футболку в руках и всё никак не может сообразить, что с ней сделать хотел. Он устал… Впервые с момента выпуска настолько, что сам себе как будто не рад… И это, конечно же, ненадолго. Но Хоён всегда ненавидел период, когда в голове остаётся всего одна мысль: он устал. Он устал. Он устал… Даже не от работы, а от себя. От неспособности просто расплакаться, выплеснуть всё, что его тревожит в истеричные, почти не связанные друг с другом обрывки фраз и вместо тяжести собственных мыслей ощутить пустоту. Пустота… Ни намёка на радость или хотя бы подобие интереса. Ну… Разве что лёгкое удивление? Вот и всё, что во взгляде Донхона он прочитал. Хоён садится в такси, называет свой адрес, и безучастно смотрит в окно. Ему надо поспать. Для начала. И, может, потом он решит, как ему дальше быть. А пока… Пока он снимает блокировку экрана, заходит в настройки Инсты и отключает уведомления, которые стоило отключить ещё четыре года тому назад…***
— Ты устал, — заявляет Ёнхо. — Посмотри на себя. Тебе нужно развеяться. — Или поспать. Хоён смотрит на друга, ради него приехавшего в Сеул, и удивляется, как тому удаётся на постоянной основе своё жизнелюбие сохранять. Ёнхо тоже будущий медбрат. Так же, как и Хоён, он чуть-чуть не дотянул до поступления на врача. Но, в отличие от него, унывать не стал. Он, кажется, вообще не умеет унывать. — «Поспать» не поможет, — уверенно заявляет он. — Тебе нужно эмоций положительных хапануть. Куда тут у вас можно сходить прямо сейчас? Мне же утром назад уезжать… Хоён пожимает плечами. Куда угодно. Это Сеул. И Ёнхо загорается буквально на глазах. — Вставай! На ходу решим. — Но… — Что за «но»?! Бэ Хоён! Что с тобой?! Ёнхо пытливо смотрит ему в глаза и после недолгих сомнений всё-таки уточняет: — Так и не хочешь мне рассказать, что стряслось? — Не хочу, — отрицательно покачивает головой Хоён. — Всё в порядке уже. Не грузись. Он решительно поднимается и, вспоминая неуёмную тягу Ёнхо к приключениям, считает важным заранее уточнить: — Общественный транспорт или такси? — На ходу решим! — повторяет Ёнхо и первым несётся к двери. «Вот же чёрт…» — успевает подумать Хоён, хватая с полки бумажник и выскакивая за ним. — Может, всё же… — Я правда не знаю, чего хочу! — смеётся Ёнхо. — Может, просто гулять. До утра! Хоён страдальчески стонет. Но вслед за другом садится в автобус, периодически отвечает на его заинтересованное: «А там что? А там? А вон там?» и ждёт, когда тот снова сорвётся, найдя что-то, что по-настоящему заинтересует его. Ждать приходиться долго. И Хоён уже было думает, что сейчас они проедут по кругу, сменят маршрут и пойдут на ещё один круг, как Ёнхо подскакивает на месте и восторженно выдыхает: «А там что?!» — Там парк… — чувствуя неприятный холодок в груди, отвечает Хоён. — Да нет же! — отмахивается Ёнхо. — Я про мост! Фонтан радуги, да? — Да, — обречённо кивает Хоён, уже догадываясь, к чему тот ведёт. — Это он. Ёнхо смотрит восторженно, а Хоён совсем не вовремя вспоминает, что друг был в Сеуле всего пару раз и то по делам и… Пряча тяжёлый вздох, даже думать себе запрещает о том, чтобы потратить ещё пару часов на попытки уговорить того съездить, к примеру, в Хондэ… Или на башню Намсан… Или куда-то ещё. Лишь бы не в парк, который Донхон со своей командой выбирают площадкой для выступлений практически каждый второй раз. — Хэй… — Ёнхо обеспокоенно теребит его за плечо. — Всё хорошо? — Да, — кивает Хоён, поднимаясь и направляясь к двери. — Вечер — лучшее время, чтобы туда сходить. Ёнхо догоняет его, останавливается у выхода и нетерпеливо притопывает ногой. Совсем как когда-то делал Хоён. Он ведь, правда, любил этот парк. И часто сюда приходил. Тут он впервые встретил Донхона. Почему-то решил, что для своего окружения он несколько… Простоват? А потом увидел огненные цветы, которые тот рисовал, и пропал. Хоён резко встряхивает головой, выпрыгивает из автобуса и виновато улыбается едва успевшему выскочить за ним Ёнхо. Это немного странно. Но, кажется, ему больше не больно вспоминать о былом. Он о нём не жалеет. И, наверное, зря запрещал себе думать о Донхоне и приходить сюда. Уж если он и решил жить новой жизнью, то именно здесь её и стоило начинать. Ёнхо восхищённо присвистывает где-то в стороне, и Хоён выныривает из своих мыслей, вспоминая, почему вообще оказался здесь. — Идём! — кивая в сторону дорожки, которая выведет их на набережную быстрее всего, улыбается он. И, с удивлением чувствуя зарождающуюся в глубине души радость от возможности прогуляться по любимым местам, устремляется вперёд. Ёнхо ни на полшага не отстаёт. Рассказывает о планах переехать после учебы в Сеул. Интересуется, сильно ли отличается работа в отделении неотложной помощи от того, как, ещё будучи студентом, Хоён её представлял. И даже делится переживаниями о том, что его родители, кажется, до сих пор не смирились с тем, что он будет медбратом, а не врачом. А потом сидит рядом с ним на траве и, любуясь цветными разводами на воде, просто молчит, думая о чём-то своём. — Тут хорошо… — улыбается он. И Хоён с ним даже согласен. Ровно до тех пор, пока Ёнхо не улавливает краем уха какой-то шум и не подскакивает с места, выдыхая уже сотню раз прозвучавшее за этот вечер восторженное: — А там что?! Хоён напряжённо сглатывает, обречённо смотрит на яркие искры, вспыхивающие над головами собравшихся на набережной людей, и нехотя следует за Ёнхо. Он знает, что там увидит. Знает. И опасается. Но всё же идёт. Не потому, что боится потерять друга в толпе, а потому, что хочет, наконец, разобраться в себе. Расставить все точки над i. Разгладить и перевернуть этот случайно замятый в истории его жизни лист. По глазам внезапно бьёт яркий свет, и Хоён задерживает дыхание вместе с замершими от неожиданности людьми. Красиво… Безумно красиво! И как-то очень привычно и… По-родному тепло? Он меняется местами с растерянной девушкой, позволяя ей прятаться за своим плечом, несколько минут завороженно следит за пламенем, а после неуверенно закрывает глаза и прислушивается к ощущениям… Ничего… Ничего из того, что делало его счастливым ещё не так давно. Ни трепета предвкушения. Ни желания, пересилив волнение, ощутить необъяснимое единение с музыкой и огнём… Ничего… Что ж… Значит, он не ошибся. Он был и будет влюблён в огонь. Но жить этим ему не дано. Хоён горестно усмехается. Желая хоть на секунду почувствовать себя тем, кем он был до того, как мысли о том, что что-то идёт не так, впервые посетили его, поднимает на уровень груди раскрытую ладонь и осторожно подаётся вперёд. Огонь сердито шипит и угрожающе сыплет искрами. Но по-прежнему не обжигает его… Хоёну хочется плакать. Может, от разочарования. Может, от облегчения. Может, отчего-то ещё. Но он заставляет себя улыбнуться, открывает глаза и ищет взглядом Ёнхо, чтобы поравнявшись с ним, осторожно упереться своим плечом в его и снова зажмуриться, позволяя моменту полностью поглотить его. Ёнхо ни слова не говорит. Наощупь находит ладонь Хоёна рукой и, выражая готовность в любой момент его поддержать, осторожно сжимает её. Хоён благодарен ему. Он улыбается, почему-то жалея, что не взял с собой камеру и не сможет запечатлеть вызванный у Ёнхо выступлением фаерщиков восторг и, краем сознания улавливая изменения в музыке, настороженно задерживает дыхание вместе с толпой. Он знает, кого всего через мгновение увидит перед собой. Знает по неровному, то замедляющемуся, то снова рвущемуся вперёд ритму мелодии. По шлейфу горячего воздуха, каждым своим движением выдающему безмерно любимый Донхоном снаряд — драгон-стафф. Знает по реакции Ёнхо. Он улыбается. В этом и есть весь Донхон. Его номера всегда уникальны. Ведь выбрав для их создания то, что не выбрал бы больше никто, он создаёт нечто яркое и прекрасное. А главное — неожиданное. Похожее на него самого. Хоён ласково усмехается. Открыв глаза, обводит задумчивым взглядом замершую в восхищении толпу и тихо вздыхает: Донхон умеет приковывать к себе внимание людей. И Хоён понимает буквально каждого из них. А ещё, наконец, понимает себя. Ему больше не грустно. Ему… Легко? Он осознал одну важную вещь: несмотря на их явную схожесть с Донхоном, огонь не был частью его души. И то, что дарило старшему счастье, не могло в той же степени осчастливить его. Потому их пути разошлись… Ёнхо трещит об увиденном всю ночь напролёт. Они сидят на набережной и не напиваются вдрызг только лишь потому, что Хоёну с обеда на смену, а Ёнхо на автобус. Но это не важно. Важно другое — Хоёну впервые за долгое время действительно хорошо. Огонь смог стереть часть его сожалений. И почему-то сейчас он уверен, что обязательно снова сюда придёт.***
Возвращается Хоён гораздо раньше, чем предполагал. И даже сам не знает, как это объяснить. Он просто выходит с работы. Садится в такси. Останавливает его неожиданно даже для самого себя и после почти часа бесцельного шатания по смутно знакомым местам, горько смеётся, обнаруживая себя там, где чувствовал лёгкость в последний раз. У него был тяжёлый день. А может, неделя… А может, и жизнь… Он устало вздыхает, опускается на покрывающий часть набережной бетон и, запрокинув голову вверх, изо всех сил сосредотачивается на том, чтобы не позволить боли, беспомощности, усталости и разочарованию в себе обратиться в прозрачную каплю, скользящую по щеке. Он не всесилен. Он всегда это знал. Но почему-то всякий раз, сталкиваясь с этой простой и такой очевидной истиной, не может не ненавидеть себя и её… Хоён ложится спиной на бетон; невидяще смотрит на небо, подсвеченное огнями Сеула, а не миллиардами звёзд; и выныривает из тяжёлых мыслей только тогда, когда слышит взбудораженный гул толпы, не понятно в какой момент собравшейся недалеко от него. «Снова они…» — безразлично думает он. И даже хочет отвернуться обратно к реке. Но мысль о том, что уйдя в себя, он опять провалится в поглощающую все краски жизни тоску, останавливает его. Он заставляет себя подняться, делает несколько неуверенных шагов к источнику света и почти обжигающего тепла и, сливаясь с толпой, позволяет себе на секунду забыть обо всём, кроме происходящего непосредственно здесь и сейчас. Огонь, как всегда, шипит и потрескивает. Меняет форму. Извивается на ветру. То разгорается сильнее, то почти тухнет, меняя траекторию движения и вытягиваясь в яркую, трепещущую струну. А Хоён снова тянется к нему, оказавшись не в силах игнорировать то, что наполняет его сердце спокойствием и теплом. Почти даже счастьем, почему-то, несмотря на все беды и горести, упрямо живущим внутри него. Чувствуя странное облегчение от того, что в последнюю встречу с Донхоном, он не был брюнетом, Хоён делает ещё несколько аккуратных шагов вперёд и чувствует, как горькие, тревожащие его душу мысли о несправедливости мира и тех, кому уже не помочь, успокаиваются и тяжёлым осадком опускаются на самое её дно. Ему не становится легче сразу. Боль всё так же звенит. Но почему-то Хоёну кажется, что огонь притупляет её. Да. Он не всесилен. Он человек. Но он продолжит стараться, чтобы таких дней, как сегодня, было как можно меньше. И чтобы каждый его пациент мог однажды прийти сюда. Или не сюда. Да куда угодно! Лишь бы ему больше не приходилось кого-то из них терять… Хоён горестно усмехается, прислушивается к смутно знакомой музыке, в попытке её узнать, и увлекается этим настолько, что даже не сразу осознаёт, кто именно из команды фаерщиков после короткой паузы выходит вперёд. А когда понимает, решает не убегать. Донхон тоже часть его жизни. Возможно, даже одна из лучших её частей. И сейчас Хоён наконец это признаёт. Как признаёт и сожаление от того, что в момент расставания выяснил не всё, что его тревожило, и сам не всё рассказал. Он неуверенно переводит взгляд на серьёзное сосредоточенное лицо того, кто, несмотря на всю свою значимость, так и не смог стать для него всем, и нечаянно вздрагивает, обнаружив, что Донхон тоже смотрит на него. Не останавливаясь и не сбиваясь с ритма, он озадаченно хмурится и выразительно усмехается, когда Хоён дёргается в сторону в попытке смешаться с толпой. Щеки Хоёна густо краснеют. Сердце выстукивает бешеный ритм. И он успевает даже подумать, что если подобное повторится ещё хоть раз, он точно умрёт. А потом… Потом он решает, что это случайность. Что Донхон смотрел на него слишком пристально только лишь потому, что в принципе не ожидал ещё раз встретить его. Что он совершенно точно всё это время не мог думать о нём. И что ему будет всё равно, придёт ли Хоён на его выступление снова или не придёт. Он успокаивается. Забывается на пару недель. И отказывается верить себе, когда, придя на набережную в следующий раз, понимает: Донхон ищет кого-то в толпе. Ищет, пока стоит за импровизированной сценой в ожидании своей очереди. Ищет, когда, подхватив драгон-стафф, выходит вперёд. Не отрываясь от выступления и не сбиваясь со счёта, скользит внимательным взглядом по лицам людей и улыбается краешком рта, когда наконец-то видит его… Хоён испуганно выдыхает. Неверяще покачивает головой и медленно отступает в сгустившуюся за пределами освещённого участка набережной темноту. «Так не должно быть! — думает он. — Это опасно! Всё, о чём Донхон должен думать на сцене — это огонь!» Он чертыхается про себя. Клянётся никогда больше на выступления команды Донхона не приходить. И уже собирается снова сбежать, в этот раз навсегда, но неожиданно слышит чье-то болезненное шипение и раздражённое «Бляяяяяять…» «Что?» — озираясь в поисках источника звука, в унисон с кем-то, пока ему не известным, мысленно спрашивает он, и растерянно замирает, замечая на участке, отведённом под инвентарь, пару фаерщиков, выступавших буквально минуту назад. Один из них, уперевшись коленом в песок, растерянно смотрит на размотанную перед ним, ещё не успевшую остыть, цепь и осторожно шевелит пальцами, кажется, пытаясь оценить причинённый себе, по своей же неосторожности, вред. Второй, тихо матерясь, подрывается к аптечке, наскоро осматривает чужую ладонь и судорожно роется в медикаментах, пока не находит среди них термопакет. Раздавив капсулу и запустив химическую реакцию, он осторожно прикладывает его к уже раскрасневшейся руке и, встревоженно поглядывая на рыжую макушку виновато склонившего голову друга, заключает: — Донхон нас убьёт. — Думаешь, он заметит? — опасливо ёжась, бормочет тот и в ответ на короткий нервный смешок сокрушённо вздыхает: — Что ж… Тогда знай… Я тебя любил. — Ёщё пара слов и убью тебя я, а не Хони-хён! — сердито ворчит в ответ второй, осторожно заглядывает под пакет и вздыхает. — Точно заметит. Не думаю, что сегодня-завтра ты сможешь нормально держать пои в руках. Рыжий жалобно морщится, потом раздражённо смотрит на руку и снова шипит, предпринимая попытку сжать пальцы в кулак. — Не стоит! — прекращая акт издевательства над собой, вмешивается Хоён. Выдерживает прямой, настороженный взгляд и после неловкой паузы поясняет: — Я медик. Могу я осмотреть вашу ладонь? — Всё в порядке, — отказывается рыжий, игнорируя его вежливый тон, и Хоён недовольно ворчит: — Грамотно оказанная первая помощь сократит время восстановления и вы… — Хорошо, — неожиданно передумав, соглашается тот. И в ответ на недоуменный взгляд, закатывает глаза, поясняя: — Возможно то, что я не отказался от профессиональной помощи, сохранит мне жизнь, когда нас найдёт Донхон-хён. Хоён нервно хмыкает. Убирая пакет, оценивает степень отёчности кожи и озабоченно покачивает головой. Окинув взглядом содержимое аптечки, он находит нужный аэрозоль, недовольно цокает, подмечая, что, судя по весу, его осталось совсем чуть-чуть и еле слышно бормочет: — И куда только смотрит Донхон?.. — В список тех, кто на ближайшие пару недель будет отстранён от тренировок, — раздается у него за спиной, и Хоён чувствует, как вздрагивает придерживаемая им чужая ладонь. — Может, обсудим, хён? — пытается вступиться за рыжего его друг, но Донхон почему-то молчит, и Хоён молиться готов, чтобы причиной этого молчания был не он. Но… — Здравствуй, Хоён, — на полтона понизив голос, произносит Донхон, и тот буквально физически ощущает, взгляды ребят, удивлённо уставившихся на него. — Здравствуй, — не отрываясь от обработки ожога и стараясь выглядеть невозмутимо, кивает он. — Рад тебя видеть, хён. — Я тебя тоже, — без капли издёвки улыбается тот и смотрит так, будто всегда был готов к этой встрече и даже больше — всегда был уверен, что она обязательно произойдёт. Хоён озадаченно хмурится. Но не успевает ни сказать что-либо, ни спросить — Донхон переводит взгляд на термо-пакет, лежащий у его ног, и страдальчески стонет: — Пожалуйста, просто скажи, что мне не придётся никого убивать, потому что этому засранцу опять повезло… — Ему повезло, — подтверждает Хоён. Закончив обработку ожога, поднимается, неловко отряхивает джинсы и, демонстрируя почти опустевший баллончик, вздыхает. — А вот кому-то другому может не повезти. Вам бы аптечку перетрясти. — Спасибо. Учту, — снова совсем без издёвки, кивает Донхон и тихо вздохнув, поясняет: — У нас раньше свой медработник был. Но он нашел себе место получше, а вот мы пока не нашли никого вместо него. Хоён сочувствующе вздыхает, не понаслышке зная, что большинство его коллег наверняка будут искать что-то престижнее, чем место штатного медика в группе артистов огненного шоу. Он растерянно потирает шею, не зная, стоит ли продолжать этот разговор, и смущённо охает, под необидно-насмешливым взглядом Донхона, когда кто-то с оглушительно-счастливым воплем: «Это, правда, ты, Хоён-хён?!» — едва не сбивает его с ног. Да… Это он. Тот, кто не рассчитывал, что ему будут рады. Тот, кто ждал натянутых улыбок и завуалированных под вежливые вопросы тычков… Тот, кто почему-то искренне рад, что всё происходит наоборот. Хоён неловко отвечает на чьи-то объятия, зачем-то пытается запомнить несколько незнакомых ему раньше имён, на автомате обещает найти кого-то из старых знакомых в KakaoTalk, смущённо косится на Донхона, отшучиваясь от вопросов о личной жизни и отсутствии сна, и испуганно замирает, слыша, как рыжий, если он не запутался в именах, вроде, Кехён, вдруг предлагает: «А может, твой друг нам и поможет, хён?» Извините, но… Что?! — Ну… Аптечку перетрясти? — подозрительно щурясь из-за возникшей вдруг паузы, поясняет тот, и Донхон досадливо морщится, виновато косясь на Хоёна и тихо вздыхая: — Не думаю, что с его загруженностью это возможно, Кехён. — Но… — Я сделаю это сам. — Донхон, — Хоён окликает его раньше, чем тот успеет свернуть разговор, и предлагает: — Я свободен сегодня. И завтра с утра. И… Мне не сложно. Я был бы рад вам помочь. Донхон несколько бесконечно долгих секунд напряжённо молчит и, когда Хоён уже думает, что сейчас тот откажет ему, произносит: — Ладно. Я напишу тебе утром. В KakaoTalk? — Хорошо, — с трудом сдерживая облегченный вздох, кивает Хоён. И спешно прощается, не позволяя тому передумать и пряча глупую улыбку, расползшуюся по его лицу от осознания того, что вопреки всем его ожиданиям, Донхон, кажется, не собирается избегать его. Он улыбается всю дорогу до остановки, запрыгивает в автобус почти на бегу, игнорируя недоумённые взгляды, протискивается мимо свободных мест в самый его конец и, падая на заднее сиденье, тихо смеётся, прижимаясь к прохладному стеклу лбом. Он такого не ожидал. Но, кажется, их случайная встреча закончилась хорошо… В этом вся прелесть случайных событий: нельзя заранее угадать, что и где тебя ждёт. В этот раз ему повезло. Несмотря на усталость, Хоён выходит на остановку раньше своей, и, пытаясь утихомирить беспокойные мысли, преодолевает оставшийся путь пешком. Он не включает в квартире свет. Распахивает настежь окно. И валится на кровать, намеренно запрещая себе думать о том, что его завтра ждёт.***
Утро встречает его дождём. И оповещением из KakaoTalk. Хоён инстинктивно хватается за телефон. Но немного подумав, откладывает его, не желая быть чересчур очевидным, и боясь смутить Донхона мыслями о том, что он, толком ещё не назначенной, встречи слишком ждёт. Он ничего не ждёт. Он просто пытается быть полезным. Попутно позволяя себе урвать пару часов в обществе того, с кем ему всегда было спокойно и легко… Да. Это эгоистично. Но Хоён никогда не был идеалом. Потому, наверное, и скучал по Донхону, несмотря на все очевидные минусы любившему его. Хоён насмешливо хмыкает. Всё-таки открывает присланный Донхоном файл, пробегается взглядом по списку и, прикинув, сколько денег нужно потратить на то, чтобы аптечку полностью укомплектовать, назначает Донхону встречу на десять часов. Он ощущает себя очень странно. Хотя бы уже потому, что прекрасно осознавая, что эта встреча не решит всех его проблем, отказаться от неё всё равно не готов. Ведь даже вчерашний короткий разговор, подарил ему возможность считать, что Донхон как-то справился с прошлым и не держит зла на него. А это в свою очередь заметно ослабило накрывшее его с новой силой, после той их случайной встречи на пустыре, чувство вины и позволило надеяться на то, что Донхон после их расставания не слишком сильно переживал. Почему для него это важно, Хоён понятия не имеет. Но, наверное, было бы здорово знать, что он не заставлял никого страдать и жизнь никому не ломал. Хоён задумчиво вглядывается своему отражению в глаза, коротко усмехается, подхватывает джинсовку и захлопывает за собой дверь, даже не задаваясь вопросом, хорошо ли он выглядит. Ему всё равно. Действительно всё равно. Как и Донхону. Который окидывает его коротким взглядом, чуть задерживая его на влажных, промокших из-за дождя волосах, зябко ёжится и просто — так, будто они видятся каждый день — произносит: — Привет! — Привет, — отвечает Хоён, с облегчением понимая, что его сердце не ёкает. Не колотится, как бешеное. Не замедляет свой ритм, пытаясь уничтожить его. Он абсолютно спокоен. Как тот же Донхон. Хоён расслабляется. На ходу обозначает цели и временные отрезки. Шутливо кланяется в ответ на предложение старшего забыть о том, кто кому хён. И без особых усилий поддерживая непринуждённый разговор, чувствует, как всё внутри него наполняется необъяснимым, но таким привычным и до невозможности уютным теплом. С Донхоном всегда было очень тепло… Хоён много смеётся. Слушает истории с тренировок. В ответ рассказывает о себе. И изредка задумчиво улыбается, замечая, как Донхон искоса поглядывает на него. Ему нравится этот день. И потому он не отказывается, когда старший предлагает перекусить, выяснив, что ни один из них после встречи не планирует возвращаться домой. Выбор падает на первое же попавшееся кафе. Хоён усаживается за столик. Пока ждёт Донхона, улизнувшего покурить, наугад делает заказ. И вопросительно приподнимает бровь, когда, вернувшись, тот обеспокоенно хмурится и чуть ли не ежеминутно заглядывает в телефон. — Что-то случилось? — на всякий случай уточняет он, и с облегчением улыбается, слыша в ответ: — Это Кехён… Пишет, что они с Ёнсыном придумали что-то поистине потрясающее. — О… Хоён сочувствующе покачивает головой. Он хорошо помнит этого рыжего. Помнит его с напарником номера. И потому ни капли не сомневается, что у Донхона действительно есть повод для беспокойств. Но… — Они твоя гордость, — изображая, с каким выражением лица Донхон обычно наблюдает за их выступлениями, не упускает возможности поддеть старшего он и, разражается смехом, когда в ответ тот не пытается стукнуть его, а устало ворчит: — Они моя головная боль, — и демонстрируя только что загрузившееся видео, поворачивает к нему свой телефон. — Да. И она… — признаёт Хоён, затаив дыхание, глядя на сосредоточенных пойстеров и про себя отмечая, насколько их движения выверены и точны. Порой они сходятся слишком близко. Настолько, что невозможно не думать о том, что любая оплошность рыжего или его товарища может закончиться очень не хорошо. — Кехён наверняка захочет повторить это с огнём, — прерывает ход его мыслей Донхон и осуждающе покачивает головой, когда Хоён, коротко взглянув на него, спрашивает: — Дашь им попробовать? — Нет, — пожимает плечами он. — Без дежурного медика — не вариант. Хоён грустно вздыхает. Не встречая сопротивления, включает видео на чужом телефоне ещё раз, представляет, как всё это будет выглядеть не с тренировочным инвентарём, и в конце концов не выдерживает. — Я… Могу приходить к вам на пару часов. Пусть не каждый день. Но я мог бы дежурить хотя бы на тренировках с огнём. Донхон смотрит на него удивлённо. Старательно игнорирует разрывающие его телефон сигналы входящих сообщений и наконец, произносит: — Нет. Слишком сложно. — Но это не навсегда… Донхон опускает взгляд. Задумчиво водит по полупустой тарелке палочками для еды и видно, что сомневается. Но Хоён не спешит навязываться или давить на него. Он и сам понимает, что это не выход. И всё же… — Донхон… Мне пора, — кинув взгляд на часы, сообщает он. — Ты не обязан отвечать прямо сейчас. Можешь посоветоваться с ребятами и потом сказать мне. Хорошо? Тот молча кивает. На прощание коротко улыбается и машет рукой. И сердце Хоёна снова не ёкает. Но, с обречённым вздохом ныряя под дождь, он, сам не понимая почему, хочет не то плакать, не то смеяться, не то просто кричать… Через день становится легче. Через два он решает, что всё закончилось и ему больше не за что злиться на себя. Что ему, наконец, удалось полностью избавиться от изредка всплывающих в его мыслях сомнений и чувства вины. И что это действительно хорошо. А на третий день ему всё же звонит Донхон…***
Хоёна не пугает этот звонок. Он спокойно сверяет свой график, пишет на стикере дни тренировок и обещает сообщить, если у него что-то изменится. Но ничего не меняется. И он приходит на первую тренировку. Потом на вторую. Потом ещё. Постепенно вливается в компанию фаерщиков и даже сам не понимает, в какой момент для него становится привычным, идти после дежурства в тренировочный зал, а не домой. Ему нравятся ребята Донхона. Нравится их увлечённость. Сплочённость. Их стремление двигаться вперёд. И пусть он не хочет опять стать одним из них, иногда ему кажется, что именно сейчас он нашёл тот самый баланс, при котором жизнь кажется, действительно правильной и полностью устраивает его. Это чувствует даже Ёнхо. Он перестаёт звонить ему каждый день, и голос его больше не звучит обеспокоенно. Но он всё равно обещает приехать, как будет время. И легко соглашается на пару новых знакомств. Хоён не рассказывал о Донхоне. Ни лучшему другу, ни кому-то ещё. Но теперь он и его команда снова часть его жизни, и Хоёну кажется, что нет смысла скрывать это от Ёнхо. Он устало зевает. Чувствуя, что вот-вот провалится в сон, утыкается носом в подушку и, кутаясь в плед, который пару недель назад зачем-то принёс в подсобку Донхон, неосознанно настораживается, слыша, как дверь в убежище, где ему позволяют отдохнуть после сложных дежурств, открывается, впуская кого-то внутрь. Открывается… Не распахивается. Значит, ничего страшного не произошло, и Хоёну можно не реагировать на того, кто потревожил его. Но он всё же не может не обернуться, когда вошедший — судя по голосу, Донхон — радостно вскрикивает и, кажется, роняет свой телефон. Хоён приподнимается и вопросительно смотрит на старшего через плечо. — Извини! Не хотел помешать, — виновато бормочет тот. — С ребятами всё в порядке. Просто… — он почему-то тушуется и, не скрывая счастливой улыбки, полушёпотом договаривает: — Нашу команду пригласили на фестиваль огня! Хоён глупо моргает, задумчиво хмурится и не сразу находит, что должен сказать… Он знает, как это много значит. Для ребят, для Донхона, для любой из команд. И он правда рад. И хочет поздравить… Но вместо этого заворожённо смотрит на то, как счастливо улыбается его хён, и испуганно задерживает дыхание, когда тот, слегка усмехнувшись, вдруг произносит: — Считаешь, что я идиот? — Это с чего бы вдруг? — не понимает он. А Донхон пожимает плечами и, опуская взгляд, поясняет: — Ты на работе жизни спасаешь, а я… Радуюсь приглашению на фестиваль. Хоён едва не фейспалмит. Путаясь в мыслях, пытается подобрать правильные слова, но в конце концов снова ныряет под плед с головой и признаётся: — Когда мне не хочется жить, я прихожу посмотреть на вас. Донхон выдыхает. Растерянно потоптавшись на месте, делает пару коротких шагов, замирает возле дивана и стоит так пару минут, пока Хоён из-под пледа не шепчет: — Иди, порадуй ребят… — Спасибо, Хоён, — тоже шепотом отвечает он, осторожно прикрывает за собой дверь, и почти тут же за ней раздается нестройный хор радостных возгласов. Хоён плотно сжимает губы. Безрезультатно пытается выбить из мыслей улыбку Донхона. И с ужасом осознаёт, что по какой-то нелепой причине не заметил ставший вдруг очевидным факт: что тогда, что сейчас — он не смог не влюбиться в него… — Вот же черт… — тихо стонет он. — И чего только после дежурства в голову не придёт… Он, правда, надеется, что это усталость. Всего лишь бредовая мысль. Одна из тех, что вспыхивают в сознании в моменты полузабытья. Он не в состоянии их контролировать. Зато в состоянии контролировать себя. Донхон не наступит на те же грабли… А Хоён… Что ж… Влюбиться в Донхона снова — нормально. Надеяться, что есть шанс на взаимность — абсолютно не вариант. Хоён закутывается плотнее и закрывает глаза. Он не выдаст того, что только что осознал. Он исчезнет из жизни Донхона, как только его команда найдет врача.***
А медик команде действительно нужен. Это становится очевидным, когда до фестиваля остаётся чуть меньше пары недель. Тренировки становятся напряжённей. Кехён всё чаще пытается нарушить запрет на самостоятельное использование аптечки и огня. Донхон раздражается с полпинка. Хоён подключается к поискам. Но это оказывается действительно нелегко. И, в конце концов, он почти что прописывается в спортзале, чтобы не тратить время на дорогу от дома до пустыря. Он перекусывает вместе с Донхоном, дремлет урывками, стараясь всегда быть начеку, и думает, что вот сейчас у него просто не будет ресурсов, чтобы чувствовать что-то, кроме желания спать, но… То и дело ловит себя на том, что ищет взглядом Донхона, чтобы увидеть в его глазах, вспыхнувший в день получения приглашения на фестиваль огонь. Иногда Донхон его ловит на этом. Вопросительно-издевательски выгибает бровь и смеётся, когда Хоён в ответ недовольно закатывает глаза. Хоён снова валит всё на усталость. Потому что не может быть так, чтобы вместе с желанием выступить круче всех в Донхоне проснулось ещё и желание флиртовать. Он старается не грузиться. Умело отшучивается и ведёт счёт своих побед. Но если честно очень надеется, что замена ему найдется раньше, чем старший поймёт, что в самом важном Хоён ему всё-таки проиграл… Не то чтобы он боялся признаться. Скорее пока не решил, есть ли в этом какой-либо смысл. На душе у него опять неспокойно. Баланс безнадёжно утрачен. И он понятия не имеет, как будет это исправлять. Хоён кидает взгляд на часы, тяжело вздыхает и идёт проветривать зал, из которого наверняка уже ушли даже трудоголики Ёнсын и Кехён. Он планирует не обращать внимания на Донхона. Но всё равно засматривается на него. Неожиданно даже для самого себя. Просто слышит тихое «чёрт» за спиной, оглядывается через плечо и так и застывает на расшатанном табурете с протянутой к до сих пор не открытой форточке рукой. — Что? — прекращая вращать драгон-стафф, устало, но как-то очень по-доброму улыбается Донхон. — Хочешь попробовать? Могу научить. Хоён глупо моргает. Но быстро приходит в себя. Резким движением распахнув-таки форточку, он спрыгивает вниз и насмешливо фыркает: — Вот потому у тебя никого и нет. Подкаты — отстой. — Серьёзно? — всё так же по-доброму смеётся Донхон. «Более чем», — хочет ответить Хоён. Но слова застревают в горле вместе с дыханием, когда, не обращая внимания на порождённые стремительным движением диодного стаффа цветные всполохи, Донхон сокращает расстояние между ними до минимального и внимательно смотрит ему в глаза: — Правда считаешь, что у меня никого нет потому, что я не умею флиртовать? Хоён нервно сглатывает. И не опускает голову только из вредности. Или упрямства. Он не решил. Ему в принципе сложно решать что-то прямо сейчас. Потому он не находит, что бы такое съязвить и, из последних сил изображая спокойствие, пожимает плечами: — Логичнее предположения у меня нет. — Очень зря, — лукаво подмигнув, Донхон возвращается в центр зала и договаривает: — Я один не потому, что мне не с кем быть. Я один потому, что никого не искал. Мне одному, — он намеренно выделяет последнее слово интонацией и подкидывает шест особенно высоко, — хорошо. — Хорошо? — переспрашивает Хоён, завороженно наблюдая за расцветающими вокруг Донхона неоновыми цветами. — Что ж… Тогда… Не смею тебе мешать. Уходить будешь — окно закрой. Чёрт бы тебя побрал… — Что? — Ничего. Мне пора, — Хоён подхватывает лежащую на скамье джинсовку и спешит покинуть ставший вдруг слишком душным спортзал. «Вот же засранец!» — думает он и не может не злиться сам на себя, когда вспоминает, как его сердце болезненно сжалось от того, насколько искренне и свободно смеялся Донхон… Должно быть, для счастья ему и, правда, не нужен никто. И сказать: «Я люблю тебя», — самое глупое из всего, что сейчас мог бы сделать Хоён. Хоён горько смеётся. Завидев вдали остановку, неосознанно прибавляет шаг и, только дойдя до неё, вспоминает, что уходя из спортзала, телефон из подсобки с собой не забрал… Ему хочется плакать. И материться. Завтра утром ему на смену. И если он не вернётся за телефоном сейчас, то останется без него почти на два дня. Он зло фейспалмит. Вызывая недоумение у прохожих, резко разворачивается и устремляется назад. Он уверен — Донхон будет долго смеяться, но забивает на это и, не задерживаясь у входа, решительно дёргает дверь на себя. Донхон не смеётся. Его просто нет. Хоён обводит растерянным взглядом пустой тренировочный зал, встревоженно заглядывает в подсобку, даже не вспомнив про телефон, и немного посомневавшись, шагает к пожарному выходу, надеясь найти старшего там. Не то чтобы он беспокоился, но… Он всё-таки чувствует облегчение, когда понимает, что угадал: задумчиво глядя на сигарету, Донхон сидит на ступенях крыльца, и то ли делает вид, то ли правда не замечает его присутствия до тех пор, пока Хоён не касается ладонью его плеча. — Устал?.. — почему-то шёпотом спрашивает он, и Донхон, сделав затяжку, неопределенно ведёт плечом: то ли хочет сказать, что он не устал, то ли его напрягает чужая рука. — Ты почему не ушёл? — после недолгой паузы интересуется он. И Хоён, пряча руки в карманы и опираясь на стену спиной, устало вздыхает: — Забыл телефон. Донхон не находит, что бы съязвить. А может быть, просто не хочет искать. Он пожимает плечами, задумчиво хмыкает и медленно выдыхает из лёгких дым. Хоён этим дымом почти что давится. Вязнет в воспоминаниях и, оказываясь не в состоянии сдержать обречённый стон, ни слова не говорит, когда Донхон поднимает на него вопросительный взгляд. «Ничего, — думает он. — Ничего… Это пройдёт». Точно пройдёт! Неопределённость, повисшая между ними, не сможет его доконать! Не должна… Ведь сейчас всё не так, как тогда. Или так?.. Хоён передёргивает плечами, до боли закусывает губу и, в конце концов, просто сдаётся, отчётливо осознавая, что снова бежать от проблемы не вариант… Он всё равно не сбежит от себя. — Я люблю тебя!.. — выдыхает он. И считая, что если уж он признался, то должен быть честным, как минимум, до конца, с горечью добавляет: — Да. Конечно, было бы круче, скажи я, что помнил тебя всегда… Но увы, я — это всё ещё я. И я не люблю тебя до сих пор… Я люблю тебя… Просто так? — Всё равно… — прерывает его Донхон. Нервно мнёт сигарету в руках, поднимается на ноги, и серьёзно глядя ему в глаза, повторяет: — Мне плевать «до сих пор» или «просто так». Знаешь? Ты можешь меня засмеять… Но у меня даже шансов не было, — он позволяет себя обнять и, помолчав пару секунд, обречённо вздыхает: — Что тогда, что сейчас… Я не мог не влюбиться в тебя.