Домой

Он открыл глаза посреди синеватого полумрака сарая. Благословенная тьма, знакомая и неуловимая, желанная и проклинаемая — расступилась, истончая свою вуаль, не исчезая полностью, а лишь поддаваясь новым оттенкам, смешиваясь с серебристым светом спутницы-луны. Черные тени попятились. Стянулись к углам, после чего и вовсе спрятались в самые укромные щели. Сумрак соединил в себе уют безвестности и свет, отраженный от далекого небесного тела. Только в нем две противоположности могли встретиться, и их союз неизменно рождал прекрасное дитя. Багра порой рассказывала о солнечном затмении — чем-то совсем непостижимо удивительном, лишь этой сказкой отвлекая мальчика от ежедневного созерцания обыкновенного чуда. Про себя он называл вечерний сумрак сыном Тени, а утренний — дочерью Света. Интересно, согласилась бы с ним Заклинательница Солнца, если бы существовала? Именно она, ведь лишь так его мифический противовес мог бы быть идеальным. На попытки донести эту идею матери та неизменно смеялась, говоря, что только благодаря вмешательству Морозова в Творение их, инородных, чураются сородичи. И это вмешательство не могло породить ничего прекрасного, ничего такого же гармоничного, как солнечный свет — любимый цвет мальчика — цвет тепла, принятия, не желтый и не золотой. В нос ударил запах сена и некогда жившего тут скота, забелели перекладины под потолком от птичьего помета. Кругом валялись развороченные тюки, припорошенная инеем солома мерцала в свете луны. Тот тонкими лучиками пробивался в трещины и зазоры ветхой постройки. Мальчик не помнил, как оказался здесь. Он попытался прояснить туман в голове, и тогда, будто ответом на его вопрос, в затылке расцвела тупая пульсирующая боль, а натертые запястья дернулись в деревянных колодках, не оставляя пространства для фантазии. Снаружи доносились мужские голоса. Холодный зимний ветер шевелил соломенный настил, а безмятежный сумрак в оттенках синего продолжал выглядеть частью необычного сна. Но не потому, что его схватили. Никто не стал бы усаживать юного гриша, чья жизнь для крестьян стоила всего пару монет — и заслуживала лишь удар вилами — подальше от ветра, пряча за тюками. Никто бы не стал отогревать его ладони, хорошенько растирая своими. Напротив него в пятне темноты сверкали бликами чьи-то глаза, а худые пальцы, гревшие его, казались совершенно белыми — тем же цветом вилось облачко пара от тихого дыхания да редкого шмыганья носа. Силуэт, заметив взгляд, осторожно обернулся на дверь — и в лунном свете показался профиль девочки с теплыми карими глазами и усталыми синяками под ними. Дух перехватило, до того мистически пришелся образ ко времени. Но тут она вновь обернулась к нему, сдвигаясь ближе. Мальчик торопливо сел, стараясь преодолеть головокружение. Он поднял руки, пытаясь избавиться от пут, но тщетно — взрослый гриш тут, может, и справился, но не ребенок. Даже самый способный из них. — Почему тебя не связали так же? — спросил шепотом он. Руки девочки были пережаты обычной веревкой, что давало ей шанс призвать небольшую молнию или размочить пеньковые волокна — а если им обоим крупно повезет — поджечь. Но узница, казалось, не сразу поняла его слова, лишь через несколько мгновений заминки отозвавшись: — Потому что я не гриш. Я Алина. А ты? Мальчик вспомнил последние наставления своей матери. Как она его назвала на границе? Максим? Нет, то была Фьерда. Все еще Эрик? Дмитрий? Филипп? Алексей? Нужно вспомнить, ведь, если она не гриш, то… Хотя, теперь-то зачем кому-то его имя? Он, возможно, умрет прямо тут, а никто так и не узнает… — Александр. — Приятно познакомиться, Александр, — шепот Алины слабо излучал радость, хотя руки дрожали, а сама она чутко прислушивалась к шорохам за дверью. — Ты был совсем холодный, когда я сюда попала. Давно тут? — Не знаю, — честно признался мальчик. Он пошевелил ногами, стараясь принять удобное положение. Под ним тоже была солома, но она понемногу вымокала, а ветер и влага в морозную ночь… По телу прошла первая дрожь озноба. — Что ты натворила, раз оказалась здесь? — Мы ехали с ярмарки в Керамзин, когда на нас напали фьерданцы. Все случилось быстро, — тихо отозвалась девочка, осторожно поднимаясь и прижимаясь к тюкам вдвое выше себя. — Кажется, они заняли эту деревню, равкианского по пробуждении я так ни разу и не слышала. Убедившись, что голоса стихли, она протянула связанные руки, и Александр, помедлив, ухватился за них, вставая. Алина оказалась одного с ним роста, худая и хилая на вид. Но, стоило признать, любая компания была лучше, чем ничего. Тем более… — Ты не боишься меня? — прошептал он. — Честно говоря, — оценивающе взглянула на него собеседница, — ты больше похож на ледышку, чем на колдуна, — при виде мгновенно сузившихся серых глаз мальчика и его угрожающе зашевелившихся пальцев Алина инстинктивно отпрянула, но долгий испуг явно не был ее сильной стороной, поэтому она решительно протараторила: — Ана Куя говорит: «враг моего врага — мой друг»! Правда, в прошлый раз, когда она это сказала, они с противной соседкой сообща выторговывали у мясника скидку, но смертельная опасность, думаю, сюда тоже подойдет. Так что давай просто уберемся отсюда! Вместе. Александр кивнул. Для отказницы новая знакомая была не так уж и глупа, хоть и тщетно скрывала нервозность за напускной решительностью. Значит, можно попытать счастья вдвоем. По крайней мере, пока не появится шанс улизнуть самому, бросив обузу как приманку. Он больше не поведется на предложения дружбы. Ему до сих пор снились кошмары о рукотворной, простой и эффективной ловушке, цепенеющих без боя руках, вмороженных в толщу льда, и обжигающей боли в темени. Он помнил жестокость на невинном девичьем лице, сжатый в маленьком кулачке окровавленный камень. Он никогда не забудет. Мысли вновь вернулись к обстановке, неустанно пытаясь собрать крупицы информации, учуять потоки власти, в которых он разбирался даже лучше Багры. Девочка, будто поняв, что он пытается придумать для них план, помогала по-своему, кое-как оттирая влагу с его одежды и прижимаясь ближе для тепла. Они забились в самый сухой угол, сев на солому, и, дрожа, принялись думать. Конечно, пленнице рассказать больше было нечего. Ее вырубили немногим нежнее, чем его. Нападающих насчиталось четверо, затем, когда недолгое сопротивление было сломлено, на опушке появились всадники, а потом все померкло. В ответ же на вопрос, поняла ли девочка намерения похитителей, та лишь вжимала голову в плечи, и ее пульс частил так, что становилось понятно: ничего хорошего ей тоже не светило. По его подсчетам, он провалялся полдня, и этого еще ничего — но если дольше, значит, с матерью точно что-то случилось, и тогда… Нет, не время для таких мыслей. Он сделает все, чтобы пережить хотя бы эту ночь. — Я вытащу нас, если ты придумаешь, как избавить меня от колодок, — смело сказано для Заклинателя Тьмы, все еще едва владеющего разрезом, но его временной союзнице необязательно об этом знать. Алина нахмурилась и покачала головой. — Я пыталась. Тут нет ничего прилично острого. Лучше помоги перетереть мои веревки. — Ты пыталась освободить незнакомого гриша? — возможно, он переоценил ее умственные способности. — Знаешь, тебе же лучше, что не вышло. — Чего это вдруг? Спасибо бы лучше сказал! — тут же встала в оборону девочка. Затем, правда, опасливо притихла, но всего секунду спустя продолжила расходиться вполголоса: — На вид не больше Васьки-селедки, так еще и холодный, будто в снегу неделю валялся, зато как важничаешь! Может, охотники перепутали, и не гриш ты никакой, а сельдь отмороженная? — Сними колодки — и узнаешь, — угрожающе надулся Александр. Его, самого наследника Королевы Теней, могущественнейшей из гришей, сравнили с какой-то селедкой! — Ну так сам и сними, раз такой могучий! Нет, он точно ее бросит. Макнет головой в снег и заставит умолять о пощаде. Несносная малявка! — Не стоит переходить мне дорогу, — опасно зашипел мальчик, цитируя властные угрозы матери. Девочка фыркнула: — Какие тут дороги? Сам еще попросишь свою мерзлую тушку не бросать посреди тайги. А я дважды подумаю, стоит ли тебя, такого вредного, на себе тащить. «Чертовы кандалы», — выругался мысленно Александр, пытаясь тюкнуть ими по носу наглой девчонке. Та на удивление легко увернулась от его неуклюжей атаки, будто часто имела дело с последствиями своей дерзости. Ее рот уже открылся для очередной колкости, как гриш почуял шаги и торопливо прижал ладонь к влажным от пара губам, неудобно втиснув обоих в укрытие. Алина тут же прикусила язык и извернулась в хватке, чтобы выглянуть из-за угла. Шаги прекратились, раздалось чирканье спички и звук затягиваемого воздуха. Часовой курил. — Это может быть наш шанс, — прошептал мальчик на ухо союзнице. — Не глупи, — тут же запротестовала та, — я с ним ни за что не справлюсь, а ты — тем более. «Тем более»! Александр мстительно пихнул локтем тощий бок, мелочно наслаждаясь чужим ойканьем. Он еще и нашел вылезшую из телогрейки мышиную косичку, называя это захватом объекта не иначе как стратегической важности. Теперь-то она у него получит! Но для начала надо ослабить чужую бдительность. — Ладно, будь по-твоему. Давай сначала перетрем твои веревки. — Ну неужели. А я думала, ты еще полночи будешь хвостом кру… Ой-ой-ой! — Что-что? — невинным тоном переспросил мальчик, не давая ухватить себя. — Что там с хвостом? Ответом ему было только обиженное сопение. Победитель смилостивился и отпустил, подержав прежде совсем немного, так, для закрепления. Он сам не знал, отчего его потянуло на такое ребячество, ведь он мог причинить реальную боль. Надежно подчинить страхом, как учила мадрая. Алина торопливо выскочила, разгоряченная, на свет и кое-как засунула несчастную косичку за ворот, гневно сверкая глазами. Щеки порозовели, а руки сжались в кулаки. — Ну, ты!.. Вот избавлюсь от веревки, и ты пожалеешь! — погрозила она с самым внушительным видом, но он Александра, честно говоря, не впечатлил. Он уже знал, что такое настоящая борьба за жизнь. — Нам обоим конец, если не освободимся, — напомнил он, беря себя в руки. Раз субординация восстановлена, время решать первоочередные проблемы. После недолгих препирательств, с путами девочки все-таки разобрались. Старые веревки давно отсырели и местами сгнили, дав возможность освободить руки пленнице. На помощь же гришу не нашлось даже приличной палки. Провозившись над колодками с отломанными от досок щепами больше часа, дети в разочаровании и бессилии вернулись в укрытие. Физический труд согрел их, но пот и влага, пропитавшие одежду, в надвигавшейся метели грозили медленной и мучительной смертью. А та завывала все отчаяннее. Неужели жизни пленников так мало значили для фьерданцев, что те оставили их умирать? Или доставить живыми для них было не так уж и важно? Значит, хотя бы не в Шухан. Александр прислушивался к выстилавшемуся ветром снегопаду. Алина вяло ковыряла замок, клевая носом. Где вообще их охрана? Не значит ли, что можно попытаться?.. Как раз сейчас, когда метель только разгорается, уже снизив видимость до минимума и загнав похитителей в хибары. Но ночь в таежном лесу… — Что лучше: сгореть на костре во Фьерде или замерзнуть в чаще Равки? — пробормотал он, глядя на свои окоченевшие пальцы. Алина подышала на свои и накрыла ими холодные до синевы ладони мальчика. — На костре хотя бы тепло… — Я серьезно. — Ну, раз так… Если уж и помирать, то на свободе, — твердо прошептала она. Голос дрогнул, сглатывая подступивший к горлу комок. — За тобой же никто не придет? — В такую метель? Вряд ли. — За мной — тоже. Они помолчали. Не было никакого решающего обстоятельства или условного сигнала. Никто их не торопил, сама судьба, будто глумясь, растворяла взрослую решимость во времени и вое ветра, сулящего вечный сон. Здесь у них хотя бы оставался шанс. А там — смерть будет намеренным выбором. Дурацкой ошибкой двух самонадеянных детей. — Может, Багра совсем рядом. Если бы я только… — злость на собственную беспомощность брала верх над самообладанием. Было уже не до конспирации. — Багра? — Моя мама. Будь она здесь, никто из этих дикарей не ушел бы живым. Они бы даже не успели взмолиться своим варварским богам, как их головы покатились бы по земле! — Александр сорвался на рычащее шипение. Вырвав руки из вновь остывших пальцев девочки, он принялся ходить взад-вперед, разгоняя кровообращение. Им не пережить эту ночь в неподвижности — так он хотя бы подготовит тело, если вдруг они решатся на глупость. Они… Будто мнение этой языкастой бестолочи тут на что-то влияло! Но ведь верно, влияло. Умереть в одиночестве юный гриш, успевший хлебнуть за свою недолгую жизнь предостаточно, не пожелал бы злейшему врагу. И уж никак не себе или своей невольной спутнице. — Она такая страшная? — внезапное любопытство Алины вырвало мальчика из тягостных дум. — Местами, — пожал плечами он. — Обычно, когда в гневе. А вообще она красивая. В каждом убежище умудрялась разбить чье-то сердце. Так им и надо, этим трусам. Никто из них не бросил бы теплую нору, чтобы стать изгоем вслед за нами. — Изгоем? Разве вы не одинаковые? — Я уникален, Алина. — Снова хвастаешься? — А разве похоже? — сил на раздражение уже не осталось — даже для него было слишком холодно. Зябкость пробиралась в рукава, холодила подмышки и ступни, собиралась капельками стужи за шиворотом, пуская волны озноба. Лоб, щеки и губы покалывало от онемения, нещадно задувало в уши. Совсем немного — и ничто не спасет его от последнего, болезненного жара; мокрого, раздирающего горло кашля, лихорадки в отяжелевшем, беспомощном теле, и… Все закончится вот так. В словах Александра неожиданно для него самого проступила едкая горечь. — Если бы не сила, нам бы не пришлось… Сейчас я хоть вспоминал бы напоследок о доме. Знал бы я еще, что он из себя представляет. Алина, на удивление, никак не уколола в ответ. Она долго молчала. Затем, помедлив мгновенье, встала, подошла совсем близко, обдавая теплым дыханием застывшее в мерзлоте и отрешенности лицо. Взяла за руку. После чего тихо произнесла: — Я тоже хотела бы это знать. Ее блестящие глаза слезились — наверное, от ветра. Александр силился отдернуться, закричать, что ей, обычной крестьянке, никогда не понять его. Но в горле уже щекотно скреблось воспаление. А еще, кажется, она понимала. В этих глазах было что-то помимо обиды и горечи. И мальчик испытывал зависть от того, что не мог похвастаться тем же. Она прошептала: — Мы не можем сдаться. Ни на милость им, ни тому, что с нами сделали. Какая бесполезная фраза и глупая формулировка. Винить кого-то другого в том, в чем не виноват никто? Или хотя бы не винить себя. Все это бессмысленно. — И что ты предлагаешь? — разозлился юный гриш. — Найти здесь сухую солому, доску, и попытаться щепой развести огонь? На этом ветру? Будь ты инферном… — Мы бы сожгли тут все дотла? А потом что? Бежали наперегонки с лошадьми фьерданцев? Ее крик повис в воздухе, но никто из детей этого не заметил. Они уставились друг на друга, осененные идеей, затем одновременно произнесли: — Мы украдем лошадь. Сказать было проще, чем сделать. Вьюга кружила вдоль наросшего по щиколотку сугроба, ведя в танце снегопада. Сухие ледяные песчинки волнами стелились по утоптанному в ровное полотно крошеву, снежинки сбивались, скреплялись влагой, срастались и терялись в блеске зимнего покрова. Но тучи все сыпали и сыпали, не позволяя насладиться результатом своей работы. Ветер бросал острые частички в глаза и нос, обращая тьму далекой полоски леса в блеклую серость. — Еще чуть-чуть! — полушепотом взмолилась Алина, повиснув на хлипкой доске всем весом. — Дай сюда, — бесцеремонно подвинул ее Александр, втискивая в образовавшуюся щель свои колодки и налегая продрогшим телом. Наконец раздался хруст, впуская холод, задувая пуще прежнего. Они высматривали деревенский амбар последние десять минут, прислушивались к звукам лошадиного ржания, доносившегося совсем слабыми отголосками, после чего все-таки решились и с трудом выбрались из заточения. Приглушенная серыми тучами ночная тьма казалась далекой, а их путь в вое ветра и белизне снегопада — чем-то таинственным и ненастоящим. Дети сцепили руки, и Алина повела вперед, в обход сарая. Они старались пригибаться к земле и идти долгой дорогой, то и дело оглядываясь. Александр сосредоточил все свои силы на потоках жизни, чувствуя их даже в темных домах. Он дергал свою спутницу, и они, отдуваясь и дрожа на негнущихся коленях, делали лишний крюк. Наконец они добрались до нужного места. Чудом, не иначе, ведь кто-то да обязан был наблюдать за территорией. Мальчик втайне надеялся, что какие-то крохи его силы отваживали от них взгляды — но возможно ли было это на безупречной белизне? Оставалось лишь здравое рассуждение, что их с девчонкой глупость недооценили, и похитители попросту завалились спать. Кто вообще высунет нос в такую погоду? Беглецы нашли вход, и уже было переступили порог, но тут Алина попятилась, дав вовремя не затормозившему гришу затылком по носу. Тот охнул, ощупывая пострадавшую переносицу. Который раз за этот год. — Тс-с, — шикнули на него, не дожидаясь возмущений. Александр заглянул ей за спину, замечая, как в импровизированном деннике бок о бок с прилегшими на сено расседланными лошадьми спал фьерданец, надвинув на глаза папаху. Дети так же беззвучно отошли за безопасный угол, организуя экстренный совет. — Мы должны убить его во сне, — твердо высказался юный гриш, прикладывая снег к и без того замерзшему носу. — То есть, я должна, — тут же сердито поправила его напарница, — а ты в это время будешь подбадривать меня снаружи? — Тогда давай я направлю твою руку. Так надежнее, Алина. От этого никуда не деться, если ты хочешь дать нам шанс. Он бы тебя не пожалел. — Я… — девочка растерялась, но затем покачала головой. — Может, ты и привык к такому, но не я. Прости. Ты прав, но… прости. Александр попытался заново, выбирая слова, ведь она почти согласилась. Под кафтан задувало, заправленная под ним рубаха вылезла краем, опалив холодом еще не успевший отмерзнуть бок. Лоб наливался тяжестью и, кажется, снова обрел чувствительность. Не так — обжигающее тепло. Дышать становилось все тяжелее. Тело подвергалось судорогам не переставая, волны озноба сменялись приливами жара. Еще немного, и он перестанет чувствовать холод. Чтобы затем стать с ним одним целым. А ведь то, что он сказал — так было правильно. Так бы она… Но ее руки тряслись, а осипшее вслед за его собственным горло тихо сглатывало всхлипы. Она лишь качала головой, упираясь, и бормотала все неразборчивее. Слезинки в уголках глаз замерзали, не успевая скатиться по щекам, снежинки на ресницах делали глаза еще темнее и несчастнее. Бестолковая отказница. Отчаяние выло вокруг них, не в силах заставить переступить черту. Хрупкая фигурка гнулась под тяжестью ответственности, под раздирающим на части стремлением выжить. Но она не сдавалась, глядя ярко и искренне. Хоть там и скрывалась тьма, горе, которое можно было разглядеть лишь сейчас, в схватке с холодом и гонке со временем. На девочку многое за сегодня свалилось. И если он ничего не придумает, они так и застрянут здесь. — Тише, — произнес мальчик, неумело пытаясь утешить, — ничего страшного. Тогда просто попробуем его не разбудить. Надо двигаться, Алина. «Я не протяну тут долго». — Хорошо, — шмыгая носом, успокоилась она. Собралась с духом и предложила свой план: — Я… Я попробую накинуть узду и привязать попону, а ты смотри за ним, ладно? — Может, просто сразу оседлать? — удивился Александр. Жар ударил в голову, и речь спутницы понемногу начала заглушаться воем вокруг. Та пояснила: — Чем меньше вес, тем легче будет лошади. И тем дольше она сможет нас везти, — доводы девочки были на удивление разумны. Она окончательно отогнала нахлынувшую слабость и тряхнула головой. — Возьмем ближайшую ко входу. Я подсажу тебя, а потом ты поможешь взобраться мне — смотри, не свались. Как только залезу, ухватись за меня изо всех сил, как уж получится, потом плавно сожми пятками бока лошади, но не шевели, чтобы не пришпорить. Будь готов, что мы рванем в любой момент. К тяжести в голове прибавился шум пульса в ушах. Холод отступал, и мальчика вело. Он лишь склонил голову набок и вальяжно кивнул. На его щеках уже проступал нездоровый румянец. — Как скажешь, милсдарыня. Александр не заметил, как все было готово. Едва ли он успел бы пошевелить языком, не то что предупредить напарницу об опасности, но к его удаче похититель спал крепко. Даже вдвоем они не могли создать достаточно шума, чтобы преодолеть стену вьюги, шумное лошадиное дыхание и редкие всхрапы. Кобылка, которую снаряжала Алина, прядала ушами и пыталась найти у гостьи что-нибудь вкусненькое. Вкусненького не нашлось, но отказнице кое-как удалось вывести животное на лютый мороз. Мальчик подумал, что ни за что не взлезет на лошадиную спину, ему даже стоять удавалось с трудом. Он хотел лечь на снег и уснуть, в горле скребся кашель, и все силы уходили на то, чтобы не поддаваться этой чесотке. Его напарнице было не легче, но она все еще управляла своим телом лучше, чем он. Она сцепила руки в замок и тихонько взмолилась: — Давай, Александр. Еще совсем немного. Держись. За что держаться? Чего ждать? Их ждет тайга и верная гибель. Для него — уже совсем скоро. Но было бы глупо умереть в колодках, оказавшись на свободе, поэтому — и, наверное, из фамильного упрямства — Александр кивнул и собрал волю в кулак для последнего рывка. Он чуть не перевалился через спину лошади, в последний момент уцепившись за попону. Где-то внутри робко постучалось неприятное чувство. За ним кто-то наблюдал. Серые глаза резко обернувшегося мальчика в страхе нашли другие — чужие, взрослые, сонные. Время пошло на секунды. — Алина!.. Той повторять дважды не пришлось. Она уже перекинула поводья и буквально взлетела вперед него, а сам Александр, не в силах сдержаться, пришпорил бока, пуская кобылку в бодрую рысь. Его тело подбрасывало, отбивая копчик, и встряска с болью согнали марево лихорадки — но лишь на время. Юный гриш изо всех сил вцепился пальцами в девичьи бедра, а зубами для верности — в косичку. Страх был сильнее любого сомнения. Алина даже не пикнула, в очередной раз подгоняя лошадь. Та протестующе заржала, но тонкая рука держала поводья крепко, уговаривая их спасительницу потерпеть. Но ради чего? Обман, кругом обман. Было бы честнее умереть в святыми забытом сарае. Хотелось сказать это вслух, но пораженный лихорадкой едва ли мог сглотнуть без боли и позыва зайтись кашлем. Тогда он точно свалится. До леса оставались добрые полверсты, когда преследование не заставило себя ждать. Александр обернулся, насчитывая врагов. Едва ли четверо, но в руках двоих были винтовки. Он взмолился всем святым, чтобы они были плохими стрелками. Впрочем, вряд ли хоть кому-то из чудотворцев был под силу такой подарок. — Попробуй петлять! — кое-как просипел он. Косичка давно выскользнула из стучащих зубов, оставив на языке безвкусный соломенный привкус. Запах лошадиного пота отрезвлял и пар, взметавшийся по бокам, делился крохами тепла, но те истаивали в свистящем ветре. Смертельное желание сдаться и уснуть дышало в затылок, обнимая ледяными пальцами. — Зачем? Так только утомимся быстрее! — Стрелки, — выдавил мальчик на самое ухо и обмяк, впившись острым подбородком в худое плечо. — Святые… — выдохнула Алина, не оборачиваясь. Она пришпорила кобылу еще, но они не ускорились. Все были на пределе своих сил. Прозвучали первые выстрелы. Лошадь вздрогнула, но не взбрыкнула. Алина что-то бормотала, возможно, молилась — или ее тоже поражала лихорадка. Лес медленно приближался, маня своими темными глубинами, но все-таки недостаточно быстро. Они не успеют. Или все же?.. Ведь так далеко уже забрались! Вдруг им повезет. Еще немного! Уже был виден подлесок и черные лапки облетевшего кустарника. Достаточно, чтобы скрыться. Еще совсем немного… Александр считал затраченные патроны, пытаясь предсказать, когда… Выстрел. Их с Алиной швырнуло вверх и вперед. Перебросило через шею споткнувшегося животного, заставляя воспарить в застывшем миге. Даже снежинки, казалось, остановили свой танец, позволяя разглядеть свои острые точеные грани. Воздух застрял в груди. Мгновение длилось и длилось, продолжая болезненный, последний полет. А затем оборвало его. Хрясь. Откуда-то сзади донесся крик подстреленной кобылы, глухой стук рухнувшего тела, и их троих кубарем прокатило по снегу. На миг Александр даже потерял сознание, упав на колодки, и те больно впились в грудь, выбив дух. Но главный удар пришелся на девочку, сидевшую впереди него. Та охнула, пропахав лицом свежий сугроб. Выстрелы затихли, тоскливый хрип и беспомощное биение копыт о землю за спиной умолкли. Осталась вьюга, щедро осыпавшая неудачливых беглецов свежим снегом. Алина со стоном зашевелилась. Сквозь торжествующий вой метели пробился стук приближавшихся всадников и варварские крики. Девочка тут же, извиваясь, принялась выбираться из-под неуклюже распластавшегося второго ездока. Наскоро встав на колени, она обернулась. Ее глаза, глядевшие поверх его макушки, расширились в ужасе. Улюлюканья были совсем близко. И тогда Александр понял. Его руки больше не стеснены куском дерева. Он уронил взгляд на окоченевшие кисти под туловищем, все еще в деревянных обломках. — Александр… — не то в мольбе, не то в ужасе произнесла Алина, не замечая его открытия. Она все так же неотрывно, будто зачаровано смотрела на приближавшийся конец их побега. Мальчик догадывался, что она видела перед собой, но сам дожидаться такой участи не собирался. Он одним рывком перекатился, падая на ноги спутницы — но его это не волновало. Нужен был лишь зрительный контакт. Руки гриша сошлись в отчаянном, сосредоточенном жесте, полном темной силы, вскормленном злобой и ненавистью. Полном обиды, жестокости. Но больше всего — желания жить всем назло. С его пальцев сорвался разрез. Голова фьерданца слетела с плеч, брызнув из шеи кровью. Второй всадник прицелился было, но лошадь под ним взбрыкнула, отчего выстрел ушел мимо, а сам он выпал из седла, теряя винтовку. Александр лишь на миг перевел дыхание, но тут лихорадка и сотрясение от падения взяли свое, выводя его на миг из борьбы. Он усилием воли — и криком Алины, попытавшейся тащить его за плечи, несмотря на явную травму спины — очнулся, вовремя ломая совсем слабым, смехотворным по силе разрезом дуло подобранной и нацеленной на них винтовки. Стрелок, ругаясь, отбросил ее, хватаясь за нож. Он явно трусил, потому медлил с преодолением оставшегося расстояния. Мужчина ругался на родном языке, и даже не будь мальчик в полубессознательном состоянии — вряд ли бы узнал этот диалект. Сил на разрез не оставалось, поэтому юный гриш положился на старый трюк с тенью, заставляя ту плясать и пытаться прикончить хозяина его же ножом. Суеверный варвар вскрикнул и отшвырнул оружие. Но радоваться было рано. Где-то вдали спешно собирались новые преследователи, скорее всего, без лошадей, но наверняка с ружьями — а на открытой местности, да еще и обездвиженные — беглецы были легкой мишенью. Слабость вновь взяла свое, и Александр провалился в забытье. Крики девочки и ругательства обидчика сливались единым гулом. Он, барахтаясь в лихорадочном бреду, вспомнил ледяной холод воды, неправильный, идущий сверху вниз — и где-то там, на глубине, было даже тепло. Его тело сдавалась желанию этого тепла, безмятежности спокойствия, отлагавшего всю усталость, боль и отчаяние. Оставляя лишь тьму. Истинный и единственный дом своего заклинателя. Провозглашая непричастность. Несуществование. А затем вспомнилась сияющая луна, рывок навстречу поверхности, желанный берег — и одновременно с ним вдруг предстала реальность в безликой серости туч и ненасытном снегопаде, все вившегося пургой вокруг их невзгод. Он еще жив. Мальчика вздернули, как тряпку, а после перехватили так, что горло сдавило твердым предплечьем. Боль прояснила туман, застлавший глаза и уши, и сквозь его пелену донесся отголосок крика. А еще нашлось бледное, искаженное яростью и страхом девичье лицо. Карие глаза молили в отчаянии. «Алина», — хотел сказать Александр, но из удушаемого горла донесся лишь сдавленный хрип. Отток воздуха гасил пробивавшиеся звуки, но даже без них он мог читать крики по губам. — Пустите его! Пустите!.. Пожалуйста!.. Александр! Тонкие пальцы цеплялись за его куртку, вырывавшуюся из них раз за разом, но фьерданец был могуч и высок, он пятился назад, душа насмерть, преодолевая животное сопротивление тьмы, пришедшей на помощь уязвимому месту хозяина, и хрупкая маленькая девочка едва могла достать до рук, не то что помешать. Она, словно белка, спотыкалась следом, пыталась наскочить, пыталась вырвать, выцарапать, вымолить… — Беги… — с чудовищным трудом прохрипел юный гриш. Если эта дуреха все еще не поняла, какой шанс упускает, бестолково пытаясь спасти уже не жильца, он переоценил ее ум даже сильнее, чем думал. — Ни за что! Александр, слышишь?! Мы еще не!.. Перед глазами расползлись пятна, а горло зашлось в смеси бесплодной одышки и кашля. У мальчика закатились глаза. Защитная тьма растворилась. Он боялся смерти. Не хотел ее, но еще втайне желал, чтобы все закончилось. Он услышал краем сознания душераздирающий тонкий крик. Правда, уже не слушал. Наступила абсолютная пустота. Вот и все. Впрочем, больше, чем ничего. Хотя бы умер свободным — сойдет ли эта отговорка для святых, или путь в лучший мир ему заказан по проклятью рождения? Его жизнь далась варварам всего одной несчастной фьерданской кочерыжкой, любой гриш поднял бы его на смех. Отвоеванная таким трудом жизнь, месяц назад — почти оторванной ногой и трещиной в черепе. А еще чем-то надломанным внутри. Ему казалось, оно того стоило, ведь его ждало будущее и великая цель. Но теперь, так по-дурацки… Он хотел, чтобы выжила хотя бы девчонка. Глупая отказница, чей век недолог, а жизнь хрупка, словно засушенная шуханская бабочка. Ей следовало быть благодарной за то, что он дал ей дельный совет, а она… Глупая, противная девчонка. Даже если выживет, ее наивностью тут же воспользуются, и все мытарства пойдут прахом. Не он, так другой, поумнее. За кусок хлеба или красивую побрякушку — а может, и просто так. Равняя с собой. Ведь преданность, честность — это слабость. Кричащий всем и каждому изъян, просящий заточенное лезвие, смоченное ядом. Или хотя бы достаточно острый камень в занесенном кулаке. Он так и не успел сказать об этом ей. Чтобы стереть бессмысленную надежду с простодушного лица… как стерлась когда-то его собственная. Он завидовал. А еще задолжал «спасибо». Поток мыслей угасающего сознания кончился осознанием. Тьма не была ему домом. А затем Александра поразило разрядом тока. От кисти — и по всему телу — гналась жадная колючая волна, заставляя пронзенное судорогой тело вдохнуть неожиданно свободно. Мальчик распахнул глаза и увидел ее. Вспышку света. Алину. Ее руку, вцепившуюся в его голое запястье. Дикие глаза. Она еще не поняла, что произошло. Но Заклинатель Тьмы понял — и покорился нахлынувшей затем слепоте, на самом деле уже поглотившей его — просто отпечаток на сетчатке все еще посылал в мозг удивительный образ. Невероятный, как затмение. Вдохновляющий. Чудесный. Теперь он не имел права сдаться. Юный гриш сделал новый, давшийся невыразимой мукой, вдох, запредельным усилием вырываясь из хватки парализованного шоком похитителя. Сжал узкую кисть в ответ, посылая встречный импульс. Подчиняя обоих простому, но чертовски сильному инстинкту. Ничего не пришлось говорить. Алина побежала. Александр все еще видел перед собой лишь белизну чужой силы, однако эта же сила толкала его вперед — гнала и заставляла перебирать ногами вопреки всем физическим лимитам. Его союзница, его спасительница безмолвно тянула их обоих с неистовством напуганного оленя, делавшего прыжок за прыжком даже тогда, когда опасность осталась далеко позади. До леса и родной темноты оставалось совсем немного, тьма льнула и звала хозяина. Метель сменила гнев на милость и подталкивала ветром в спину, подбадривая беглецов надрывными завываниями. Их обоих несло открывшееся второе дыхание. Мальчик даже не молился, чтобы оно продлилось подольше — святые и так сделали для него предостаточно. Его глаза наконец справились с временной слепотой, как и, скорее всего, фьерданцы, что обещало им свист пуль уже через считанные секунды. Но до этого он заметил и руку, и телогрейку, и припорошенную снегом макушку — и даже мышиную косичку, гордо развевавшуюся на ветру. — Ты гриш, Алина, — выдохнул Александр, не в силах сдержать переполнявшую его бурю чувств. Девочка обернулась на него, не сбавляя скорости. В ее карих глазах плескались отголоски пережитого страха, но больше — ошеломление и восторг от собственной дерзости. От пробудившейся силы. Надежды. О, юный гриш знал, каково это, и от старого воспоминания, самого яркого в его жизни, на лице сама собой появилась улыбка. Он знал. И тянувшая его за руку крестьянская девчушка — острая на язык, тощая и верная на грани с глупостью — несмело улыбнулась ему в ответ. *** Дети торопливо нырнули в подлесок, ускользнув от летящих вдогонку пуль. Бок болел сильнее остального тела, хотя куда уже было больше. Александр исчерпал все свои резервы, разбередив даже некогда заживленные целителем раны, отозвавшиеся в ноге и затылке. Он надеялся, то была лишь фантомная боль, догоняя и наваливаясь грудью на плечо спутницы. Алина петляла между деревьев, несмотря на дополнительную тяжесть и собственные травмы — но по тому, как сбивалось ее дыхание, а движения замедлились, мальчик понимал, что совсем скоро они где-нибудь споткнутся. У них нет ни кремня, ни хвороста — и даже если бы были, дым от костра быстро раскрыл бы их местоположение. А без тепла они… Юный гриш не стал говорить это вслух, дабы не озвучивать очевидное. Если он чувствовал себя глупо, то каково было девочке, открывшей в себе прекрасный дар только затем, чтобы сгинуть вместе с ним в святыми забытом лесу? Они плутали еще какое-то время, уже шагом, то и дело замирая, чтобы уловить шум возможных преследователей. Пока было тихо. Рассчитывали ли фьерданцы на их неизбежную смерть в непролазной чаще? Даже для самого Александра ставка была соблазнительной, что тут говорить про сократившуюся в численности шайку охотников из Цибеи. Какими бы они ни были фанатиками, выискивать в лесу тела детей только чтобы удостовериться — или нарываться на разрез посреди темноты — даже последний дурак не станет. Им-то откуда знать, что эту возможность беглецы уже исчерпали. Остатками способности мальчик прощупывал местность, тщетно пытаясь найти что-то получше вариантов Алины. Та возмущалась, но вяло, предпочтя в итоге довериться чутью более опытного гриша. Не то чтобы у него было чем ее обнадежить. Ряды деревьев, росших плотно друг к другу, мешали ветру и снегу, но сырая черная земля едва ли годилась для ночлега. Чем дальше беглецы углублялись в лес, тем темнее становилось. Снег больше не отражал звездный свет, пробивавшийся сквозь тучи, а сросшиеся гнездом лысые черные кроны отнимали последние его крохи. Обоих направляла вездесущая тьма, но даже ей было не под силу добыть им тут теплый и сухой уголок. Наконец Александр не выдержал и закашлялся. А начав, уже не смог остановиться. Задушенное и воспаленное горло драло так, что он упал на колени, сотрясаясь в одышке и боли, разом давшей отовсюду. Бок вроде бы успокоился, но ему тут же пришел на смену затылок, пострадавший уже второй раз за месяц. Как же ему это надоело. Разве он многого от своей жизни просил? Чулан, теплый сарай, стог сена на конюшне — что угодно. Что угодно, лишь бы не открывать в очередной раз глаза так. Окровавленным или еле дышащим посреди нигде. — Нет, Александр, — схватила его за плечо Алина, пытаясь поставить на ноги, — вставай, тень ведь напала на след, сам же сказал. Сейчас найдем место, и там кашляй сколько влезет. Давай, селедка! Ну!.. Ну пожалуйста. — Опять обзываешься, — уныло прохрипел мальчик, дыша тяжело и часто. — По-твоему, «селедка» звучит оскорбительно? С помощью чужого предплечья он поднялся, делая шаги — но на прежнюю выносливость рассчитывать не приходилось. Руки и ноги налились свинцом, хлюпая в сапогах и ноя в плечах. Сопротивляться болезни становилось невозможно. Но он шел. — Раз ты оскорбляешься, значит, работает, — отвлекала его тем временем девочка. — Терпеть не могу селедку. Давай-ка в эту сторону, руку сюда клади, вот так. Ну, взяли! Зачем она это делала? Он же уже похоронил… Он ведь больше не мог, ему просто нельзя было… Он поставил крест, еще спускаясь с горных вершин Фьерды, а тут… Какая-то отказница. Вернее, теперь уже гриш. Но толку — она ведь его не бросит, а значит, и у самой шансов никаких. Почему? Что это, извращенное удовольствие от созерцания чужой слабости? Самоистязание чувством вины? Жалость, как к птенцу со сломанным крылом, от которого нужно героически отгонять котов? А дальше что? — Хватит, Алина. Я устал. Достаточно. Они едва добрели до корней какого-то дерева. Похоже на то место, которое он искал — но все равно не то. — Сейчас, — упрямо пробормотала девочка. — Черт, не получается… Как мне… Александр хотел спросить, не надоело ли ей, но вдруг сообразил по налившимся краснотой щекам спутницы, что этими нелепыми движениями она пыталась… Хотелось бы зло посмеяться над ее потугами, как это некогда сделал Лев, отстраниться, ожесточиться сердцем, наконец-то убить эту тянущую на дно часть — но мысль о глумливой ухмылке, о том, на что недоделанный шквальный толкнул маленькую девочку… — Дай руку, — он ухватил протянутые пальцы, по ладони пробежал знакомый ток, и Алина, обрадованная, словно новорожденный жеребенок, впервые вкусивший радость бега, рванула вперед, увлекая за собой и юного гриша. Тот не удержался на ногах и едва успел подставить колени, падая на них, прежде чем заметить, в чем же заключался план. Девочка методично оставляла отпечатки на земле раскалившейся ладонью. Александр только поднял брови, а над раскидистыми корнями уже поднимался тонкий дымок. Как она до этого додумалась? Меньше получаса назад была простой отказницей. Или… Поднявшаяся отвратительная масса подозрения на сердце заставила сжать пальцы. Еще бы — как она к этому возрасту не узнала о силе? Зачем бы ее иначе забрали фьерданские охотники на ведьм? Что, если она просто скрывалась от него, как он — свою силу усилителя. Она ведь редкая, вернее, уникальная. Прямо как он. Это было логично. А теперь девчонка знала, что он может удвоить ее мощь — потому не бросила, потому завела в глубь леса, чтобы никто не помешал ей… — …Александр! Эй! Мне больно, пусти!.. Что с тобой? Ал… — Не смей, — зашипел мальчик, отшатываясь. — Ты врала мне! Ты!.. Ты знала, что гриш, а теперь… Убьешь меня? Ну конечно. Конечно, чего же я ждал?! Давай, мне осталось немного! Но знаешь, тебе придется нанести последний удар лично, иначе ничего… От тирады закружилась голова. Он потратил слишком много сил. Его корпус покачнулся, ноги стали слабеть, а сам он упал прямо в объятия предательницы. Впрочем, ему уже было все равно. Он так устал. Александр едва чувствовал в пылу горячки, как девочка, охая и ругая разнывшуюся спину, опускается вместе с ним на теплую землю, забиваясь в корни поглубже. — Ты бредишь, значит, все совсем плохо, — с печалью констатировала Алина. — У дядьки Толи тоже так было, только он белочку по пьяни словил, все имение на ушах стояло. Тебе бы воды да компрессы на ночь. И укутать хорошо, конечно. Ана Куя бы знала, что делать, — тихо вздохнула под конец она, неумело баюкая в объятиях больного. — Но ее больше нет. Ни Васьки, ни Маришки — ни Сони с задирой Костиком. Никого не осталось… Ох, тылы подмерзают… Уплывавший было в забытье мальчик встрепенулся, сквозь вату горячки вспоминая, что только что ей наговорил. Алина, наскоро обтерев руку, потрогала лоб больного. Что она хотела этим узнать нового, для того оставалось загадкой. Но от ледяной ладони сознание немного просветлело. Хотя Александр больше не понимал, то ли его знобит, то ли лихорадит. Может, все наоборот, и он замерзает, а не горит заживо? Грудь зашлась мокрым кашлем. Девичьи руки помогли ему свеситься на бок и сплюнуть накопившееся в горле. Затем подтянули на себя, подальше от сырости земли, обдавая теплым дыханием макушку. Беспомощность была унизительна. А объятия — теплы. — Ты только не засыпай, хорошо? Оставайся в сознании. Ты сильный — вон как тыкву снес дрюскелю. Мне, наверное, раз такое дело, извиниться надо бы. Ну, знаешь. За селедку. У Александра не было никакого желания бодрствовать хотя бы еще одну минуту. Или разговаривать. Да и вообще, бороться. Багра могла увещевать в голове сколько угодно, но тут ей его не найти, не спасти. Где она была, когда так нужна? Значит, и он мог сдаться. Сдаться, проиграть — да. Но смолчать на очередную «селедку»… — Не мешало бы. Расстарайся уж напоследок. Той только это и надо было. — Хотя, сейчас ты не такой уж и грозный, так что… — обрадованно защебетала она. — А давай так: сперва расскажи мне что-нибудь. Что-нибудь смешное — а потом я извинюсь. От чистого сердца и с красным словцом. Уговор? Да что ж ей молча не сиделось. — Ты правда?.. — язык едва ворочался, но сомнение не давало покоя. — «Правда» что? — Не знала, что гриш. Узнают обычно в шесть, ну максимум в восемь. — Откуда ж мне было узнать? Да и сам посмотри, не работает эта штука без тебя. Может, это ты меня гришом сделал? Александр фыркнул. Отказники — что с них взять. Он поспешил развеять странный трепет в голосе девочки. — Гришами рождаются, Алина. Это не проклятье и не простуда. «Хотя симптомы ничем не лучше». — Значит, я просто неправильный гриш, — вздохнула собеседница и уныло ткнулась носом ему в темечко. — Неправда, — прошептал Александр, поерзав. — Ты Заклинательница Солнца. Редкость, прямо как я. — Говоришь, будто я лошадь с рогом во лбу. А что… Такая прям редкость? — На самом деле, в твое существование не особо верит даже моя мама. Вернее, верила. Мальчик замолк. Алина обняла его крепче, тихонько заговаривая: — Все с ней в порядке, слышишь? И с тобой будет. И с нами. И в кого она такая неуемная оптимистка? — Я зря на тебя сорвался. Подумал… — Ого. — Заткнись, — огрызнулся Александр, мигом сбиваясь с настроя на извинения. Он помолчал, не чувствуя ни малейшей уверенности, что переживет эту ночь. Сквозь набрякшие слои одежды тепло едва пробивалось, да и сама Алина порядочно замерзла. Она кое-как, с его помощью, подогревала землю под собой — смышленая, хоть только что обрела силу. Если бы она смогла поддерживать этот жар постоянно, если бы у нее было достаточно мощи… — Я хотел сказать, что сделал тебя не гришом, а просто… Сильнее. Таких, как я, называют усилителями. — Значит, это еще одна способность помимо трюков с обезглавливаниями и театром теней? Да ты и впрямь парень хоть куда. Нервного веселья девочки гриш не разделял. — Послушай меня, Алина. Если отнять жизнь у усилителя и надеть его кости, станешь… — Убийцей?.. Эй, Александр, ты снова бредишь? Что ты вообще… Ты же не серьезно, так? Руки на нем напряглись. — Это ценный ресурс среди гришей, — терпеливо разъяснял мальчик. — Пойми, за такое любой готов пойти на все. Без силы нам не выжить. Теперь и тебе, Алина, ведь ты одна из нас. Девичье тело мелко затрясло. Александр попробовал сгруппироваться, ожидая, что она сейчас его сбросит, но, вопреки опасениям, девочка лишь усилила хватку — большей частью от гнева. — То есть, ты хочешь сказать, — медленно, очень медленно начала она. Кончики ее пальцев поверх черного кафтана неестественно посветлели — они прижимались к груди так близко, что гриш разглядел. — Твоя жизнь для твоего же народа… всего лишь «ресурс»? Трофей? И ты думаешь, что мне нужна такая сила? Ты подумал, что я из-за этого… Святые. Да будь я в том случае трижды отказницей! — Это ради выживания, — тщетно пытался достучаться мальчик. — Да чхать мне на такое выживание! — воскликнула она в сердцах. Где-то, каркнув, взлетел спугнутый ворон. — Что ж это за радость — на чужих-то костях! Мерзость! Александр вздрогнул. Наивные слова девчонки били точно в цель. А ведь и правда, Мерзость. Именно так звалась большая наука, истинная магия и вершина силы. «Какая ирония», — сказала бы Багра. — Это ты сейчас так говоришь, — он покачал головой. — Ты не понимаешь. — Я не понимаю? А ты, значит, — да? И как, хорошо тебе живется? — То есть? — Ты же отрубил голову тому всаднику, так? И как, прицепил бы его череп себе на пояс? Может, заснул бы еще в обнимку с ним? Ты это мне советуешь, разве я не права? — Алина-а, — не выдержав, отчаянно простонал Александр. Ну что за невыносимая язва досталась ему в спутницы! Вот тебе и противовес. Но лучше уж она, чем… — Я же сам предлагаю! — А я отказываюсь! — Ну и дура! На том и порешили. *** — Эй, Александр? Не спи. Мальчик не ответил. Он только начал проваливаться в блаженное спокойствие и отпускать реальность, позволяя холоду отнять ступни, а затем взобраться загребущими лапами вверх по ногам — как тут его бока начали нещадно тыкать чужие пальцы. Да так больно, что всякий налет забвения слетел вмиг. Это была не щекотка, а самая настоящая пытка. Наверняка у этой садистки был опыт. — Алина, отстань. Живой я, живой. Он почти слышал ее облегченный вздох. — Ты должен мне историю, — с нажимом потребовала она, но было понятно: пытается не уснуть насмерть сама. Учитывая, как он отдавливал ей все, что мог, и принималось это без жалоб, отказаться было бы невежливо. Ну, или он просто не хотел прощаться с ней глупой ссорой. — Веселую, значит? — Да хоть самый бородатый анекдот, — подтвердила та. — Твое исполнение само по себе вдохнет в него новую жизнь. Александр почти не чувствовал ног. Грудь изредка подрагивала, правда сил даже на кашель не осталось. Он булькал там храпящим морским чудовищем. Горло саднило так, будто в нем дрались не на жизнь с дюжину бешеных котов, сдавливало отеком и мешалось. Собственное тело казалось неудобным грузом, связь с котором он чувствовал все слабее. И чем больше сил прилагал, чтобы разговаривать, тем глубже лезвия боли терзали глотку, тем быстрее ледяное отчуждение сковывало шею, забиралось в череп, гасило невидимые свечи. Одну за одной, с каждым лишним вдохом. — Анекдот не обещаю, но, уверен, мои слова покажутся тебе как минимум забавными. Слушай внимательно, Алина. Девочка по тону поняла, что дело неладное, тщетно пытаясь обернуть собой и согреть — однако ей ли было не знать, каковы шансы? Что ждало в скором времени и ее саму? Он слышал ее редкий, старательно скрываемый кашель. Юный гриш собрался с духом. Ледяная боль резанула до самой гортани. — У меня есть… мечта, — тихо заговорил он. — Я пришел к ней недавно, при не самых приятных обстоятельствах. Ты знаешь, какую жизнь мы ведем. А если и не знала, то сегодня пережила, считай, обычный будний день. Таким, как я… Таким, как мы, нужно пристанище. Чтобы перестать бежать призраком от деревни к деревне, раз за разом стирать свои лица, свое прошлое — не скитаться в надежде, что где-то нас оставят в покое. Ждать, что однажды отказники смирятся, как они смиряются с неурожаем и повышением налогов. Люди везде одинаковы. Мальчик закашлялся, но переборол себя, продолжая: — Нет, я хочу… хотел все изменить. Решил, если для меня не найдется дома — я построю его сам. Место, где гришам не нужно думать о крове и еде, о вилах крестьян и цепях охотников. Где сила — это дар, гордость. Где никто не посмеет… Где можно звать друг друга по имени. Уверен, я не первый такой, но, — Александр закашлялся и пошевелил рукой. Тьма откликнулась и свилась лоскутками в живой клубок, играющий на его ладони, — у меня есть то, чего не было у смельчаков до меня, — пальцы напряглись, поднимая тьму, концентрируя, собирая — а затем выбросили, заставляя взорваться тысячей маленьких клякс, недовольно завертевшихся и исчезнувших в чернильных тенях ночного леса. — Со временем мне бы покорилась даже Великая наука. И тогда… Мальчик сбился с дыхания, снова закашлялся. Его торопливо попытались баюкать, наклонить голову, прижаться ближе. Мысли захлестнула жалость к себе и запоздалый, беспомощный животный страх. — Я хочу однажды почувствовать себя дома, Алина. По-настоящему. Чтобы быть не Эриком, не Аркадием… Не Заклинателем Тьмы. Не усилителем. Я хочу домой. Признание далось на удивление легко. — Александр, — после тишины раздумий подала голос Алина. И куда делись все подначки этой девчонки? Остался лишь хрупкий шепот. — Это хорошая мечта. Даже, думаю, самая лучшая, — она помолчала. — Знаешь, почему? — Потому что ты хочешь меня утешить? — Потому что то, как ты ее описал… Я тоже туда хочу. Хочу согретую на ночь постель с одеялом из гусиного пуха, просторную кухню с побеленными стенами и жаркий очаг, на котором готовится обед; кладовую, доверху забитую вкусностями. А еще большой камин в гостиной. Все снуют туда-сюда, у всех свои дела, но каждый остановится, чтобы поболтать — если не друг, то хороший знакомый. Не из жалости или по долгу работы. Потому что им хорошо тут. В нашем месте. У Александра перехватило дыхание. Она не смеялась над ним. Не критиковала, не сомневалась, не сочувствовала. — В «нашем»… То есть, ты?.. Его мечта, его хрупкий огонек во тьме разделился надвое и лег в чужие ладони. Никакие уже не чужие, такие же свои. Может, даже еще получше. — Сколько в мире таких, как мы? Гришей. Детей. Ты прав, Александр, тебе одному под силу что-то с этим сделать. Но ты не будешь один, клянусь тебе. Даже не мечтай. Еще налажаешь с планировкой, все-таки первый дом… — Алина. — …если неправильно сделать дымоход, будет плесень. А если спальни окажутся далеко… — Алина, мне плевать на планировку. — И очень зря, — попыталась обиженно надуться та, но не выдержала и засмеялась. Она нашла ледяную руку мальчика и сжала. Чересчур крепко, со щемящим от тревоги сердцем, гулко бьющимся ему в спину. Александр сжал ее руку в ответ. Так они и лежали в молчании — но хорошем, уютном. Пускай этот уют был только душевным и никак не касался холодной, сырой реальности. Юный гриш покидал ее со спокойным сердцем. Его свет теперь покоился в руках Заклинательницы Солнца — чего еще тут думать? Глаза слипались. Он откладывал — а вернее, его вырывали из ледяных объятий за сегодня уже и так непозволительно часто. Теперь даже у Алины не хватит сил его растормошить. Никаких селедок… Во тьме показалось что-то знакомое. Что-то любопытное, ласковое, до боли родное, горчащее на языке каким-то словом, совсем старым, как древнее заклятье. — Александр, очнись. Там кто-то есть, — проталкивался в уши близкий испуганный шепот. — Там, во тьме. Ну же, просыпайся. Эй, вы — не подходите! — его тело покачнулось, руку сдавила отчаянная хватка. Он слышал шорох одежды, знал каким-то внутренним чувством, что девочка выставила вперед ладонь, и та дрожит, но ее решимость билась ему в спину. — Кому говорю, назад! Я гриш! Сгустившаяся у ног тьма коснулась нежно, заботливо, совсем как… — Да уж, я заметила. Мадрая. — Не подходи!!! — совсем не по-девичьи хрипло зарычала Алина. Сегодня что-то навсегда изменилось и в ней. — Алина, стой, это… — но его полувздох-полушепот утонул во вспышке. *** Александр очнулся у костра. Кости ломило, мышцы ныли, по шее тек пот. Его усадили совсем близко к огню, жар лизал ступни, со спины кололо сухостью дорожное одеяло, а на нем самом осталась одна рубаха да исподнее. Пахло древесиной, и почему-то спиртным. Мальчик, все еще вяло соображая, поднял голову. Напротив сидела Багра. Да не просто сидела — восседала, как умела только она. Даже на срубленном дереве держась по-царски, не на миг не забывая об осанке и фирменном пронзительном взгляде черных глаз. По правую руку от него примостилась Алина, придерживая спину. Они оба оказались на таком же срубе, а позади них сгрудился целый шалаш, только вместо тонких еловых веток были не очень тонкие сосновые стволы. Мать всегда говорила, что для первого впечатления никогда не стоит скупиться на жесты. И как всегда она была права. Никто не произносил ни слова. Уже поговорили? Или ждали его пробуждения? Сколько они тут уже просидели? Судя по запаху свежего дерева, о месте для ночлега Багра позаботилась прямо при новой знакомой, видимо, давая понять, кто тут был гришом на самом деле. Хотя, зная характер Алины, даже так не слышать от той ничего было странно. — Как ты нас нашла, мама? — прочистил горло мальчик. Оно саднило, и завтра он точно сляжет с чем-нибудь не очень веселым, а то и вовсе потеряет голос, однако жить будет. Уже неплохо. — Хотела бы я соврать, что сердце подсказало, но увы, — Багра кивнула на Алину. — Занятную ты нашел себе попутчицу. — Это она меня нашла, — покачал головой Александр. — Вернее, нас вместе заперли. Ты говорила, что вернешься к утру. — Я рассчитывала увести их еще до того, как они бы добрались до нашего убежища, но вышло наоборот… — неохотно призналась Багра. — Похоже, теряю хватку. А тебя как угораздило, девочка? Алина испуганно подняла на нее взгляд. Юный гриш впервые видел ее такой растерянной и неловкой, совершенно лишенной привычного нахальства. Может, так она вела себя с незнакомыми взрослыми? Походило именно на то. — На нашу повозку напали после полудня, это было между деревенькой Поддубное и имением Керамзова, на тракте вдоль Обола, — торопливо отчиталась девочка, облизнув пересохшие губы. Она вся сжалась, будто напротив нее была… Хотя, да, перед ней все-таки была Багра. — Забрали только тебя? Алина кивнула. — Я не знаю, почему. Вернее, теперь догадываюсь. Дрюскели, да в такой дали от Цибеи — среди наших никто даже не сообразил, решили, дезертиры нагрянули поживиться. Но они не говорили на равкианском, так что сразу стало понятно… Среди них еще был такой, в волчьей шкуре. «Охотник», — понял Александр. Никто не знал, как они чуют гришей — может, особая фьерданская порода, выведенная специально, чтобы… Мальчика передернуло. — Больше ничего не припоминаешь? — тут же сощурилась мать. Она всегда так делала, когда нападала на след своих врагов. И правда, Алина сказала ей куда больше, чем самому Александру, и это раздражало. Впрочем, могло статься так, что память стала возвращаться от чувства безопасности — которое сырой сарай по определению не мог дать. С другой стороны, расслабленной подруга тоже не выглядела. «Подруга», — со злой иронией отвесил себе мысленную оплеуху Александр. Не прошло и суток, а все неутешительные выводы, к коим он пришел во Фьерде, развеялись, словно ветром дым. — У него были, — призадумалась Алина, — какие-то украшения в руках. Возможно… кажется, это были кости. Багра помрачнела. Охотником несомненно был гриш. — Это многое объясняет, — протянула она. Затем непринужденно сменила тему. — Впрочем, сейчас мне куда больше интересно другое. Заклинательница Солнца, значит? Алина вздрогнула. — С сегодняшнего дня. То есть, ночи. Кажется. — Ей ка-ажется, — растягивая гласные пуще прежнего, усмехнулась мать. — А вот у меня до сих пор в глазах белеет. Креститься надо почаще, что ли. — Мама, она не нарочно, — чувствуя себя круглым дураком, вступился Александр. Едва слова слетели с его уст, обе пары глаз уставились на него. — Ах, вон оно что, — Багру охватило хитрое веселье. Алина же смотрела внимательно, в карих радужках отражались язычки пламени. Мальчик сглотнул и отвернулся. — Она спасла мне жизнь, — твердо настоял он. — Ты мне — тоже, — вдруг подала голос Алина. — Тот всадник бы точно голову снес. А так… ты его опередил. Спасибо. Повисло молчание. Багра, услышав об очередном удачном разрезе сына, погрузилась в раздумья. Александр успел согреться, после чего, вспомнив, торопливо натянул высохшие штаны да жилет. Девочка последовала его примеру. Мать, наблюдавшая за ними, будто очнулась. — Тебя кто-нибудь ищет? — обратилась она к Алине. Та помотала головой. — Тогда переночуешь здесь, а утром я отведу тебя домой. Можем даже заглянуть на место нападения, если хочешь. Если чувствуешь, что готова. Алина опустила голову, ссутулившись. Так вот чего она стала такой молчаливой. Там могли лежать ее друзья, которых она потеряла. Кажется, она называла их ему… Александр готов был себя стукнуть. Как же он не додумался! — Мадрая, лучше не сто… — начал он. — Я сирота, — сухо и просто ответила девочка. Оба гриша на нее уставились. Первой подала голос Багра. — Если они убили… — Нет, это было давно, — перебила ее девочка. — Поместье Керамзова дает приют сиротам. Вот только все они ехали со мной, и… И наша воспитательница. Я… Мне больше нет смысла возвращаться. Да и не особенно хочется. Но тогда… Ее теплые ореховые глаза заволокло горе. Пальцы сцепились, пытаясь унять дрожь. Всего за один день сирота потеряла все. Снова. — Ты пойдешь с нами, — сказал Александр. Слова вылетели даже быстрее, чем он подумал, но они были сказаны от всего сердца. Как истина, не нуждающаяся в доказательствах. Он обернулся на мать, готовый отстаивать свое решение, держать удар за свою дерзость, пока не пропадет голос в саднящем горле. Он не заметил, как вскочил, сжав кулаки. Но его мать была неглупой женщиной. Наоборот, весьма дальновидной и проницательной, что не раз выручало их из беды. Она всего лишь улыбнулась ему, превысив все лимиты для одной несчастной ночи, после чего перевела взгляд на девочку, которую юный гриш до этого инстинктивно заслонял собой. — Я? — ошарашенно уставилась на них Алина. — А… можно? — Нам, гришам, — Багра опередила запальчивость сына властным потоком тьмы, усадив того назад, на бревно. Алина, почти не глядя, помогла тому вновь укрыться одеялом — ее внимание было приковано к оглашаемому вердикту, — стоит держаться вместе. К тому же, вряд ли во всей Равке ты найдешь защитников надежнее двух Эфиреалов Тени, маленькая Заклинательница Солнца. Ах да, Александр ведь совсем забыл. Еще его мать была до крайности расчетливой. Ей, что всегда искала таланты и незаурядности, той, что даже мужчину себе выбрала исключительно за его мощь, — упустить из виду единственного в своем роде гриша? — Я… я отплачу, — пролепетала Алина, совсем сбившись с толку, и тут мальчик не выдержал. Он склонился к ней и взял руки в свои, ощущая знакомый прилив тока — всего за несколько часов успел привыкнуть, и это после всей жизни в тактильной изоляции. После всех чертовых самовнушений во благо выживания. Хотя, чхал он на такое выживание. — Ты обещала мне, Алина, помнишь? Забудь остальное. Теперь есть мы. Та покраснела, но рук не отняла. Медленно кивнула, понемногу успокаиваясь. — Похоже, я что-то пропустила? — о, Александр терпеть не мог этот лукавый тон. В невыносимости мать порой вполне давала Алине фору. Дети смущенно потупились, понимая, что, узнай правду, Багра точно поднимет обоих на смех. Она смекнула, что с наскока их не возьмешь, потому милостиво оставила пока вопрос без ответа. Однако по хитрым морщинкам в уголках черных глаз было понятно, так просто от нее не отделаться. А еще, мальчик зря переживал насчет хладнокровия матери: новая знакомая явно пришлась той по душе. Наверное, уже тем, с каким отчаянием защищала ее собственного ребенка. Даже от нее самой. — В таком случае, Александр, с завтрашнего дня ты займешься обучением своей маленькой сообщницы. — Мама!.. — Мы в ответе за тех, кого… — Мадрая! — …приводим к костру. А раз пререкаешься с матерью, загадываю: самостоятельный разрез в течение полугода. Или никаких вам держаний за ручки. Забытые конечности торопливо и немного стыдливо разбрелись по своим коленям. — Я буду стараться, Александр, — воодушевление в словах Алины не сильно утешало. Впрочем, мальчик больше не жаловался. Он кивнул, принимая свою участь. — А что касается тебя, Алина, — продолжала тем временем Багра, — с этого момента ты будешь называть меня «мама» или «мадрая». Сколько тебе лет? — Двенадцать, — с некоторой запинкой ответила девочка. Она украдкой вытерла вспотевшие ладони, но Александру не надо было напрягаться, чтобы понимать причину. Не каждый день сироте предлагают называть себя матерью. Особенно, когда предлагавшей была женщина, которую та знала меньше часа. Мальчик вдруг остро испытал прилив любви к свой храброй матери. Для той это был не менее серьезный шаг. — А мне тринадцать, — решил разрядить обстановку он. Немного ребячества не повредит. — Малявка. — Двенадцать с половиной, — мгновенно поправила себя Алина, задирая подбородок. — Младшая сестренка с братским комплексом, — пробормотала, что-то прикидывая в уме, Багра. Кивнула. — Пойдет. Так и быть, не сводная. Александр, чем смотреть на меня с потерянным видом, придумай своей «сестре» имя. А ты, Алина, вместе с нами путешествуешь из Великой Теснины Сикурзоя. Ваш отец… — Умер на войне, — уловив мысль, тут же подключилась к выдумке девочка. Уголки губ Багры дрогнули, и вот уже двое с энтузиазмом прорабатывали очередную легенду. «Ничего, после пятого раза за год ей надоест», — утешился Александр. Зато знание того, что теперь заучивать материны россказни придется не в одиночку, согревало куда больше. Впрочем, следовало сосредоточиться на более важном. Имя для сестры. Вот уж не подумал бы он, что такой день настанет. В голове все еще плыл туман, а фляга с чудо-микстурой, припасенной как раз на такой случай, была поделена с Алиной, отчего эффект растянется на сутки. Девочка отказывалась от своей доли, но Александр был непреклонен. В этом его поддержала и Багра, ведь заболеет Алина — и все начнется сначала. Флягу же с горячительным мать отдала на растирания еще до того, как мальчик очнулся — вот откуда был запах. И вот почему он так быстро согрелся. И если мать испытывала некоторые сожаления по этому поводу, то виду не подавала. Имя для Заклинательницы Солнца. Имя для его противовеса. Возможно, он надышался спиртных паров, но настроение, поддавшись волне радости от спасения и обретения друга, пошло дальше дозволенного, выбивая из рук поводья самоконтроля. Прежде, чем он мог подумать дважды, сказал: — Сола. — Сола? — от удивления прервалась Алина. Они с Багрой были на середине обсуждения, какой дорогой им стоило отправиться в Полизную. Конечно, все равно в итоге все будет так, как скажет мать, но обычно роль почетного советника доставалась сыну. Благо, сейчас ему было не до таких мелочей. — Просто вариант, — поспешил оправдаться Александр. Он не расскажет ей, что значило имя для него, ведь это означало, что придется рассказать и о том, какой именно планировкой для их дома он займется, когда вырастет. — А ты придумала имя мне? — Это легко, — на волне фантазии откликнулась девочка. — Сеня. Арсений. — Почему? — Похоже на Саню, — усмехнулась Алина. — Никто не зовет меня «Саней», — мгновенно ощетинился Александр. — Но и полным именем тебя тоже никто не зовет, — пожала плечами та, и от ее слов стало больнее, чем следовало. — Ну а я теперь твоя вредная младшая сестренка. Хочешь ей быть — думай, как она. Вот и стараюсь. — Значит, так? — юный гриш склонил голову набок. От резких движений сумбур в голове только крепчал. — Ну держись тогда, ответственный старший братец сделает из тебя гриша. Смотри, не плачь потом. — Пф-ф, напугал кота сметаной. Запомни, вторая цель жизни младшей сестры — утереть нос своему заносчивому братцу. — А какая первая? — Конечно же, удачно выйти замуж! — рассмеялась Алина. Звон ее смеха ударил по ушам, размывая всякие остроумные ответы или любые отговорки в принципе. Меньше всего Александр хотел сейчас показать слабость, потому судорожно пытался сообразить хоть что-то. Алина… Замуж… Его противовес… За кого-то? Мысли путались, выталкивая друг друга. К несчастью, они все выкладывали истину как на духу. — Мечтать не вредно, — кое-как буркнул он. — А хоть бы и помечтать, — хитро предложила девочка. — Если план с Полизной не сработает, отправимся в Новый Зем. Там я подрасту, похорошею от морского воздуха, сошью себе белое батистовое платье, встречу красивого богатого торговца, и он на мне женится. Александру разом поплохело. Образ так и встал перед глазами. Воздушное платье, шум прибоя, крики чаек. Неизвестный белокурый наглец, преклонивший колено. Тьма в руках сгустилась. — Не женится, — прохрипел он. — И почему это? — задето возмутилась та. — Думаешь, я совсем замарашка?! Решил, раз я глупая деревенщина, то на меня никто не посмотрит?! — Нет же, не поэтому!.. — отчаянно взмолился — то ли своей гудящей голове, то ли звону девчачьего гнева, разом ударившему в гонг. — Тогда почему?! Ляпнул, не подумав, а теперь на попятный? Нечем тебе отпира… — Да потому что на тебе женюсь я! — не выдержал и закричал Александр. Повисла тишина. — Вот это моя хватка, сынок, — одобрительно кивнула Багра. Она, затаившись, сперва наблюдала за их перепалкой с большим интересом, а сейчас ее все-таки разобрал смех. — Зато теперь ясно, что тебе досталось от отца помимо глаз: исключительная способность влипать в неприятности. Так или иначе, — подмигнула мать девочке, — добро пожаловать в семью Морозовых, Алина. Алина, или, как ее всю следующую неделю станет ласково называть Багра, Маленькая Неприятность покраснела до кончиков ушей. Да что там она, сам Александр осел на бревно, пунцовый. Им обоим румянец не шел — на бледной коже он проступал пятнами, но если для самого мальчика такое проявление было величайшим позором — то наблюдать его на чужих щеках оказалось сущим удовольствием. — Ладно, дети, ложитесь спать, раз высохли, — погревшись еще немного у костра, распорядилась мадрая. Она властно махнула рукой, и не повиноваться ей было невозможно. Новоиспеченные родственники, стеснительно не глядя друг на друга, улеглись на второе дорожное одеяло. Их было всего два у них с матерью, и где та собиралась спать, если не с ними, оставалось загадкой. — А ты куда? — Прогуляюсь, — мягкость все еще оставалась в голосе, но уже покинула глаза и губы. Заклинательница Тьмы сбросила с себя роскошную шубу и накрыла ей детей поверх тонкого одеяла, прижимая встрепенувшегося было сына. — Погляжу, чем можно поживиться в той деревне. Путь нам предстоит долгий. — Но похитители… — тут же испугалась Алина. Так дуреха не сообразила, что будь хоть один из них еще жив, их бы давно нашли по пламени костра? Да, «сестренку» предстоит еще много чему учить, и не по одному разу. Может, совсем чуть-чуть сперва подразнив. Чтоб не зазнавалась. Александр тихо хмыкнул себе под нос, пряча самодовольную улыбку. — Не переживай, никто не нагрянет. Моя тьма укроет вас. — Но как же вы, без шубы да в метель? Не заблудитесь? — беспокойство вчерашней отказницы за могущественнейшую из гришей было даже умилительным. Конечно, его мать не из впечатлительных, и сейчас над ней посмеется. — Не уходи, Багра… мама. Или нет. Он знал свою мать. Когда-то она рассказала ему про свое детство, про сожаление и невыносимый груз вины, который пронесла в одиночестве вплоть до его рождения. Именно поэтому она не стала заводить ему младшего. Особенно, когда проявились способности Александра к тьме. Но как бы мадрая ни держала лицо, ее самый способный ученик и лучший чтец потоков власти во всей Равке некогда легко узнал тихую грусть при виде игравших сестер у дома улле — месяц назад, во Фьерде. И мелькнувшую горечь на отвернувшемся лице, после того как сын из самозащиты разрезал одну из них. — Позаботься о брате, Алина. Он все еще нездоров, и может замерзнуть ночью, — слова были сухи, но по меркам Багры это была… и девочка, как и любая сирота, с раннего детства обделенная родительской лаской, уловила это тонкое и тщательно скрытое. Она кивнула, часто моргая, после чего улеглась, находя под одеялом спину Александра и тихонько цепляясь пальцами за ткань жилетки. Крепко цепляясь. Искренне. — Я позабочусь, — пообещала она. И после всего увиденного матерью воочию, та не могла ей не верить. Прошла секунда, и Багра исчезла в ночи. Дети остались наедине друг с другом. Спать хотелось, но сон не шел. Да и как, ведь столько всего произошло даже пять минут назад. Сердце стучало совсем быстро, а горло накатывало спазмами, глотать было ужасно больно, и говорить до сих пор удавалось на чистом упрямстве. Мальчик старался уснуть, но соседствовать с кем-то помимо матери, а тем более, с кем-то, кому он пообещал такое, оказалось жуть как неловко. Он-то знает, как меняться, подстраиваться под новую легенду без единой заминки, для него никак не противоречила забота о сестре мысли, что однажды он возьмет ее за руку не как друг, усилитель или брат. А что думала сама Алина? — Мама сказала… не двигайся, — тихо прошептала девочка. Александр замер. За спиной послышался шорох одеяла, а затем его накрыла тонкая рука, теплое сопение коснулось шеи. По спине пробежала волна мурашек. — Только не смей пинаться во сне, понял? — деловито поставила условие Алина, шепча на ухо. — И храпеть. — Я не храплю, — возмутился мальчик, но затем тихонько коснулся холодных пальцев. — Это была не шутка тогда, знаешь? — Знаю, — вздохнули ему в волосы. — Но даже если все сложится по-другому, ты все равно будешь мне другом. И… спасибо. — За что? — сил на пререкание уже не оставалось. Оказывается, он не просто не привык спать с кем-то, за эти насыщенные часы он привык к одному конкретному теплу, защищающему спину. — Никто раньше не умудрялся… ну, ты понял, — Алина помолчала. А потом заговорила, будто ответом и на признание, и на рассказ о мечте. Делилась своим сокровенным. — Честно говоря, меня не особо любили в приюте. Тяжело найти друга, когда каждый соперничает за внимание… за место под солнцем. Не знаю, как гриши, но сироты всегда сами по себе. Ты можешь смеяться в компании громче всех, шутить, даже когда больно, не плакать, даже если очень хочется — но это не закалка характера и не мученичество. Это не обещает, что взрослые выделят тебя из толпы. Это выживание. Среди людей, а как в лесу. Теперь понимаешь, почему я тебя не бросила? И почему не согласилась тогда?.. Знаешь, когда Соню и ребят… Когда очнулась, я подумала, «зато не меня» — так правильно думать, чтобы выжить. Но… мне так это надоело. И тут я увидела, как ты лежишь на земле — такой бледный, красивый, словно Кай из сказки про Снежную Королеву. Глупо, да? Я возомнила себя Гердой. Но потом именно ты уговаривал меня и утешал… И от всадника спас. Получилось все наоборот. А ты не жестокий и не хрупкий. Ты другой. И первый, кто… Мальчик просто сжал ее руку между своих, и Алина выдохнула: — Спасибо. Александр совсем засыпал, убаюканный шепотом, но оставить без внимания такую речь было нечестно. Хотя, что он мог тут сказать? Он понимал. Теперь уже точно — что они не просто так оказались в том злосчастном или благословенном сарае посреди нигде. Что он переживет сегодняшнюю потерю лица — сначала, когда он повысил тон и выдал личную заинтересованность при Багре, не говоря уже о девчонке — а затем и очередную смену имени. Что-то изменилось, потому заслуживало шанса. Этот мир его заслуживал. И даже если они втроем отправятся в Зем, Равка все равно будет звать их через Истиноморе, словно жар-птица удивительной песней. Здесь они родились, здесь познакомились. Здесь их дом. Даже если метель не закончится никогда. — Хорошее имя — Герда. Мне нравится. — Хорошее. Но Сола мне понравилась больше. Это что-то связанное с солнцем? Александр улыбнулся, лишь поерзав да нарочито зевнув. По их ладонями от легкого шевеления пробегали еле заметные искорки, и, будто разделив на двоих внезапную потребность, Алина создала совсем крохотный шарик света. А затем отправила парить, словно снежинку, закружившуюся в танце далекого снегопада. — Расскажу, когда вырастем. Спи, Алина. — Ну-ну, храбрись — все равно ведь выведаю, не сегодня, так завтра, — девочка усмехнулась ему в волосы, а после, сладко потянувшись, устроилась поудобнее, вздыхая. — Спокойной ночи, Александр. Они вслушивались в завывания вьюги, треск костра, оставленного под присмотром теней, в дыхание друг друга. Затем их мирное сопение погрузило лагерь в долгожданный сон. Им снились далекие берега и красивые пейзажи, диковинные монстры и головокружительные опасности, — но что бы ни случалось, они не отпускали рук друг друга. Ведь все, что нельзя было выдержать в одиночку, преодолевалось вдвоем. Дом — это не место. Но его так славно найти.