Мёртвое солнце

У Рейчел никого нет, кроме Джейсона Колчека. Такая ирония. Ещё утром у неё был и муж, и любовник, и даже светлое будущее, сулящее оглушительным успехом, ведь Эрик Кинг разработал гениальную спутниковую систему, способную решить все проблемы одним махом. Не получилось. Не вышло. Ошибка за ошибкой, кровь за кровью, жизнь за жизнью — и вот двое людей, перемолотые тяжёлой миссией, остаются одни в инопланетном ковчеге. Отрешённые от внешнего мира, но ещё не похороненные. Эта мысль колется, как остриё ножа. У Рейчел болит голова, сухость режет горло, спазм скручивает внутренности и, кажется, выжигает лёгкие. Прохладная вода из источника остужает нагретые бегом щёки. Рейчел трёт ладонями лицо, смывает засохшую кровь и с отвращением наблюдает, как кровавые линии в воде медленно растекаются в стороны. Джейсон позади неё копошится в рюкзаке, Кинг косит взглядом и наблюдает, как тот пересчитывает патроны, фосфор, проверяет винтовку, пистолеты, а затем ловит её взгляд и едва улыбается. Ему страшно, хоть он и кичится морпеховской храбростью. Человеческий фактор — штука упрямая и иногда малоприятная, поэтому Колчеку боязно. Даже слишком. Рейчел видит это в скованных движениях и в едва заметной дрожи в пальцах — её специально обучали такое замечать. Рейчел разделяет с ним страх. Да и не только. Сегодня она разделяет с Джейсоном абсолютно всё. Колчек хочет что-то сказать, но вдруг резко заходится надсадным кашлем и сгибается пополам. Кинг подбегает к нему сразу же, поддерживает под плечи, опускаясь вместе с ним на землю. Джейсон весь бледный; дрожащими руками вытирает рот и кивком даёт понять, что он в порядке. Рейчел сожалеюще смотрит; вереница смертей тянется за ними тонкой окровавленной нитью. Они будут жить с этим грузом, если выберутся. Ни Рейчел, ни Джейсон не тащили отряд на эту суицидальную миссию, но вину почему-то чувствуют оба — и чувствуют в полной мере, чтобы ненавидеть себя. Эрик погиб, спасая Рейчел. Ник погиб, спасая Джейсона от вампира. Салим не успел оттолкнуть Джейсона от падающего закаменелого вампира, сам же поскользнулся и провалился в бездну. Джейсон даже опомниться не успел, как Салима не стало. Впрочем, как и остальных. Он рассказывает всё это Рейчел, а та молча слушает, только губы поджимает и хмурит лицо. Их разговор — исповедь перед смертью, хоть и кажется, что никаких слов не хватит, чтобы выразить насколько им больно. Рейчел Джейсона понимает и заверяет: они выберутся. А Джейсон смотрит на неё так невыносимо обречённо, что у Рейчел внутри что-то ноет и саднит, жаром обливаясь. Сердце, кажется. Они одни в этом ковчеге, а кажется, будто во всём мире. Отчаяние и острое желание выжить толкает их на необдуманные поступки. Раньше они бы посчитали их недопустимыми и ошибочными, а сейчас секундные порывы кажутся такими нужными, необходимыми, как спасательный круг утопающему. — Не смотри на меня так, — шепчет Кинг. — Как? — тянет тот и наклоняет голову вбок. Улыбка на его губах усталая и удивительно тёплая, согревает продрогшую Рейчел и пускает мурашки по коже. — Как будто я — последний человек на земле, — отвечает она и потупляет взгляд. Ей неловко, непривычно, странно и страшно. Очень страшно, но это она, конечно же, не показывает. Рейчел — Альфа-Сука, а Альфа-Сука должна держаться во что бы то ни стало. Держать осанку, лицо, свой титул, чтобы никто ни за что не понял, что она — такой же человек, который тоже боится. — А что если это так? — пожимает плечами Колчек. — Что если ты — последнее, что я сегодня увижу? Последний человек? — Тогда это будет самая отвратительная ирония в твоей жизни, — тихо смеётся. — Застрять с холодной Альфа-Сукой, не способной на долю эмпатии, и увидеть перед смертью не что-то прекрасное, а моё лицо. — Так ты в курсе. — Донесли, — хмыкает, вспоминая слова Клариссы. В ответ — молчание. В нём и неловкость, и печаль, и чувство неизбежного. — Если тебе станет легче, я тебя такой не считаю, — вдруг говорит Джейсон и просаживает серьёзным взглядом. — Какой? — Холодной сукой. — Надо же, правда? — иронизирует и вскидывает бровь. — Перестал считать, когда ты чуть в глотку мне не вцепилась, пытаясь спасти Клариссу, — хмыкает, сдерживая поступающий к горлу кашель. — Получается, я — холодная тварь, что пустит пулю в лоб любому. Рейчел молчит, лишь сжимает челюсти и тоже просаживает серьёзным взглядом. — Интересно, а я… — Джейсон всматривается в Кинг, будто ищет в чертах её лица ответы на вопросы. — Я всё ещё человек? Люди же не убивает, не моргнув. — Джейсон, — осторожно зовёт та. — Люди не пускают пули в спину мирным жителям и не нарушают Женевские конвенции. — Джейсон… — А если я больше не человек? — Колчек резко поднимает мокрый взгляд и тянет губы в печальной улыбке. — Значит, я монстр, и я не имею право жить. Гулкий хлопок резонирует от склизких стен ковчега. Ладонь Рейчел обжигает жар, саднит кожа и болят пальцы. Щека Колчека саднит не меньше и пестрит алым пятном на скуле. Голова повёрнута в бок, а челюсти плотно сжаты. Джейсон сплёвывает на землю слюну вперемешку с кровью и хмыкает. — Хороший удар. — Больно? — Достаточно. Кинг толкает его кулаком в плечо, заставляя на мгновение упереться локтями в землю. — А так? Больно? — Блять, Рейчел! — А тут? — она тычет пальцем в его грудь. Джейсон потупляется, когда та осторожно кладет ладонь на место, где бьётся сердце. — Тут болит? — Очень, — тихо отвечает он и тяжело сглатывает. — Вот видишь… Сердце болит только у людей, Джейсон. Горячую ладонь остужает холодное покрытие бронежилета, но Рейчел отлично чувствует чужой лихорадочный пульс. Джейсон ещё живой. Последний из всей команды, дошедший с ней до инопланетного ковчега. От этих мыслей кружится голова и слёзы поступают к глазам; желание кричать щекочет гортань, собственное сердце колотится пылко, яро. Щёки краснеют от давление и неловкости, но ещё — от эмоций, сдавливающих грудную клетку, от ощущения тепла живого тела Джейсона. Жар его веснушчатых щёк, тёплых глаз, алых губ, мозолистых ладоней; изящество крепких рук и расправленных плеч; напускная дерзость, в которой прячется скорбь, — Рейчел задыхается. Утренняя Кинг, увидев Колчека в таком состоянии, гаркнула бы и велела вытереть сопли, собраться с духом и держать удар. Она бы не позволила и секунды на слабость. Сегодняшняя Кинг — перемазанная в крови, упавшая с огромной высоты, побитая и напуганная Кинг — не говорит ничего, а впервые позволяет эмоциям накрыть себя с головой. Она не отдаёт себе отчёта… Точнее, отдаёт лишь тогда, когда становится слишком поздно: когда она впивается в губы Колчека так резко и так внезапно, что у того нет и шанса увернуться. Рейчел напирает, заставляя Джейсона упереться локтями в промёрзлую землю. Поцелуй кружит голову, бежит огнём по венам, заливает пламенем сердце. В холодном ковчеге становится жарко и душно. Кинг чувствует руки Джейсона на своей талии — он царапает ногтями бронежилет, ищет отверстия, в которые можно проскользнуть и дотронуться до пылающей кожи, но тщетно. Сдавшись, он кладёт свои ладони на тонкую шею и жарко выдыхает в поцелуй, отвечает на него, лижет языком нёбо, скользит во рту, заставляя Рейчел тихо стонать. Чувства застревают в горле, стучат в ушах, стоят слезами в глазах. Так хорошо и так страшно — от эмоций, от отчаяния, от безысходности. Ощущений так много, что они сплющивают, заставляют искать спасение друг в друге — в касаниях, в тепле тел, в словах, даже в громком молчании. Поцелуй выходит жарким, но отнюдь не плотским. В нём нет желания брать здесь и сейчас, нет жадности, нет животного порыва. В нём острая нужда в защите, мольба о помощи, прощении. В нём горечь и тоска. Секундное забвение перед настоящим адом. В нём прощание друг с другом. Рейчел отрывается от чужих губ, опускает тяжёлую голову на плечо и сглатывает. — Нет… — жарко шепчет Джейсон, перебирая её мокрые волосы и заставляя посмотреть на себя. — Поцелуй ещё. Рейчел выдыхает, ухмыляется и оставляет на губах Колчека ещё один опьяняющий поцелуй. Джейсон прикусывает её губы, сминает их, зализывает раны языком, сглатывая горькую кровь. Ужас толкает их друг к другу. Желание забыться всё больше накаляется; голову щекочут навязчивые мысли. Рейчел снова резко отрывается. — А это? — загнанно дышит и смаргивает влагу с глаз. — Это ты почувствовал? В ответ — лающий кашель и тихий стон. — Это тоже чувствуют люди, — продолжает она, поглаживая руками его плечи. — Знаю, Рейч, — голос хриплый, тихий. — Мы выберемся, — не унимается она, словно саму себя успокаивает. — Обязательно выберемся, слышишь? — Слышу, — всё так же тихо. Только кладёт руку на её поясницу и губительно нежно поглаживает, успокаивает, дышит в шею. Рейчел слышит в его тяжёлом дыхании вымученную улыбку. Она сжимает челюсти до скрипа зубов — всё для того, чтобы он не услышал её тихий плач. Внутри будто снаряд бомб взрывается, подрывая организм к чертям. Своих сил больше нет — остаётся только черпать их из другого человека и верить, что его силы духа хватит на двоих. Рейчел жмурится до ярких пятен и сжимается, когда слышит очередной клокочущий кашель над ухом. Сил ни у кого больше нет.       

***

У Рейчел нет никого, кроме Джейсона Колчека. А Джейсон Колчек сидит за толстым стеклом по ту сторону комнаты и улыбается в привычной себе манере. Рейчел тяжело сглатывает. Он перед ней в белоснежной больничной пижаме, без кепки, с по-армейски выбритой головой и непонятными бирками на кистях. Хотя Рейчел догадывается для чего они и почему на нём. А ещё она знает, чем всё это вскоре закончится. Кажется, Джейсон тоже это знает, но участь свою принимает. Ирония такова, что среди всей команды самой везучей оказывается Рейчел. Она храбрилась на допросе, что была сильнее всех, полагалась лишь на себя, но это была неправда. Джейсон был сильнее всех. Джейсон вытащил её. Джейсон привёл её в чувства. Джейсон заставил её встать и идти до самого конца. Её силой, которой она кичилась на допросе, был Джейсон. И теперь Рейчел крутит эти мысли и неимоверно злится от бессилия. От того, что она не смогла спасти тех, кто был ей дорог и не может спасти сейчас. Только быть рядом. Миг Джейсона короткий, осталось совсем немного. Рейчел разрешают посещать его лишь раз в день, на пару часов. Эти пару часов они изучают друг друга глазами и согревают тёплыми улыбками. Рейчел рассказывает по встроенному проводному телефону, как у неё дела. Просто говорит, что видела, что делала, что чувствовала. Пустой праздный разговор, кажущийся таким глупым и нелепым, сейчас иронично скрашивает безнадёжное одиночество. Джейсон с каждым днём всё бледнеет. Истощается на глазах — аттические скулы так болезненно заостряются, что теперь кажутся не столь красивыми, сколь пугающими. Рейчел с сожалением смотрит, но жаль ей не себя. Джейсон кашляет громко и надрывисто; кашель такой сильный, что сгибает пополам, пока по губам стекает зелено-красная слюна. Джейсон практически кричит, а Рейчел смотрит на его муки и сжимает челюсти, потому что она здесь, а Колчек — там, и там ему не помочь. Его не спасти, и это вырывает из груди сердце. Когда ей стал так дорог Джейсон — она не знает. Может быть, это была нужда в человеке, чтобы не сойти с ума от потерь, а, может быть, Джейсон был тем самым мужчиной, с котором бы у Рейчел всё могло получиться. Она не знает. Да и поздно уже об этом думать. Стекло их разделяет не только в комнате, но и в положении. Рейчел если не сегодня, то завтра вернётся в Штаты и продолжит работу уже там, а Джейсон… Джейсон уже никуда не вернётся. Никто из них в чудо не верит. Оба точно знают: Джейсон умирает. Он умирает так мучительно долго, что у Рейчел не остаётся слёз, чтобы выплакать их в подушку. Она плачет каждую ночь, но приходит к нему весёлая, радостная, болтливая. Выдавливает из себя слова, тянет дрожащие губы в улыбке и велит себе держаться. Джейсон плохеет с каждым днём — и с каждым днём на него всё труднее смотреть. Но Кинг смотрит и запоминает каждую деталь, каждую родинку на шее, каждую веснушку на щеках, каждый шрам на руках — от пуль, от осколков гранат, от лезвий. Запоминает всё. А в разговорах она ему врёт. Врёт, что уже зима и что Ирак такой красивый зимой, и в нём так прохладно, так свежо. Южному Колчеку, избалованному техасской жарой, такая прохлада не пришлась бы по вкусу, — так шутит Рейчел, а Колчек молчит, ухмыляется, едва кивая головой. Смотрит куда-то в сторону, но слушает внимательно. Рейчел рассказывает ему, что ходила на рынок и купила острые приправы. Она знает, что Джейсон любит острое — слышала их разговор с Ником три недели назад. Джейсону бы эти специи пришлись по вкусу. Рейчел старается быть весёлой, потому что Джейсон бы этого хотел. Он бы не хотел видеть её слёзы. В особенности — слёзы из-за него. Рейчел знает: сердце у него тоже болит, живой же человек. Оказывается, что Рейчел удивительно много знает о Джейсоне, но не из его уст, а из чужих. Очередная ирония: информация, собранная по крупицам от его сослуживцев, сейчас оказывается ценной. Скрашивает разговоры, сглаживает острые углы, дарит последние минуты покоя и радости. Рейчел жалеет, что не смогла поговорить по душам раньше. Быть может, не только совместные потери сблизили бы их, но и музыкальные вкусы, предпочтения в кино, еде. Любовь к шуткам, в конце концов. Рейчел продолжает приходить к Джейсону каждый день, пока ей позволяют и пока есть возможность. А Джейсону всё хуже и хуже. Сегодня он едва сидит на стуле, а взгляд такой пустой — хоть волком вой. Губы иссушены, а волосы практически полностью выпали. Он исхудал так, что от прежнего бравого лейтенанта остаётся лишь одно название. Рейчел смотрит на него и больно сжимает ладони — надо держаться. Надо держаться, потому что она — офицер ЦРУ. Суровая, крепкая, непоколебимая. Стойкая. Надо держаться. Но сил нет. Рейчел дрожащими губами тянет, что сегодня на ней футболка с рокерским принтом и чуть ли не захлёбывается звонким смехом, когда Джейсон едва слышно шепчет в трубку: — Пиздишь. Рейчел хохочет и всё же позволяет паре слёз скатиться по щекам. И в то же мгновение она берёт себя в руки, сжимает челюсти и продолжает говорить. Врать. Врать, что она сегодня по-особенному заколола волосы, оставив лишь две пряди волос. Врать, что она попробовала удлинить свои стрелки и теперь её глаза стали ещё выразительнее, а взгляд ещё острее. Она всё это говорит, потому что Джейсон уже не видит. В глазах вместо привычного тепла карих радужек — белая пелена и пустота. Вот уже вторую неделю как Рейчел приходит к Джейсону. Вот уже неделю как он ослеп. Колчек улыбается. Старается, по крайней мере. — Мне жаль… Так жаль, Джейсон, — вдруг шепчет Кинг, словно прежних сокрушений не достаточно, чтобы выразить всю боль. Колчек нахмуривает брови и протягивает худую руку, кладёт ладонь на стекло и поджимает губы. Рейчел отвечает тем же: громко кладёт ладонь к ладони Колчека и кривит губы. — Телячьи нежности, — хмыкает она, горько улыбаясь. Отшучивается, скрывает в фырканье боль и осознание неизбежного. Переступает через привычную себя, не допускающую ненужных эмоций. Сейчас всё это не имеет значения. Сейчас не нужно кичиться силой и выпячивать её, чтобы заслужить статус. — Я приду завтра, — заверяет Рейчел и наклоняется ближе. — Я приду, слышишь? — Буду ждать… Рейч? — Да? — Ты… — облизывает пересохшие губы и сжимается в плечах. — Ты только помни меня… Хорошо? Помни меня… — глубокий вдох; сиплый голос, как мольба о последнем желании, — живым. Рейчел сжимает ладони в кулаки и дрожит всем телом. — Обещаю. Не лжёт. Правда обещает. Сколько проживёт — будет помнить. Прежний Джейсон обязательно пошутил бы. Отвесил бы искромётную шутку и просадил бы Кинг хитрым взглядом, ожидая не менее острой реакции в ответ. Он бы ею насладился. Сегодняшний Джейсон едва может встать со стула. Сегодняшний Джейсон высушен, как осенний лист. Сегодняшний Джейсон больше не видит и едва ли слышит, едва говорит, потому что силы покидают его с каждым божьим днём. Рейчел думает, что если можно было бы пожертвовать миром ради жизни Колчека — она бы пожертвовала. Такая она эгоистка. Потому что нет ничего острее, чем желание обладать человеком, видеть его подле себя, чувствовать его, обнимать и греться в его тепле. Нет ничего острее, чем желание быть рядом со своим человеком, пусть таковым он стал лишь пару недель назад. А кажется, что Джейсон всегда такой — свой. Для каждого в команде и даже для неё, для Рейчел он — свой. Отчаяние усиливает реакцию, вспенивает кровь, запускает адреналин, вызывая привязанность. Теперь Рейчел придётся учиться с этим жить. Тридцать пят лет, а проблемы, как у мелкой девчонки. И плачет она, как мелкая девчонка, после чего ругает себя, что ведёт себя, как мелкая девчонка. Фыркает от своих же чувств и не может разрешить себе болеть. Диссонанс сводит с ума, но Джейсон об этом не знает. Может быть, догадывается, но ничего не говорит. Рейчел тоже не говорит. Всё скрывает в себе, ожидая лишь дня, когда она взорвётся. Долго ждать не приходится. Рейчел приходит к нему ровно в двенадцать. Как обычно, садится на стул, складывает ладони и ждёт. Сегодня она собирается рассказать ему, что нашла вчера щенка на улице и уговорила костюмчатых оставить его себе. Правда нашла и правда уговорила. Долго упрашивала, но разрешение всё же выбила. Теперь у неё есть щенок неизвестной породы. Кличку она ещё не придумала, но обязательно подумает над этим позже. А ещё она собирается рассказать ему, что щенок очень похож на Джейсона: такой же громкий, слюнявый и шебутной. Шило в одном месте. Рейчел обязательно вытянет шутками улыбку и укутается в неё. Смех Колчека облегчит её боль, тонким слоем заживляющей мази ляжет на раненое сердце. Джейсон даже не догадывается, что может лечить раны одним своим присутствием. Расскажи ему раньше — он бы ни за что не поверил. Да и Рейчел бы не поверила. Но какая же эта ужасная ирония — нуждаться в человеке, который стал тебе нужен всего лишь пару недель назад. Все мысли о нём и все мольбы — за него. Рейчел вздрагивает, когда слышит громкие шаги тучного мужчины в цветном защитном костюме. — Офицер Кинг? — глубокий голос режет натянутое напряжение в комнате. — Да? — Вам не сообщили? — Не сообщили что? — опасливо спрашивает она и встаёт со стула. — Что не сообщили?! — Мне жаль, мэм, — отчеканивает следователь, расправляя плечи. — Лейтенант Колчек умер вчера ночью. Вам должны были сообщить… Забыли, полагаю. Мне жаль. Рейчел чувствует, как останавливается мир, как огромная чёрная дыра разверзается где-то внутри неё, поглощая внутренности, как планеты. Она обессиленно опускается обратно на стул, вглядываясь в одну точку, словно загипнотизированная. Слова вертятся в голове, отторгаются и снова вертятся — и так по нескончаемому кругу, пока не приходит осознание. Джейсона больше нет. Нет ни его звонкого смеха, ни улыбки, ни блестящих в оранжевом свете ламп глаз — всё исчезает. Погребается промёрзлой землёй, в армейском гробу, укутанном в флаг родины. Рейчел знает: его похоронят со всеми положенными почестями. Церемония будет достойна старшего лейтенанта морской пехоты. Но из близких там не будет никого. Только пара военных и Рейчел. Рейчел, которая от отчаяния привязалась к человеку и не смогла его отпустить. Рейчел, которая правда хотела, чтобы Джейсон остался в живых. Искренне верила, что у них, быть может, что-нибудь и получилось. А сейчас она уже ни во что не верит. Всё кажется таким бесполезным, пустым, никчёмным. Она остаётся совсем одна и у неё никого нет, кроме собственных демонов. Они съедят её, Рейчел не сомневается. А ещё она не сомневается, что заглушит собственные ядовитые мысли крепким алкоголем, укутается в одеяло и проспит столько, сколько сможет. И будет как-то пытаться жить дальше. Джейсон бы этого хотел. Только как жить, когда солнце погасло — Рейчел не знает. У неё, оказывается, было одно солнце, несмотря на мужа и любовника в неудачном служебном романе. Но солнце — Джейсон. Он и на вид был, как солнце, и пах знойной жарой, и на вкус был, как карамельный попкорн. Только совсем чуть-чуть жёг язык горечью крепкого косяка, но это ничуть не смущало. Рейчел глубоко вздыхает и последний раз смотрит на похоронную церемонию, после чего встаёт и уходит. В Верджинии тепло и свежо. Светит солнце. Не её. Её солнце разлагается под толстым слоем земли.