***
Кире хотелось бы, чтобы в первый ее день на свободе небо было голубым, а в ветвях деревьев пели птицы, но вместо этого все кругом затянуло тучами и обещаниями скорого дождя. Ее шерстяная кофта уже не спасала от прохлады конца лета. Зябко ежась, она шла все быстрее и быстрее сама не зная, то ли пытаясь согреться, то ли убежать, как можно дальше от проклятого дома. Кира не знала, где она очутилась, да и не все ли равно? Направление она выбирала наугад и почти бежала по узкой улице, по обе стороны которой тянулись каменные ограды, заросшие плющом и мхом, из-за которых торчали острые крыши домов с прикрытыми ставнями окнами и дымящимися остовами труб. Порой на пути ей попадались люди и тогда Кира быстро проскальзывала мимо, низко опустив голову и стараясь спрятать лицо, но никто и не обращал внимания на одинокую странно одетую девушку, спешившую куда-то по пригороду Серграда. Кира пока не знала точно, что ей делать, но понимала, что из Сергарада ей надо убраться, как можно быстрее и как можно дальше. Издалека послышался странный гул, а затем резкий свист и Кира испуганно, замерла, присев на корточки, но затем увидела стоявший на углу дороги указатель и все поняла. Где-то рядом была остановка трамвая, она только слышала о них, но никогда не видела их живьем. Прибыв в Серград, они сошли с бронированного поезда задолго до центрального вокзала. Марек приказал машинисту сбавить ход, едва завидев первые крыши домов. Они почти спрыгнули на ходу и Кира больно ударилась и ободрала ладони об насыпь. Оказавшись в пригороде, в окружении прятавшихся за заборами домов, они набрели на тот, что стоял вдалеке от остальных и казался заброшенным. Марек счел подходящим для них убежищем. Следуя указателю, Кира дошла до высоких чугунных колонн, удерживающих, широкую платформу. Вокруг было полно народу. Жизнь вокруг станции бурлила подобно овощной похлебке, с которой забыли снять крышку. На разложенных на земле платках, стояли банки меда, яблоки и груши в плетеных корзинах, охапки ароматных пионов и астр. С лотков торговали горячими пирогами, жареными креветками, запеченной картошкой и горячим чаем. Жители пригорода, спешившие куда-то в серых пальто и блеклых накидках, равнодушно проходили мимо, лишь изредка останавливаясь, чтобы быстро схватить пирожок, или порцию креветок с картошкой, быстро обменяв их на пару монет. Дородного вида женщина, в шляпке увитой целой клумбой из маргариток, оживленно торговалась с худеньким старичком, продававшем рыбу и странного вида болотных омаров, разложенных на вощенной бумаге, прямо на земле. Кира остановилась возле них, делая вид, будто приценивается к омарам. Краем глаза она следила за старушкой, продававшей за соседним лотком пирожки. Стоило женщине отвернуться, чтобы передать очередному, спешившему куда-то покупателю смазанный маслом кренделек, как Кира резко выхватила с лотка пирожок, и умыкнула его в карман. Стараясь не спешить, и ничем не выдать себя она отошла от лотка и слилась с толпой, поднимавшейся по чугунным ступеням наверх. На платформе она забилась в самый дальний угол, спрятавшись за одной из колонн, поддерживавших навес, и едва не кусая себя за пальцы, с остервенением вгрызлась в пирожок. Кира слышала о том, что есть такая вещь, как деньги, но с трудом могла представить, как ими пользоваться. Если мальчиков порой еще вывозили для выполнения их миссий в деревни и небольшие города, то Кира ни разу за все эти годы не покидала Лесной дом. Все эти люди, бежавшие куда-то с такими деловыми лицами, словно от их усилий зависел весь мир, казались ей муравьями, сновавшими вокруг муравейника в лесу. Кира вспомнила, как завидовала, мальчишкам, когда Омут забирал их на одну из таких миссий. Однажды, она так разозлилась, что ее опять не взяли, что сбежала их холма, и бродила по лесу, пока не забрела на болото. Она увязла почти по пояс, когда Евграф наконец нашел ее. Ее даже не ругали в тот раз, но больше… больше Прасковья не спускала с нее глаз и не выпускала одну из холма, и Кира часто жалела, что так бездарно израсходовала свой единственный шанс на побег. Кира всегда с нетерпением ждала возвращения мальчиков из их миссий и потом с пристрастием их расспрашивала. Ее всегда удивляло то, как сильно отличался их рассказ. С Ильей они обычно поднимались на вершину холма, глядя на то, как медленно загорается звезды, как качаются верхушки деревьев, гонимые ветерком, слушая как шуршат листья, как кричат просыпаясь, ночные птицы, и как пищат в агонии мелкие лесные зверьки, пойманные сновавшей в кустах Прасковьей. Илья рассказывал ей о разрезающих облака дирижаблях, быстрых, как ястреб орнитоптерах, пароходах, поездах и автомобилях. Он рассказывал, что в Северных пределах вырыли туннели под землей и пустили по ним трамваи. — Там есть лестницы, которые двигаются сами собой, чтобы не нужно было по полдня подниматься и опускаться вниз, — объяснял ей Илья. Кира слушала, подперев ладонью щеку, о кинотеатрах, где на гигантских экранах показывали кино спектакли. Кира тогда даже спросила Илью что это такое. — Это, как сон, но только наяву, — объяснил ей Илья. — Ты смотришь придуманную историю, так словно это все на самом деле. Слушая его, Кира мечтала ехать на поезде, лететь на дирижабле, управлять автомобилем и орнитоптером, а потом они вместе с Ильей мечтали о том кем они станут, когда выполнят свою главную миссию, спасут мир, и когда все это закончится. Если Кира говорила, что станет стюардессой на дирижабле, то Илья, хотел стать пилотом, если она хотела быть актрисой, то он мастером-постановщиком, если лекарем, то и он лекарем тоже. С Мареком они вместе ходили на болото собирать цветы кровяницы и лечебные травы. Иногда их отпускали туда вдвоем, и Кира знала, что днем, когда Прасковья спала за ней присматривал Марк. — Я видел одного господина, он шел по улице и думал о том, что если погибнет его жена, то он сможет получить ее дом, и все деньги в наследство, тогда он женится на любовнице, а детей отправит в деревню к дальней родне, — рассказывал ей Марк, разрезая острыми ножницами, нежные стебельки. То, что Марек мог так легко проникать в разум других людей всегда казалось Кире немного жутким. — Он зашел в аптеку и купил там сонной воды, размышляя о том, что подмешает их жене в чай, и скажет потом всем, что она перепутала и выпила слишком много, или специально отравилась, потому что не хотела жить такой старой и больной. — Какой ужас! — воскликнула тогда Кира, выронив охапку цветов, которые успела срезать, алые лепестки упали к ее ногам словно разлившаяся кровь. — Но ты ему помешал? -Нет, — качнул головой Марк. — Зачем мне вмешиваться в дела мещан, да еще и выдавать себя? Куда забавнее смотреть, как люди катят этот шарик в сторону пропасти, улыбаться и махать им ручкой на прощание. Впрочем, знаешь, что самое веселое в этой истории? Когда он вышел на улицу, его будто случайно толкнул под локоток проходивший мимо юноша. Господин поскользнулся на разлитом на мостовой масле и попал под трамвай. Кира ахнула, снова выронив цветы, которые только что собрала. Но это еще не все, — весело улыбнулся Марк. — Толкнувший его юноша, был любовником его жены. Ну разве не чудесная история? Постулат инфернов запрещает нам убивать иначе, чем в честном поединке, у мещан же такого запрета нет, вы можете быть столь жестоки, как захотите, заботясь лишь о том, чтобы вас не поймали. Никакой этики и морали, словно дикие животные. С Лелем Кира общалась чаще всего, когда он помогал ей по хозяйству. Он был единственным из парней, кто стирал, полол их маленьких огород, подметал полы и начищал кастрюли содовым порошком, чихая и ругаясь от его резкого запаха. И Илья и Марк, были выше этого всего, они существовали словно фейки порхающие, среди цветов, полагая, что грязь сметается сама собой, простыни самостоятельно сползают с кроватей, а кролики запрыгивают в печь и запекаются по собственному желанию. Иногда Илья выносил помои на компостную кучу и потом ходил весь день гордый и смотрел на Киру, словно пес, не нагадивший впервые за десять лет на ковер. — Люди воняют, — сказал как-то раз Лель, вытирая посуду, намытую Кирой. — Что? — Кира сделала вид, что не поняла, что он имеет в виду. — Люди воняют, — повторил Лель. — Но еще хуже воняют их города. — Все наверное относительно, — заметила Кира, отчетливо слышащая запах гнили и еще чего похуже, от волос Лельа мывшегося, кажется только тогда, когда ему доводилось обернуться выдрой. Она искренне надеялась, что Лель помыл руки прежде, чем браться за тарелки. — Я думал, я задохнусь там от этого смрада. Воняет все: машины, дороги, дома, но больше всего сами люди. Не понимаю зачем забивать свой естественный аромат смесью спирта и какой-нибудь химозной гадости, имитирующей аромат фруктов или цветов. — Тебе придется привыкнуть к этим запах, когда все закончится, и мы сможем снова жить среди людей. Лель сверкнул на нее желтыми глазами, мерцающими в темноте. — Все никогда не закончится. Не для нас с тобой. Кира и сама это знала, но ей захотелось немного подразнить Леля. Стоило им коснуться этой темы, как он тут же распалялся и мог ненароком выболтать что-то интересное. Или не ненароком. Погрузив руки в теплую воду и драя мочалкой горшок, Кира задумчиво проговорила: — Ну как же, наставники все время твердят, что все это ради великой цели спасения человечества и всего такого. Когда-нибудь мы одолеем инфернанта и уж тогда-то заживем. — Даже если инфернант и существует, в чем я лично сомневаюсь, даже если мы отыщем его и победим, то нас все равно никто не отпустит. Мы вечно будем орудием в руках тех, кто сильнее нас. Если, конечно, не сбежим. Песню про побег Лель заводил уже не раз. Это было их общей несбыточной мечтой, про которую Кире уже надоело слушать. Вторая часть того, что сказал Лель заинтересовала ее больше. — Что ты имеешь в виду? Как инфернант может не существовать. Есть же пророчества, и были инферны и до него, целых шесть штук. — Я читал некоторые старые работы, которые дал мне переписывать Мастер. Они были написаны в самом конце Эры процветания. В то время существовала теория, что возможно инфернантов вовсе никогда не было, понимаешь? То есть никакого избранного самого могущественного инферна, который был бы выше всех остальных. Ну, возможно, кроме Великой Ингении, только она одна была способна настоящие чудеса, ну и Атлион Незримый чуть-чуть. А остальные так. — Но зачем тогда это все вообще было нужно? — Ради власти. Одни притворялись, что они лучше и избраннее, чтобы другие их слушались. Так что, никакого инфернанта нет, никакого пророчества нет, и мы гнием тут без какой-либо высшей цели, — подытожил Лель, складывая тарелки стопочкой. — Когда-нибудь я отсюда сбегу, вернусь в мой родной лес к сестре и матушке. Так Кира узнала две очень любопытные вещи: возможно, что инфернант никогда и не существовал, и у Леля была сестра, которую он хотел найти. Вспомнив о мальчиках, Кира ощутила тоску и боль. Она вовсе не хотела их предавать, она и не считала, что была предателем. Кира была уверена, что сделал все правильно, ей просто не повезло. Она понимала страх Марека перед Белым острогом, видела сомнения Леля и была раздражена упертостью и слепотой Ильи, но она также видела и то, что ни один из них не замечал. Пока что, еще пару лет они были детьми. Им бы простились их преступления, апологеты поняли бы, что они никогда не хотели все это делать, у них просто не было другого выбора. Кира говорила на эту тему с матерью Егора еще до того, как все случилось и она с мужем не попала под воздействие. Кира была ужасно зла и расстроена, когда Марек и Илья снова решили все вдвоем, оставив Лелю подчиняться, а ей бездействовать. Тогда сидя в гостиной и глядя на то, как эти двое бахвалятся, Кира плакала не из страха и не из-за жалости или вины, слезы текли из ее глаз от злости. Именно тогда она все решила и принялась действовать. Лель был не прав желая сбежать. Сбежать было невозможно, он сам же это и доказал. Нельзя уйти, когда твои тюремщики твои же лучшие друзья, а еще они черви, забравшиеся тебе в голову. Лель был полностью под контролем Марека. Тот начал воздействовать на него еще когда они были маленькими детьми. И все же Лелю удавалось ему сопротивляться, он смог сохранить свою личность, и даже научился иногда выходить из зоны контроля Марека. Все дело в том, что их связь была двухсторонней. Марек полностью контролировал Леля, но и Лель чувствовал его, и мог понять, когда Марк отвлечен или не может сконцентрироваться. Кира помнила их первый разговор. Легко все помнить, когда твоя жизнь настолько короткая. Это было одно из ее первых воспоминаний. Лель тогда принес ее поднос с едой, Кира сперва испугалась его желтых глаз с вертикальным зрачком, но, когда он начал говорить, она ощутила, что этот наполовину зверь, был единственным живым существом в полом холме, кто ее понимал и пытался ей помочь. Он сказал ей тогда, что пророчества и избранность это все ложь, но никто ее уже не отпустит и ей отсюда не уйти, но если она проявит гибкость, и сделает вид, что поверила, то сможет значительно улучшить условия своего содержания. Тогда же Лель рассказал ей, что она светочь, и объяснил, что это такое. Кира не могла ему поверить, у нее почти случилась истерика, но Лель отвесил ей пощечину, и резкая боль ее отрезвила. — Слушай сюда, у нас очень мало времени. Они не смогут силой забрать твою энергию, только попросить и получить у тебя разрешение. Это дает тебе власть, и ты должна заставить Марека дать тебе слово, что он никогда не будет на тебя воздействовать. Кира с теплом вспоминала тот разговор. Поначалу она боялась их всех, но затем смогла найти ключ к каждому. Лель стал ей, как брат, а Марека и Илью она по-своему любила, и по-своему обоих ненавидела.***
Доев пирожок, Кира выглянула из-за колонны, рассматривая господ в серых сюртуках и дам в клетчатых платьях, и плотных накидках, прикрывавших их плечи. Между благородной шерстью сюртуков и платьев, порой попадались простые фуфайки и аляповатые платки менее состоятельных мещан. Среди пассажиров, ожидавших трамвай, сновал мальчик лет десяти в потрепанной и видавшей виды одежке, его щиколотки торчали из-под ставшими слишком короткими штанишек. Порой кто-то клал монетку в протянутую чумазую ладошку, но большинство его не замечало, глядя куда-то поверх его головы. Когда мальчик подошел к Кире, она смущенно посмотрела на него и покачала головой. Ей нечего было ему дать, даже краденый пирожок, которым она могла бы поделиться с ним, Кира давно съела. Мальчик бросил на нее печальный взгляд и пошел дальше, ссутулив плечи. Однако, он подал Кире идею. Выйдя из-за колонны, Кира она сновала между ждущими трамвай людьми. Ей было стыдно попрошайничать, но другого выхода у нее не было. Кире нужны были деньги и она подозревала, что стать попрошайкой, это единственный путь, который был ей пока доступен. Более того, у нее все для этого было. Порванная, местами грязная одежда, давно вышедшая из моды, голодный взгляд, и давно немытые волосы. Сперва никто не замечал Киру, люди стояли, уставившись в черные зеркала, коммуникаторов, шуршали газетами, или вовсе пялились в небо, считая птиц. Кира сбилась со счету, сколько, грохочущих, скрипящих колесами трамваев она пропустила прежде, чем ей удалось выловить в толпе взгляд господина, в едва сходившемся на обширном животе сюртуке и мятом цилиндре. Кира протянула сложенную ковшиком ладошку и двинулась к нему. Господин глянул на нее жалостливо и чуть испуганно, и порывшись в кармане сюртука, дал Кире мелкую медную монетку. Кира едва не запрыгала от радости, до боли сжимая монету в ладони. Это были ее первые деньги, которые она заработала сама, ну или по крайней мере выпросила. Кира уловила суть и дело пошло веселей. Она всматривалась в лица, до тех пор пока кто-то не отвечал ей взглядом, и все, что ей оставалось после, это сделать вид будто она вот-вот готова заплакать. После этого барышни начинали рыться в сумках, а господа доставали кошельки. К тем, кто выглядел бедно, Кира не подходила, выбирая тех, чей внешний вид так и кричал о достатке. Кира всю жизнь прожила в лесу, но чем отличаются бедные от богатых было очевидно даже ей. Один только раз Кира едва не попалась. Она подошла к высокому стройному господину, в идеально скроенном бордовом сюртуке, с россыпью шелковых георгинов на лацкане, делавшим его наряд слишком праздничным для скромной загородной трамвайно станции. Господину повернулся к ней, ласково заглянув ей в лицо. У него были яркие, голубые точно турмалин глаза. -Прости золотко, просто так, ничего не отдаю, только по бартеру, — улыбнулся, он приподняв цилиндр, отчего Кира смогла разглядеть остроконечные кончики ушей, выглядывающие из-под волос. Она в ужасе отшатнулась назад, но инферн уже отвернулся и позабыв о ней, высматривал несущийся вдалеке к платформе трамвай. Скрипнув колесами, трамвай остановился. Пассажиры ринулись внутрь, самостоятельно сортируясь по вагонам первого, второго и третьего класса. Завизжал гудок и трамвай уехал. Кира осталась стоять на платформе одна, с бешено стучащим сердцем и мокрыми, как выбросившаяся на берег рыба, ладонями. — Пронесло, — еле слышно выдохнула она. Кира не знала точно, но подозревала, что инферны могли углядеть, пылавший внутри нее костер энергии. Ей повезло, что в последний раз Марек высосал ее до самых костей, теперь у нее в запасе было еще немного времени, прежде, чем ее натура вылезет наружу. Кроме того, что она станет сиять, как маяк, для всех мимо проходивших инфернов, была еще одна проблема. Подобно инфернам, Кира аккумулировала внутри себя энергию, но в отличие от них не могла сама ее тратить. Ей всегда нужен был инферн, которому она могла бы эту энергию отдать, в противном случае со временем, Кира начинала чувствовать дикую боль, и ей казалось, что эта сила, бушующая внутри могла ее разорвать. Так что ей нужен был инферн. Кира решила, что решит этот вопрос со временем. Тем более, что у нее уже была пара идей. Медяки приятно оттягивали ее карман. Отойдя в сторону, и спрятавшись за одну из колонн, Кира начала пересчитывать свою добычу. Выходило двенадцать маленьких медных монет, и одна большая серебряная. Кира понятия, не имела, что на это можно купить, но надеялась, что на пару пирожков ей хватит. Воровать снова ей не хотелось. — Вот она! Про нее тебе и говорил! — крикнул кто-то совсем рядом, и Кира испуганно спрятала монетки в карман. К ней быстро приближались двое. Один из них, тот самый мальчишка, в коротких штанишках, которого она уже видела, и который подсказал ей идею начать карьеру попрошайки, и второй невысокий, тощий парень, чуть старше нее, с растрепанными светлыми волосами, спускавшимися до плеч. Он был одет в залатанный на локтях серый сюртук, перчатки без пальцев и небрежно намотанный на шею объемный шарф. Кира оглянулась, увы бежать было некуда, она оказалась в углу платформы, отрезанная от всех лестниц. Мальчишки подошли к ней. — Прости, но это наше место, — сказал тот, что был постарше. Его голос был обманчиво мягок. — Ты не можешь тут работать. — Я… я не знала, — пролепетала Кира. Её голос срывался, она понимала, что выглядит испуганной и потерянной, хотя на самом деле это было не так. Прямо сейчас ее мозг стремительно работал., пытаясь понять, как выкрутиться из передряги. Нижняя губа Киры задрожала и прикрыв лицо ладонью, она зарыдала. Взгляд старшего тут же смягчился. Вскоре они уже сидели в конце платформы, под ветвями развесистой акации. Младший, которого звали Гашеком, вернулся к работе, снуя между пассажирами с протянутой рукой, а старший Игорь, сдвинув брови, слушал ее историю. Кира не стала придумывать ничего нового. Она рассказала ему плюс минус ту же историю, что и Егору. Кира не хотела рисковать, придумывая совершенно новую историю, она боялась запутаться в деталях и выдать себя. Вместо этого, едва сдерживая слезы, которые так и норовили излиться на ее щеки, она рассказывала Игорю о том, как ее похитили и годами держали в лесу, а теперь, когда ей чудом удалось сбежать, она осталась совсем одна и ей некуда было пойти. Игорь не предложил Кире обратиться в Орден апологетов или подойти к городовым, вместо этого он тяжело вздохнул, потерев покрасневшие, уставшие глаза. — И что ты собираешься теперь делать? — спросил он. — Я хочу найти моих родителей, — твердо сказала Кира, и совсем не соврала. — С этим я тебе не помогу, — сказал Игорь. — Но работу могу дать, кажется, у тебя неплохо получается. Сколько ты уже собрала? Кира выгребла из кармана честно заработанную добычу и протянула ему. Игорь быстро все пересчитал, и взял половину монет. — Пятьдесят процентов комиссия, — пояснил он ошарашенной Кире. — Но зато тебя не побеспокоят городовые, и с другими бандами тоже проблем не будет. — Другими бандами? — переспросила Кира. — А ты что думала? — ухмыльнулся Игорь. — По одиночке не выжить таким, как мы. Приходится кооперироваться. Игорь сказал, что место придется сменить. Эта точка была закреплена за Гашеком. Кира была не против. Он вовсе не собиралась надолго задерживаться на этой станции. Сев на очередной подъехавший трамвай, на котором они ехали, естественно зайцами, переходя из одного вагона в другой, чтобы не нарваться на контроллеров, они углубились в самое чрево Серграда. Не скрывая восторг, Кира пялилась на проплывавшие за окнами вереницы мостов, башен, напоминавших дворцы зданий и сияющих белым мрамором храмов. Серград танцевал в болотной дымке и зловонных испарениях, являя миру всю роскошь и убожество отсыревшей штукатурки, хрустальных куполов, медных крыш, витражей, колон, воздевших руки мраморных дев и каменных змеев, скаливших пасть. Трамвай несся вперед, грохоча колесами, заставляя Киру забыть обо всем. Когда он замер на очередной станции, и Игорь потянул ее за рукав, показывая, что им пора выходить, Кира была разочарована. Она бы с радостью каталась на трамвае весь день. Игорь вывел ее на небольшой станции, утопавшей в зарослях сирени. Они проехали через почти весь город и оказались на другой его окраине. — Недалеко отсюда расположен Цветочный рынок, а за ним жилой квартал. Сиреневый остров небольшой, и народу тут немного, но те, что есть сговорчивые, — объяснил Кире Игорь. — Будешь работать тут. Я приду за тобой перед закатом, и надеюсь твоя выручка утроится. — А ты не боишься, что я сбегу и оставлю всю выручку себе? — От меня не сбежишь, — ласково улыбнулся Игорь. — Я как Орден Апологетов, везде тебя найду. Кира подумала, что Орден так ее и не нашел. — А что будет потом? — спросила она. — Мне нельзя ночевать на улице. — Никому нельзя. Не беспокойся, я отведу тебя в убежище. Ты же не думаешь, что просто так отдаешь мне половину всего? Именно так Кира и думала. Игорь подмигнул ей, и быстро растворился в толпе.***
Кира ходила по станции, протягивая руку и заглядывая в глаза пассажиров, спешивших сесть на трамвай. Игорь был прав. Людей здесь было меньше, но одеты они были лучше. На глаза то и дело попадались пушистые соболиные воротники, россыпи жемчужных бус, надетых посреди дня и цветы из тончайшего шелка, украшавшие дамские шляпки и Кире чуть чаще удавалось получить монетку. Ей казалось, что никто за ней не следит. Все забыли о ней, и она осталась одна в людском море. Кира могла бы забрать все деньги, что ей удалось выпросить и просто уйти, она была ничего не должна Игорю, но идти ей было попросту некуда. Скоро на город начнет наползать ночь, вспыхнут фонари и от каналов с застоявшейся, цветущей водой, поднимется душный, липкий туман. По мостовым поползут тени, на улицу выползут из своих щелей одаренные, метаморфы, реликты и стриги, те, кому всегда принадлежала ночь. Идти ей было некуда. Даже если она насобирает достаточно, чтобы провести ночь в самой захудалой гостинице, ее туда не пустят без документов. Кира всю жизнь прожила в лесу, но все же кое-что о внешнем мире она знала, например то, что для каждого чиха тут нужен клочок бумаги, с фотографией и порядковым номером. У нее такого не было, а значит доступ в мир мещан по-прежнему был для нее закрыт. Можно было бы попросить у Марека документы Аглаи, которые, она была уверена, они забрали, и, может быть, он бы даже ей не отказала, но она совсем забыла об этом, так была рада, что ее наконец отпустили. Теперь идти Кире было некуда и все, что ей оставалось это сновать среди людей с протянутой рукой, раз уж ей совершенно случайно посчастливилось прибиться к попрошайкам. В ее голове мелькали мысли о том, чтобы пойти в Орден апологетов или Конгломерат инфернов, но Кира тут же их отгоняла. Это был крайний случай, как тогда в поезде. Она не доверяла ни тем, ни другим, и помнила слова Марека, о том, что раньше делали с такими, как она. Кира не соврала Игорю, когда сказала, что хочет найти родителей. Это и правда была ее давняя мечта, к исполнению которой она совсем не знала, как подступить. Она ничегошеньки не помнила о той жизни, которая была у нее до Лесного дома, но надеялась, что теперь, когда рядом не было ни Марека, ни Мастера, она сможет со временем что-то вспомнить. Игорь пришел за ней, когда начали загораться первые фонари. — Ну как твои дела? — ласково улыбнулся он ей встряхнув светлой головой, когда они отошли в сторону, спрятавшись в зарослях разросшихся кустов. — Мне кажется неплохо, — ответила Кира, и пошарив в кармане, протянула ему добытые монетки. Приняв из ее рук добычу, Игорь быстро ее пересчитал и забрав половину протянул Кире остаток. — Постой, — сказал он, перед тем как Кира убрала законную добычу в обратно в карманы. — Давай, на всякий случай, проверим не возникло ли у тебя глупых мыслей. Прежде, чем Кира успела что-то ему ответить, он засунул руку поочередно в оба кармана и пошарив там удовлетворенно хмыкнул. — Молодец, правильный выбор. Кира кивнула, конечно, правильный. Она не стала утаивать от Игоря ни одну из монет, оставив их в кармане. Вместо этого она засунула парочку под стельки ботинок, когда делала вид, что завязывает шнурки. — Куда теперь? — спросила Кира, когда с расчетами было покончено. — Пойдем, я отведу тебя в убежище. Слово «убежище» Кире не понравилось. Его часто использовали одаренные для полых холмов, ведьминых троп и заброшенных домов, где они любили прятаться. Но выбора у Киры не было. Вряд ли Игорь сможет ее удивить и привести ее вместо худшее, чем те, где ей уже доводилось бывать. Они сели на трамвай и проехав несколько остановок зайцами вышли на конечной станции. Сразу за платформой начиналась улица вдоль которой тянулись глухие заборы, над которыми нависали тяжелые кроны яблонь и других плодовых деревьев. Это улица лишь отдаленно напоминала ту, которую Кира покинула утром. Здесь вместо живописно заросших плющом каменных оград, тянулись плотно сбитые доски, если вытянуть шею, можно было разглядеть кровли, деревянных домов и окна, уже наглухо закрытые ставнями. Вдалеке лаяли псы, словно переговариваясь между собой. Они шли по пустой улице и Кира зябко ежилась отставшего прохладным воздуха. — Здесь квартирует один мой друг, — сказал Игорь. — И он любезно предоставляет нам всем убежище. Его зовут Вацлав. Кира молча кивнула. Беспокойство царапало изнутри ее грудную клетку. Это было неудивительно, она впервые за много лет оказалась совсем одна без присмотра, и шла неизвестно куда с человеком, которого едва знала. Днем, когда она просила милостыню и ехала в трамвае в по впервые увиденному ей городу, восторг затуманил ей голову. Но теперь, идя по медленно темнеющей проселочной улице, Кира испытывала сильное беспокойство. Нужный им дом оказался на самой краю улицы, дальше за ним виднелись лишь заросли кустов, медленно переходившие в топь. Игорь три раза постучал в калитку. Наверху отъехала в сторону дощечка, и сквозь узкую щель, на них уставились блеснувшие в темноте глаза. — Свои, — прошептал Игорь. — Идущие во тьме, не откажут потерявшемуся путнику, — сказал он и Кира поняла, что это был пароль. Калитка со скрипом распахнулась. Кира оглянулась назад. Интуиция кричала о том, что ей нужно уходить, но идти уже было некуда. Улицу незаметно заволокло туманом, который не могли победить тускло горевшие фонари. Было не слышно грохота трамваев и Кира уже даже не знала куда ей идти, она просто затерялась бы в переплетении улиц и заборов и ее нашли бы только утром, выпитую и с обглоданными косточками или может быть и вовсе не нашли. — Не бойся, пойдем, — угадал ее настроение Игорь и первый шагнул за калитку. У нее не оставалось другого выбора, и она последовала за ним.***
Отперовший калитку человек, отошел в сторону, и Кира едва смогла разглядеть его сухощавую, высокую фигуру и угрюмое лицо. Двор зарос сорняками, доходившими почти до колен и плавно переходил в сад с дикими яблонями. На ветвях висели гирлянды, и теплый, тусклый свет придавал двору почти праздничную атмосферу. И окна, и ставни деревянного, покосившегося на одну сторону дома, были распахнуты. Изнутри доносились музыка и чей-то смех. Поднявшись на крыльцо, они прошли сквозь сени и оказались в просторной комнате. Сквозь распахнутые окна внутрь проникал слабеющий сумрачный свет, аромат яблонь, сырой земли и топи. В углу, в покрытой изразцами печи, пылал огонь, пытаясь осветить, тонущую в сумраке комнату. Музыка, доносившаяся из звукоусилителей, подключенных к чьему-то коммуникатору совсем Кире не понравилась, она была резкой, грубой и совсем не мелодичной. В полумраке угадывались фигуры людей, сидевших на софе кособоких стульях и прямо на изъеденном молью ковре. Они смеялись, переговаривались между собой. Голоса были совсем молодые. А в кресле с высокой спинкой точно на троне, восседал юноша с копной темных каштановых волос и восковой бледной кожей. В первую секунду он напомнил ей Марека, вот только Марек никогда не улыбался так хищно и безумно, как друг Игоря. Кира догадалась, что это и был Вацлав. Вместо приветствия, Игорь поклонился. Так низко, что Кира даже испугалась не стукнется ли он лбом об пол. На мгновение замешкавшись, она последовала его примеру. — Здравствуй, Игорь, — сказал Вацлав, когда они выпрямились. — Кого ты ко мне привел? — Это Кира, я встретил ее сегодня в городе, и подумал, что она вам понравится, — ответил Игорь нервно комкая края и без того потрепанного сюртука. — И ты не ошибся, мой друг, — ответил Вацлав. — Иди сюда, золотце. Он подозвал к себе Киру, и ей не оставалось ничего, как подойти к нему. Игорь пододвинул к креслу, взявшийся откуда-то табурет. И когда Кира села, отошел в сторону, оставшись маячить в стороне. Вацлав рассматривал ее, и Кира пялилась на него в ответ, раздумывая, стоит ли ей прыгать в окно. Даже если у нее и получиться, что делать дальше? Вокруг дома высокий забор, а дальше топь, тьма и туман. Вацлав смотрел на нее, совсем не щурясь в темноте, словно и без того, прекрасно видел. Глаза его сверкали, отражая слабый свет. Он казался юным, едва старше Киры, но в его неподвижном лице читалась древность, и все же на инферна он не был похож. — Откуда ты родом? — спросил ее Вацлав. — Я не знаю, — ответила Кира. — Кто твои родители? Кира пожала плечами. — Я совсем их не помню. -Так значит ты совсем одна? — Вацлав покачал головой. — Бедный потерянный ребенок. Он склонился к ней, его ноздри дернулись, словно он принюхивался. И тут Кира ощутила приторно-гнилостный аромат, перебивавший запах яблонь, тянувший из сада. Она и раньше ощущала этот смрад. Так пахло лишь от одного знакомого ей человека, который и человеком то уже давно не был. — Ты когда-нибудь задумывалась о бессмертии? — спросил Вацлав, и протянув руку, сжал ее запястье, прямо напротив бившихся вен. Пальцы его были холодными и немного липкими. — Нет, не припомню такого, — ответила Кира, стараясь тянуть время. — А что такое это бессмертие? Вацлав вздохнул, и приняв умудренный годами вид, принялся вещать о том, как хрупка и быстротечна жизнь, и как бессмысленны все старания. Пропуская его бубнеж мимо ушей, Кира оглянулась, стараясь разглядеть, прятавшихся в сумраке людей, находившихся в комнате. Она насчитала еще троих, помимо Вацлава, с восковой кожей, и пустыми, стеклянными глазами, горевшими во тьме. Все они были когда-то очень молоды, и когда-то время для них застыло. Среди них была девушка с длинными почти белыми волосами, девочка едва ли тринадцати лет на вид с тускло-медными кудряшками, и мальчишка не старше Киры, сидевший в одиночестве возле огня, пылавшего в печи, глядя в пустоту застывшими глазами. Остальные были мещанами. Подростками, едва понимающими куда их занесло. Кто-то был в лохмотьях, как Игорь, но среди прочих Кира разглядела, и нескольких в нарядной гимназисткой форме, и двух барышень с бархатных платьях и с нитками жемчуга на тонких шеях, покрытых синяками от укусов. Игорь привел Киру в гнездовье стриг, и теперь она лучше понимала, откуда взялись синяки у него под глазами, и почему он так нервно поправляет туго стянутый на шее шарф. Она почти на него не злилась. — Мою кровь уже пили, — сказала Кира, прервав Вацлава. Тот на секунду замер, склонив голову набок. Кира кое-что знала про стриг. Мастер не учил ее вместе с остальными, но Лель часто приносил ей книги. То ли из вредности, чтобы насолить Мастеру, то ли потому что действительно хотел ей помочь. А кое-что рассказал Евграф, для того, чтобы она не боялась Прасковью, и знала, как от нее спастись если что-нибудь пойдет не так. Стриг создала когда-то Мара Болотная, чтобы вести их в бой против полчищ оживших мертвецов Стефии Лесной. Теперь спустя века Эры металла высших стриг, тех кто мог обращать простых людей, оставалось совсем немного. Что-то подсказывало Кире, что Вацлав был одним из них. У стриг тоже были свои правила. Одним из них было то, что стриги не пили кровь человека, которого уже кусал один из них. — Какое смелое заявление, — покачал головой Вацлав. — Почему-то я не чувствую на тебе чужих меток. Конечно, он их не чувствовал. Прасковья никогда ее не кусала, но все, что оставалось Кире это блефовать. — Я не шучу, — ответила она. — Ты можешь меня, конечно, укусить, но тогда тебя ждет откат. Я слышала, это не самая приятная штука. — Тогда скажи мне золотце, кто тебя кусал? — Прасковья! — выпалила Кира, силясь вспомнить ее фамилию. — Прасковья… — Не продолжай, — Вацлав кивнул, откинулся в кресле назад, и досадливо поморщился. — Сумасшедшая, злобная старуха. Кира была права, Вацлав, действительно был из высших, как и Прасковья. Высших осталось немного, и все они друг друга знали. — Тебе повезло, что она недавно вновь объявилась в городе, — сказал внезапно Вацлав и Кира похолодела. — Пойдем, вернем тебя ей. У меня был перед ней долг, и глупо упускать чудесную возможность расплатиться с ней.